ерь,  что больше ему с ними видеться не
придется.
     Она истерически плакала. Сократ взглянул на Критона и  попросил,  чтобы
кто-нибудь увел ее, и ее увели, а она причитала и била себя в голову.
     Когда  в  комнате  стало  тихо,  Сократ  сел,  подогнул  ногу  и  потер
вздувшийся красный след, оставленный цепью.
     Еще с прошлых встреч они знали, что он перелагает в стихи некоторые  из
басен Эзопа, и поэт Эвен просил передать, что он дивится, почему это Сократ,
раньше никогда стихов не писавший, теперь вдруг взялся за них.
     -- Скажите  ему  правду,  --  шутливо  сказал Сократ, -- что я не хотел
соперничать с ним, это было бы нелегко, я понимаю.
     Он просто пытался прояснить таким  способом  значение  некоторых  своих
сновидений.
     -- Так  все  и  объясните  Эвену,  а еще скажите ему от меня "прощай" и
прибавьте, чтобы  как  можно  скорее  следовал  за  мною,  если  он  человек
здравомыслящий. Я-то, видимо, сегодня отхожу. Так велит мне моя страна.
     -- Вот  уж наставление для Эвена! -- воскликнул Симмий, да так комично,
что все рассмеялись. -- Насколько я знаю его, ни за что  он  не  послушается
твоего совета по доброй воле.
     -- Почему же? Разве Эвен не философ? -- спросил Сократ.
     Все согласились с тем, что Эвен философ.
     Ну  тогда  Сократ  уверен,  что он не убоится смерти, хотя руки на себя
вряд ли наложит, поскольку знает, что самоубийство не дозволяется законом.
     Тут Кебет недоуменно спросил:
     -- Как это ты говоришь, Сократ:  налагать  на  себя  руки  человеку  не
дозволено,  и  все-таки,  как  философ,  он согласится отправиться следом за
умирающим?
     -- Неужели ты и Симмий никогда не слышали обо всем этом?
     -- Никогда ничего ясного, Сократ.
     -- Ну что же, -- сказал Сократ и, перестав потирать ногу,  спустил  обе
на  пол,  да  так  и  сидел уже до конца беседы. -- Правда, я и сам говорю с
чужих слов, однако я охотно повторю  то,  что  мне  случалось  слышать.  Да,
пожалуй,  оно и всего уместнее для человека, который скоро оставит этот мир,
поразмышлять и  порассуждать  о  природе  своего  путешествия  и  попытаться
вообразить,  на  что  оно  похоже.  В самом деле, как еще скоротать время до
заката? Но сперва давайте послушаем, что скажет Критон.  Он,  по-моему,  уже
давно хочет что-то сказать.
     -- Только   одно,   Сократ,  --  сказал  Критон.  --  Со  мной  говорил
прислужник, который даст тебе яду, и  просил  предупредить  тебя,  чтобы  ты
разговаривал  поменьше.  Разговор,  дескать,  горячит, а это мешает действию
яда. Кто этого правила не соблюдает, тому иной раз  приходится  пить  отраву
дважды и даже трижды.
     -- Тогда,  --  сказал Сократ, -- скажи, пусть даст мне яду два или даже
три раза, если понадобится.
     И в оставшиеся часы  он  рассказывал  ученикам  о  душе,  бессмертии  и
будущей  жизни, о которой никогда прежде не говорил помногу, рассказывал, не
предъявляя, впрочем, фактов, убеждающих в истинности его слов. Он знал,  что
слова его истинны, потому что хотел, чтобы так было.
     Симмия и Кебета убедить оказалось трудно.
     -- Что  же,  вы,  Симмий,  Кебет  и все остальные, -- сказал Сократ под
конец разговора, -- тоже отправитесь этим путем, каждый в свой час,  а  меня
уже   нынче  "кличет  судьба",  как,  вероятно,  выразился  бы  какой-нибудь
трагический поэт. Скоро придется  пить  яд.  Пожалуй,  пора  мне  и  мыться.
Избавим женщин от лишних хлопот -- не надо будет омывать мертвое тело.
     Когда он примолк, сообщает Платон, Критон сказал:
     -- Не  хочешь ли оставить нам какие-нибудь распоряжения -- насчет детей
или еще чего-нибудь? Какую службу мы можем тебе сослужить?
     -- Ничего нового я не скажу, Критон. Пекитесь о себе сами  и  живите  в
согласии с тем, о чем я всегда толковал, это и будет доброю службой и мне, и
моим близким, и вам самим.
     -- Мы постараемся, -- сказал Критон. -- А как нам тебя похоронить?
     -- Как  угодно,  -- отвечал со смехом Сократ, -- если, конечно, сумеете
сперва меня схватить и я не убегу от вас.
     Повернувшись к остальным, он сказал:
     -- Критон воображает, будто я -- это уже  другой  Сократ,  которого  он
вскорости  увидит  мертвым,  и  вот  выспрашивает,  как  меня  хоронить. Так
поручитесь же за меня перед Критоном,  только  дайте  ручательство  обратное
тому,  каким  сам он ручался перед судьями: он-то ручался, что я останусь на
месте, а вы поручитесь, что, выпив яду, я удалюсь отсюда.  Тогда  ему  будет
легче,  и,  видя,  как  мое  тело  сжигают  или  зарывают,  он уже не станет
убиваться. Будь весел тогда, милый Критон, и говори, что хоронишь  лишь  мое
тело,  а  хорони  как  тебе  заблагорассудится  и как считаешь лучше. К тому
времени я проскользну у вас между пальцев, и вы не сможете ни схватить меня,
ни удержать.
     С этими словами, сообщил Федон  Эхекрату  и  другим  своим  слушателям,
Сократ  поднялся и ушел в другую комнату мыться. Критон пошел следом за ним,
а прочим велел ждать.
     Сократ, говорит Федон, был им словно отец, которого  они  лишались,  на
всю жизнь оставаясь сиротами.
     Когда  он помылся, к нему привели сыновей -- двух маленьких и того, что
постарше. Пришли и родственницы, и  Сократ  поговорил  с  ними  и  о  чем-то
распорядился  в  присутствии  одного  только  Критона. Затем он отослал их и
снова вышел к друзьям.
     Было уже близко к закату, ибо проговорили они долго, да и во внутренней
комнате Сократ провел немало времени. Освеженный купанием, он снова сел,  но
немногое было сказано между ними к часу, когда пришел и встал перед Сократом
его тюремщик, слуга Одиннадцати.
     -- Тебе,  Сократ,  --  сказал  он,  и  вид  у него при этом был точно у
пораженного горем человека, которого душат рыдания, -- которого я ныне  знаю
как  самого  благородного,  мирного  и  лучшего  из  людей,  когда-либо сюда
попадавших, я не стану рассказывать, как гневались на меня другие люди,  как
они  бушевали  и  проклинали меня, когда я говорил им, что пора выпить яд. Я
уверен, что ты на меня не прогневаешься, ведь ты знаешь, что  не  меня  надо
винить,  а  других. Итак, ты знаешь, с какой вестью я пришел, -- прощай же и
постарайся как можно легче перенести неизбежное.
     Тут он заплакал и повернулся к выходу.
     -- Всего доброго и тебе, -- сказал ему Сократ, --  и  делай,  что  тебе
велено.
     И  он поведал другим, каким добрым и приветливым человеком оказался его
тюремщик.
     -- С тех пор, что я в тюрьме, он все время навещал  меня,  а  иногда  и
беседовал  со мною, просто замечательный человек. Вот и теперь, как искренне
он меня оплакивает. Однако ж, Критон, послушаемся его.  Пусть  принесут  яд,
если уже приготовили. А если нет, пусть приготовят.
     -- Слишком рано, -- сказал Критон, -- солнце, по-моему, еще над горами.
Я знаю,  другие  здесь  принимали  отраву  много  спустя  после того, как им
прикажут, ужинали, пили вволю, а иные даже наслаждались обществом тех,  кого
любили. Не торопись. Время еще терпит.
     А Сократ ему:
     -- Вполне  естественно,  Критон,  что  они  так поступают, те, о ком ты
говоришь. Ведь они думают, будто что-то выиграют на  отсрочке.  И  не  менее
естественно,  что я так не поступлю, я ведь не надеюсь выгадать ничего, если
выпью яд чуть попозже. Я только сделаюсь смешон  самому  себе,  цепляясь  за
остаток жизни, которой уже лишился и которая ничего больше мне предложить не
может. Прошу тебя, сделай, как я сказал. Не отказывай мне.
     Критон  кивнул  слуге,  стоявшему неподалеку. Тот удалился. Не было его
довольно долго, потом он вернулся с тюремщиком, несшим чашу, в  которой  был
приготовлен яд.
     Сократ с приязнью сказал:
     -- Ты, друг мой, со всем этим знаком, расскажи же, что мне надо делать?
     -- Просто  выпей,  --  ответил  служитель,  -- и ходи, пока не появится
тяжесть в ногах. Тогда ляг. Яд подействует сам.
     И с этими словами он протянул чашу Сократу, который,  как  рассказывает
Федон,  взял  ее  с  полным  спокойствием  -- не испугался, не побледнел, не
изменился в лице, -- но взглянул тюремщику прямо в глаза и спросил, можно ли
сделать этим напитком возлияние кому-нибудь из богов.
     Тюремщик ответил, что яду в  чаше  всего  лишь  столько,  сколько  надо
выпить.
     -- Да,  я, кажется, понял, -- сказал Сократ. -- Но молиться богам можно
и нужно, и я попрошу их благоприятствовать моему переселению из этого мира в
другой. Об этом я и молю, и да будет так.
     Договорив эти слова, он поднес чашу к губам, весело и легко, и выпил до
дна.
     До той поры большинство из них еще как-то смиряли свою  печаль.  Теперь
же,  увидав,  как  он  пьет  и  как выпил яд, они уже не могли сдержаться. У
Федона, как он ни крепился, слезы  полились  ручьем,  так  что  он  закрылся
плащом и заплакал.
     Сократ, казалось, почти рассердился.
     -- Вы что, оплакиваете меня? -- пожурил он их. -- Федон, устыдись.
     Но Федон не первым дал волю чувствам. Критон еще раньше него разразился
слезами и поднялся с места, словно желая выйти, и Федон решил последовать за
ним. А  тут и Аполлодор, который и до того плакал не переставая, заголосил с
таким отчаянием, что всем надорвал душу. Только Сократ и остался спокоен.
     -- Что за ненужные вопли? -- недовольно спросил  он.  --  Как  вы  себя
ведете!  Я  для  того  и  отослал  женщин, чтобы они не устраивали подобного
бесчинства, -- ведь меня учили, что умирать человек  должен  в  мире.  Тише,
сдержите себя!
     Услышав  его  слова,  они устыдились и постарались, как могли, сдержать
слезы.
     Сократ ходил, потом сказал, что ноги ему отказывают, и  лег  на  спину,
как ему велели.
     Человек,  давший ему яд, проводил Сократа до ложа и ощупал ему ступни и
голени, и спустя немного -- еще раз.  Потом  сильно  стиснул  ему  ступню  и
спросил,  чувствует  ли  он.  Сократ  отвечал, что нет. После этого он снова
ощупал ему голени и, понемногу ведя руку вверх,  показал  всем,  как  Сократ
стынет и коченеет. Наконец он коснулся Сократа в последний раз и сказал:
     -- Когда яд доберется до сердца, он отойдет.
     Сократ лежал, закрыв тряпицей лицо.
     -- Бедра  его  уже  холодели,  --  передает  Федон,  -- когда он на миг
приоткрыл лицо и сказал -- это были его последние слова: "Критон, я задолжал
петуха Асклепию. Так отдайте же, не забудьте".
     -- Непременно, --  сказал  Критон.  --  Не  хочешь  ли  еще  что-нибудь
сказать?
     Ответа не было. Через минуту-другую голова под тряпицей дрогнула. Когда
служитель  открыл  ему лицо, глаза уже остановились. Критон закрыл ему рот и
глаза.
     -- Таков, Эхекрат, был конец нашего друга, человека --  мы  вправе  это
сказать  --  самого лучшего из всех, кого нам довелось узнать на нашем веку,
да и вообще самого мудрого и справедливого.

37

     Есть гнусности, и есть гнусности, и одни оказываются гнуснее других.
     Человечество жизнерадостно: зверства, приводившие  нас  в  ужас  неделю
назад, завтра станут приемлемыми.
     Смерть  Сократа  не  оказала влияния на историю Афин. Пожалуй, она даже
улучшила репутацию города.
     Смерть отдельного человека не так важна для будущего,  как  литература,
ей посвященная.
     Ничего  особо  полезного  по прикладной части вы из истории не узнаете,
так и не тешьте себя этой надеждой.
     "История -- чушь", -- сказал Генри Форд.
     Да, но Сократ-то умер.
     Платон не сообщает, плакал ли он в тот день.
     Ко времени "Пира" ему было не больше  двенадцати,  поэтому  он  не  мог
услышать  те  любовные  похвалы  Алкивиада Сократу, которые передает с таким
красноречием.
     Смерть от  цикуты  вовсе  не  так  тиха  и  безболезненна,  как  он  ее
изображает:  есть  там  и тошнота, и нечленораздельность речи, и судороги, и
неудержимая рвота.
     Рембрандт, изобразивший Аристотеля, размышляющего  над  бюстом  Гомера,
мог  быть  и  не  Рембрандтом,  а  учеником,  который  с  такой божественной
одаренностью усвоил уроки мастера, что большего он никогда  уже  не  достиг,
отчего  и  имя  его  покрылось  мраком  забвения.  Бюст  Гомера, над которым
размышляет на полотне Аристотель, это вовсе не бюст  Гомера.  Да  и  сам  он
никакой не Аристотель.

     К О Н Е Ц


Примечания


     1  Жрецы  Великой  Матери богов, славящие ее в экстатических оргиях под
звуки флейт и тимпанов. (Здесь и далее-- прим. перев.)

     2 Фамилия этого великого голландского физика и  математика  традиционно
(начиная со школьных учебников) пишется у нас как "Гюйгенс".

     3 Enfant terrible -- букв.: "ужасный ребенок" (франц.). В
данном случае -- своевольный, дерзкий, неуемный человек.

     4 Жизнь втроем (франц.).

     5 Город-государство в Древней Греции (греч.).

     6 В зародыше (лат.).

     7 Кракелюры, трещины красочного слоя (франц.).

     8   Живописный  термин,  обозначающий  закрашенные  художником  детали,
которые обнаруживаются  лишь  на  рентгенограмме  или  вследствие  шелушения
краски (итал.).

     9 "Моя борьба" (нем.).