, не в силах вздохнуть. - В следующий раз  жди  приказа,  а  то  я
воткну тебе в брюхо что-нибудь поострее.
   Гилбер медленно поднялся и выплюнул на землю  сломанный  зуб.  Изо  рта
текла кровь, а еще сильнее - из раны на щеке, которую рассек  острый  край
приклада.
   - Я сказал не подумав. Мол, - с трудом выговорил он, так как  губы  уже
распухли, а крови набежало столько, что ему снова пришлось сплюнуть.  -  И
за это приношу свои извинения.
   Мол поморщился.
   - Что-то я тебя таким слабаком еще не видывал, Гилбер Ливи. Когда ты  к
нам присоединился, Яйузи увидел тебя  случайно  со  спущенными  штанами  и
натрепался насчет того, что он там усмотрел; тогда ты  его  так  оттрепал,
что он годился только в похлебку. Корп нарушил порядок. Ты же знаешь, я бы
и пальцем не пошевельнул,  если  б  ты  бросился  на  него.  А  ты  просто
валяешься на земле. Я знаю, что в тебе много силы и  много  смелости.  Так
что это дело очень странно попахивает. Чего ты добиваешься, а?
   - Ничего, - ответил Гилбер. - Клянусь Всемогущим Богом и невестой его.
   - И еще такую клятву услыхать от тебя!  Ха!  Век  живи,  век  учись,  а
дураком помрешь. Но смотри, если ты со мной хитришь, то вряд ли  проживешь
столько.
   Гилбер сел и  потянулся  за  своим  сильно  сморщившимся  мехом,  чтобы
заткнуть его. Он потряс мех и, видимо, пришел в уныние от того,  как  мало
там осталось жидкости.
   - Если хочешь, чтобы я дрался, приходи завтра. Сейчас - мир. Вы  можете
убивать меня, если на то будет воля Господа, можете  забрать  все,  что  у
меня есть, в оплату моего долга и долга  двух  женщин.  Но  вы  не  можете
заставить меня нарушить шаббит. Я сын священника.
   - Ты просто кусок дерьма, - сказал Мол без всякой злости. - Знаешь  ли,
нам вовсе не нужно, чтоб ты сказал нам, где найти эту девку. Я умел читать
следы еще до того, как твоя мать трахалась с каждой бородатой образиной из
вашего безбожного племени.
   Гилбер замер. Бекка видела, как напрягается каждая  мышца  его  тела  в
жажде вцепиться в горло Мола. Большим  усилием  воли  он  подавил  в  себе
желание прыгнуть на врага и вместо  этого  сделал  тяжелый  спазматический
вздох.
   Мол продолжал:
   - Мы ее и сами найдем. Похоже,  ты  мало  чего  сможешь  сделать,  чтоб
помешать нам взять то, что принадлежит скадре по праву.
   Бекка опустилась на колени за стволом дерева и отползла  немного  назад
от  лагеря  в  спасительную  тень  темной  рощицы.  Патроны,  которые  она
вытряхнула на ладонь, звенели, как ей казалось,  слишком  громко,  но  она
действовала хладнокровно и быстро, с искусством, удивившим ее. Второй  раз
в жизни она заряжала свой револьвер, и теперь это ей далось куда легче.
   -  Он  взбрыкивает,  -  пробормотала  она.  -  Надо  помнить,  что   он
взбрыкивает вверх. И надо подойти к ним поближе,  иначе  толку  не  будет.
Ближе, будь оно проклято!
   Она слышала, как Мол приказал Сарджи попытать  счастья  и  поискать  ее
след. Тощий парень шумел, пробираясь меж стволов, как целых четыре  Бекки.
В руке он держал пучок горящих сучьев, чтобы освещать дорогу,  глаза  были
прикованы к земле.
   - Хуторской говнюк, - прошептала  с  презрением  про  себя  Бекка.  Она
знала, что, кем бы она ни была,  слово  "хутор"  сейчас  не  будит  в  ней
ничего, кроме отвращения. Она взяла револьвер обеими  руками  и  осторожно
двинулась к лагерю.
   О, как возликовал Червь, когда Корп  подпрыгнул  в  воздух:  из  лесных
теней вылез серебристый ствол револьвера и ткнулся  ему  меж  ребер!  Если
целишься в упор, удержать револьвер одной рукой нетрудно, а  второй  рукой
Бекка вцепилась в спутанную шевелюру Корпа и  рванула  его  голову  назад.
Главное дело - привлечь его внимание! Этот конец какой-то старинной байки,
которую рассказывал приятелям ее па  на  празднике  Окончания  Жатвы,  она
случайно подслушала. Теперь фраза промелькнула в ее  уме,  хотя  будь  она
проклята, если поняла, чему они тогда все смеялись!
   Потом Корп дрожащим голосом крикнул:
   - О Мол... - И она с трудом подавила приступ безумного смеха, когда его
ружье, выпав из рук, плюхнулось на землю.
   - Оставьте нас в покое, - сказала она. - Идите своей дорогой.
   Мол обернулся. Если он когда-нибудь и видел  подобную  картину  за  все
годы пребывания на посту вожака, то он ничем этого не выдал.
   - Не могу этого сделать, миз, - сказал он. - Те, что остались в лагере,
ждут, чтобы я привел вас обратно.
   - Пусть ждут. Скажешь, что не сумел нас найти.
   - Миз, это будет неправда. - Мол поглядел на нее с явным  неодобрением.
- Я не могу предать моих братьев.
   - Тогда отвали им какую хочешь долю правды, но только убирайся  отсюда.
Я ведь могу сильно повредить этого парня, да  и  тебя  тоже.  (Молю  Бога,
чтобы это было так, подумала она. Он стоит слишком близко ко  мне.  Вверх!
Помни, револьвер взбрыкивает вверх!) И его -  тоже...  -  Она  кивнула  на
конопатого Лу. - И того дурака, которого ты послал за мной, - тоже.
   - Не сомневаюсь, - ответил Мол, почесывая  подбородок.  -  Благодарение
милости Господней, теперь я видел все, что можно увидеть на свете.  Что  ж
ты за тварь такая? Ты ведь не женщина.
   - И не та, которой интересно, что ты о ней думаешь,  -  бросила  ему  в
ответ Бекка. - Я сама знаю, кто я такая, и этого мне хватит.
   - Это-то так. - Мол обмозговал сказанное и заключил: - Не думаю,  чтобы
я оказал услугу своим людям, приведя в нашу скадру такое отродье, как  ты.
Нам никогда бы не удалось определить,  мужчина  ты  или  женщина,  это  уж
точно. Не стоит ради этого терять мужчину, даже если это  такой  хуторской
говнюк, как Корп. Тупая деревенщина, позволил бабе вот так обойти себя.  -
Мол говорил все это без злобы, но Корп съежился. - Ладно, мы  уходим.  Ты,
должно быть, совсем спятила, но  Гилбер  Ливи  еще  больше  охренел,  если
связался с ошибкой природы вроде тебя. Впрочем, кто знает, где такие,  как
он, проводят границу между тем, с кем можно трахаться, а с кем - нет?
   Вожак скадры пронзительно свистнул сквозь зубы. Бекка услыхала хруст  и
треск веток под ногами Сарджи, который  галопом  несся  на  призыв  своего
господина. Мальчишка выскочил в круг света, задыхаясь  от  быстрого  бега.
Потребовалось несколько секунд, чтобы он  понял,  что  тут  происходит,  и
тогда его глаза чуть не выскочили из орбит.
   - Ч-ч-что? - выдавил он.
   - Заткнись, - сказал Мол. - Побереги глаза до лучших времен. И ты тоже,
Лу.  Хорошенько  запомните  ее  лицо.  Сейчас  она  находится   на   чужой
территории, но если вы встретитесь с ней на нашем маршруте, то  можете  не
соблюдать законов: делайте с ней что захотите,  каким  захотите  способом,
столько раз, сколько захотите. Она не желает, чтоб с ней обращались как  с
достойной женщиной, и мы ей такое удовольствие доставим.
   - Я это тоже запомню, - ответила Бекка, напрягая все силы,  чтоб  голос
ее звучал ровно. - И лица ваши тоже запомню. А  теперь  убирайтесь  прочь,
чтобы глаза мои на вас  не  смотрели.  Я  отпущу  этого  вашего  парня  на
свободу, когда  вы  уйдете  и  сосчитаете  до  ста.  Только  не  вздумайте
возвращаться.
   - Зачем? - полюбопытствовал Мол. - За тобой, что ли? - И с хохотом увел
своих людей на запад, откуда они недавно пришли.
   Бекка сдержала слово, в душе надеясь,  что  и  Мол  сдержит  свое.  Она
сосчитала до ста, а затем приказала Корпу уходить. Он наклонился за  своей
упавшей винтовкой, но Бекка  поставила  ногу  на  ствол  и  позволила  ему
понюхать пахнущее порохом дуло ее револьвера.
   - Она останется тут, - заявила Бекка. Корп было  заколебался,  так  что
она успела пересчитать все капельки пота, выступившие у него на лбу,  пока
наконец не понял, что она говорит серьезно, после чего  помчался  догонять
своих товарищей.
   Даже не приподняв свои юбки, Бекка плюхнулась в грязь  рядом  с  ружьем
Корпа. Она выронила револьвер в подол платья и откинула назад  влажные  от
пота волосы, купая лицо в освежающей прохладе ветерка.
   - Пречистая Мария, никогда бы не поверила, что справлюсь с таким делом!
   - Ну ты и штучка, Бекка, - сказал Гилбер, на  лице  которого  светилось
искреннее восхищение. - Ты просто... победоносная!
   - Ладно, пусть я штучка! - Ее нервы были слишком туго скручены,  и  она
не знала, что  делать  со  все  еще  бушующими  в  ней  неизрасходованными
остатками энергии и силы. Легче всего было выплеснуть их в гневе. - А  кто
же тогда, во имя Господа, ты? Да простит меня Святая Дева, Мол  был  прав.
Что с тобой случилось, что ты мог рассиживать тут и  выслушивать  спокойно
то, что они говорили тебе?
   С кривой усмешкой Гилбер спросил:
   - Уж не думаешь ли ты, что это было связано с тем, что их было четверо?
   Бекка с силой хлопнула ладонями по коленям.
   - Ты мне зубы не заговаривай! Ладно, их  было  четверо,  и  ты  был  бы
идиотом, если б полез с ними  в  драку.  Но  чтобы  не  найти  ни  единого
мужественного слова и не швырнуть им его в зубы? Ты  слыхал  Мола:  он  не
вступился бы, если б ты свалил Корпа на землю. Я хочу знать правду!
   - Ты хочешь... - Это был не вопрос, скорее утверждение.
   - Да, хочу! Их было, как ты сказал, четверо, но из них трое  ничего  не
знали о жизни в лесах, так что даже я услыхала их приближение.
   Гилбер хмыкнул.
   - Да, этот Сарджи мастер производить шум. Ему еще предстоит подучиться,
иначе Мол...
   - Гилбер Ливи!
   Видно, он перестал находить в этой истории смешную сторону.
   - Хорошо, Бекка. Ты ведь не дура. Ты знаешь, что я слышал  их  шаги.  В
любой другой день я взял бы свою винтовку, ушел бы в тень и встретил их на
полпути. Мол единственный, с кем  справиться  нелегко,  но  я  думаю,  что
одолел бы и его. Но не в этот день. Это шаббит. Я зажег свечи, налил  вино
и благословил их. Посмотри туда. -  Он  показал  "на  дерево,  где  лежали
винтовка и ножи. - Быть внутри этого веревочного  круга  значит  быть  вне
моей жизни в этот день мира и покоя. Если б я дотронулся до них, я потерял
бы все, ради чего родился на свет. Я тебе уже говорил: я сын священника, и
мир шаббита - моя нареченная.
   - Да какие же священники учат такому?
   - Священники Израиля.
   - О Господи! - По  спине  Бекки  прополз  холодок  ужаса,  а  ее  глаза
уставились на эту беззаконную тварь, вылезшую из древних легенд.  -  Ты  -
жид!



25

                                             Благословен будь Бог Израиля,
                                             поставивший меня щитом жизни.

   Первый шаббит, который Бекка провела  с  Гилбером  Ливи,  больше  всего
напоминал ей сидение на колючем кусте. После того, как она пережила первый
кошмар, узнав, кто он такой, она все время настороженно следила за ним: не
попытается ли он выкинуть один из своих безбожных фокусов, на которые  его
соплеменники большие мастера. То, что  они  пропутешествовали  вместе  уже
более двух недель, теперь ничего не значило. Эта штуковина - шаббит - была
для  него  священна,  а  Знание  гласило,  что  евреи   обладают   силами,
позволяющими  им  притворяться  обыкновенными   людьми,   но   только   за
исключением этого священного для них времени.
   Разумеется, священного только для них!
   Все происходящее доставляло ей неприятности. Во-первых, он  дал  костру
почти что угаснуть, хотя сидел рядом с  охапкой  сухих  сучьев.  И  только
когда она увидела, что он и не думает  подкормить  пламя,  она  взяла  эту
обязанность на себя. Во-вторых, с ним чуть не приключился припадок,  когда
ее длинная юбка почти коснулась пламени одной из его приземистых свечей, и
Бекка заявила, что этот огонь опасен и она его сейчас задует.
   - Лучше ты смотри, куда идешь, - сказал он ей, сжав зубы до  скрипа.  -
Свечи оставь в покое. - Видимо, шаббит запрещал ему заниматься всем, кроме
соблюдения покоя. Однако лицо его вполне красноречиво говорило, что завтра
Бекка поплатится своей шкурой, если сегодня не подчинится его требованиям.
А она и без того была слишком сильно напугана, чтобы начинать спор.
   Бекка попыталась возродить тот дух  товарищества,  который  существовал
между ними раньше, показав ему ее лесную добычу и предложив продолжить  ее
обучение. Он же ответил, что обучение - тоже работа, а работа  -  это  то,
чего его невеста шаббит терпеть не может. - Она хочет  иметь  меня  всего,
целиком, - усмехнулся Гилбер.
   - Ну и пусть забирает! - проворчала Бекка.
   О готовке еды этим вечером и речи быть не могло. Бекка не  была  близко
знакома с его новой суженой, но шаббит сказала, что готовка  -  работа,  а
Гилбер не только сам не работал,  но  запретил  это  делать  и  Бекке.  Он
отобрал несколько принесенных ею из леса растений, которые можно было есть
сырыми, и разделил их с  Беккой,  добавив  к  ним  по  крошечному  кусочку
твердого, как глина, хуторского хлеба. Была еще вода для питья, но  совсем
немного. Большую ее часть Бекка использовала,  чтобы  омыть  избитое  лицо
Гилбера, а идти за новой он отказался.
   - Завтра на закате, - пообещал он. - Через пустыню без воды не пойдешь.
У меня в рюкзаке есть несколько пустых мехов, а к северо-востоку от нас  я
видел признаки, говорящие, что там есть вода.
   - Мы что - целый день должны потерять? - взвизгнула Бекка.
   - Это шаббит, - ответил он ей, и вопрос был исчерпан.
   Может, невеста Гилбера и принесла ему покой, но  Бекку  она  ввергла  в
полную тоску. Гилбер завернулся в свои одеяла и храпел, а она даже смежить
глаз не могла от страха, что костер погаснет, а это  страшное  существо  -
шаббит - заявится сюда с новыми распоряжениями для Гилбера, например, чтоб
он впал в яростное безумие, по-прежнему именуя это святым делом.
   Следующий день  начался  серебристым  восходом,  подчеркнувшим  красоту
леса, но Бекка вылезла навстречу ему измотанной и полной ярости.
   Ночь без сна не оставила ей никаких чувств, кроме гнева. В час  раннего
рассвета, промокшая от ледяной росы, Бекка смотрела, как он спит спокойным
сном, - до тех пор, пока чувство зависти не переросло в  туманящее  зрение
исступление. Теперь она ждала только его первого слова, которое бы  вывело
ее из себя, чтобы начисто срубить с плеч эту голову вместе  с  каштановыми
волосами.
   Но Гилбер не пожелал подставляться. Он проснулся, потянулся, убрал свою
постель и начал распевать нечто, казавшееся  Бекке  набором  бессмысленных
звуков. Он все пел и пел; Бекка еще никогда не слыхала, чтоб он так  долго
занимался подобной чепухой. Потом вынул из рюкзака полоску белой  ткани  в
палец шириной, украшенную голубой бахромой, и повесил ее себе на шею.  Это
деяние подвигло его на еще более громкое исполнение  очередного  кошачьего
концерта, причем было очевидно, что  он  совершенно  не  думает  о  других
людях, которые дико устали и очень хотели завтракать.
   Завтрак. Его не было вовсе. Из вчерашнего лесного сбора  остались  лишь
желуди да несколько древесных  грибов,  слишком  жестких,  чтобы  их  есть
сырыми. Желуди же требовали специальной  готовки,  иначе  их  нельзя  было
есть, но инструкции, как их  готовить,  наверняка  подпадали  под  понятие
обучения, а это категорически запрещалось. Бекка полезла в мешок  Гилбера,
даже не испросив разрешения, молчаливо вызывая его на  вспышку  по  поводу
такого нахальства. А он раскачивался взад и вперед, распевая нечто, в  чем
ни один нормальный человек не усмотрел бы ни единого понятного слова, и не
обращал на Бекку ни малейшего внимания.
   "Ведет себя так, будто у  него  в  объятиях  настоящая  новобрачная,  -
дивилась Бекка, глядя на выражение  глубокой  радости,  все  шире  и  шире
разливавшееся по круглому лицу Гилбера, чем дольше он пел или читал что-то
речитативом. - Он скрылся с ней и бросил меня одну". Эта  мысль  заставила
ее ощутить свое полное ничтожество. Кусочек затхлого  хлеба,  который  она
взяла из рюкзака, казался ей еще менее съедобным, чем  раньше,  а  она  не
осмеливалась снова подойти к мешку и порыться там.
   В конце концов Гилбер временно кончил свои занятия и отправился в  лес,
не сказав Бекке ни слова. Волна злости накрыла ее с головой. Насколько она
знала,  колдовские   песни,   которые   он   бормотал,   были   жидовскими
заклинаниями, имевшими целью заставить шаббит  принять  объемную  телесную
форму женщины. Сейчас он ушел, чтобы обрести свою  невесту,  а  когда  это
свершится, он навсегда позабудет о Бекке.
   Она очертя голову кинулась за ним, ибо была  обессилена  бессонницей  и
голодом, а потому и не вспомнила о ряде других обстоятельств, которые тоже
требовали уединения. Бекка даже не  подозревала,  как  далеко  она  сумела
отправить свой здравый смысл, пока не услышала тонкого журчания  жидкости,
падающей на дубовую кору, и почти  наткнулась  на  Гилбера,  только-только
закончившего свои дела.
   - О Боже! - Бекка слишком поздно закрыла руками рот  -  эти  слова  уже
успели вылететь. Но она просто не могла оторвать глаз от того, что  сейчас
было  на  виду.  И  оно  было  совершенно  не  похоже  на  те   деревянные
изображения, которые женщины использовали для обучения  девушек  там  -  в
Праведном Пути.
   - Ты! - Гилбер чуть было не задохся и быстро повернулся к  ней  спиной,
лихорадочно натягивая штаны. На считанные секунды  Бекке  показалось,  что
она нашла магический ключ, с  помощью  которого  можно  прогнать  всю  эту
гилберовскую  чушь  насчет  шаббита,  ибо  он  уже  открывал  рот,   чтобы
произнести  самую  сочную,  самую  яркую,  самую  яростную  речь,  которую
когда-либо произносил мужчина. Однако он сделал  глубокий  вдох,  медленно
выдохнул воздух из легких, повторил это еще раз, а потом спокойно сказал:
   - Когда зайдет солнце, Бекка.
   Она низко опустила голову. Ее сжигал стыд. Гилбер прошел мимо нее  так,
будто она была камнем.  А  потом  она  услышала,  что  он  снова  принялся
напевать на тот же странный мотив, сидя возле дымящегося янтаря углей.
   День разматывал пряжу  часов.  Около  полудня  Гилбер  сделал  перерыв,
достаточно долгий, чтобы можно было взять небольшую  частицу  запасов  для
трапезы. На этот раз это  были  два  ломтика,  отрезанные  от  коричневого
засаленного брусочка.
   - Виджи называл это "брикетом путника", - объяснил Гилбер. - Он не  мог
дать нам много, так что  мы  постараемся  сэкономить  его,  насколько  это
возможно, но это шаббит. Благоговение славится изготовлением  этой  штуки.
Даже маленького кусочка хватает, чтоб поддержать силы  на  долгом  отрезке
пути. Городские торговцы скупают все, что производят хуторяне.
   Бекка послушно покатала во рту маленький откушенный кусочек,  но  особо
благоприятного впечатления о нем у нее не сложилось.
   - Возможно, это неплохо, - сказала она. Но вложить много искренности  в
эти слова ей не удалось. Вкус был жуткий. Может, люди Коопа вовсе  не  так
уж хорошо во всем разбираются? - Виджи сам это делал?
   - Изготовление "брикетов путника" не мужское дело. Он  просто  раздобыл
его, пока я уходил.
   - Уходил? - Вот это была новость!
   - Ты же знаешь. Те два или даже три дня,  когда  мы  оставляли  тебя  с
Шифрой и с этой странной молчаливой девушкой. Я очень сожалею,  Бекка,  но
мне надо было скрыться  куда-нибудь,  чтобы  встретить  свою  невесту,  не
опасаясь, что кто-то обнаружит меня.  Виджи  сказал,  что,  пока  меня  не
будет, ему удобнее  всего  совершать  набеги  на  хуторские  склады,  чтоб
снабдить нас пищей.
   - Значит, вот где... - Отдельные детали загадочного  поведения  Гилбера
теперь начинали становиться на свои места.
   А он снова вернулся к своим напевам и занимался этим,  пока  солнце  не
опустилось довольно низко. Когда легли первые длинные  вечерние  тени,  он
снял с себя тот бахромчатый  кусочек  материи  и  аккуратно  спрятал  его.
Сумерки сгущались, а Гилбер все рылся в своем рюкзаке, на дне которого  он
отыскал небольшую деревянную шкатулку.  Она  была  обтянута  самой  лучшей
замшей, один вид которой соблазнял взгляд обещанием  ощущения  необычайной
мягкости при  прикосновении.  Внутри  находились  как  бы  три  подносика,
стоявшие