и  закрепиться  на  тех,  что  лежали  под  ними,
вследствие  чего  "Положение  во  гроб"  и  "Вознесение" Рембрандта с самого
начала стали для реставраторов устойчивым источником дохода.
     Сопроводительное письмо Рембрандта отличается краткостью:

     Мой Господин,
     С дозволения Вашего посылаю  Вашей  Милости  эти  2  полотна,  которые,
полагаю,  будут  сочтены столь превосходными по качеству, что Его Высочество
выплатят мне на сей раз не менее тысячи гульденов за каждое. Впрочем,  ежели
Его Высочество не найдут их достойными такой цены, Они могут заплатить мне и
меньше,  как  то  им  будет  угодно.  Полагаясь  на  умудренность и вкус Его
Высочества, я с благодарностью приму то, что Они скажут.
     Со всей почтительностью остаюсь их
     смиренным и преданным слугой
     Рембрандтом

     За рамы и упаковочную клеть мне  пришлось  выплатить  вперед  всего  44
гульдена.

     Из  следующего  письма  Рембрандта,  шестого  в  ряду  его литературных
произведений, мы узнаем, что запрошенной тысячи он не получил.

     Достопочтенный Господин,
     Я совершенно уверен в доброй воле Вашей Милости касательно всякого дела
и, в частности, в отношении вознаграждения  за  2  последних  картины  и  не
сомневаюсь,  что  если  бы  вопрос  сей был разрешен согласно желаниям Вашей
Милости и со всей справедливостью, то никаких  возражений  против  указанной
мною  цены не воспоследовало бы. Что до ранее доставленных мною работ, то за
каждую было  уплачено  не  более  600  королевских  гульденов.  И  если  Его
Высочество  не  удается  со всей почтительностью подвигнуть на более высокую
плату, хотя картины с очевидностью оной заслуживают,  я  буду  удовлетворен,
получив  по  600  королевских  гульденов  за  каждую,  при  условии, что мне
возместят также мои расходы на две рамы  черного  дерева  и  клети,  которые
обошлись  мне в 44 гульдена. Того ради сердечно прошу моего Господина, чтобы
я мог получить заплаченное здесь, в Амстердаме, сколь возможно скорее, веря,
что, благодаря оказанной Вами мне доброй  услуге,  я  вскорости  получу  эти
деньги,  и  оставаясь  между  тем благодарным за всякую такую дружбу. Что до
Господина моего и всех его ближайших друзей, то  да  пошлет  им  Бог  долгое
здравие.

     Вашей Милости
     смиренный и преданный слуга
     Рембрандт

     Распоряжение  о платеже последовало немедленно, но Рембрандт об этом не
знал и денег не получил, поскольку главный казначей с присущим всем  главным
казначеям   инстинктивным   стремлением  попридержать  чужие  денежки  лживо
уведомил его, что будто бы счет, с коего должны поступить  деньги,  покамест
не полон.
     Рембрандт провел лихорадочное расследование и установил истину.
     Интересно   сравнить  "Седьмое  послание"  Платона  с  седьмым  письмом
Рембрандта.  Оба  писаны  раздраженным  тоном,   многословны   и   исполнены
своекорыстия.  Впрочем,  письмо Рембрандта выглядит как напоминание и жалоба
попрошайки:

     Мой Господин,
     Мой благородный Господин, не без колебаний решаюсь я  побеспокоить  Вас
моим письмом и делаю это по причине сказанного мне контролером... которому я
пожаловался  на  задержку  моего  платежа...  И  как  таково  есть  истинное
положение дел, я прошу моего  доброго  Господина,  чтобы  распоряжение  было
подготовлено  без  проволочек, дабы я смог наконец получить заслуженные мною
1244 гульдена, я же  всегда  готов  буду  отплатить  за  это  Вашей  Милости
почтительными  услугами  и  доказательствами  дружбы.  На  этом  я  сердечно
прощаюсь с моим Господином  и  выражаю  надежду,  что  Бог  на  долгие  годы
сохранит здоровье Вашей Милости и всячески Вас благословит. Аминь.

     Вашей Милости
     смиренный и искренне любящий слуга
     Рембрандт

     Я живу на Бринен Амстель в кондитерской.

     Следует  сказать,  что  Рембрандтово  седьмое  в  отличие от "Седьмого"
Платона  --  то  действительно  письмо,  тогда  как   Платоново   "Послание"
представляет собой тщеславное сочинение, написанное для публикации и имеющее
целью  представить  автора  в  чрезвычайно  выгодном  свете  как современным
читателям, так и последующим поколениям вроде нашего.
     Рембрандт получил свои деньги. Кстати, это последнее из  известных  нам
свидетельств  общения  между  ним  и  Хейгенсом,  хотя  Рембрандт прожил еще
тридцать лет, а Хейгенс ухитрился перевалить за девяносто, оставив множество
дневников.
     В июле 1640-го Саския родила еще одну дочь,  скончавшуюся  в  следующем
месяце,  а  на тринадцатый день того месяца, в который она умерла, Рембрандт
назначил поверенного для контроля  за  наследством,  полученным  Саскией  от
тетки, умершей шесть лет назад.
     В сентябре 1641-го родился Титус.
     Девять месяцев спустя умерла Саския.
     Назвав   в   завещании,   написанном  за  несколько  дней  до  кончины,
единственным наследником Титуса, Саския  назначила  Рембрандта  единственным
его   опекуном   и  предоставила  ему  право  пользоваться  доходами  от  ее
собственности при условии, что он станет нести расходы по воспитанию Титуса,
и до тех пор, пока он не женится вторично.
     Рембрандт не женился, что могла бы засвидетельствовать Гертджи Диркс. В
1649 году она подала на него в суд за нарушение обещания жениться,  жалуясь,
что

     ответчик  дал  устное  обещание  жениться  на ней и подарил ей кольцо в
залог сего. Сверх того, он спал с ней более нежели один раз.  А  потому  она
требует, чтобы он женился на ней или как-то иначе ее обеспечил.

     Письменный  ответ Рембрандта, хоть он наверняка и составлен при участии
его поверенного, выглядит скорее презрительным, чем примирительным:

     Ответчик  отрицает,  что  обещал  жениться  на  истице,  и  сверх  того
заявляет, что он не обязан признавать, будто спал с нею. Истица сама подняла
этот вопрос и сама обязана предъявить доказательства.

     Судьи  не  приняли целиком ни сторону истицы, ни сторону ответчика: они
обязали Рембрандта выплачивать ежегодно двести гульденов на  ее  содержание,
однако не приказали ему жениться на ней.
     Две  сотни  гульденов в сорок раз превышали сумму, которую предложил он
сам.
     В апреле 1650 года Гертджи предоставила своему брату права  на  ведение
всех  ее дел. А в июле брат Гертджи стакнулся с Рембрандтом, дабы упечь ее в
исправительное заведение в Гауде. Проделано это  было  так  сноровисто,  что
друзья  Гертджи не знали, куда она подевалась, до тех пор, пока Рембрандт не
перестарался, попробовав получить у  них  показания,  которые  позволили  бы
продержать там Гертджи по меньшей мере двенадцать лет.
     Гертджи  выпустили  через  пять  лет,  в конце 1655-го, когда Рембрандт
отчаянно пытался предотвратить свое банкротство.
     В 1655-м и 1656-м, когда столь многое угнетало его,  Рембрандт  тем  не
менее  нашел  время для того, чтобы сделать попытку снова упрятать Гертджи в
сумасшедший дом; для того, чтобы добиться задержания ее брата, не  желавшего
отдать  долг в сто сорок гульденов; для того, чтобы убедить Титуса подписать
завещание; и для того, чтобы закончить "Урок анатомии доктора Яна  Деймана",
"Иакова,  благословляющего  сыновей Иосифа", "Христа и самаритянку", "Титуса
за  своим  столом",  "Читающего  Титуса",  "Читающую  старуху",  "Купающуюся
Хендрикье",  "Хендрикье  у  открытой  двери",  два  полотна, на которых жена
Потифара обвиняет Иосифа; два портрета Александра (это не те, что пошли дону
Антонио) и еще  одно  полотно,  являющееся,  возможно,  осознанной  попыткой
символического  автопортрета, -- "Убитый вол"; и это не считая куда большего
числа рисунков и офортов, чем  требуется  нам  для  демонстрации  того,  что
напасти, обрушившиеся на Рембрандта в эти бедственные годы, сказались на его
артистической  плодовитости столь же мало, сколь и на недобросовестности его
обращения с деньгами и на безобразном обхождении с другими людьми.
     "Аристотель" был заказан Рембрандту в 1653 году и  завершен  в  1654-м,
литературная же его продукция за 1653 год состоит в основном из подписей под
документами о займе денег и взыскании долгов.
     Между  январем  и  мартом 1653-го он подписал долговую расписку на 4180
гульденов, занятых у очень важного официального лица Корнелиуса Витсена,  со
временем   получившего  все  свои  деньги  обратно,  беспроцентную  долговую
расписку на 1000 гульденов, занятых у  Яна  Сикса,  получившего  назад  лишь
часть  своих  денег,  продав  эту  расписку  со  скидкой, и расписку на 4200
гульденов, занятых под пять процентов у знакомого,  Исаака  ван  Хеертсбека,
никаких своих денег назад не получившего.
     Дважды  за  этот  год  он  подписывал и поручения о взыскании долгов, а
также расписался на картине "Аристотель, размышляющий  над  бюстом  Гомера".
Рембрандт  --  первый известный нам голландский художник, который подписывал
свои работы одним только именем.
     В июне следующего года, как  раз  когда  "Аристотеля"  упаковывали  для
переезда в Сицилию, Хендрикье Стоффелс, беременная на пятом месяце, получила
вызов  в  консисторию  кальвинистской  церкви  Амстердама, где ей предстояло
защитить  себя  от  обвинений  в  блудодейном  сожительстве   с   живописцем
Рембрандтом.
     Рембрандт тоже получил вызов. Он его выбросил.
     Он не принадлежал ни к этой церкви, ни к какой-либо другой.
     Хендрикье принадлежала.
     -- И  ты позволишь мне пойти туда одной? -- спросила она при забиваемом
в клеть Аристотеле в качестве свидетеля.
     -- А я им, похоже, не очень и  нужен,  --  ответил  Рембрандт.  Они  же
ничего  не  пишут  о его блудодейном сожительстве с нею, заметил он. -- Да и
сделать тебе они ничего не смогут.
     Разве что от церкви отлучат.
     В церковных записях значится, что она "запятнала себя прелюбодейством с
Рембрандтом",  что  ей  было  предписано  покаяние  и  что  ее  отлучили  от
причащения Господу.
     Через три месяца она родила дочь, Корнелию.
     В  общем  и целом Аристотель так и не поколебался в своем отрицательном
отношении   к    Рембрандту    как    к    человеку,    преклоняясь    перед
Рембрандтом-художником,  сохраняя  как  сокровище  свои  золотые украшения и
изумляясь Рембрандтову мастерству в использовании наслоений красок и лаков и
волшебному разнообразию присущих его кисти оттенков красного, коричневого  и
черного в приглушенной цветовой палитре, в которой ему не было равных.
     Посетители  музея  Метрополитен,  приезжающие  из  дальней  дали, чтобы
полюбоваться  Аристотелем,  размышляющим  над  бюстом   Гомера,   и   поныне
продолжают шептать ему похвалы. Тем не менее Аристотель впадает во все более
мрачную  подавленность,  ибо  замечает,  что  они  уже  не  сбегаются к нему
толпами, столь же многочисленными и восторженными, как поначалу. Он хандрит.
Гордость его уязвлена, крупные музеи, в которых шедевры, какими бы  они  там
ни были, попадаются на каждом шагу, больше не кажутся ему удачным местом для
размещения  полотен  столь высокого качества, как у его собственного. Теперь
на лице Аристотеля нередко появляется  такое  выражение,  будто  он  вот-вот
расплачется. Он считает, что его недооценивают.
     Он часто тешит себя надеждой, что его кто-нибудь украдет.
     Относительно  же года, в котором Хендрикье отлучили от причастия, у нас
имеется свидетельство женщины по  имени  Трийн  Якобс,  подруги  Гертджи,  о
словах, услышанных ею от Рембрандта, когда она сказала ему, что едет в Гауду
-- попытаться вызволить Гертджи.
     -- Не  советую,  --  сказал он, по клятвенному заверению Трийн Якобс, а
затем выставил в ее сторону палец и с угрозой добавил: -- Ты можешь пожалеть
об этой поездке.
     Приехав в Гауду, она с изумлением обнаружила, что магистрат уже получил
от Рембрандта множество писем с настоятельными  требованиями  продлить  срок
заключения Гертджи. Эти письма не сохранились.
     Выйдя на свободу, Гертджи снова назначила брата поверенным и предъявила
Рембрандту претензию касательно денежного обеспечения за этот год.
     Рембрандт попробовал снова упечь ее, но безуспешно.
     По нашим сведениям, вскоре она умерла.
     А  Рембрандт  в  год ее освобождения завершил трогательное, находящееся
сейчас в Роттердаме полотно "Титус за своим столом",  картину,  относительно
которой  Шварц  пошутил,  что она вполне могла бы называться "Титус, пишущий
завещание",  если  бы  не  то  обстоятельство,  что  Рембрандт  сам  написал
завещание за мальчика.
     У  четырнадцатилетнего Титуса было меньше, чем у Рембрандта, причин для
вражды с  семейством  Саскии.  Завещание  называет  Рембрандта  единственным
наследником,  исключая из раздела имущества всех его родственников по матери
и запрещая какой бы то ни было  третьей  стороне  вмешиваться  в  касающиеся
наследства дела.
     Поскольку   авторство   завещания   Титуса   нельзя  надежно  приписать
Рембрандту, мы исключаем этот документ из канона его литературных трудов.
     Несколько позже в том же  году  Рембрандт  предпринял  кое-какие  шаги,
вероятно  ужаснувшие  тех,  у  кого  он  назанимал  денег  два  года назад с
обещанием выплатить долг по истечении двухлетнего срока.
     Он арендовал зал и принялся избавляться от своего имущества,  выставляя
его  на публичную распродажу. Нам неизвестно, что именно он продал и сколько
выручил денег. Нам известно, что он не  воспользовался  этими  деньгами  для
уменьшения долга за дом.
     В мае 1656 года он перевел дом на Титуса.
     Думая  защитить  дом от кредиторов после финансового краха, приближение
которого он предвидел, Рембрандт наивно недооценил политические  возможности
бургомистра Витсена, склонившего Долговой суд аннулировать притязания Палаты
по  делам  сирот,  продать  дом  и  полностью выплатить ему причитающееся, а
остаток средств заморозить в интересах Титуса.
     Всего через два месяца после перевода дома на  Титуса  Рембрандт  подал
прошение  касательно  "cessio  bonorum",  то  есть добровольной передачи его
имущества кредиторам вследствие понесенных им ущербов и потерь, написав, что
причиной его неплатежеспособности стали "потери, кои он претерпел в сделках,
равно как и ущербы и потери, понесенные им на море". Это  была  чистой  воды
отписка.   Деловое   банкротство  считалось  почтенной  формой  разорения  и
обеспечивало банкроту  значительно  большую  личную  неприкосновенность.  Он
избежал тюрьмы, но остался без гроша.
     Кажется  совершенной  фантастикой, что в год таких бедствий он завершил
не только "Урок анатомии доктора Яна Деймана", но и завораживающего "Иакова,
благословляющего сыновей Иосифа", чье  мощное  построение  и  поразительные,
безупречные  тона  сливаются в совершенном настроении несказанного покоя. Ни
один отец не глядел на сыновей с большей заботой и лаской,  чем  Рембрандтов
Иосиф;  слепой  Иаков,  руку  которого  направляет  божественное провидение,
благословляет младшего сына, Эфраима, между тем  как  старший,  Манассия,  и
жена Иосифа, Асенефа, завершают вертикаль геометрической группировки фигур.
     Темой этой сцены является наследство.
     Картина завершена в год банкротства.
     "Урок  анатомии  доктора  Яна  Деймана" является, в отличие от "Доктора
Тюлпа", истинным произведением искусства, в котором Рембрандт на свой  манер
соединяет  контрасты  Караваджо  со  свободным мазком и атмосферой Тициана и
иных венецианцев. Кое-кто уверяет, что здесь не обошлось также без Рафаэля и
Леонардо.
     Устрашающие цвета идеальны. Покойник  выглядит  настоящим.  Вентральная
полость вскрыта и опорожнена. Крышка черепа аккуратно срезана. Большая часть
картины обгорела. То, что осталось неповрежденным, изображает труп человека,
казненного днем раньше за попытку ограбить мануфактурную лавку и обнажившего
нож при аресте.
     В  Амстердаме  человека  могли  казнить  за кражу пальто и пригласить в
ратушу после того, как он украдет состояние.
     Реестр имущества Рембрандта, выставленного  после  его  банкротства  на
публичную  распродажу,  включает среди сотен прочих вещей принадлежавшие ему
бюсты Гомера, Сократа, Аристотеля и  шестнадцати  римских  императоров,  три
рубашки,  шесть носовых платков, двенадцать салфеток и три скатерти, а также
некоторое количество  воротников  и  манжет,  о  которых  сказано,  что  они
находятся в стирке. На распродажу было также выставлено более семидесяти его
картин и более сотни рисунков.
     Аукцион   состоялся  в  пору  наихудшего  экономического  спада,  какой
кто-либо мог припомнить.
     Все живописное собрание Рембрандта, включая семьдесят  картин  и  более
сотни  рисунков, пошло за 2516 гульденов. Шесть сотен дали его рисунки, а на
долю семидесяти картин и всего прочего осталось чуть больше 1900  гульденов,
то  есть  всего-навсего  в  четыре без малого раза больше, чем он получил за
одного только Аристотеля.
     Акции голландской Ост-Индской компании также стремительно падали.
     Дом был продан с аукциона за 4658 гульденов, и в том же году  Рембрандт
закончил  величественный автопортрет, пребывающий ныне в "Коллекции Фрика" в
Нью-Йорке, портрет, на котором он, облаченный в роскошную меховую накидку  и
вызолоченную  мантию,  сидит  в  кресле,  будто  на  троне, сложив ладони на
серебряном набалдашнике трости, которая вполне могла оказаться скипетром,  и
выглядит  так  же  царственно, как, вероятно, выглядел сам мистер Генри Клэй
Фрик, король стальной индустрии, и уж никак не  менее  пышно,  чем,  скажем,
Фрик,  Корнелиус  Вандербилт,  Генри  Форд, Джон Пирпонт Морган и Лоренцо ди
Медичи, вместе взятые.
     Вам бы и в голову не пришло, что перед вами банкрот.
     Четыре картины Рембрандта,  выданные  им  в  обеспечение  долга  в  сто
шестьдесят  гульденов,  были  выставлены  судом  на  продажу и принесли чуть
больше девяноста пяти.
     Правила гильдии живописцев запрещали художнику, чьи картины  попали  на
распродажу, когда-либо вновь продавать в Амстердаме произведения искусства.
     Это  правило  Рембрандт  сумел  обойти  с  помощью  Титуса и Хендрикье,
подписав контракт, в котором он определялся в служащие компании  по  продаже
картин  и  прочего,  основанной  этими двумя: ему оплачивались стол и кров и
выдавалась   вперед   малая   сумма   на    житейские    расходы,    которую
запрещалось  использовать  на  оплату  долгов,  он же исполнял за это
должность советника и обязывался передавать фирме все  новые  работы,  какие
исполнит до конца своих дней.
     Они  жили  в  доме  на  Розенграхт  в  Йордане,  где  квартирная  плата
составляла двести двадцать пять гульденов в год.
     Нам неизвестно, как был получен от дона  Антонио  Руффо  второй  заказ.
Однако  в 1661 году, когда "Аристотель" уже находился в Мессине, туда прибыл
и Рембрандтов "Александр".
     За всю свою жизнь не слыхал Аристотель столь  яростной  ругани!  Воздух
гудел  от  мерзостных  непристойностей  и ужасных посулов сицилийской мести.
Несколько дней все вокруг расхаживали  вооруженными.  Свирепый  племянник  с
рапирой,  склонный  вспыхивать  по  всякому  поводу,  злобно  поглядывал  на
Аристотеля и орал, что он и ему отрезал бы яйца.
     Со временем синьор Руффо оправился  от  потрясения  и  призвал  к  себе
писца.
     Из  более чем двухсот картин его коллекции, образованной произведениями
лучших  мастеров  Европы,   негромко   диктовал   он,   стараясь   сохранять
спокойствие, ни одна не походит на эту, состоящую из четырех пришитых один к
другому  кусков.  Швы  выглядят  просто ужасно. Ясно, что картина изначально
представляла собой голову Александра, которую Рембрандт решил  нарастить  до
поясного портрета, прикроив к ней недостающие куски.
     В  возмещение  ущерба,  причиненного столь дурной работой, синьор Руффо
намеревается оставить у себя "Александра" и взять предлагаемого "Гомера"  за
двести пятьдесят гульденов вместо пятисот запрошенных. В противном случае он
угрожает  вернуть  "Александра",  ибо никто не обязан держать у себя картину
столь дорогую и притом столь плохо исполненную.