рвого взгляда  пришлась
по  душе  его  внешность. Картину подняли повыше и чуть не бегом потащили по
галерее, чтобы вынести ее на балкон и полюбоваться ею при  солнечном  свете.
Посыпались  пространные  итальянские  похвалы  его  одеянию  и украшениям --
сначала  золотой  цепи,  потом  застежке  на  плече,  медальону,  серьге   и
красноватому  перстню  на  мизинце,  великолепно  прописанным  тонкой кистью
глазам и игре света на шляпе и  в  темной  бороде.  Аристотель,  распираемый
гордостью  и  нескромным  самолюбованием,  бесстыдно нежился в изливаемых на
него  потоках  непомерной  лести.  Наконец-то  он  оказался  среди   друзей,
способных оценить его по достоинству.
     -- Интересно,  кто он такой? -- услышал Аристотель слова, произнесенные
одним из присутствующих господ.
     -- Альберт Великий? -- надумал другой.
     -- Похож на френолога.
     Аристотель онемел.




VIII. Век Перикла




15

     Век Перикла начался в пятнадцатый год одной войны и закончился в начале
другой, продлившейся двадцать семь лет.
     Руководимая Периклом партия либеральных демократов пришла  к  власти  в
461  году  до Р. Х. Список павших в 459 году до Р. Х. содержит имена афинян,
которые пали в войнах, ведшихся в таких  местах,  как  Кипр,  Египет,  Гела,
Эгина  и  Мегарид. Официально этот год считался мирным. Войны, в которых они
пали, не были войнами.
     Они были полицейскими акциями.
     В этом самом 459 году, когда Сократ был  еще  десятилетним  мальчишкой,
Перикл отправил к Нилу большую армаду, чтобы помочь восставшим против персов
египтянам.
     Предприятие, поначалу такое простое, растянулось на пять лет.
     В  454-м,  когда Сократу исполнилось пятнадцать, Афины послали в помощь
армаде подкрепление из пятидесяти с лишком трирем. Триремы пришли в  Египет,
не  ведая, что первая экспедиция уже уничтожена. Новопоявившийся флот храбро
вошел на веслах в устье Нила -- и сел на сушу, когда персы  отвели  воду  из
рукава, в котором оказались триремы.
     Все  эти  корабли и люди, плывшие на них, были уничтожены или захвачены
врагом.
     По  оценкам  афинского  историка  Фукидида,  полные  потери  в   Египте
составили  двести  пятьдесят  кораблей и пятьдесят тысяч человек, из которых
шесть тысяч принадлежали к числу афинских граждан. Прочие были наемниками из
городов греческой империи, предпочитавшими ратный труд мирному. Ни  одна  из
греческих армий еще не терпела столь крупного поражения. Эта катастрофа была
самой  дорогостоящей  в истории Афин, пока сорок лет спустя они не направили
для захвата Сиракуз еще большей армады, которую также потеряли.
     Вы могли бы подумать, что после разгрома в Египте Афины  стали  слабее,
беднее,  умнее,  скромнее,  и вы бы ошиблись, ибо афиняне, как было сказано,
"не  знают  другого  удовольствия,  кроме  исполнения  долга,   и   праздное
бездействие столь же неприятно им, как самая утомительная работа".
     Еще  не успев развязаться с Египтом, Перикл затеял захватнические войны
на материке. Побежденный в битве при Танагре Спартанским  союзом,  а  затем,
десять  лет  спустя,  соседями-беотийцами,  он наконец заключил перемирие со
Спартой, против которого возражало немалое  число  афинян,  а  также  мир  с
Персией, вызвавший недовольство многих в афинской империи.
     Он  понаделал себе врагов в высших слоях общества, оказывая благодеяния
тем,  кто  принадлежал  к  низшим.  В  древних  Афинах   прошлого   занимать
общественные  должности  могли  только  богатые  люди. Теперь же такое право
предоставлялось любому гражданину, однако бедные, разумеется, не могли  себе
этого   позволить   и   власть  по-прежнему  осталась  у  тех,  кому  она  и
принадлежала, то есть у людей богатых и  знатных,  что,  собственно  говоря,
зачастую  сводилось  к одному и тому же. Зато теперь свободные граждане Афин
были свободны в выборе олигархов, которые станут ими править.
     Он выдавал каждому  гражданину  по  два  обола  в  день  за  одно  лишь
присутствие на народных советах, так что бедняки могли позволить себе прийти
на  совет и проголосовать так, как требуется Периклу. (Клеон, дорвавшийся до
власти после смерти Перикла, увеличил плату до трех оболов, так что  бедняки
уже  не  могли  позволить  себе  не  приходить  на  совет.) Перикл, впрочем,
скупился,  выдавая  нуждающимся  деньги,  потребные  для   посещения   таких
общественных  празднеств,  как  драматические соревнования, прославившиеся к
тому времени по всему эллинскому миру.
     Платон, который презирал и демократию, и саму идею оплаты  общественной
службы,  лет  семьдесят пять спустя написал в "Горгии", что Перикл превратил
афинян в лодырей, трусов, пустомель и корыстолюбцев.
     Перикл  построил  ограду  в  четыре  мили  длиной,  шедшую  от  Афин  к
побережью,  замкнув в треугольник из стен город вместе с портами, от которых
зависела торговля и морская мощь государства. Афины стали неуязвимыми с суши
и несокрушимыми на море, и больше уже Перикл за всю свою жизнь  ни  разу  не
позволил  Афинам  ввязаться  в  сражение  на  суше  с силами, превосходящими
афинские.
     Он начал строительство Парфенона, занявшее долгое время,  потребовавшее
огромных расходов и облегчившее проблему безработицы мирного времени, к чему
клонились  и  другие  задуманные  им  проекты.  Он создал постоянную армию и
постоянно держал на плаву  корабли  морской  охраны.  Посредством  субсидий,
армейских  призывов, программ строительства и правительственного обеспечения
занятости  он  создал  государство  процветания  для  многих,   одновременно
расширив свою политическую базу.
     Перикл  укрепил  национальное самосознание, проведя в 451 году закон об
иммиграции и  исключении  иноземцев  --  шовинистический  акт,  по  которому
афинское  гражданство  предоставлялось  только тем, у кого оба родителя были
афинянами.
     Есть идеальная справедливость в том, что ему  же  этот  закон  и  вышел
впоследствии  боком. Гражданства лишился единственный оставшийся в живых сын
Перикла,  рожденный  его  милетинской  любовницей  Аспасией,  в  которую  он
влюбился  пятидесятилетним  мужчиной  и  привязанность к которой сохранил до
конца своих дней.
     Периклово перемирие со Спартой закончилось  в  446  году  дракой  между
этими  враждующими  городами,  развязавшей  Афинам  руки  и позволившей им в
дальнейшем воевать со своими союзниками и друзьями. Он не  обращал  внимания
на  протесты  членов Афинского союза и безжалостно подавлял попытки выйти из
него. Города, полагавшие себя равными Афинам, обнаружили вдруг, что являются
подданными.
     В Византии и на Самосе вспыхнули восстания.
     Византий, похоже, вечно приходилось у  кого-нибудь  отбивать  --  не  у
греческих олигархов, так у персов.
     Что до острова Самос, самого сильного союзника Афин, то последние сочли
необходимым  влезть  в  малозначительный  местный конфликт, совершенно их не
касавшийся. Перикл послал ультиматум; Самос ультиматум отверг.
     Перикл сам вышел с первыми сорока  триремами.  Кампания  обошлась  куда
дороже,  чем  воображали  Афины.  Осада продлилась девять месяцев. Когда все
было кончено, Афины срыли стены самосцев, отобрали у них корабли и  наказали
их  большой  денежной  контрибуцией.  Благодаря  этой  победе  Перикла Афины
обменяли мощного союзника на разрушенный город и потеряли множество людей.
     Вернувшись в Афины, Перикл произнес первую из известных нам  похоронных
речей.
     -- Афины лишились своей юности, -- сказал он, -- и год лишился весны.
     Павшие подобны богам.
     -- Никому  не дано теперь увидеть этих павших героев, -- такие памятные
слова он сказал. -- Но ведь и самих богов мы не видим,  а  заключаем  об  их
бессмертии  по  тем почестям, которые они получают, и по тем благам, которые
мы получаем от них.
     Речь эту запомнили и повторяли многие сотни лет.
     Павших же забыли еще до того, как он закончил.

16

     Его называли "Олимпийцем": за величественные строения, возведенные  под
его   руководством,  за  явственное  превосходство  в  достоинстве,  разуме,
честности и красноречии.
     Комический поэт Кратин, тот, что обозвал Аспасию  шлюхой,  именует  его
"яйцеголовым".
     Подобно   всем  великим  лидерам  демократий,  более  всего  гордящихся
свободой слова, Перикл не выносил письменной критики. Существуй  в  ту  пору
пресса, он бы от нее камня на камне не оставил.
     Он ввел закон, запрещавший упоминать в пьесах о живых афинянах.
     По требованию народа закон отозвали.
     У него была удлиненная голова, и на всех портретах он неизменно показан
в шлеме,  скрадывающем  несоразмерность  его  лицевого  устройства, которого
художники, по словам Плутарха, изображать не хотели.
     Еще его называли "луковицеголовым".
     Его порицали за то, что всякий раз, уходя из дому и возвращаясь в него,
он целовал в дверях Аспасию.
     Он  редко  посещал  Совет  и  Народное  собрание,  посылая  туда  своих
представителей,   что   добавляло   весу   тем  заседаниям,  на  которых  он
присутствовал сам.
     Свои появления на публике он свел  к  минимуму,  не  устраивая  из  них
представлений  и  выступая  с  речами лишь в тех случаях, когда ему было что
сказать.
     Изречений, за ним записанных, сохранилось  немного  --  лишь  несколько
государственных   речей,   имеющих   характер   такой  же  возвышенный,  как
Геттисбергское  послание  Авраама  Линкольна,  и  вызванных,  увы,  теми  же
обстоятельствами -- войной и поминовением павших на войне.
     Он  не  ходил  на званые обеды в чужие дома. В собственном доме Перикла
царил умеренный достаток; круг его состоял  преимущественно  из  учителей  и
одаренных людей, с которыми он близко сдружился: то были философы Протагор и
Анаксагор,  музыкант  Дамон,  скульптор  и  архитектор  Фидий.  Сдержанный и
серьезный, с исполненными достоинства манерами, Перикл ходил по городу  один
-- из  дома  в  Совет  или  на  рынок,  где  он  покупал  все  потребное для
повседневной жизни.
     Скрупулезно  придерживаясь  приличий  во  всем,  он  установил  в  доме
порядок, по которому его управляющий ежегодно продавал по оптовым ценам весь
урожай, едва лишь его собирали в поместьях Перикла, а все необходимое Перикл
сам  покупал  на  рынке  по  розничным  ценам. В первый год войны со Спартой
Перикл объявил, что, если вторгшиеся в страну спартанцы пощадят его  имение,
он  отдаст эту землю городу. Подобная щепетильность и бережливость приводили
в отчаяние его домашних, считавших, что  их  безо  всяких  на  то  оснований
лишают роскоши, которой они жаждали, и возможности от души потранжирить, как
то приличествует их положению.
     Старший  из  его  сыновей  тем  не  менее  жил на широкую ногу да еще и
женился на расточительной молодой женщине. Не спросясь у отца, он  занял  от
его имени денег, которых не смог вернуть.
     Перикл  был  непреклонен  и  с заимодавцем, и с должником, отвергнув их
притязания с такой суровостью, словно и знаком с ними не был.
     С этого времени сын враждовал с  отцом.  Он  со  злобным  удовольствием
пересказывал  ухмыляющимся  слушателям  частные  разговоры, которые слышал в
доме, да еще и расписывал в смачных подробностях, как отец, глава  афинского
государства,  пятнадцать  раз  кряду  избиравшийся  стратегом,  совратил его
молодую жену и возлегает с нею для собственного удовольствия.
     Перикл на личные выпады не отвечал.
     Плутарх рассказывает, как однажды  недовольный  чем-то  гражданин  Афин
бранил его на рыночной площади. Перикл, не отвечая, занимался своими делами.
Гражданин таскался за ним по пятам, изливая потоки поношений и разоблачений.
Перикл  молчал.  Когда  солнце  село  и  стало смеркаться, Перикл отправился
домой. Гражданин  пошел  следом,  продолжая  его  оскорблять.  Когда  Перикл
добрался  до  дому,  уже  совсем стемнело. Едва войдя в дом, Перикл приказал
одному из слуг взять факел и проводить этого человека до самого его дома.
     Рассказ Плутарха слишком хорош,  чтобы  быть  правдивым,  и,  вероятно,
таковым не является.
     Но  именно  эта достойная уравновешенность и принесла Периклу прозвание
Олимпиец.
     Политических врагов у него всегда имелось в достатке. С  одной  стороны
на  него наседали радикальные демократы, требовавшие новых войн. С другой --
консервативные аристократы,  приверженцы  Спарты,  вообще  никаких  войн  не
желавшие.
     Ни  радикалы,  ни  консерваторы  не считали демократию достойной формой
правления.
     Они и сейчас ее таковой не считают.
     Реакционные  поджигатели  войны,  именующие   себя   неоконсерваторами,
покинули  ряды  демократических  сторонников Перикла, чтобы присоединиться к
аристократам. Обе партии их презирали.
     Обвинений в гомосексуализме на Перикла не возводили никогда.
     На него возводили обвинения в гетеросексуализме.
     Помимо  постыдных  сплетен,  распространяемых  его   сыном,   горожане,
хихикая,  передавали друг другу слухи о том, что его друг Фидий, используя в
качестве приманки работы, которые он осуществлял, завлекает к себе в  студию
свободных  афинянок  и  укладывает  их в постель Перикла, дабы этот Олимпиец
смог удовлетворять свою похоть. Поговаривали также, будто  его  возлюбленная
Аспасия заводила дружбу с другими свободными женщинами, заманивая их в дом и
в  постель  своего покровителя, защитника, любовника и отца ее единственного
сына.
     Его противники в Афинах, сознавая, что с самим Периклом им не  сладить,
нападали на близких ему людей.
     Друга  его,  Дамона,  с  которым  он  так любил порассуждать о музыке и
политических теориях, в самом начале правления Перикла подвергли остракизму.
     Анаксагора обвинили в безбожии за теоретические соображения  касательно
того,  что  луна  и  солнце никакие не боги, а небесные тела, и единственная
помощь, которую смог оказать философу  Перикл,  состояла  в  устройстве  его
побега.
     Изучение  и  преподавание  астрономии  в  просвещенных  демократических
Афинах находилось под запретом более пятидесяти лет.
     Фидия судили сначала за растрату, потом за нечестие, в итоге он умер не
то в изгнании, не то в тюрьме -- в зависимости от того, предпочитаете ли  вы
верить Плутарху или кому-то другому.
     Затем  к суду притянули Аспасию, обвинив и ее в нечестии да уж заодно и
в проперсидской деятельности. На  сей  раз  Олимпиец  появился  на  публике,
причем  с  униженными  просьбами. Его противники смилостивились. Политика --
это всего лишь политика, и в этот раз они поняли, что перегнули палку.
     Затем, в 423 году до Р. Х., Перикл, этот  вождь  демократов,  строитель
Парфенона,  покровитель  Эсхила  и  Фидия, ученик Зенона и Анаксагора и друг
Дамона, уверовав в то, что  война  со  Спартой  --  дело  весьма  вероятное,
намеренно предпринял шаги, сделавшие ее неизбежной.
     Речь шла вовсе не о безопасности Афин.
     Спартанцы решились воевать, говорит афинянин Фукидид, поскольку боялись
увеличения мощи Афин и видели, что большая часть Греции уже им подчинилась.
     Спарта  и  иные греческие города, будучи встревоженными амбициями Афин,
при всякой возможности создавали оборонительные союзы.
     Афины, будучи встревоженными этими оборонительными  союзами,  принялись
создавать    собственные    оборонительные    союзы,   направленные   против
оборонительных союзов, создаваемых, чтобы оборониться от Афин.
     Вся Греция обратилась в пороховой погреб оборонительных союзов.
     Каждая сторона называла другую агрессором.
     Обе были правы.
     Дипломатия оказалась бессильной.
     Дипломатия всегда оказывается бессильной.
     Люди, лучше всех разбирающиеся в дипломатии, не разбираются  решительно
ни  в  чем, а специалисты по международным отношениям, как правило, приносят
своей стране не больше пользы, чем специалисты по хиромантии и френологии.
     В жизненном цикле любой нации наступают времена, когда,  какое  решение
ни  прими,  всякое  будет  неверным,  и  что  ни  делай,  все равно сделаешь
глупость.
     Перикл начал с того, что закрыл для мегарян порты афинской империи.
     Затем он удвоил дань, сбираемую с Потидеи,  основанного  коринфянами  и
подвластного Афинам города в Малой Азии. Потидея с этим не согласилась, и он
отправил туда для долгой, затянувшейся на два года осады внушительную армию,
в которой и служили Сократ с молодым Алкивиадом.
     Когда город пал, Перикл уже покинул сей мир.
     Затем   он   влез  в  конфликт  между  Коринфом  и  островом  Керкирой,
расположенным далеко к северу от западных берегов Греции. Керкира  попросила
о  помощи. Афины увидели шанс набрать несколько очков, теоретически соблюдая
условия  перемирия  со  Спартой.  Перикл  послал  на  Керкиру  корабли   для
осуществления  миссии  мира  и  защиты тамошних афинских интересов: пока эти
корабли не пришли на Керкиру, никакие афинские интересы там и не ночевали.
     -- Теперь вы сами видите, -- жаловались коринфяне на совете,  собранном
в  Спарте,  --  что  Афины строят козни против вас и ваших союзников. На наш
взгляд, вам еще никогда не приходилось задумываться о том, до какой  степени
афиняне во всем не схожи с вами.
     И коринфский оратор подчеркнул контраст:
     -- Афиняне  --  сторонники  новшеств,  скоры  на выдумку и умеют быстро
осуществить свои планы. Вы же, напротив, ничего  нового  не  выдумываете,  а
просто держитесь за старое.
     Ответ афинской делегации никак не назовешь примирительным.
     -- Соображения   справедливости   никого   еще  не  заставили  упустить
представившийся случай расширить свое могущество с помощью силы.
     Слабый должен уступать сильнейшему, это всегда было правилом.
     -- Затяжная война, -- предупредили афиняне, --  обычно  приносит  обеим
сторонам  разного  рода  случайности,  которыми  управлять невозможно, и как
сложится дело в конце концов -- неясно.
     Спартанцы склонялись к тому, чтобы противодействовать афинянам,  однако
их царь высказался за переговоры.
     -- Я  советую  пока  не  браться за оружие, а сначала отправить в Афины
послов с жалобами. Если афиняне хоть в чем-нибудь уступят  нашим  послам  --
тем лучше.
     Когда  страна затевает войну, сказал он, закончить ее не так-то просто,
и достичь почетного мира -- дело тоже не легкое. Он  боялся  продолжительной
войны, которая достанется в наследство их детям.
     -- И  пусть  вас  не смущают упреки в медлительности и нерешительности.
Эта черта, в сущности, есть только сознательная благоразумная политика.
     Спарта объявила мобилизацию и направила в Афины посольство.
     Перикл был непреклонен, он не верил в благотворность компромисса.
     -- Пусть вас не тревожит мысль, что вы  начали  войну  из-за  пустяков.
Если  вы  уступите  в  одном  пункте,  то они тотчас же потребуют новых, еще
больших уступок, полагая, что вы и на этот раз также уступите из страха.
     Он счел нужным посоветовать афинянам то же, что и ранее:
     -- Вы должны поддержать общее решение, даже если нас постигнет неудача.
Если они нападут на нашу землю по суше, то мы нападем на них на море.  И  мы
не  должны  в  порыве  гнева  вступать с ними в решающий бой, ибо они далеко
превосходят нас силами. Если мы  даже  и  победим  на  суше,  то  нам  опять
придется  сражаться  с  ними.  А  потерпи  мы  неудачу,  мы потеряем и наших
союзников.
     Афинам следует тянуть время на суше, позаботиться о флоте и  не  делать
ничего, что могло бы поставить под угрозу сам город.
     -- Я  опасаюсь  гораздо  больше наших собственных ошибок, чем вражеских
замыслов. Нам следует иметь в виду, что война неизбежна.
     Такова была речь Перикла.
     В первый год войны  Спарта,  не  встречая  сопротивления,  вторглась  в
Аттику и опустошила земли за городскими стенами, между тем как Афины послали
к  берегам  Пелопоннеса боевые корабли, дабы они опустошили тамошние земли и
разрушили укрепленные передовые посты.
     Перикл собрал внутрь стен сельских жителей с их имуществом, а их овец и
скот переправил