оликлини-
ку.
   Женя. Да какая сейчас поликлиника, а я слышала, что вы прекрасно  ле-
чите.
   Леонид. Я больше не практикую.
   Женя (хватается за щеку, кричит). О-о-о!
   На крик прибегает Юлия.
   Юлия. Что здесь происходит?
   Женя (тут же успокаивается). У меня болит зуб, а они не хотят помочь.

   Леонид. Да у меня все запаковано. И кресло продано.
   Женя. Я могу на диване.
   Юлия усмехается. Леонид снимает тюбетейку.
   Леонид. Диван тоже продан.
   Женя (показывает на софу). А это что?
   Леонид. Это софа.
   Женя. Что же мне делать?
   Юлия (к брату). Ну хотя бы посмотри девочку.
   Леонид. Да вы что, какой, к черту, зуб? Девушка, неужели вы не  види-
те, что сейчас не время.
   Женя. Зуб, он не выбирает.
   Юлия. Мы ждем гостей.
   Женя. У вас праздник?
   Леонид (мрачно). Похороны.
   Женя. О-о-о! (Прокричав, хватается за щеку).
   Появляется мать с большим блюдом.
   Мать. У нас пациент?
   Женя быстро снимает пальто и сует его в руки Леониду. На ней джинсы и
рубашка. Тот автоматически берет пальто.
   Женя. Да, меня зовут Женя.
   Мать. Знаю, из соседнего подъезда. Леня, посмотри ее, пожалуйста.
   Леонид. Да чем я ее посмотрю?
   Юлия. Глазом.
   Мать. Леонид, нужно помочь, нужно оставить  по  себе  хорошую  память
(отходит к столу).
   Леонид. Да вы с ума сошли, как я могу!
   Сдается. Мать ставит блюдо.
   Леонид. Весь вечер испортили (вешает пальто).
   Женя. А кто у вас умер?
   Леонид. Дальний родственник... из Туркмении (крутит тюбетейкой).
   Женя. Вы так шутите.
   Леонид. Как?
   Женя. Как врач, чтобы отвлечь пациента от боли.
   Леонид (смотрит с некоторым интересом на Женю). Ладно, пойдемте в мою
комнату.
   Проходят мимо разобранной стопки  ящиков.  Женя  спотыкается.  Леонид
подхватывает ее. Женя  нагибается,  поднимает  фотографию,  выпавшую  из
альбома.
   Женя. Какие большие губы! Это кто?
   Леонид. Отец.
   Женя. Такой молодой?
   Леонид. Он умер.
   Женя. Простите.
   Леонид. Да нет, он умер давно. Я его даже не помню (отбирает фотогра-
фию и кладет ее на ящик. Уходят).
   Мать провожает их взглядом. Подходит к альбому, берет в руки фотогра-
фию.
   Мать (разговаривает с портретом). Милый, добрый Абрам  Иосич,  что  я
наделала? Прости меня, если сможешь, а не сможешь - так мне и надо. (Вы-
тирает платком слезы и фотографию).
   Появляется Юлия.
   Юлия. Хватит. (Отбирает фотографию, кладет обратно в альбом и  прячет
его подальше). Мама, неужели ты всерьез думаешь, что папа не уехал бы  с
нами.
   Мать пытается возразить, но Юлия не дает.
   Юлия. И хватит. Не надо больше слез. Посмотри на Леньку. Он, наконец,
ожил. У него веселое настроение, у него появилась надежда  в  жизни.  Ты
хочешь, чтобы он здесь остался и спился окончательно? Он  даже  забыл...
ее. Или тебе приятно, что эта стерва его так мучала?
   Мать. Неправда, он ее не забыл. Он просто хорохорится, я же вижу.  Он
ей вчера звонил.
   Юлия. Ложь, не верю. Он не мог ей звонить. Он, он совсем  другой  те-
перь. Ты же видела, какой он теперь весельчак...
   Мать. Да какое там. Он же ждет, все время ждет, что она позвонит.
   Входит Леонид. Вытирает полотенцем руки.
   Юлия. Ну что там, серьезно?
   Леонид. Надежда остается.
   Мать. Ты что-нибудь предпринял?
   Леонид. Я ей за щеку проспиртованный тампон положил.  Пусть  посидит.
Конечно, лучше бы грамм сто внутрь.
   Юлия (ласково). Баломут (уходит).
   Леонид. А вообще, пасть у этой девочки, как у  тигрицы.  (Задумчиво.)
Где я ее видел?
   Мать. Это Женя, из соседнего подъезда. Мы с ее мамой  в  приятельских
отношениях.
   Леонид. Да, я уже слышал. Мама, я заметил, когда у  женщин  смешанные
имена, в них развивается что-то хищное.
   Слышется голос Юлии с кухни.
   Юлия (зовет). Мама, иди скорее, мы про тесто забыли.
   Мать (ворчит). Ничего не забыли. Как что, так мы. (Уходит)
   Леонид подходит к столу, наливает рюмочку коньяка, собирается выпить.
Раздается звонок в дверь. Леонид открывает дверь. На пороге мрачный  че-
ловек в старом зимнем пальто.
   Почтальон. Шнейдерманы тут живут?
   Леонид. Да, живут, а в чем дело? (Смущенно сдирает тюбетейку.)
   Почтальон. Вам телеграмма... международная, из Израиля (делает ударе-
ние на втором "и"). Распишитесь (протягивает замусоленный  клочок  бума-
ги).
   Леонид. Пройдемте к столу.
   Почтальон, поеживаясь, проходит к столу. Пока Леонид подписывает, ог-
лядывается вокруг.
   Леонид. Не пишет.
   Почтальон. Конечно, не пишет, такой мороз, ты дыхни на  нее,  (Леонид
дышит на ручку) во, во, сильнее.
   Почтальон продолжает осматриваться.
   Почтальон. Значить, съезжаете.
   Леонид (раздраженно). Да.
   Почтальон. Навсегда.
   Леонид. Да.
   Почтальон. А квартера как же?
   Леонид борется с ручкой.
   Почтальон. Ну-ну, сбегаете, значить.
   Леонид (наконец подписыват, протягивает бумагу). Где телеграмма?
   Почтальон. Нате. (Отдает и выжидательно смотрит на Леонида).
   Леонид роется в кармане, протягивает трешку.
   Почтальон (усмехнувшись). От крыс не беру.  (Круто  поворачивается  и
уходит, хлопнув дверью).
   Леонид, остолбенев, стоит среди комнаты. Появляется мать с  очередным
блюдом.
   Мать. Кто это был?
   Леонид (Подбегает к двери, ударяя кулаком). Сволочи, мразь, варвары.
   Мать ставит на стол блюдо. Подходит к сыну, пытается обнять.
   Мать. Что случилось?
   Леонид. Мразь, ненавижу.
   Мать. Успокойся.
   Леонид. Ни дня, понимаешь, ни дня здесь оставаться  нельзя!  Они  нас
ненавидят.
   Мать. Перестань, успокойся, кто, кто нас ненавидит?
   Леонид. Они, все.
   Мать. Да, кто это был?
   Леонид (безнадежно машет рукой). А, черт с ним!  (Замечает  телеграм-
му.) Вот телеграмма (рассматривает) от Моисея. (Протягивает матери).
   Мать (читает вслух). Джулия, Мама, Лео. Поздравляю с визой. Жду.  Це-
лую. Ваш Мойша. (Растерянно опускает руки. Плачет.)
   Леонид (подходит к матери, обнимает). Мама,  не  плачь,  не  смей.  Я
знаю, все наладится, там все наладится.
   Мать. Абрам Иосич никогда бы не согласился уехать. Он был патриотом.
   Леонид. Да брось, тогда они все были патриотами-интернационалистами.
   Мать. Он любил эту страну.
   Леонид. На это я скажу: "ха-ха"! Какую страну, позволь, мамочка,  где
она, страна? Держава? (Подходит к столу, выпивает рюмку.) Все трещит  по
швам, и скоро начнут искать крайнего. Ты знаешь, что он, этот почтальон,
сказал мне? Он назвал нас крысами. Мама, мы для них  -  крысы,  мерзкие,
вонючие жиды, ему плевать, что отец положил жизнь за это мурло...
   Мать (сквозь слезы). Перестань, все не так, все сложнее...
   Леонид. Нет, все просто, понимаешь, все просто, как лабораторный ана-
лиз крови. Я раньше смеялся, не верил, что какой-то там химический  сос-
тав жидкости красного цвета может серьезно что-то определять. Мы все бы-
ли лысенковцами. Мы думали - главное уход и увлажение почвы. Но ведь это
же глупость, чепуха, ветвистая пшеница. Сколько ни  поливай  огурец,  он
помидором не станет. Все дело в том, что мы разные. Понимаешь, раз-ны-е.
Мы жуки в этом растревоженном муравейнике.
   Мать качает головой. Леонид подбегает к магнитофону.
   Леонид. Мама, послушай. Я тут песню записал.
   Включает: слышится старая еврейская песня. Замирают, слушают. У  Лео-
нида, кажется, наворачиваются слезы. Незаметно появляется Женя.
   Леонид. Это очень старая еврейская песня. Я просто  схожу  с  ума  от
нее, хотя ни одного слова не понимаю. У меня вот здесь (кладет  руку  на
грудь) что-то шевелится, ноет, будто болит, нет, будто просыпается.  Да,
просыпается что-то древнее, археологическое, как будто  где-то  там,  во
временах давно прошедших и забытых, возникают огромные прекрасные  миры.
Словно теплый ветер, и я, как пес, задираю морду,  принюхиваюсь  и  чую,
слышу, неопровержимо ощущаю многотысячную человеческую душу. Я знаю, там
хорошо, там все братья, я чувствую их надежные руки, я слышу их  бархат-
ные голоса, и другое, мне кажется, я там был, я любил то место,  и  меня
там любили. (Замолкает, вслушивается.) Мама, там так хорошо,  там  свет,
там много света и тепла. И странно, ты не смейся, я вижу себя  маленьким
в деревянной коляске, с такими круглыми красными колесами. И  они  берут
меня из коляски на руки и поднимают над городом, и я вижу, как они раду-
ются моему восторгу. Боже, как там хорошо. (Замолкает, будто спохватыва-
ется.) Прости, видишь, расчувствовался, как женщина.
   Мать (у нее глаза опять на мокром месте). А ты и есть женщина.
   Леонид (улыбается). Почему?
   Мать. Я хотела дочь, а родился  ты.  (Мать  замолкает,  будто  что-то
вспоминает.) Так говоришь, с красными колесами?
   Леонид. Да, такие (показывает) большие деревянные.  (Замечает,  нако-
нец, Женю). Так, пациент, почему здесь?
   Женя. Бу-бу-бу (ей мешает говорить тампон).
   Леонид. Сплюньте тампон.
   Женя (пытается тут же выполнить указание врача.) Бу-бу-бу.
   Леонид. Куда! Не на стол же. В руку.
   Женя (отворачивается, сплевывает в ладошку тампон). Ой, так жжет, так
жжет!
   Мать. Зуб-то болит ли еще?
   Женя. Спасибо, уже значительно лучше.
   Леонид. Как это лучше, что значит значительно? Давайте я  вам  сделаю
укол. Внутримышечно.
   Женя (вскрикивает). Нет! Уже не болит, почти.
   Леонид. Все-таки почти!
   Женя. Нет, все прошло, мне уже можно идти?
   Леонид. Да, и три часа нельзя есть.
   Женя. Вы все шутите. Ну я пойду?
   Леонид. А рюмашечку, на дорожку?
   Женя. Нет, что вы, я не употребляю.
   Леонид. Ну да, не употребляете, очень употребляете, вон щеки  порозо-
вели.
   Женя. Это от мороза.
   Звонит телефон. Леонид срывается, подбегает к аппарату.
   Леонид. Але, але. (Слушает) Кого? (Слушает) Евгению? Такие здесь...
   Женя (подбегает к телефону, выхватывает у Леонида трубку). Это  меня.
Папа! Зачем ты звонишь. (Слушает.) Ну что же со  мной  может  произойти?
(Слушает.) Нет, обычные советские люди. (Слушает.)
   Мать. Пойду покажу Юле телеграмму (уходит).
   Женя. Я сейчас выхожу (кладет трубку, поворачивается к Леониду).  Это
мой папа, он все боится, что б меня не украли. А мне, между прочим,  уже
восемнадцать лет.
   Леонид. Да-а? Так может - коньячку?
   Женя. Нет-нет, спасибо, я лучше пойду.
   Леонид. Не смею задерживать.
   Идут к двери.
   Женя (останавливается). У вас руки нежные, как у женщины (хитро смот-
рит на Леонида).
   Леонид. Вы что, подслушивали?!
   Женя. Но вы так кричали, так страшно...
   Леонид. Ну, это уже слишком. (Подталкивает ее к двери.) Пойдемте.
   Женя. О-о-о! (кричит, хватается за щеку.)
   Леонид (раздраженно). Черт возьми.
   Женя. Что вы ругаетесь, лучше бы помогли.
   Леонид. Пойдемте (берет  ее  за  руку,  подводит  к  столу,  наливает
коньяку). Пейте!
   Женя. Нет, что вы!
   Леонид. Пейте, пейте.
   Женя (берет рюмку). Ну, раз вы настаиваете.
   Леонид. Я настаиваю.
   Женя. Только как лекарство.
   Леонид (наливает и себе). Абсолютно (пытается чокнуться).
   Женя (отводит рюмку). На похоронах не чокаются.
   Леонид. Ах, да (выпивает).
   Женя выпивает залпом, хватается за горло.
   Леонид. Ничего, ничего, сейчас... (наливает воды) запейте.  Вот,  от-
лично.
   Женя (понемногу приходит в себя, но, кажется, пьянеет). Что-то не то,
вы как-то в сторону съехали.
   Леонид. А зуб?
   Женя. Фу, как невежливо напоминать.
   Леонид с интересом смотрит на Женю. Та вдруг  смущается,  осматривает
себя, поправляет воротник.
   Женя. Что вы так смотрите?
   Леонид. Как?
   Женя. Не знаю. (Смущается, идет к двери). Я, кажется, пьяна, я пойду.

   Леонид. Конечно, но если опять (намекает на зуб), не дай бог,  конеч-
но, приходите еще.
   Женя (неуверенно). Но вы ведь не практикуете больше.
   Леонид. Ну, напоследок.
   Женя улыбается. Леонид помогает одеть пальто. Провожает. В  этот  мо-
мент звонок в дверь.
   Мать (с кухни). Наверное, дядя Андрей.
   Леонид открывает. На пороге курьер из еврейского общества.
   Курьер. Шолом, господа. Надежда Львовна Шнайдерман, 1928 года  рожде-
ния, имеется в наличии?
   Леонид. Проходите, пожалуйста.
   Курьер. Извините, спешу. Я от синагоги,  прошу  принять  гуманитарную
помощь... сухим пайком.
   Леонид. Мама! К тебе.
   Появляется Надежда Львовна
   Курьер. Шолом, Надежда Львовна.
   Мать. Добрый вечер.
   Курьер (протягивает пакет). Здесь два литра растительного масла,  сыр
из Хайфы и , конечно, маца.
   Мать (Всплеснув руками). Куда же столько?
   Леонид (усмехаясь). Бери мама, пригодится.
   Мать. Ей-богу, неудобно, да и ведь как, если завтра...
   Леонид (перебивая). Завтра, завтра - будет завтра,  а  сегодня  сырок
пригодится.
   Курьер (отдавая пакет). Берите, берите, по еврейской  линии  воспомо-
ществование.
   Женя(смеется в сторону). Как же так, сухим пайком и вдруг - масло.
   Мать. Спасибо, конечно...
   Курьер. Не сочтите за бестактность, извольте паспорт  взглянуть,  от-
четность, извиняюсь.
   Леонид. То есть, как паспорт? Краснокожую книжицу желаете?
   Курьер. Только чтоб не вышло путаницы.
   Надежда Львовна идет за документом.
   Женя(к курьеру). А не евреям полагается что-нибудь?
   Леонид смущен.
   Курьер. Не евреям не полагается, барышня хорошая.
   Женя. Понятно, ага, то есть - только нуждающимся.
   Курьер. Нуждаются многие, но наша организация помогает только евреям,
притом вдовым и пенсионерам.
   Женя. А евреев вы по паспорту устанавливете?
   Курьер (нетерпеливо). Нет, по паспорту мы сверяем паспортные данные.
   Возвращается Надежда Львовна. Курьер сравнивает паспортные данные  со
своей бумагой.
   Курьер (возвращает документ). Извините еще раз. Шолом всем.  (повора-
чивается к Жене) До свидания, девушка (уходит).
   Мать. Ах, как неудобно, как неудобно... (уносит пакет на кухню).
   Леонид. Не очень тактично вмешиваться в чужие дела.
   Женя. Не знаю, но если корабль тонет, что же  пассажиров  спасать  по
паспортам?
   Леонид. Причем тут корабль, и, вообще, не ваше это дело.
   Женя. Ах, не мое?! Сколько я вам должна за визит?
   Леонид. Перестаньте.
   Женя. Нет уж, извините. Паспорта у меня нет с собой, да и не такой  у
меня паспорт, чтобы бесплатно ваш коньяк пить, сколько я  вам  за  рюмку
должна?
   Леонид. Ты что себе позволяешь? Девчонка!
   Женя. А вы мне не тыкайте. Не хотите сказать, ну что же,  я  узнаю  и
верну, при первой возможности.
   Леонид от возмущения не знает, что ответить.
   Женя. Отказываетесь. Спасибочки за гуманитарную помощь. Не  провожай-
те, сама дойду (уходит, громко хлопнув дверью).
   Леонид. Оторва!
   Стоит еще некоторое время, потом подходит к магнитофону,  снова  слы-
шится старая еврейская песня.

Картина вторая
   Та же гостиная. Пришли гости, муж и жена Кожевниковы, Михаил Адреевич
Каракозов, все ждут, когда появится мать, чтобы выпить. Во главе  Михаил
Андреевич, как раз напротив Леонида.
   Леонид (громко зовет). Мама, все готово, иди скорее,  гости  изнывают
от жажды.
   Юлия (с укором). Леонид.
   Тот пожимает плечами, мол, а я что? Ставит обратно рюмку.  Татьяна  и
Владимир Кожевниковы сидят скованно перед пустыми тарелками.
   Юлия. Накладывайте пока (поднимает огромную  салатницу  и  предлагает
сначала Каракозову). Дядя Миша, ваше любимое оливье, мама готовила.
   Каракозов. Спасибо, Юленька, с превеликим (накладывает несколько  ло-
жек). Гостям, гостям предложи, я-то человек свой (тянется  за  водкой  и
наливает рюмочку).
   Владимир (он неотрывно смотрит на Юлию). Мы тоже - не чужие.
   Юлия (не замечая Владимира, предлагает еще один салат Татьяне).  Поп-
робуй, Таня, салат вегетарианский, совсем без мяса, специально для тебя.

   Таня (кротко). Спасибо.
   Наконец, появляется Надежда Львовна, снимая на ходу передник.  Усажи-
вается рядом с Михаилом Андреевичем.
   Каракозов (приподнимается). Позвольте по старинному обычаю, по  стар-
шинству, так сказать (упирается в картину на стене). Русь! Велика и раз-
нообразна, но что есть главного в ней?
   Леонид (не скрывая возмущения, отодвигается, качает головой, бросая в
зал). Начинается.
   Каракозов (не замечая). Вот смотрю я на это  великое,  да,  для  нас,
русских, - великое, гениальное полотнище, и замечаю в нем  главную  нашу
идею. А главное что в ней, в Руси, есть? (Пауза.) Не степь, не удаль на-
ша разудалая, и даже - не душа, умом непознаваемая, а главное в  Руси  -
дорога, долгая, без края, до горизонта, дорога. Всяк, ступивший  на  нее
однажды, сойти не может, даже если и занесет судьба в заграницы. Давайте
ж выпьем за нее , за матушку нашу, за Россию.
   Михаил Андреевич чокается со всеми. Надежда Львовна в недоумении. Ос-
тальные - без особого энтузиазма, а Леонид, когда Каракозов  обошел  уже
весь стол и подошел к нему, демонстративно отодвигает рюмку.
   Каракозов. Что же, Леонид, за Россию не желаешь?
   Леонид. За империю пить не буду, а за дорогу - выпью.
   Каракозов (не сильно конфузясь). Ну, пей за свою дорогу (отходит,  не
чокнувшись. Выпивает до дна, громко ухает, нюхает корочку хлеба и  молча
возвращается на место).
   Воцаряется неловкая пауза.
   Мать (виновато). Закусывайте, закусывайте.
   Гости ковыряются в тарелках.
   Таня (прерывая затянувшуюся паузу). Мне  сегодня  сон  приснился  про
школу, будто все, как прежде, сидим мы с Юлей за одной  партой  и  пишем
сочинение по геометрии...
   Леонид. Вот тебе и здрасьте - сочинение по геометрии: площадь  трапе-
ции равна полусумме оснований, на высоту.
   Таня. Да, по геометрии, только у меня сочинение на сумму углов  треу-
гольника. И будто я уже описываю, что за мораль у этой теоремы, и отчего
все складывается именно так, а не иначе, и в чем скрытый смысл.
   Владимир (стесняясь жены, подыгрывая Леониду). Может  быть,  все-таки
про трапецию?
   Таня. Нет, Володечка, про треугольник, да это неважно, а странно сов-
сем другое. (Она уже обращается к Юле). Там, во сне,  ты,  Юленька,  все
пытаешься ко мне в тетрадь заглянуть, будто списать у меня хочешь.  А  я
прикрываюсь, не позволяю. Как же так, думаю, вот всегда на геометрии я у
тебя списывала, и ты никогда не отказывала, а мне  будто  жалко.  Лучшей
подруге... и жалко.
   Юлия. Смешной сон. Неужели, так и не дала сдуть?
   Таня. Стыдно, не разрешила.
   Каракозов. Молодец.
   Таня. Нет, теперь стыдно. Еще думала, сказать или нет, а потом решила
- обязательно признаюсь.
   Юлия. Вот глупости. Танька, а помнишь, мы нашему физику глазки строи-
ли?
   Таня. Бозону? Помню.
   Юлия. Ну-да, Бозон Бизонович, эх школа, школа, прекрасная пора... да-
вайте выпьем за прекрасное время.
   Леонид. Ну, пошло-поехало, козы-подружки... выпьем, выпьем  за  прек-
расное.
   Юлия чокается с Таней за дружбу школьную. Все выпивают.
   Таня(запевает). Прекрасное - далеко, не будь ко мне жестоко...
   Юлия, нехотя, подпевает. Поют первый куплет и, не зная слов, останав-
ливаются.
   Каракозов. Браво, браво, а дальше-то...
   Леонид. А я школу не люблю. Вот, ей-богу, ни одной школьной минуты  и
не помню хорошей. Одна история чего стоит, сон разума и сумрак  законов,
Белка, Стрелка, Днепрогэс... О господи, неужто все это позади?!
   Каракозов. История, она завсегда, - позади.
   Леонид. Только не в этой стране.
   Каракозов. А чем же тебе наша история не по душе?
   Юлия. Стоп, стоп, стоп... дядя Миша, он же нарочно заедается.
   Мать. Право, Михаил Андреич, не кипятись.
   Каракозов. Нет, погоди. Хорошо, положим, он России не любит, плевать,
что она его воспитала, образование дала, профессию, впрочем, профессия у
него - так себе, сам выбирал, но дань отдать,  уважение,  покрайней  ме-
ре...
   Леонид. Я - дантист!
   Каракозов. Не дантист ты, а Дантес! Был бы, как мы с  Абрам  Иосичем,
разведчиком земных недр... или, наоборот, космических.
   Леонид. А какая может быть у меня профессия, при моей-то фамилии, ку-
да я мог поступить в вашей стране?
   Каракозов. Ты меня фамилией не попрекай, мне Абрам Иосич, царство ему
Ерусалимское, лучшим другом был, из одной тарелки щи хлебали, в тайге  ,
в Сибири, в одной палат