те. (Смотрит изучающе.) Ох, молодец, Анатолий, ведь  вас  Анатолием
зовут? (Анатолий кивает головой.) Боже, какая прелесть, какой экземпляр,
а стеснительный какой! Прелесть, прелесть. Нет, не думайте, я не каждому
такое говорю, не каждый ведь так сподобится. Ой, что за слова у меня ле-
зут (прижимает руку к груди). Вы ведь мне не понравились вчера. Ох,  ду-
маю, крысенок научный, такой, думаю, бумажный червячок. А вы вот  какой,
пришли совершенно незнакомому человеку помочь, будете теперь меня  охра-
нять. Нет, все-таки Коля удивительно чувствует людей. Говорит мне:  при-
дет, обязательно придет. Я даже с ним поспорила, коньяк проиграла. Фран-
цузский. Разгледяев из Парижа привез. Вам проиграла. Мы так и  договори-
лись: если придете, то я вас коньяком угощать буду. А что, и буду. (Дос-
тает из бара бутылку роскошного "Наполеона" и хрустальные рюмки. Налива-
ет, режет дольками лимон.) Ну что, за вас? Давайте выпьем.
   Чокаются, Толя варварским залпом выпивает.
   Елена. Браво, к чему эти  западные  штучки  (выпивает  залпом).  Есть
все-таки польза от Разгледяева.
   Анатолий. Разгледяев - это кто?
   Елена. Муж.
   Анатолий давится лимонной долькой.
   Елена (смеясь, стучит по спине). Ну, муж, ну что же, не пропадать  же
продукту. Коньяк отличный, душу согревает, почти как водка. Ну, что  вы,
защитник мой, молчите? Не волнуйтесь, мой муж очень интеллигентный чело-
век, все будет в лучшем виде. Драться вам не придется, может, так, слег-
ка постреляете друг дружку да и разойдетесь. Вон у меня  и  ружье  есть,
охотничье, так что не волнуйтесь.
   Анатолий. Двухстволка?
   Елена. Что? А, ружье. Да, два таких огромных жерла (складывает ладош-
ки биноклем). Ой, опять я вас пугаю. А следовало бы  честно  признаться:
ваш приход - это выдумка Коли. Он все переживает за меня, а я совершенно
спокойна, только Разгледяева видеть не хочу. Не знаю, как  я  докатилась
до такой жизни... Вы уж не уходите теперь, может быть, так лучше  будет.
Я его послушаю и даже ничего говорить не буду, и спорить не буду. Давай-
те еще коньячку, а, для храбрости?
   Анатолий. Нет, спасибо, пока не хочу.
   Елена. Ну ладно, выпьем еще. Анатолий, сколько вам лет?
   Анатолий. Двадцать четыре.
   Елена (удивлена). Да-а, так вы старше меня, а с виду просто  студент,
второкурсник. Все равно еще очень молодой. А я вот  уже  развожусь.  Но,
знаете, Анатолий, жить только начинаю сейчас, только понимать стала, что
значит - жить, и от этого себя увидела. Боже, что я была! Отвратительная
девчонка, как я могла столько лет с ним?! Я  теперь  себя  ненавижу,  но
счастлива ужасно, что все наконец кончается. Ведь я существо конкретное,
но об этом долго не знала, то есть думала, что знала. Нет, вы  не  поду-
майте, что я бездельница какая нибудь. О нет, я очень деловая женщина, я
столько уже успела добрых дел осуществить (усмехается). Боже, сколько  я
бегала, уговаривала, сколько бумаги  извела.  (Встает,  потрясая  рукой,
зверски вопит.) Даешь высокие показатели в труде и учебе! Хороша кукла?!
И это в наше просвещенное тысячелетие! Не понимаете вы меня, Анатолий.
   Анатолий. Не понимаю.
   Елена. Да, это понять трудно. А все получилось совершенно неожиданно.
Ведь в сущности у меня с Разгледяевым было все совершенно в норме. Я  не
говорю о том, что мне, глупой девчонке, сразу все досталось: по углам мы
не мыкались, как многие, деньги не считали, хотя я в институте  училась.
Не в этом дело. Не с жиру я взбесилась, все сложнее.  Просто  все  стало
терять свой блеск. То есть блеску как раз было больше чем достаточно,  и
на работе, и дома - всегда шумно, весело, я же выдумщица отчаянная, гос-
тей страшно люблю. Ах, сколько их  было  -  маститых,  заслуженных,  от-
ветственных, всегда придут - руки целуют, вокруг меня вертятся,  обхажи-
вают, намекают. В общем, чего еще  желать,  казалось  бы?  Не  жизнь,  а
сплошной хоровод, с песней, под оркестр духовой, и музыка веселая такая,
зажигательная, и все громче и громче, и казалось, вот-вот наступит  пол-
ный апофеоз, полное счастье красивой женщины. Ан нет, внутри что-то зае-
дать стало, как в пластинке, которую ставят по десять раз на дню, зашур-
шало что-то, захрипело. Но портиться все стало как-то хитро, не целиком,
не разом. Будто в хоре все поют чисто, в лад, а один сорвался и  потянул
куда-то в сторону, сначала потихоньку, еле-еле, его  и  не  слышно  было
вначале. Я даже подумала: ну, попоет себе, попоет,  да  и  утихомирится,
мало ли кто срывается, хор ведь не перекричишь. Но  нет,  он  продолжает
все громче, натужнее, и вот орет уже во все горло, хрипло так, с  надры-
вом, будто зовет за собой куда-то. Ну, думаю, кричи, кричи, меня не спу-
таешь, я видала крикунов, балагуров, бездельников. Хор не собьешь с пра-
вильной ноты, не может ведь один сотню заглушить. Нет, смог, чуток  под-
бавил и воспарил так, что на галерке все рты открыли, и я рот как дуроч-
ка открыла да так и хожу теперь с открытым ртом. Сломался стройный  хор,
не стала его я слышать, как ни старалась. И знаю даже, почему  все  так,
почему хор сконфузился. Меня вдруг осенило. Как это так точно все  поют,
нигде не сфальшивят, ведь в хоре сотня человек, такая пропасть народу, и
ни один не ошибется - ведь это же не естественно?  И  закралась  у  меня
мыслишка: может быть, они все разом врут-то, вместе с  дирижером?  (пау-
за). Заглянула я в себя, туда, где заныло, и потеряла  я  свою  ниточку.
Тут Коля и возник. Я раньше встречу его в парадном случайно или в булоч-
ной, поздороваемся вежливо, соседи все-таки, да и забуду тут же. Будто и
нету этого серенького человечка. Но и то  сказать,  одевался  он  всегда
как-то уныло, да и вроде возраст почтенный. А тут стала я к нему пригля-
дываться, задумываться, чем это серое существо живет. На меня все мужчи-
ны обращают внимание, а этот абсолютно равнодушен. Что  же  у  него  там
внутри, ведь что-то должно быть особенное, раз он не как все? И  вправду
- лицо умное, и глаза такие, будто он вот только что придумал что-то.  А
то, наоборот, печальный ходит некстати. Да еще все время песню какую-ни-
будь мычит. Именно (она будто сейчас сообразила), я никогда  не  видела,
чтобы человек ходил и песни мычал: грустные, если грустно, веселые, если
весело. Забавно, правда?
   Бьют часы. Раздается звонок. Елена встает и решительной походкой идет
открывать. Появляется Разгледяев. В пыжиковой шапке, в зимнем пальто.
   Разгледяев. Добрый вечер, Лена.
   Елена. Проходи, если не надолго, у меня гости. Разгледяев. Он?
   Елена. Проходи, проходи. (Разгледяев снимает туфли и остается в  нос-
ках.) Познакомься, это Анатолий, мой старинный друг.
   Анатолий с достоинством кивает головой.
   Разгледяев (бросает пронзительный взгляд, поворачивается к Елене). Но
я бы хотел без посторонних, может быть, пойдем в спальню или  на  кухню,
наконец?
   Елена. Нет, Разгледяев, я буду разговаривать здесь, при нем.  Разгле-
дяев. Но...
   Елена решительно садится в кресло.
   Разгледяев. Хорошо, Елена, ты взволнована и...  (замечает  коньяк  на
журнальном столике) ... не в себе, но я готов говорить даже в таких  ус-
ловиях (кивает в сторону Анатолия).
   Елена. Это очень благородно, так ближе к делу.
   Разгледяев (мнет шапку). Елена, все, что происходит - ужасная, траги-
ческая ошибка. Я не обвиняю тебя, может быть, мы оба виноваты,  наверное
даже. Но я не понимаю, в чем моя вина, что я сделал не так. Объясни мне,
и я обязательно найду какой-нибудь выход, и  ты  простишь  меня,  как  я
простил тебя. Но только не говори так, как раньше. Я не  понимаю  такого
разговора. Ты говоришь о том, чего нет и  никогда  не  было  в  действи-
тельности, а лишь в больном воображении этого...  (замечает,  как  Елена
крепко сжимает ручки кресла, и подбирает слово)... безответственного че-
ловека. Вот ты опять нервничаешь, но я же не прошу прямо сейчас все вер-
нуть на прежние рельсы, я прошу просто подождать хоть полгода, хоть  ме-
сяц. Поживем отдельно, подумаем, а потом решим. Но завтра...завтра ни  в
коем случае не нужно ничего решать. Скаже же свое слово.  Елена.  Ничего
нового я тебе не скажу и, наверное, ничего нового  от  тебя  не  услышу.
(Встает.) Вот ты его назвал безответственным человеком,  а  известно  ли
тебе, Разгледяев, что это оскорбительно мне слышать, и не только потому,
что слово плохое, а потому неприятно мне тебя слушать, что  ты  дорогого
мне человека одним словом обозначить хочешь. А известно ли тебе,  слышал
ли ты когда-нибудь, или читал в своих схоластических книгах о  том,  что
нельзя человека одним словом обозначать? Нет, не слыхал ты этого  и  нет
этого в твоих книгах, ведь они все насквозь - солянка сборная  из  ярлы-
ков.
   Разгледяев. Но почему, зачем ты придираешься к словам? Ну, пусть Бог-
данов ответственный, пусть я ошибаюсь, но давай посмотрим под другим уг-
лом зрения (ему жарко, расстегивает пальто, ослабляет галстук). Чем пло-
хо мы жили? Вспомни, ты училась, я работал, может быть, я не  очень  был
внимателен, ну, ты же знаешь, сколько разных обязанностей у меня.  Да  и
книга - кстати, на прошлой неделе сдал в издательство. Это не только для
меня событие. Но и ты, твой труд... Частичка тебя в ней...
   Елена. А вот этого вообще не надо. Только не надо, пожалуйста, меня к
твоей книге примешивать. Даже если бы ты сжег ее,  я  бы  все  равно  не
смогла уважать тебя, потому что, я думаю, по большому счету ты сам пони-
маешь, какую вредную галиматью ты написал. И спешил ты ее написать,  по-
тому что знал, найдется другой прохвост, который учуял  протухший  ветер
перемен и уже строчит, убирая из предыдущих изданий глаголы и  существи-
тельные и подновляя прилагательные. Но я сыта всем этим по горло,  и  не
примешивай сюда свою дрянную книжку. Я не  хочу  говорить  о  том,  чего
нельзя проверить, за что, по крайней мере, сейчас розог не назначат,  да
и никогда не назначат, потому что понять невозможно, о чем вы там  пише-
те. Видишь, какая я стала, зачем я тебе  такая  зрячая,  Разгледяев?  (к
Анатолию). Вот, Анатолий, посмотрите на него, довел все-таки до  дискус-
сий. (Наливает себе коньяк и выпивает разом.) Я вам расскажу, какой  ши-
рокой души этот человек. (Странно усмехается.) Я и на суде завтра так  и
скажу: не могу я с ним жить, потому что развратная я девка. Знай  (пово-
рачивается к Разгледяеву), все расскажу, если против  развода  выступать
будешь. Скажу, с соседом спуталась и конкретно все опишу. Как сама к не-
му пришла ночью. Представляете, Анатолий, как-то мы разругались с  Разг-
ледяевым. Ха, разругались - это только так называется, а  ругалась  одна
я, потому что товарищ Разгледяев удивительно  спокойный  человек.  Скала
гранитная, утес силы воли над безбрежной равниной моей разнузданной сла-
бости. Его же ничего смутить не может. Он забыл! Он все забыл. Так я на-
помню, как я от него ночью к соседу ушла. Я даже его предупредила - сей-
час вот пойду к Богданову и останусь до утра. А он: "Ты никогда этого не
сделаешь, потому что так не делают." Что же, не делают, так я сделаю.  И
пошла, позвонила в дверь. Коля открыл, смешной такой, смотрит  на  меня,
ничего понять не может. А я ему с места в карьер и говорю - пришла к те-
бе жить. Он и не понял ничего, только целовал меня, да  так  часто,  как
школьник...
   Разгледяев. Елена, прекрати! При посторонних!...
   Елена. Никак заволновался? Философ ты наш, схоласт. А то, что  посто-
ронние в тапочках твоих сидят и коньяк твой пьют - это ничего? (Анатолий
заерзал в кресле.) Да, целовал, всю меня, здесь, здесь и здесь  (показы-
вает на себе).
   Разгледяев (почти кричит). Елена!
   Елена. О! Не нравится тебе? Я знаю, тебе не нравится вовсе не то, что
я тебе с кем-то изменила и при посторонних говорю. Нет,  вовсе  не  это.
Тебе именно не нравится то, что я от тебя такого умного, такого преуспе-
вающего, ушла к этому чудаку неудачнику, к - смешно сказать -  инженеру.
Вот что тебя злит, и не делай тут из себя отчаянного ревнивца.  Да  если
бы я ушла к твоему начальнику, ты бы немного, конечно, поскучал, но  по-
том сказал бы: все-таки умная женщина, все ж я толк в женщинах  знаю.  И
еще бы в гости к нам с  начальником  приходил  и  дефицитные  подарки  к
праздникам дарил. Да, мои любимые духи французские с запахом сирени при-
носил бы. А!? Разгледяев. Ты с ума сошла. Это какая-то заразная болезнь,
вы помешались вместе со своим инженером. Я таким языком говорить не  мо-
гу.
   Елена. Чем же тебе мой язык не нравится?Ана вашем языке я больше  го-
ворить не хочу, не могу и не буду. Вы же все там пачкуны,  прихлебатели,
зубрилы, выдумали себе игру, так играйте  сами  и  не  заставляйте  нор-
мальных людей всем этим восторгаться. Что вы их тянете, дергаете? О, вам
скучно друг другу в ваши сытые рожи постоянно глядеть, вам  изредка  хо-
чется чего-нибудь свеженького, да покрасивее, поостроумнее, чтобы возвы-
сить вашу серость над серостью, чтобы ваша тупость могла сказать: гляди-
те, безумцы, и истина с нами, потому что даже истина похожа на продажную
девку. Но нет с вами любви и не будет, хорошие  женщины  вас  не  любят,
пусть хоть и спят с вами.
   Разгледяев (усмехается). Мы, конечно серость, а  вы  гении,  особенно
твой инженер.
   Елена (уже спокойно). Да, ты прав, не гений он. Но не потому, что  не
достоин, а потому, что гениев нет вообще. Не усмехайся, Разгледяев:  ге-
нии, вожди, творцы - это ваши изобретения; вот  и  все,  что  вы  смогли
изобрести своими паршивыми мозгами и своей нечистой совестью. Вы для то-
го придумали гениев, чтобы самим быть людьми! Иначе всем станет ясно ва-
ше скудоумие. Запомни, Разгледяев, нет гениев, но есть нормальные  люди,
и они меж собой не стремятся возвыситься или возвысить, но, впрочем, те-
бе этого уже не понять. (Отвернулась, показывая,что разговор окончен, но
внезапно опять поворачивается к Разгледяеву и холодным спокойным голосом
говорит.) А ведь я поняла, почему ты пришел! Я догадалась, почему  ты  с
разводом тянешь. Я сейчас скажу почему, и если правда, то сейчас  же  ты
уйдешь, немедленно. Только не лги,  не  вздумай;  проверить  тебя  очень
просто, достаточно снять трубку и позвонить (поправляет халат на груди).
У тебя загранкомандировка горит? Боишься, что с таким пятном в анкете не
пустят?
   Разгледяев (бледнеет). Я ухожу, и теперь навсегда, с тобой бесполезно
говорить.
   Елена. Так и есть, ах ты, бедненький, как же ты без Европы и Европа -
без тебя? Ай-яй-яй, бедная Европа. Ничего, переживет Европа, найдут дру-
гого кретина, будет там с каменным лицом Россию представлять. Да,  прав-
да, у них там своих достаточно. А вдруг хоть нормальный попадется? Мало-
вероятно, вы же сами из себя выбираете. Вот только  за  державу  обидно,
что по таким идиотам о всех людях судят. Уходишь?  Уходи,  извини  -  не
провожаю. До скорого на суде. Следующий раз в Европу поедешь.
   Разгледяев уходит.
   Елена. Спасибо вам, Анатолий, видите, как все быстро окончилось.
   Анатолий. А я-то тут причем?
   Елена. Вы? Анатолий, давайте на "ты", а?
   Анатолий. Я, собственно, никогда не возражал.
   Елена. Давайте выпьем.
   Анатолий, спохватившись, разливает.
   Елена. Итак, сейчас я произнесу тост, даже не тост, а  тронную  речь.
Ваша фамилия?
   Анатолий. Ермолаев.
   Елена. Ах, черт, Ермолаев, Разгледяев, - ну ничего, не в фамилии  де-
ло. Так вот, слушайте внимательно и ничему не удивляйтесь. Анатолий  Ер-
молаев, двадцати четырех лет от роду. Сейчас наступит, быть может, самый
важный момент в вашей жизни, сейчас - через несколько минут - вы прикос-
нетесь к одной из самых страшных тайн, какие существовали когда-либо  на
Земле. Вы еще можете отказаться, потому что человек  посвященный  стано-
вится хранителем этой тайны без всяких клятв  и  прочих  предварительных
условий и тем самым берет на себя великую ответственность. Вы согласны?
   Анатолий (подыгрывает). Согласен.
   Елена (встает и поднимает вверх руку, говорит серьезно). Я, Елена, по
закону Разгледяева, а по существу ничья, являюсь  хранительницей  совер-
шенно секретного списка членов самого тайного из тайных  обществ,  осно-
ванного в те незапамятные времена, когда еще не только  никаких  обществ
не было, но не было даже общин; в те глупые смешные времена, когда Земля
вращалась в полтора раза быстрее, а быть может, и еще раньше, когда рас-
тения были деревьями, насекомые птицами,  а  животные  людьми.  Или  еще
раньше, когда Вселенная не знала, что она Вселенная,  а  пространство  и
время не знали, что они пространство  и  время;  когда  не  существовало
борьбы противоположностей, а было естественное с  натуральными  законами
вещество. Тогда появился первый список содружества неизвестных друг дру-
гу. Список этот никогда не терялся. Даже если в обществе оставался всего
лишь один человек, он вносил дрожащей рукой свою фамилию и сбоку  подпи-
сывал: "совершенно секретно". Чем только не приходилось писать, да и  на
чем! Ведь бумага появилась совсем недавно, но ниточка, связующая поколе-
ния, никогда не обрывалась... И общество росло и разрасталось. Корни его
углублялись в естественный плодородный слой, в котором еще  не  наблюда-
лось и следов химических удобрений, кроме удобрений естественных, таких,
как коровий помет; ствол крепчал и крепчал, добавляя с каждым  столетием
ровно сто колец, которые надежно стягивали и охраняли  труды  предыдущих
поколений. Временами, правда, кольца выходили не очень крепкими,  сказы-
вались засухи, наводнения и ледниковые периоды. Но все же по стволу  бе-
жал нарастающий поток животворной силы, растекался кровью по тонким вет-
вям к наполненным хлорофиллом листьям, подставившим свои  спины  отвесно
падающим солнечным лучам. И крона этого удивительного дерева всегда воз-
вышалась над кланами и сектами, масонскими организациями, партиями и ор-
денами, союзами и униями, религиями и философиями. Над классами  и  дек-
лассированными элементами, над академиями  и  творческими  союзами,  над
космополитами и прагматиками возвышалось никому постороннему не  извест-
ное тайное братство. В отличие от всех других это общество не требует от
его членов выполнения каких-либо правил, оно не требует жертвенных  при-
ношений или уплаты членских взносов, оно вообще  ничего  не  требует  от
своих членов, ибо люди, вошедшие в него, являются  таковыми  не  потому,
что они законные члены, но потому входят в сообщество, что являются  та-
ковыми. Поэтому здесь не бывает шпионов, ренегатов, предателей  или  оп-
портунистов. Они узнают друг друга не по особой  униформе,  значкам  или
удостоверениям. Для этого они не пользуются тайными знаками или паролем.
Секрет узнавания известен только членам тайного общества, да  это  и  не
секрет, а просто их особое свойство видеть в чужом чужого и в своем сво-
его. Поэтому проникнуть извне туда нельзя, можно лишь в определенный мо-
мент жизни осознать себя в его рядах. Это общество не  признает  никаких
границ - ни политических, ни национальных, ни физических; оно,  возможно
(пока это точно не установлено), простирается далеко за пределы  земного
тяготения.
   Итак, Анатолий Ермолаев, двадцати четырех лет  от  роду,  сегодня,  в
конце второго тысячелетия, вас вносят  в  вечный  список,  и  потому  вы
объявляетесь членом всемирного тайного братства нормальных людей!
   Елена подходит к совершенно обалдевшему Анатолию,  приглашает  жестом
подняться, вдохновенно ударяет по неподвижной рюмке нового члена тайного
общества, и выпивает. Как только Анатолий делает то же самое, целует его
в губы.
   Анатолий (ошарашен, но пытается шутить). Скажите, а Богданов  -  что,
тоже член всемирного общества?
   Елена (абсолютно серьезно). Во-первых, мы теперь на "ты", а во-  вто-
рых, ты забыл, что общество тайное и ты сам должен решать, кто  является
его членом, а кто нет (устало опускается в кресло).
   Анатолий. Пожалуй, я пойду.
   Елена. Да, хорошо. Я что-то устала. Спасибо, Анатолий. Мне нужно  по-
быть одной (закрывает глаза). Нет, постой, я тебе хотела