от него весточку, - сказала Хэтти. Сказала  с
тоской и одновременно с ноткой  надежды,  которая,  правда,  лишь  еле-еле
окрашивала ее слова. - Ведь прошло так много времени  с  тех  пор,  как  я
известила его через последних торгашей, которые проходили мимо нас, что  я
снова понесла.
   - Должно быть, он занят, мама,  -  сказала  Бекка  и  тихонько  вложила
пальцы в материнскую ладонь.
   Это прикосновение разом пробудило Хэтти от грез и грустных мыслей.  Она
бросила на дочь суровый взгляд.
   - И тебе бы следовало сделать то же самое! А не терять свободное  время
и не отрывать меня от дел! У меня на станке лежит кусок ткани,  который  я
обязательно должна доделать сегодня же. Сию минуту бери вышивку и  приходи
с ней в ткацкую. Я хочу видеть, как продвигается твое шитье.
   Бекка опустила голову.
   - Хорошо, мама.
   Теперь уж вывернуться не удастся. Хэтти никогда не просит,  она  отдает
приказы. Бекка ощутила холод, сродни тому, что приносит ветер,  дующий  со
снежных горных вершин. За шитьем надо было бежать в общую девичью спальню,
а значит - мимо Поминального холма.



2

                         Кто же там плачет в холодной пугающей мгле?
                         Это овечка твоя, мой всесильный и добрый Господь.
                         Кто же грядет, чтоб овечку доставить домой?
                         Это Дитя, защищенное шпагой Твоей,
                         Наш Господин, Повелитель и Царь.

   Бекка, дрожа, пробиралась  хорошо  утоптанной  тропинкой,  вьющейся  по
мягко всхолмленной земле. Во времена последней войны, которую вело Имение,
низкие  холмы  фермы  Праведный  Путь  дали  ее   мужчинам   казалось   бы
незначительное, но на самом деле важнейшее преимущество перед мародерами с
запада. В стране по преимуществу равнинной любой холмик позволяет издалека
увидеть тех, кто готовится напасть на вас, когда войска врага  еще  только
на подходе. Захватчики с запада, потеряв преимущество неожиданности,  были
отбиты, и их гнали чуть ли не до самых скалистых пустошей. Так, во  всяком
случае, рассказывали. Непонятно только, как они живут  в  тех  краях,  где
плодородной земли всего-то ничего...
   Есть вещи, о которых лучше не думать. Узенькие плечики Бекки  дрогнули,
голова качнулась, изгоняя рожденные памятью призраки. Она было  попыталась
изгнать из памяти все лишнее, оставив в ней лишь образ коробки с приданым.
Она старалась не думать даже о том, как  радостно  было  бы  готовить  ее,
будучи нареченной невестой Джеми. Уловка, однако, не сработала.  Образы  -
воспоминания  прошедшей  войны  -  были  слишком  настойчивы.  Подумав   о
разведчиках, карабкающихся по склонам холмов,  чтоб  следить  за  врагами,
Бекка тут же вспомнила о другом холме и о другом дозорном на нем.
   А вот и сам холм. Выше  любой  естественной  возвышенности  поблизости,
куда выше... И тем не менее ни  один  дозорный  никогда  не  взбирался  по
крутым  склонам  Поминального  холма,  чтоб  оттуда  обшаривать   взглядом
горизонт в поисках грабителей. Наверняка  оттуда  их  можно  было  увидеть
задолго до того, как они будут замечены с  других  возвышенностей.  Однако
никто этого не делал. Просто не было никого, кто отважился бы на такое.
   Бекка чувствовала, как по мере приближения к Поминальному холму ее кожа
как бы стягивается  и  становится  суше.  Она  не  останавливалась  только
потому, что знала - стоит ей остановиться,  и  члены  скует  ледяной  ужас
перед этим местом. Она снова услышит звуки, доносящиеся  из  самых  глубин
подземной пустоты, из обители молитв  и  размышлений.  Звуки  исходили  из
тьмы, и если бы сейчас, когда она снова была одна, она опять услыхала  их,
если б остановилась, чтоб прислушаться к  ним,  если  б  вновь  перед  ней
возникло прежнее видение, Бекка всем сердцем ощущала - она сошла бы с ума.
   В тот первый раз, когда она  услышала  их  зов,  ей  чудом  удалось  не
потерять рассудок - она сама слышала, как  ее  мать  говорила  это  другим
женщинам. Когда девушка переживает Перемену, то есть когда  кто-нибудь  из
женщин замечает, что мужчины начинают смотреть на девушку совсем по-иному,
ноздрями улавливая, как это  могут  делать  только  мужчины,  запах  новых
соков, которые предшествуют появлению запаха первой крови, пожилые женщины
начинают следить  за  ней.  Если  же  за  этими  соками  следует  кровь  -
свидетельство того, что девушка превращается в женщину, взоры всех  женщин
хутора уже не отрываются от нее, пока  не  пройдет  Полугодие,  в  течение
которого не должно быть новых свидетельств  превращения  в  женщину  -  ни
новых выделений, ни новой крови. (Если по недосмотру сама девушка может не
заметить первого раза, то никакие силы  в  мире  не  дадут  ей  пропустить
второй).
   И хотя все с тревогой ждут, чтоб благополучно миновал  последний  месяц
Полугодия, но у женщин есть и другие способы убедиться в том, что  девушки
их хутора в будущем  станут  достойными  женами  и  матерями.  Есть  такие
проверки, которые позволяют предсказать заранее, что из этой девушки будет
толк.
   На хуторе Праведный Путь этим установленным женщинами  испытанием  было
бдение на Холме в течение бесконечно  тянущихся  часов  одной-единственной
ночи. Вопрос о желании или  выборе  времени  не  стоял  и  не  обсуждался.
Хуторская девчонка в эту ночь была, конечно, в относительной  безопасности
- Пол был бы никудышным альфом, если б не смог удержать своих мужиков  под
двойным замком  -  собственного  приказа  и  угрозы  проклятия,  ожидавшей
дурака, что осмелится вмешаться в женские дела.
   В безопасности... но только от мужчин.
   Очередь Бекки пришлась на  весну.  Погода  была  на  удивление  хороша,
воздух тих и  полон  недолговечной  свежести.  Проснувшаяся  после  зимней
спячки мелкая живность наполняла  сумерки  шуршанием  и  жужжанием.  Бекка
призвала на них милость Господина нашего Царя, возблагодарив небеса за то,
что они послали сих малых и незначительных созданий уничтожать тех, что  с
незапамятных времен наносят ущерб полям и нивам.
   Бекка произнесла слова  молитвы  очень  громко,  но  даже  если  б  она
прокричала их во весь голос, то и тогда они  вряд  ли  заглушили  бы  тот,
другой звук, ту, другую, полную скорби песнь. Впервые она коснулась  слуха
Бекки в самые глухие часы той памятной ночи. Звуки сочились из  глубинного
мрака холма, а странный, леденящий, приглушенный перестук лишь подчеркивал
этот главный мотив. Он плыл на  крыльях  обманчивого  ветерка,  он  крался
сквозь ночь, полную разноцветных  звезд,  обволакивая  несказанным  ужасом
замирающее сердце Бекки. Вновь и вновь повторяла она слова молитвы,  вновь
и вновь молила о милосердии Бога и Господина нашего Царя, но молитва  была
тщетной.
   Песнь как бы растворялась в Бекке, в ее теле, в ее уме,  и  теперь  она
знала - песнь никогда не покинет ее.
   И утром, когда женщины пришли за  Беккой,  им  было  достаточно  одного
взгляда на ее лицо, чтобы понять то, что она слышала этой ночью.
   - Что это было? - настойчиво выспрашивала Сара.  -  Что-то  похожее  на
плач?
   Бекка отрицательно качнула  головой.  Она  напрягла  все  силы,  чтобы,
несмотря на спазм, который свел ей горло и затруднил  речь,  воспроизвести
те звуки, которые донеслись до нее из глубин Поминального  холма.  Пожилые
женщины обменялись взглядами. Бекка увидела, как Рэй ограждает себя знаком
от дурного глаза, но ведь всем известно, что Рэй глупа и суеверна. Слышать
то, что слышала Бекка, бесспорно, было Знамением, но отнюдь не дурным.
   Она слышала голоса. Сухой перестук, который превращал ее нервы в  серый
пепел, перекрывался другими звуками и переплетался с  ними  -  со  слабыми
голосами, называвшими имена женщин Праведного Пути - как живущих ныне, так
и умерших. Те голоса, что звали  умерших,  казалось,  исходили  с  большей
глубины, они звучали слабее и были вроде бы  старше,  нежели  тоненькие  и
сильные голоса, называвшие имена живых. Но Бекка и не пыталась  вникать  в
эти различия. Она с радостью отдала бы все те грядущие годы, в которые  ей
будет суждено сохранить слух, за то, чтобы Господин наш  Царь  наказал  ее
глухотой до того, как она услыхала первые имена, выкрикиваемые голосами из
глубин Холма.
   Было там и имя Хэтти,  хотя  голос,  который  звал  ее,  звучал  совсем
по-детски и даже слова произносил неразборчиво.
   Женщины  сказали  Бекке,  что  пост,  предшествующий   бдению,   иногда
становится  причиной  того,  что  девушки  слышат  голоса,  исходящие   из
Поминального холма, и что когда уходит ночь, она уносит с собой и память о
происшедшем. Но в дальних тайниках сердца Бекка знала, что  женщины  лгут.
Никто не мог бы услышать то, что слышала она,  а  потом  не  выдать  этого
никогда хотя бы случайно.
   Хэтти обняла Бекку за плечи и сказала,  что  гордится  смелостью  своей
дочки - тем, что та не убежала, как иногда бежали другие  девушки,  и  что
Пол тоже будет горд. Хэтти считала, что на том все и кончилось.
   Бекка так и не могла довериться матери и рассказать,  что  каждый  раз,
когда она поспешно пробегает мимо широко распахнутой  калитки,  ведущей  в
темное чрево Холма, ей теперь постоянно слышатся эти тихие голоса.  Бывает
это лишь в тех случаях, когда Бекка одна. Если на дороге  есть  кто-нибудь
еще, если раздается смех людей, то этот звук загоняет голоса  глубоко  под
землю. Зато когда она одна, голоса преследуют ее. А кроме того, ведь  было
еще и видение.
   Единственной  причиной,  по  которой  Бекка  тогда  не  убежала,   была
уверенность, что призрак - всего лишь обыкновенная девушка, сошедшая с ума
и изгнанная из своего  хутора  искать  пропитание  и  жилье  где  захочет.
Некоторые альфы так боялись безумия, что беднягам от них ждать  пощады  не
приходилось. Обычно те бродили  по  округе,  пока  Господин  наш  Царь  не
забирал их туда, где они могли наконец  обрести  покой.  Предугадать,  как
далеко они могут забрести, прежде чем милость Царя снизойдет на них,  было
поистине  невозможно.  Для  этих  безумных  пилигримов   место,   подобное
Поминальному холму, было  просто  вторыми  небесами,  не  отягощенными  ни
благостью, ни страхом.
   Девушка,  которую  видела  Бекка,  стояла,  прислонясь   ко   входу   в
Поминальный холм, и, подняв лицо к луне, улыбалась  ей.  Бекка  сжалась  в
комочек на том пятачке, что был отведен для бдения, и,  молитвенно  сложив
руки, но не произнося ни единого слова, таращилась  на  девушку.  По  виду
девушке было не  больше  шестнадцати,  а  ее  странно  длинные  ноги,  как
показалось Бекке, были щедро испещрены пятнами теней. Ее  лицо,  ее  тело,
шелковистый водопад ее волос, даже ее глаза, казалось,  впитывали  в  себя
лунный свет, и вся она становилась  такой  светлой,  что  виден  был  лишь
светящийся абрис девичьей фигуры.
   Девушка нагнулась, сорвала стебелек травы и сунула его конец в рот.
   Рядом с Поминальным холмом не принято даже дотрагиваться до травы.  Там
вообще никто не  задерживается  лишнюю  минуту,  разве  что  он  послан  с
каким-то специальным  поручением.  И  уж  никто  не  стал  бы  там  стоять
улыбаясь, когда из гулкой пустоты холма раздаются жалобные зовы  и  глухой
перестук.
   Девушка повернулась так, что теперь смотрела прямо туда, где находилась
Бекка. Бекка попыталась стать еще меньше и быть  неподвижной  как  камень.
Девушка медленно протянула руки к луне, заставив Бекку вспомнить старинную
детскую сказку, которую Кэйти читала малышам, сказку о светлой  принцессе,
которая упала на землю, свесившись с лунного диска. Теперь, когда  девушка
подняла руки к небу, Бекка смогла получше рассмотреть странный, ни на  что
не похожий фасон ее платья, особенно юбку, которая была так  коротка,  что
никак не соответствовала  требованиям  приличия.  Одежда  была  разорвана,
обнажая твердые, бледные и совсем юные груди.
   Из них лилась кровь. Глубокие узкие раны рассекали их подобно  разрывам
меж лепестками бутона, открывающегося  навстречу  солнцу.  Кровь  медленно
стекала черными вязкими дорожками на живот, но девушка,  казалось,  ничего
этого не ощущала. Она спокойно зевнула и села на  корточки,  прислонившись
спиной к выступу холма. Ее ноги были широко раздвинуты, будто она  никогда
не слыхала о приличиях, и  пятна,  разбросанные  по  коже  ног,  оказались
кроваво-красного цвета.
   Туго сцепленные пальцы обеих рук Бекка с силой прижала ко рту, стараясь
заглушить  тихий  стон,  готовый  сорваться  с  ее  уст.  Девушка,  теперь
казавшаяся сотканной из лунного света и крови, лениво подняла  голубоватые
веки, и ее горящие глаза сфокусировались на...
   "Привет, Бекка!"
   Ох, нет! Ни капли сомнения в том, что ее зовут, ни единой, самой  малой
капли сомнения...
   Это было далеко не все, что сказала Бекке девушка-призрак той ночью,  и
это был не последний раз, когда это видение посетило ее.  И  если  слышать
голоса  в  ночь  бдения  не  считалось  предзнаменованием  беды,  то   все
остальное, безусловно, было им. Пол был  альфом  и  опорой  добрых  старых
традиций. Он разделался  бы  с  обладательницей  дурного  глаза  быстро  и
беспощадно.
   С земным благоденствием шутить не приходилось, даже если  в  этом  деле
оказывались замешанными кровные родичи. Предания были полны  всевозможными
предостережениями, и мудрый человек должен  был  с  ними  считаться  и  не
медлить в случае чего.
   А потому Бекка крепко хранила свой секрет, хотя из-за этого  она  почти
сразу почувствовала, как между нею  и  другими  женщинами  начинает  расти
стена отчуждения, а разделяющая их пропасть расширяется  с  каждым  часом.
Нет, не могла она поведать  об  истерзанных  грудях  девушки,  и  ни  один
мужчина не должен был знать об истинном происхождении этой крови.
   Только однажды у Бекки возник соблазн во всем  довериться  Линн.  После
встречи с  девушкой-призраком  любопытство  Бекки  буквально  переливалось
через край, но у травницы не было ни единой свободной минутки, которую она
могла бы  уделить  разговору  о  чем-то,  не  относящемся  к  хворям  и  к
врачеванию. К тому времени, когда  Бекка  набиралась  смелости,  Линн  уже
уезжала. Бекка каждый  раз  надеялась,  что  ей  еще  выпадет  возможность
поговорить с травницей о той ночи  и  о  том  призраке.  Оказалось  -  она
ошиблась. Теперь Бекка знала, что мысли, которые и по сей день мучили  ее,
так и не дойдут до ушей Линн. Во всяком случае, сейчас. Сейчас  Линн  было
не до чужих проблем.
   А может, это и  к  лучшему?  Бекка  не  была  уверена,  что  ей  теперь
когда-нибудь захочется остаться с Линн наедине.  Она  опасалась,  что  уже
никогда не сможет поглядеть ей в глаза, не  услышав  последнего  жалобного
вопля ребенка травницы. И Бекка ускорила шаги, пытаясь убежать и от  своих
мыслей, и от своих воспоминаний.
   На какое-то время ей это удалось. Полушаг-полубег вышиб у нее из головы
все, кроме звуков  прерывистого  дыхания  и  шлепанья  подошв  по  твердой
спекшейся земле. Радуясь наступившему освобождению, Бекка задала ногам еще
больше работы. А затем  -  впрочем,  слишком  поздно  -  она  поняла,  что
добилась лишь одного - оказалась в тени Поминального холма быстрее, чем ей
хотелось.
   Поминальный холм весь был покрыт  свежей  зеленью,  хотя  вегетационный
период уже близился к концу  -  еще  один  признак  его  отдельности,  его
обособленности. Травы свисают вниз, они похожи на прямые нечесаные волосы,
окаймляющие дыру  в  боку  холма.  Уже  один  этот  вид,  даром  что  дело
происходило при ярком свете  дня,  наполнил  душу  Бекки  тем  же  ужасом,
который окрашивал все ее воспоминания о той ночи.  Взглянуть  на  вход  ей
было ничуть не легче, чем вспомнить о том, что  лежало  там  -  на  склоне
совсем другого  холма.  И  это  несмотря  на  то,  что  причина,  делавшая
Поминальный холм таким страшным местом,  была  полностью  скрыта  от  глаз
любого наблюдателя.
   Нет, Бекка не видела между ними  большой  разницы.  Она-то  знала,  что
скрывается в глубинах Поминального холма. Она видела это так же ясно,  как
если б покрытые травами склоны были сделаны из стекла. И зная это, ей  все
равно предстояло преодолеть оставшийся путь. Хэтти воспитала  дочку  не  в
тех правилах, чтобы та  уклонилась  от  своих  обязанностей  из-за  глупой
слабости. Бекка крепко зажмурилась, чуть замедлила шаг, концентрируя  свой
внутренний взгляд на коробке с приданым, на празднике Окончания Жатвы и на
своем долге.
   - Бекка! Бекка, это ты?
   Нет,  голос  не  принадлежал  к  числу  тех.   Это   был   обыкновенный
человеческий голос, но обыденный звук  ее  имени,  слетевший  с  губ  явно
живого человека, казалось, лишил всех сил ее мышцы.  Бекка  подумала,  что
вот сейчас она шлепнется на дорогу, не выдержав  внезапного  высвобождения
от гнета наложенного на себя заклятья. То был голос Тома, и она знала, что
тот не осмелится покинуть подземные пустоты холма, чтобы помочь ей встать,
а у нее самой не хватит сил подняться из пыли, если она в нее упадет.
   Поэтому она остановилась, наклонившись вперед, и крепко оперлась руками
о бедра, чтобы уменьшить нагрузку на ноги.
   - Тебе не следовало бы окликать меня. Том, - шепнула она,  не  глядя  в
сторону входа. - А если кто услышит? Тебе  же  сейчас  положено  молиться.
Ведь если ты прервешь молитву и  соприкоснешься  со  смертным  миром,  это
может накликать беду на весь хутор.
   Из тьмы холма донесся издевательский смешок:
   - Беду на меня, а не на хутор!  Ты  уже  достаточно  взрослая  женщина,
чтобы не болтать обо всяких там приметах, а тем более не перевирать их.  А
я готов рискнуть, особенно если ты будешь держать язык за зубами и придешь
ко мне сюда. А если б тут был еще кто-то, кроме тебя, я бы  распознал  его
шаги так же, как я распознал твои.
   И  снова  к  Бекке  пришло  ощущение  холодного,   леденящего   страха,
поднимающегося прямо от ступней и обвивающего ее ноги совсем как две змеи,
что увлекли Еву к сожительству с ее альфом. Хэтти предостерегала ее против
хитростей молодых мужчин, которые еще не готовы рискнуть выйти на бой  или
обменять   свои   ниспосланные   Богом   таланты   и   умения   на   право
сожительствовать с женами другого альфа, тех мужчин,  которых  уже  нельзя
удовлетворить Поцелуем или Жестом.
   В таких людях  гнездится  Грех,  он  рвется  наружу,  и  они  стремятся
заманивать доверчивых женщин в укромные местечки и  там  понуждать  их  на
грязные дела. Если их ловят за этим занятием, то альф того хутора  убивает
их или, что даже хуже, отдает их для  расправы  женщинам.  Но  и  девушки,
которых они опозорили, тоже несут на себе  вину,  разве  что  их  признают
полоумными. Если такие девушки оказываются в поре и готовы к сожительству,
то их дети, если Господин наш Царь был милостив, могут быть даже оставлены
на хуторе. После родов девушки исчезали бесследно, и об  их  судьбе  никто
ничего не знал. Так же бывало и в тех случаях, когда мужчина  познавал  их
богомерзким способом.
   - Бекка! - снова воззвал Том. - Бекка, идиотка, я же не собираюсь  тебя
насиловать! Ты ведь об этом думаешь? Здесь? Значит, ты ничего не понимаешь
в мужчинах, если полагаешь, что у меня может встать, когда все  эти  будут
пялиться на нас! Входи же и ничего не бойся. Мне надо с тобой  поговорить,
вот и все. Мне нужна помощь!
   У Бекки не хватило сил повернуться к Тому спиной после того, что он  ей
сказал. Он просил помощи, и в ней будто что-то перевернулось - и не только
из-за материнских поучений насчет  женского  долга.  Перед  ее  внутренним
взором мелькнуло видение - поющая Линн. Слишком много боли  в  этом  мире,
чтоб позволить себе стоять в сторонке. Для Линн  всегда  на  первом  месте
стояла помощь страждущему, а вопрос об оплате - на  втором.  Ма  говорила,
что разговора  о  плате  вообще  не  было  бы,  если  б  мужчины  Линн  не
вмешивались и не были так практичны.
   Бекка сделала глубокий вдох и прошептала молитву Господину нашему Царю,
прося у него защиты, и еще одну  -  нежной  Богоматери  Марии,  умоля