войну,  войну  за  Пфальцское  наследство,  войну  за
Испанское наследство, войну за Польское  наследство,  войну  за  Австрийское
наследство,  Семилетнюю  войну,  первую  Силезскую  войну,  вторую Силезскую
войну, войну за Баварское  наследство,  русско-турецкую  войну,  Французскую
революцию,  польско-турецкую  войну,  шведско-датскую войну, русско-шведскую
войну, франко-австрийско-прусскую войну, войну Первой коалиции  с  Францией,
Египетский  поход  Наполеона,  войну  Второй  коалиции с Францией, восстание
"Объединенных ирландцев" против Британии, еще  одну  англо-испанскую  войну,
русско-персидскую  войну, войну Третьей коалиции с Францией, франко-прусскую
войну, франко-португальскую войну, триумфальное вторжение Наполеона в Россию
и его ужасное отступление, Венский конгресс и битву при Ватерлоо, -- пережив
все эти опасные  происшествия,  не  считая  иных,  и  без  единой  царапинки
добравшись до Лондона неведомыми нам путями.
     Узнать его было трудненько.
     -- Интересно,  кто  он  такой?  --  издали спросил, войдя в выставившую
Аристотеля галерею, джентльмен в бакенбардах.
     Его спутница, грациозная женщина  с  рыжеватыми  волосами  и  сложенным
парасолем в руке, ответила:
     -- Очень похож на голландского поэта и историка Питера Корнелиса Хофта,
не правда ли?
     -- Клянусь   Юпитером,  вы  правы!  --  радостно  произнес  джентльмен,
прочитав надпись на табличке.
     Аристотеля качнуло.
     Картина принадлежала сэру Абрахаму Юму  из  Эшридж-парка,  Беркампстед,
Хартфордшир,  и  Аристотель,  когда  его  не  выставляли  в  качестве Питера
Корнелиса.   Хофта,   предавался   своим   размышлениям   посреди    уютного
Хартфордшира,  в  родовом  имении  сэра  Абрахама  и его наследников. Такого
покоя, как  в  сельском  доме  этого  семейства  почтенных  землевладельцев,
Аристотель ни у одного из своих последующих хозяев уже не знал.
     Никому  не  ведомо,  как его занесло в такую даль -- из Мессины Руффо в
Сицилии в Лондон и Хартфордшир сэра Абрахама Юма, хотя начиная с  этой  поры
нам известно о нем многое.
     Никому  не  ведомо,  какими  извилистыми  путями  поврежденный  "Гомер"
добрался к 1885 году от Руффо в Италии до галереи "Бриджуотер" графа Элзмира
в  Англии,  однако  нельзя  сомневаться  в  том,  что  израненному  "Гомеру"
Рембрандта,   как  и  слепому  Гомеру  преданий,  пришлось  куда  туже,  чем
"Аристотелю".
     К сыновьям профессионалов из высшего класса жизнь всегда была ласковее,
чем к художникам, начинавшим с самых низов, и в особенности к поэтам.
     В 1894 году помятый и  грязный  "Гомер"  был  выставлен  в  Лондоне  на
продажу  торгующей  произведениями искусства фирмой "Т. Хамфри Уорд и сын" в
качестве анонимного "Портрета  старика"  --  и  тут  его  углядел,  опознал,
идентифицировал и купил один из первых голландских исследователей Рембрандта
Абрахам Бредиус.
     Т.  Хамфри  Уорд  и  сын запросили двадцать четыре сотни фунтов за этот
поврежденный фрагмент работы  неведомого  художника,  всего  девятью  годами
раньше проданный за восемнадцать шиллингов.
     Голова  мужчины  показалась  Бредиусу знакомой -- она напоминала голову
бюста с Рембрандтова портрета  П.  К.  Хофта,  годом  раньше  перешедшего  в
Лондоне  в  новые  руки.  В качестве намекающей улики оставались различимыми
буквы "andt", уцелевшие от подписи художника,  и  дата  "f.  1663".  Широкий
мазок и приглушенная гамма также были ему знакомы.
     Там, в Сицилии, в 1664 году, Аристотель тоже признал лицо на картине --
оно определенно  принадлежало  бюсту,  над  которым  он  вот  уже десять лет
размышлял на стене Руффо. С  появлением  "Гомера"  ругань  в  замке  наконец
стихла.  "Александр"  был  прощен.  Греческий  триптих,  образованный  тремя
великими  фигурами  эллинского  прошлого  и  уже  представленный  in   nuce[6]
"Аристотелем" 1653 года, был завершен. И на этот раз живописец постарался на
славу.
     Подписей было даже две.
     Аристотель  мог  с  первого  взгляда  сказать,  что  к  предварительной
грунтовке,   имевшей   легкий   желтовато-розовый   оттенок   и   состоявшей
преимущественно  из  пастели,  смешанной со светлой охрой, Рембрандт добавил
подготовительные темноватые слои красно-бурого тона. За  два  проведенных  с
Рембрандтом  года  Аристотель много чего узнал о живописи. Эти основные слои
грунтовки образовывались главным образом пастелью, охрой и умброй, смешанной
с  очень  светлыми  свинцовыми  белилами.  На  них  живописец  нанес  темную
красновато-бурую  подмалевку, чьи таинственные и тонкие эффекты проступали в
различных местах картины -- в плаще, в голове, в бороде и в фоне, к которому
было добавлено немалое число мазков грубых  свинцовых  белил.  Там,  где  на
голову, шапку и бороду падали тени, Рембрандт нанес лишь светловатый верхний
слой  краски,  добившись  того,  что  даже  на  темных  участках  игру тонов
определяли составляющие их основу  серовато-бурые  слои  умбры  и  свинцовых
белил.  Коричневатые,  красные  и  желтые пигменты шапки, лица и бороды были
охряными, тогда как для желтой ленты на лбу использовалась свинцово-цинковая
желтая, смешанная с немалым количеством все тех же свинцовых белил.
     Пигмент красного лака не использовался вовсе, даже для теней и телесных
тонов.
     Прибегнув к цветовой  схеме,  почти  полностью  ограниченной  оттенками
коричневого,   белого   и   тускло-золотого,   Рембрандт  изобразил  слепого
старика-поэта в темно-буром плаще с широкими  рукавами  и  накинутой  поверх
плаща  золотисто-желтой шали. Чело Гомера осеняет повязка поэта, а на голову
ему Рембрандт нахлобучил старую шляпу. Гомер опирается  на  палку,  рот  его
раскрыт. Незрячие глаза раскрыты тоже.
     Он почти похож на человека.
     Аристотеля терзала мысль, что на эту картину ушло больше труда и больше
краски,  чем  на  его, хотя цена была та же самая. Он не испытывал к новичку
приязненных чувств. Он изо  всех  сил  старался  не  проникнуться  завистью.
Выглядел-то Аристотель все же получше. К тому же Гомер был слеп.
     Он  твердил  себе,  что  ему  повезло гораздо сильнее: куда лучше иметь
глаза и походить на иноземца, чем быть слепым, как Гомер, и нащупывать  себе
дорогу  палкой;  кроме того, ко времени, когда Гомер попал на полотно, Руффо
уже выяснил, кто он такой, и относился к нему  как  к  Аристотелю,  великому
философу  древности,  а  не  Альберту Великому или какому-нибудь безвестному
френологу. Каждый в доме гордился, что у них имеется свой Аристотель.
     В "Гомере", как и в "Аристотеле", руки прописаны слабо.
     В 1664 году в Сицилии окружением барду служила  подробно  проработанная
архитектурная  среда,  в которой он диктовал или растолковывал сочиненные им
стихи. Он выглядел умиротворенным и довольным своей участью.
     Когда его обнаружил Бредиус, окружение  выгорело  и  он  остался  один.
Утратив и слушателей, и место в пространстве, он стал никому не нужным, впал
в нищету и отчаяние.
     Насколько мы в состоянии судить, сегодня, когда мы на него смотрим, он,
вероятно, задыхается от одиночества.
     Он выглядит человеком, который забыл не только сочиненные им строки.
     Craquelure[7]>   полотна  в  точности  таковы,  каких  и  следовало
ожидать, они варьируются от тонких трещинок  до  широких  борозд,  некоторые
заполнены  буроватым  лаком.  Фон  содержит  грубые вкрапления пигментов, не
принадлежащие Рембрандту. Поразительного pentmenti[8] нет и следа.
     Двадцать четыре сотни фунтов, запрошенные Т.  Хамфри  Уордом  и  сыном,
составляли в ту пору сумму немалую.
     Бредиус  купил  "Гомера"  за  восемь  сотен,  что  также было небольшим
состоянием.
     Однако Бредиус как раз и унаследовал небольшое состояние.
     Его семья производила порох.
     Бредиус отдал картину реставраторам, а затем ссудил ее музею Морица.  В
1946  году он умер, оставив полотно этому музею, где и висит теперь одинокий
поэт -- покинутый всеми слепой несчастный старик, съежившийся от  невоспетых
невзгод.
     Поставьте  рядом  "Гомера"  и  "Автопортрет  смеющегося художника" и вы
увидите столько пафоса, сколько навряд ли сумеете перенести, если,  конечно,
вы -- человек, склонный к такого рода переживаниям.
     Прежде  чем  Бредиус  идентифицировал  его  в Лондоне, прошло около ста
тридцати пяти лет, и о том, что за это время  происходило  с  "Гомером",  мы
знаем не больше, чем знали греки о Гомере из Ионии.
     Мы выводим поэта из его поэзии.
     Мы выводим Творца из вселенной, движущейся как заводная машинка, хоть и
знаем теперь, что вселенная наша -- огонь, а планета -- уголь.
     Скоро людей вообще не останется.
     Жизнь прожита больше чем наполовину.
     Что  до  "Аристотеля",  то  он исчез лет на шестьдесят пять, прежде чем
объявиться в Лондоне под видом П. К. Хофта, собственности сэра Абрахама Юма.
Сэр Абрахам Юм скончался в 1838-м, и после его смерти "Аристотель" почти  до
конца   того   столетия   оставался   в   семье  из  Эшридж-парка,  где  его
последовательными  владельцами  были:   Джон   Юм   Каст,   виконт   Олфорд,
Эшридж-парк,  1838--  1851;  Джон  Уильям  Спенсер  Браунлоу  Каст, 2-й граф
Браунлоу, Эшридж-парк, 1851-- 1867;Адельберт Веллингтон Браунлоу  Каст,  3-й
граф Браунлоу, Эшридж-парк, 1867-- 1893.
     После кончины Адельберта Веллингтона Браунлоу Каста, наступившей в 1893
году,  идиллическое  проживание "Аристотеля" в Эшридж-парке по причинам, нам
неизвестным, пришло к неожиданному концу.
     Если не считать  Рембрандта,  торговцев  картинами  и  одного  молодого
американского  наследника, все известные нам владельцы этого полотна держали
его у себя до конца жизни.
     Картину продали в Лондоне, где ее видел  Бредиус,  и  четыре  года  она
пробыла  в Париже, в собственности выдающегося коллекционера Родольфа Канна.
Одно из предложений  в  5,5  миллиона  долларов,  касавшееся  даже  не  всей
коллекции,  но  лишь  лучшей  ее  части,  которая  включала  в  себя  дюжину
Рембрандтов, было душеприказчиками Канна отвергнуто. После его смерти в 1905
году картину купил  торговец  произведениями  искусства  Джозеф  Дювин,  что
создало   необходимые   условия   для  завершения  странствий  "Аристотеля",
начавшихся  в  Амстердаме  и  закончившихся  в  Нью-Йорке,  как  и  для  его
нисхождения от аристократии Старого Света в средний класс Нового.
     В  1897  году, когда Канн приобрел картину, во Франции бушевал скандал,
вызванный делом Дрейфуса, а Эмилю Золя предстояло вскоре  бежать  в  Англию,
спасаясь  от тюремного заключения за гневные нападки в печати на антисемитов
из  высшей  военной  касты,  которые,  скрывая  собственное   предательство,
состряпали  фальшивые  документы,  свалившие  на  ни  в  чем  не  повинного,
невзрачного еврея-капитана, в итоге приговоренного  к  каторге  на  Чертовом
острове,  ответственность за шпионаж в пользу Германии, в котором сами они и
были повинны.
     В 1907 году, когда пароход "Лузитания" установил свой рекорд  скорости,
после  того  как  Дрейфуса  все  же освободили, Дювин продал "Аристотеля" за
"шестизначную", как  он  сообщил,  сумму  миссис  Коллис  П.  Хантингтон  из
Нью-Йорка, первой из его американских владелиц.
     Миссис  Хантингтон,  в  девичестве  Арабелла Дюваль Яррингтон Уэршем из
Алабамы, была вдовой восточного мультимиллионера, владельца  железных  дорог
Коллиса П. Хантингтона, который родился в штате Коннектикут, жил в Нью-Йорке
и  играл приметную роль в строительстве проходящего через горы Сьерра-Невада
участка железной  дороги  "Сентрал  пасифик",  а  со  временем  сосредоточил
практически  все  перевозки  на  Западе  в  руках  компании "Железные дороги
"Сазерн пасифик", коей  он  был  основным  владельцем  --  как,  впрочем,  и
железной  дороги  Чесапик  --  Огайо  и  иных  железных  дорог,  -- вдове же
предстояло в скором времени стать  миссис  Генри  Э.  Хантингтон,  выйдя  за
племянника  своего  первого  мужа.  Подлинная история ее брака с племянником
недужного мужа, несомненно, является  весьма  интригующей,  но  нас  она  не
касается.
     Миссис  Хантингтон  считала, что Дювин запросил слишком высокую цену, и
Аристотель был с нею согласен. Однако ей хотелось иметь Рембрандта.
     -- А вы не знаете, кто изображен на картине? --  поинтересовалась  она.
-- Мне всегда хотелось иметь портрет поэта Вергилия.
     -- Так это и есть портрет Вергилия.
     "Портрет  Вергилия" работы Рембрандта пересек Атлантику и обосновался в
доме миссис Хантингтон на углу Пятой авеню и Пятьдесят седьмой стрит,  номер
2, Ист-сайд.
     О  портрете  П.  К.  Хофта  работы Рембрандта с тех пор никто ничего не
слышал.
     И в том же самом году, в котором "Аристотель" прошел таможенный досмотр
и был допущен в  Америку,  президент  Теодор  Рузвельт  запретил  иммиграцию
японцев  в Соединенные Штаты, Голландия завершила оккупацию Суматры, победив
в  войне  с  местным  народом  аче,  а  Джон  Пирпонт  Морган   предотвратил
банкротство  банков Соединенных Штатов, импортировав из Европы сто миллионов
долларов золотом.
     Теперь Морган мог, черкнув пером либо произнеся несколько слов, сделать
то, чего не могло сделать правительство Соединенных Штатов.
     Этот великий американский финансист,  Дж.  П.  Морган,  был  знаменитым
коллекционером  произведений  искусства  и  редких  книг,  ревностным членом
епископальной церкви и убежденным антисемитом. Он  также  прославился  своей
филантропической деятельностью.
     Миссис  Хантингтон  владела  картиной  до  своей  кончины,  происшедшей
семнадцать лет спустя, в 1924 году, когда Адольф Гитлер сидел  в  мюнхенской
тюрьме, сочиняя первый том "Mein Kampf"[9].
     "Аристотеля"  она  оставила своему сыну, Арчеру М. Хантингтону, который
продал его все тому же Дювину в 1928 году, через  двадцать  один  год  после
того,  как  этот  торговец расстался с картиной. Дювин вновь перевез полотно
через Атлантику в Гаагу, чтобы над ним поработал умелый реставратор, а затем
в свое лондонское или  парижское  хранилище,  где  показал  его  знаменитому
исследователю Рембрандта Ф. Шмидту-Дегенеру. Только тогда Дювин и узнал, что
этот принадлежащий ему Рембрандт -- тот самый "Аристотель", который описан в
семейных архивах Руффо.
     После   этого   прославленный   "Портрет  Вергилия"  работы  Рембрандта
отправился  следом  за  прославленным  "Портретом   Питера   Хофта"   работы
Рембрандта.
     К ноябрю того же года Аристотель возвратился в Нью-Йорк, и Дювин продал
картину  мистеру  и  миссис  Альфред  У. Эриксон, Тридцать пятая улица, 110,
Ист-сайд. Мистер Эриксон владел рекламным агентством и стал некоторое  время
спустя    партнером-основателем    фирмы   "Макканн-Эриксон",   впоследствии
превратившейся в самую крупную из рекламных организаций  мира,  а  возможно,
остающуюся таковой и по сей день.
     Цена составила 750 тысяч долларов.
     Мы  удивляемся,  как  это владелец рекламного агентства мог в 1928 году
потратить на картину 750 тысяч долларов.
     Аристотелю хотелось завопить с холста, что ни одна картина  в  мире  не
стоит  750  тысяч  долларов  в  их эстетическом эквиваленте и что ни один из
художников мира с этим не поспорит.
     -- Разумеется,  --  сказал  мистеру  и  миссис  Эриксон   обходительный
продавец,  впоследствии  лорд  Дювин  из  Милбанка,  -- я, в сущности, теряю
деньги, продавая ее сейчас так дешево, поскольку очень скоро  она  наверняка
будет стоить гораздо дороже.
     Деньги   не  имеют  стоимости,  мог  бы  до  посинения  твердить
Аристотель всем троим подряд, однако он знал, что ему не поверят.
     В  Америке  бушевала  мода  на  приобретение  произведений   искусства,
раздуваемая  по  преимуществу торговцами этими произведениями и интерьерными
декораторами, которым она приносила барыши, и Аристотель терзался  тем,  что
он как философ падает в цене, а Рембрандт как художник -- растет.
     Рембрандт пользовался большей известностью, чем он.
     Как,  собственно,  и прежние владельцы "Аристотеля". Не последним среди
подчеркнутых Дювином достоинств картины было  то,  что  ею  до  самой  своей
кончины владела миссис Коллис П. Хантингтон.
     Аристотель  порой тосковал по тем дням, когда он был П. К. Хофтом и жил
в Хартфордшире у сэра Абрахама Юма. Платон, наверное,  расхохотался  бы,  да
еще  и  сардонически, увидев, как им приторговывают в столь низменной манере
-- будто наименее ценной частью продаваемого комплекта.
     Договор о продаже картины Эриксонам был подписан 12 ноября  1928  года,
всего  через  несколько  дней после избрания Герберта Гувера тридцать первым
президентом Соединенных Штатов, и в том же году более шестидесяти государств
подписали в Париже пакт Бриана -- Келлога,  поставивший  войну  вне  закона;
Бенито    Муссолини    опубликовал    автобиографию,    озаглавленную   "Моя
автобиография"; Уолт Дисней создал в Калифорнии первый фильм о Микки  Маусе;
Франц Легар сочинил в Берлине оперетту "Фредерика"; Александр Флеминг открыл
пенициллин;  Амстердам  стал  хозяином Олимпийских игр; а в городе Флитвуде,
Англия, начались испытания первой машины для потрошения и удаления костей из
селедки, самца лосося и морского окуня, которые  консервируются  посредством
разделки, потрошения, соления и копчения.
     На  летних Олимпийских играх 1928 года США обошли все прочие нации мира
на тридцать одно очко.
     Продажа  завершилась   последним   платежом,   произведенным   мистером
Эриксоном в январе 1929 года.
     В  октябре  1929  года  рухнул рынок ценных бумаг. Последовала "великая
депрессия", распространившаяся по всему миру.
     Второй Дж. П. Морган, сын первого, спустил сотни миллионов  долларов  в
тщетных попытках стабилизировать неуправляемый рынок.
     Спад продолжался.
     Никто  и  поныне не объяснил, почему рухнул рынок ценных бумаг и почему
за этим последовала "великая депрессия".
     12 ноября 1930-го, через два года после покупки, день в  день,  Эриксон
продал  "Аристотеля"  все  тому  же Дювину за 500 тысяч долларов, получив на
четверть миллиона меньше того, что заплатил сам.
     -- Вы заверяли меня, -- мрачно сказал мистер Эриксон, услышав названную
Дювином сумму, -- что картина вырастет в цене.
     -- Времена нынче трудные, мистер Эриксон, -- ответил Дювин. -- Мы живем
в пору "великой депрессии".
     -- Это я и без вас знаю.
     В те годы Дювин  не  смог  найти  нового  покупателя,  хоть  и  имеются
свидетельства,  указывающие, что он предпринимал такие попытки. Он выставлял
картину в Лондоне и даже в Вустере, штат Массачусетс,  промышленном  городе,
расположенном  в  центральной  части  этого штата, который навряд ли еще раз
увидит ее.
     В феврале 1936-го, восстановив  свое  финансовое  благополучие,  мистер
Эриксон  вновь  приобрел  картину  у  Дювина  --  уже  за 590 тысяч долларов
(разница в 90 тысяч образовалась из процентов и налогов штата  Нью-Йорк),  и
"Аристотель"  переехал  из  складского помещения в дом Эриксонов на Тридцать
пятой улице, 110, Ист-сайд -- это случилось в тот самый  год,  когда  Эдуард
VIII  стал  королем Англии и отрекся от престола, чтобы жениться на женщине,
которую он любил, на миссис  Уоллис  Уорфилд  Симпсон;  Италия  вторглась  в
Абиссинию  и аннексировала ее; Сталин продолжил чистку в России, вынося один
смертный приговор за другим; Гитлер выиграл в  Германии  выборы,  набрав  99
процентов  голосов;  Франклин  Делано  Рузвельт выиграл выборы здесь, собрав
98,7 процента голосов избирателей; Маргарет Митчелл опубликовала  "Унесенных
ветром", между тем как американский негр Джесси Оуэнс выиграл на Олимпийских
играх  в  Берлине  четыре  золотые медали в соревнованиях по бегу и прыжкам,
огорчив и прогневав Гитлера, а национальный долг США возрос до 34 миллиардов
долларов вследствие осуществления  программы  выплаты  пособий,  учрежденной
Рузвельтом в рамках Нового курса.
     Генри  Форд,  у  которого были проблемы с профсоюзным движением, обожал
Адольфа Гитлера и его нацистов, а Гитлер обожал