делись почти 20 лет!  (Обни-
маются ).
   Рембрандт. Ты словно сам король Англии, каким судьбами?
   Ливенс. Увы Карлу Первому теперь не позавидуешь. Не  уверен,  жив  ли
он.
   Рембрандт. Я представляю, тебе пришлось спешно уехать. Да,  незавидна
судьба при дворе, если я тебе могу быть полезен, не стесняйся. Если нуж-
но денег, можешь на меня рассчитывать.
   Ливенс (оглядываясь с восхищением по сторонам). Нет,  милый  мой,  ты
очень великодушен, но, право же, я еще никогда не был в лучшем положении
чем теперь. Уехал я, действительно, в спешке, но получить успел  все.  С
тем, что я скопил, у меня тысяч одиннадцать флоринов, не богатство,  од-
нако, на первое время хватит. Но все равно - спасибо тебе.
   Рембрандт (не умея скрыть изумления  от  названной  суммы).  Счастлив
слышать. Когда намерен обзавестись мастерской?
   Ливенс. Да, думаю, что займусь этим не раньше середины зимы.  Я,  ви-
дишь ли, через месяц еду в Утрехт - женюсь. Согласись, пора. Ей, правда,
двадцать восемь лет, но она из хорошей семьи, и дадут  за  ней  тридцать
тысяч.
   Рембрандт. Ну что ж, желаю счастья.
   Ливенс. Благодарю. Нет ли у тебя на примете подходящего дома? Дом мне
нужен хороший, но, конечно, не такой грандиозный, как у тебя.
   Рембрандт. То, что тебе нужно, подобрать нетрудно.
   Ливенс. Пяти-шести комнат за глаза хватит.
   Рембрандт. А куда же ты денешь учеников?
   Ливенс. Учеников? Сказать по правде, мой милый, я  с  этим  покончил.
Учить - слишком утомительное занятие. Я слышал - у тебя одиннадцать,  не
представляю, как ты с ними управляешься. Нет, это не по-мне. Если  я  не
смогу зарабатывать своими картинами, я лучше пойду по-миру.
   Рембрандт. Мне ученики нисколько не надоедают. Напротив, я люблю  их.
К тому же один из самых верных способов понять, что я делаю,  состоит  в
том, чтобы продумать и объяснить им, как я это делаю.
   Ливенс. Да, я помню наш сарай в Лейдене. Кстати, что ты сейчас  дела-
ешь?
   Рембрандт. Так, несколько портретов, и еще кое-какие библейские сюже-
ты. Последней моей крупной работой был групповой портрет стрелков  капи-
тана Баннинга Кока.
   Ливенс. Как же, как же, слышал. Отзвуки скандала донеслись и до  Лон-
дона.
   Рембрандт. По-моему, картина удалась.
   Ливенс. Н-да, ты, как всегда, идешь наперекор, но ведь музыку заказы-
вает тот кто платит. ( Сочувственно,  оправдывая  провал  картины).  Мне
рассказывали, что ты писал ее во-время смертельной болезни жены.
   Рембрандт. Да, Саския умерла, но я не считаю, что картина не удалась.

   Ливенс. А я не подозревал, что ты снова женился.
   Рембрандт. Я не женат.
   Ливенс. В самом деле? А я подумал... Эта молодая женщина так прелест-
но выглядит. Ты хочешь сказать, что она лишь твоя экономка?
   Рембрандт. Я с ней живу. Она моя любовница.
   Ливенс. Прости пожалуйста, если я что-то не то сказал.
   Рембрандт. Да, вот так обстоят дела, мы с ней близки уже около года.
   Ливенс. Амстердам, должно быть, сильно изменился за время  моего  от-
сутсвия. Не сомневаюсь, что с друзьями у тебя на этот счет все в  поряд-
ке, но не грозит ли это осложнениями с заказчиками? Найдется немало  лю-
дей, которые смотрят на эти вещи очень узко.  Не  заколеблются  ли  они,
прежде чем идти в дом, где...
   Рембрандт. Кто хочет, тот придет. А кто не хочет, пусть  убирается  к
черту.
   Ливенс. Но зачем осложнять свою жизнь? Конечно,  если  ты  не  хочешь
связывать себя...
   Рембрандт. Я уже связан. Выпьешь вина?
   Ливенс. С удовольствием, но почему все-таки ты...
   Рембрандт. Потому что моя жена завещала деньги Титусу, и я распоряжа-
юсь ими до тех пор, пока не женился вторично. Вступив в брак, я  уже  не
смогу к ним притронуться - они останутся в банке до совершеннолетия  Ти-
туса.
   Ливенс. Очень жаль! Сейчас как раз такое время, когда они пригодились
бы тебе.
   Рембрандт. У меня есть деньги.
   Ливенс. Конечно, конечно, но содержать такой огромный дом  -  никаких
заказов не хватит. Ну ладно, ладно, покажи лучше свои работы.
   Рембрандт. Вот последние этюды.
   Ливенс. Ты, по-моему, пишешь теперь еще пастознее, чем в Лейдене.
   Рембрандт. Краски - единственное, на чем я никогда не экономлю.
   Ливенс. Нет, я серьезно. Разве у вас тут, в  отличие  от  Англии,  не
модно писать тоньше? Антонис Ван-Дейк, - упокой, Господи, душу его! -  с
которым я часто встречался при дворе, всегда говорил, что картина должна
быть гладкой, как шелк. Он создал новую технику и был настолько  велико-
душен, что поделился со мною своими открытиями. Это нечто  удивительное,
свежее.
   Рембрандт. В самом деле?
   Ливенс. Да. Ван Дейк понимал, как изыскана лессированная поверхность,
какие замечательные возможности она открывает. Тициан, Рубенс, Каррачи -
все они устарели после него.
   Рембрандт. Но те полотна, котрые я  видел,  показались  мне  довольно
легковестными и безжизненными.
   Ливенс. Я назвал бы их, скорее, идеализированными и  облагороженными.
Да и здесь, в Амстердаме, многие художники становятся на этот путь, да и
заказчики предпочитают, что бы поверхность была  гладкой.  После  смерти
Рубенса, умами овладевает ван Дейк. Вот на этих  этюдах  (показывает  на
картины Рембрандта), прекрасные краски, это красиво, но если бы  ты  еще
работал, как ван Дейк, то есть при той же гамме добивался большей  глад-
кости и глянца...
   Рембрандт. И не подумаю! Задницу  я  этим  глянцем  подтирать  хотел!
(Убирает этюды).
   Ливенс. Да постой же, Рембрандт! Я не успел ничего рассмотреть...
   Рембрандт. Зачем? Тебе это не понравится. Давай-ка  лучше  выпьем  по
бокалу вина.
   Ливенс. Ну, как знаешь. А я ведь был в Лейдене, заходил к  Доу  -  он
стал настоящей провинциальной знаменитостью - заказов у него больше, чем
он в силах выполнить. .
   Рембрандт. Да, выпьем за него, за наш амбар.
   Ливенс. Да... жутковатое место, а помнишь тот наш манекен, с отпавшим
крылом?
   Пьют, сидят молча. Потом Ливенс встает.
   Ливенс. Рембрандт, я часто думал о тебе, о нас... знаешь, есть что-то
важное, в чем мы с тобой никогда не сойдемся.  Ты  думаешь,  что  я  всю
жизнь потакаю публике, а я тебе скажу: да, если людям  что-то  нравится,
то почему им не дать то, что они желают иметь? Если человек платит  свои
деньги и хочет выглядеть чуть красивее, чем он есть на  самом  деле,  то
почему ему не дать это? Ведь у каждого человека свой вкус, как и у  каж-
дого времени.
   Рембрандт. Но красота - это не модный сюртук, который сегодня нравит-
ся всем, а завтра выброшен старьевщику. Ее не оденешь и не снимешь. Если
бы это было действительно так, то мир создан не господом Богом, а дьяво-
лом, и мир этот окутан тьмой.
   Ливенс. Ну, знаешь, на вкус и цвет...
   Рембрандт. Ненавижу эту поговорку, она лишь оправдание невежеству ду-
ши. Что-же, Микеланжело и фон Зандрарт - одно и тоже? И дело не  в  том,
чтобы кого-то сделать красивее, я вообще не понимаю, как это можно  сде-
лать, а дело в том, что-бы найти красоту в человеке.
   Ливенс. А это все сладкие словечки, ищите, мол, и  обрящете,  а  люди
хотят чуда сейчас. Ты ведь выбрал этот чудесный дом, а не старый  забро-
шенный сарай в Лейдене.
   Рембрандт. Увы, слаб человек.
   Ливенс. Нет, ты наверняка хотел и тут устроить амбар, но  эти  подлые
людишки, эти бюргерские рожи превратили его в салон. Так неужели ты  ду-
маешь они оставят тебя в покое?
   Рембрандт. Ладно не будем спорить, рад что ты зашел. Чертовски быстро
время летит.
   Ливенс. Да быстро и мне пора, рад был увидется.
   Рембрандт. Я тоже.
   Ливенс. Прощай.
   Рембрандт. Прощай. (уходит).
   Рембрандт сидит некоторое время, уперев голову руками, потом выпивает
еще.
   Рембрандт (зовет). Хендрикье! (Никого - опять зовет) Хендрикье!
   Наконец, появляется Хендрикье.
   Рембрандт. Ты где пропала? Тебе нездоровится?
   Хендрикье. Нет. Я просто немножко устала.
   Рембрандт. А тогда иди и сядь ко мне на колени.
   Не двигается.
   Рембрандт. Что с тобой? Ты меня не любишь?
   Хендрикье (присаживается на колени). Ну вот, чуть что сразу - не  лю-
бишь. Ты - деспот! Разве я жила бы с тобой без брака, если бы не  любила
тебя? Разве стала бы ходить в черном плаще из страха перед церковью Амс-
тердама? Разве работала бы, как лошадь, чтобы содержать в  чистоте  твой
дом и кормить твоих учеников?
   Рембрандт собирается поцеловать Хендрикье,  но  раздается  стук.  Она
идет окрывать. На пороге Господин Тейс, владелец наполовину  оплаченного
дома. Рембрандт, увидив незнакомца, вскочил с  такой  прытью,  словно  в
комнату вошло приведение. Хендрикье удивлена и напугана  такой  реакцией
Рембрандта.
   Рембрандт (хватая один из стульев и предвигая его  к  столу).  Добрый
вечер, господин Тейс! Очень рад видеть вас! Не выпьете  ли  с  нами  бо-
кальчик?
   Тейс (присаживаясь и беря бокал). Я понимаю, что выбрал  неподходящее
время для визита. Собственно говоря, я зашел случайно - был здесь по-со-
седсвту и...
   Рембрандт (довольно напыщенно). Полно! Вы нам нисколько не помешали -
мы коротали здесь время одни.
   Тейс (официально). Как уже сказано, господин ван Рейн, я  зашел  слу-
чайно. Я вообще никогда не предполагал, что мне придется беспокоить вас.
Но я уже несколько месяцев жду, что вы  зайдете  ко  мне  в  контору  и,
по-крайней мере, объяснитесь.
   Рембрандт. Я как раз собирался это сделать, господин Тейс. И если  бы
вы не заглянули ко мне, я до конца недели зашел бы к вам.
   Хендрикье в недоумении.
   Тейс. Но раз уж вы знаете, зачем я пришел, я с таким же успехом  могу
изложить дело и здесь. Вы должны мне крупную сумму, господин ван Рейн, а
ведете себя так, словно за вами нет никакого долга. Вы ни разу не сдела-
ли взносов в счет неоплаченной половины моего дома, а  последние  восемь
месяцев даже перестали платить проценты.
   Хендрикье. Как половины дома?
   Тейс. Да-с, сударыня. Самое меньшее, о чем я  вынужден  просить  вас,
это уплатить проценты за последние восемь месяцев. Торговля идет  плохо:
меня, да и многих других, прижало. Далее, вы купили этот дом  целых  че-
тырнадцать лет назад, и, мне кажется, вам пора бы уже начать выплачивать
основной капитал.
   Рембрандт (краснея). Что касается процентов, господин Тейс, то чек вы
получите завтра же. Это моя оплошность - у меня было слишком много неот-
ложных дел, и я позабыл...
   Тейс. Конечно, конечно.
   Рембрандт. Что же до платежей в счет основного капитала,  то,  боюсь,
мне придется еще немного повременить с ними, скажем, пять-шесть месяцев.
Я кое на что рассчитываю.
   Тейс. Новый груповой портерт..
   Рембрандт. Нет, господин Тейс,  нечто  более  заманчивое.  Я  получил
крупный заказ от итальянского коллекционера Руффо.
   Тейс. Руффо... я слаб в живописи... Господин ван Рейн,  видно  вы  не
понимаете сложности положения, максимум, что я могу вам дать  на  уплату
основного капитала, это - один месяц.
   Рембрандт. Один месяц!? Вы что мне не доверяете?
   Тейс. Я доверяю только счетам, у вас один месяц, не больше иначе...
   Хендрикье. Что иначе?
   Тейс. Иначе дом и все его содержимое пойдет с молотка.
   Рембрандт. Ладно, я верну вам деньги. Хенрикье, перестань плакать.  А
проценты, как я уже сказал, вы получите завтра утром.
   Тейс. Вот и прекрасно. Это все, что я хотел сказать, а теперь  -  мне
пора. (уходит).
   Хендрикье (рыдая). Господи, где же мы влзьмем такую уйму денег, а ес-
ли нас вышвырнут из дома - где мы будем жить, ведь я жду ребенка.
   Рембрандт. Вздор. Мне нет нужды беспокоится - единственное, что  при-
дется сделать, - это продать коллекцию.
   Хендрикье. Но кому же, скажи, Бога ради, ты ее продашь?
   Рембрандт. Это дело Клемента де Йонге, а не мое.  Люди  продают  вещи
через своего агента - для этого его и заводят.
   Хендрикье. Ну так пойди скорее к нему и поговори с ним.
   Рембрандт. Если не возражаешь, я, прежде всего, допью вино. (Наливает
себе еще бокал.) А ты пошли служанку за Клементом. И перестань  дрожать,
господи, неужели ты, в самом деле, думаешь, что у нас отберут  наш  дом?
Иди, иди.
   Хендрикье уходит. Гаснет свет.

Картина тринадцатая

   Полумрак. Рембрандт не совсем понимает, что происходит, и возникающие
перед ним лица, проходят как в тумане.
   Появляется агент Клемент де Йонге.
   Рембрандт. А, Клемент, проходите.
   Агент. Чем могу служить?
   Рембрандт. Дело в том, что я встал перед небольшой  денежной  пробле-
мой. Тейс, человек, у которого я купил дом....
   Агент. Да, да, я знаю. Видит Бог, я с радостью помог бы вам, но  дела
в последнее время идут так плохо, что у меня нет  ни  одного  свободного
флорина.
   Рембрандт (похжопывая агента по плечу). Поверьте, мысль отдалживать у
вас денег, даже не приходила ко мне в голову. Я лишь хотел поручить  вам
для продажи небольшую часть моего собрания. Не думаю, что Тейс потребует
всю сумму сразу - он, вероятно, удовлетворится тремя тысячами  флоринов,
а уменя отложено около двух.
   Агент. Боюсь, что вы заблуждаетесь. Как мне говорили, Тейс сам  попал
в безвыходное положение. Бедняге потребуется сейчас все, что он в  силах
собрать: англичане потопили два его корабля. Кроме того - дочь  его  по-
молвлена, поэтому к концу года он должен будет выложить приданое.
   Рембрандт. Ну что ж, значит, мне придется передать  вам  для  продажи
довольно много вещей.
   Агент. Что? Продавать вашего Порселлиса, ваших Карраччи и антиков при
нынешнем спросе? Простите, это, конечно, не мое дело, но продажа кажется
мне неразумным поступком. Ваше собрание уйдет за гроши и вы не  наберете
денег.
   Рембрандт. Есть спрос или нет, а продавать мне придется.
   Агент. Почему? Простите за нескромность, но я спрашиваю только  пото-
му, что хочу помочь вам разобраться в деле. Разве у вас не лежит в банке
значительная сумма? Я имею в виду деньги покойной госпожи ван Рейн?
   Рембрандт. Да. Я был назанчен душеприказчиком..
   Агент (вздыхая с облегчением). В таком случае - выньте их. Выньте  их
немедленно и уплатите по закладной!
   Рембрандт. Но поступив так, я ограблю Титуса..
   Агент. А кому принадлежит ваше собрание, как не Титусу? Он  наследует
не только матери - упокой, Господи, душу ее! - но и вам. Пустив на ветер
его наследство, вы окажете ему плохую услугу. Лет  через  десять  он  не
поблагодарит вас за то, что Рубенса, который стоит  восемьсот  флоринов,
вы продали за триста - это самое большее, что я выручу за  него  сейчас.
Так страшно упали цены!
   Рембрандт. Быть может, лучше продать несколько Сегерсов  или  Брауве-
ров?
   Агент. Сегерсов или Брауверов? Боже упаси! Только не их! Даже если бы
у людей водились сейчас деньги, чего нет и в помине, эти вещи  простояли
бы в лавке долгие месяцы и, в конце концов, пошли бы за бесценок. Они не
в моде! Их изумительная мощь и шероховатость считаются теперь пороком  -
все требуют теперь заглаженной поверхности. Нет, на вашем  месте,  я  не
продал бы ничего - ни одного наброска, ни одного офорта. Мода приходит и
уходит: сейчас публика требует гладких пресных полотен современной  шко-
лы, но настанет день, когда...
   Рембрандт (вскрикнув). Да разве я доживу до него?!
   Агент. Мы доживем до него, учитель! Мы обязательно доживем  до  него,
но сейчас речь не об этом. Сейчас самое главное - расплатиться с Тейсом,
и первым делом - нужно идти в банк.
   Рембрандт. Хорошо. Раз вы считате, что надо, я пойду в банк.
   Агент исчезает и появляется лицо банковского служащего.
   Клерк. А, господин ван Рейн! К сожалению, сегодня ничем не  могу  вам
помочь. Вам придется пройти к господину Схипперсу - он просил  направить
вас к нему, как только вы появитесь.
   Рембрандт (бормоча). Кто такой господин Схипперс, и зачем идти к  не-
му?
   Из груды гроссбухов вырастает гладкое, невыразительное лицо -  госпо-
дин Схипперс.
   Схипперс. Здравствуйте, господин ван Рейн!
   Рембрандт (как бы не в себе). Мне сказали, будто вы хотите  меня  ви-
деть?
   Схипперс. Я полагаю, вы пришли сегодня для того, чтобы снять со счета
известную сумму?
   Рембрандт. Известную? Хм, да, я намерен взять из банка  десять  тысяч
флоринов.
   Схипперс. Увы, к сожалению, я вынужден сообщить  вм,  что  вы  лишены
возможности сделать это.
   Рембрандт. Лишен? Что вы хотите этим сказать? У меня на счету гораздо
больше.
   Схипперс. Дело не в в этом. У вас, господин ван  Рейн  -  чтобы  быть
точным - пятнадцать тысяч четыреста семьдесят два  флорина.  Но  беда  в
том... беда в том, что вы ничего не можете снять со счета.
   Рембрандт. Не могу? Вы шутите, господин, не знаю, как вас там...
   Схипперс. ...Схипперс. Я не шучу. На прошлой неделе мы получили соот-
ветствующий приказ из сиротского суда. Минутку... Вот  он.  (Протягивает
Рембрандту пергамент.)
   Рембрандт (с отвращением). Что это?
   Схипперс. Неужели вы ничего не знали?
   Рембрандт. Что я должен знать?
   Схипперс (берет обратно пергамент, читает). Сиротский суд предписыва-
ет прекратить выплату денег, завещанных покойной Саскией  ван  Эйленбюрх
сыну Титусу, за исключением сумм, необходимых на воспитание и  образова-
ние последнего.
   Рембрандт. Но зачем издавать такой унизительный приказ, будто я  могу
транжирить деньги мальчика?
   Схипперс. Родственники вашей покойной жены подали жалобу в  провинци-
альный суд  Фрисландии.  Все  дальнейшие  выплаты  должны  производиться
только с их одобрения.
   Рембрандт. Но это же нелепость! Это продиктовано только  злобой.  Кто
дал им право?
   Схипперс. Такие вещи делаются. Во всяком случае, они сумели это  сде-
лать, и Амстердамский суд удовлетворил их просьбу... (заглядывает в пер-
гамент, читает) ..."ввиду того, что нынешний  душеприказчик  ведет  себя
неблагоразумно и не заслуживает доверия, как распорядитель вышеназванны-
ми ценностями, каковые он способен окнчательно растратить до совершенно-
летия законного наследника".
   Рембрандт. Это ложь!
   Схипперс. Охотно допускаю, господин ван Рейн, но не мне судить.  При-
писка, которую я вам прочел, сделана в нашей ратуше.  Документ  скреплен
печатью города Амстердама и подписями членов сиротского суда.(Сует  пер-
гаент под нос Рембрандту)
   Рембрандт. Но как же мне быть!
   Схипперс. Мы, естественно, весьма сожалеем, но банк бессилен - от нас
ничего не зависит. Мы подчиняемся закону.
   Рембрандт. Хорош закон, если он служит орудием семейной распри!
   Схипперс (вставая). Сожалею, господин ван Рейн, но мне  более  нечего
добавить.
   Схипперс растворяется. Темень. Появляется лицо фон Зандрарта.
   фон Зандрарт. Господин ван Рейн, я уполномочен вам сообщить, что  го-
родской совет признал вас банкротом, и все ваше имущество будет расрода-
но с молотка.
   Рембрандт. На каком основании? Кто вы?
   фон Зандрарт. Я барон фон Зандрарт, коллега. Так чей Пегас  погряз  в
дерьме? Ваш или мой?
   Рембрандт. Подите прочь - шут, как они посмели, мои картины  украшают
коллекцию принца Оранского.
   фон Зандрарт. Не забывайтесь, ван Рейн, мы с вами не  в  Гааге,  а  в
Амстердаме. А что до картин, то все они пожухнут много  раньше,  чем  вы
думаете. Ибо ночь грядет на ваши полотна! (Исчезает. )
   Рембрандт. Ложь, мерзкая, грязная ложь. Вы слепец.
   Ливенс. Я же говорил, что поверхность должна быть ровной и блестящей,
как колено.
   Рембрандт. Ливенс? Как здоровье Карла Первого?
   Ливенс. Спасибо, ничего, правда, он издох. И все для  него  покрылось
мраком. Впрочем, и здесь не светло. Послушай, Рембрандт, в темноте  твои
картины можно разглядывать на ощупь. Может быть, ты всю жизнь писал  для
слепых?
   Фондель. Господин ван Рейн, разрешите вам заказать групповой  портрет
гильдии слепых Амстердама.
   Рембрандт. Отчего такая темень. Разве ночь? Эй,  кто-нибудь,  зажгите
свет.
   Фон Зандрарт растворяется. Темень. Появляется лицо Тюльпа  и  пастора
Свальмиуса. Становится, чуть светлее.
   Свальмиус. Как у него дела?
   Тюльп. В общем, здоров. Быть может, немного похудел, но в его положе-
нии это естественно.
   Свальмиус. Значит катастрофы не избежать?
   Рембрандт. О ком эт