все  перепута-
но.
   Таня. А мне кажется, все только-только проясняется, как  будто  подул
свежий ветер, и туман рассеивается.
   Юлия (решительно). Ты специально этот треугольник подсунула.
   Таня. Ей-Богу, был сон.
   Юлия. Нет, ты специально, и его привела нарочно, убедиться хотела. Ну
что же - убедилась? Достаточно свидетельств? (опять что-то  ищет)  Черт,
куда оно пропало.
   Таня (крестится). Зачем... так больно.
   Юлия. Больно, больно, да ты ведь хотела боли, страданий. Да,  да,  он
любит меня, слышишь, любит.
   Таня. Да. А ты?
   Юлия. А я устала, понимаешь, устала...
   Таня. Бедная.
   Юлия. Я бедная? Опомнись, пожалей себя, что у тебя  осталось,  одино-
чество и Новый Завет, молиться будешь теперь.
   Таня. Буду. За вас буду.
   Юлия. Чем жить еще, ведь ты уж никого больше не полюбишь,  значит,  в
монастырь пойдешь, травкой питаться. Посмотри, во что  ты  превратилась.
Я, знаешь, раньше тебе завидовала, твоей с Владимиром любви. Злилась да-
же, отчего тебя он выбрал? Посмотри на себя, ведь ты старухой  выглядишь
уже.
   Таня (плачет).
   Юлия. Плачь теперь, плачь, не надо было устраивать  смотрины.  Уехала
бы я, и все успокоилось. Письма бы тебе ностальгические писала. Ну,  что
ты плачешь? (Не выдерживает, тоже плачет.  Наконец,  подходит,  обнимает
Таню.) Прости, прости меня, я дрянь, мерзкая дрянь, не плачь.
   Таня. Юл.
   Юлия. Танечка, бедная моя, бедная.
   Обнявшись, рыдают.
   Таня. Юлик, мой Юлик. Не смей себя дрянью называть. Ты просто запута-
лась, ты просто... ты девочка моя, самая красивая, самая  умная,  прости
его тоже, ведь не мог же он мимо тебя пройти, он слабый, бедный, бедный,
я за вас обоих молиться буду.
   Юлия. Таня, я так устала.
   Таня. Да, ты просто устала.
   Юлия. Может быть, еще все наладится? Мы еще будем счастливы?
   Таня. Обязательно.
   Юлия. А помнишь, мы с тобой однажды сбежали с  уроков  и  обошли  все
бульварное кольцо.
   Таня. Да, была весна.
   Юлия. Был апрель. И кривые деревья...
   Таня. ... совсем еще без листьев.
   Юлия. Мы все время держались за руки.
   Таня. А на Кропоткинской ели мороженое..
   Юлия. Да, под аркой.
   Таня. А на Тверском на нас чуть сосулька не свалилась.
   Юлия. А кольцо, будто брошенное ожерелье.
   Таня. Почему брошенное?
   Юлия. Да ведь оно разорванное.
   Таня. Правда.
   Юлия. Будто старая красивая дама после бала положила его на  московс-
кую землю.
   Таня. Это ты придумала. Я теперь вспомнила.
   Юлия начинает напевать песню Суханова "Апрель". Распеваются.
   Таня. Да без Володиной гитары...
   Юлия. Таня, я так хочу туда, обратно. Но я знаю, это невозможно.
   Сидят обнявшись.
   Юлия. А давай споем, как раньше, втроем.
   Таня. Я согласна.
   Слышится голос Надежды Львовны и Леонида.
   Мать. Девочки! Вы где спрятались, ну-ка, идите чай  помогать  налажи-
вать.
   Леонид. А нам - кофе с коньяком.
   Юлия. Погоди (роется в каком-то мешке ), куда же оно  запропастилось.
Вот! (Достает жемчужное ожерелье) Хочу  тебе  оставить,  возьми  его,  я
знаю, тебе оно очень нравилось.
   Таня. Жемчужное ожерелье!
   Юлия. Возьми, меня вспоминать будешь.
   Таня. Что ты, такая дорогая вещь.
   Юлия. Возьми.
   Таня. Спасибо.
   Целуются.

Картина пятая
   Снова гостиная. Каракозов уснул в тарелках. Владимир сидит с гитарой,
мрачно перебирая струны. Женя и Леонид рядышком. Появляются Таня и Юлия,
за ними Надежда Львовна с электрическим самоваром.
   Мать. Будем пить чай!
   Леонид. Черт, чай так чай, в горле что-то пересохло.
   Таня (подходит к Владимиру). Володечка.
   Владимир (в недоумении). Что?
   Таня. Ты испугался.
   Владимир. Ничуть.
   Таня. Подыграй нашу любимую.
   Владимир удивлен. Пытается угадать, что у них там произошло.
   Таня. Вальс ожиданий.
   Юлия. Подыграй, Володя.
   Владимир. Не слишком ли много вальса на сегодня?
   Женя. Разве может быть много вальса?
   Владимир нехотя подыгрывает. Таня и Юлия поют "Вальс ожиданий"  А.Су-
ханова. Потом. Таня, обнявшись с Юлией, усаживаются за стол.
   Леонид. Нет, почему все целуются?
   Таня. Последний вечер такой, Леонид Абрамович, вот все и целуются, на
прощание. Да и не вечер уже, а ночь на дворе. Ну что же,  пора,  пора  и
расставаться. Позвольте на прощание слово сказать, налейте и мне.
   Леонид. Никогда не слышал, чтобы Танечка  выступала.  Только  потише,
чтобы наш Вавилон не проснулся.
   Мать. Да его теперь и пушкой не разбудишь.
   Таня (поднимает бокал). Вы меня прервите, если  что.  Но  душа  болит
сказать.
   Володя. Может быть, в другой раз?
   Таня. Другого раза не будет.
   Мать. Налейте все.
   Таня встает. Начинает говорить в тишине, а потом появляется что-то из
музыки Свиридова.
   Таня. Всем, кто не желает оставаться - прощайте. Прощайте, нелюбимые,
поруганные, родные. С вами было нехорошо, и без вас худо будет, так  что
не жалейте, обойдемся сами. Здесь наш холод, наш снег,  наша  печаль.  И
ветер, ветер, несущий странную вашу музыку. Спасибо за песни, мы  плачем
над ними, как плакали вы. Мы сочувственны друг другу,  как  скрипка  со-
чувственна конскому волосу. Сердце сжимается от вашего голоса, бархатным
комом несущегося над пустеющей равниной, и вслед за ним картавится и наш
дикий степной заплаканный рот.
   Бросайте нас, не беспокойтесь, мы будем хорошими  учениками,  мы  все
переиначим, все вывернем наизнанку, как уже было не раз.  Жизнь  продол-
жится дальше, пока в суете не остановимся, будто  вкопанные  по  седьмой
позвонок, разглядывая совместные воспоминания.
   Воспомнимся. Каждый о своем. Нешто, и  мы  не  видели  непроницаемое?
Будто нам не припомнится тайная печальная точка,  едва  не  утонувшая  в
бездонных карих очах. Что там: неизлечимое или так, привиделось?
   Любили и мы вас, любили и убивали. Кто же виноват, другие пришли  бы,
и тем досталось. Мы и сами здесь  недавно.  Правда,  неизвестно,  откуда
пришли, не пересказано, не записано. Так прилепитесь пока  что  поближе,
поднимите воротники, к утру, Авось, распогодится, тогда и уходите.  Под-
вигайтесь, у костерка погреетесь. Вы же его  и  развели.  Правда,  и  мы
подбрасывали дровишек да ворошили, для кислороду. А развели - вы. Ибо вы
сказали: не плоское, но кривое, связанное - раздельно, а пустое - напол-
нено. Отчего от вас один кривой нос да мокрые губы остались?
   Прощайте, уходящие вослед изгнанным. Прощайте нас, как  простили  те,
чьих имен стеснялись мы. Нет больнее, чем искать землю с погостом,  обе-
щавши не выносить сор из хижин. Нет страшнее доли пророков отечества  за
рубежами. Да и где они, рубежи?
   Знаем, знаем, как из малого большее произрастает, знаем и то, что за-
тем последует. Ибо мы теперь разделим ваше наследство.
   Хорошо у костра, да спина стынет. Потерпите, не отворачивайтесь, мы в
глаза вам посмотрим. Нам ждать дальше некого. Вы побывали,  а  других  и
нету. И через золотые ворота не придет к нам никто, ибо все врата не ис-
тинны, да и те порушены. А те, что остались, внутрь  открываются.  Пусть
смеется не видавший снега, пусть обрадуется. Но не лучше ли быть  ограб-
ленным, чем взаперти?
   Темно-то как. Что там вверху, искры, звезды или  идея  -  не  понять.
Объяснить можно, а душа не приемлет. На виду и мы одним заменяем многое.
Спасибо, научили. Мир - Богом, деревья - лесом, колоски - полем, а чело-
веков - населением. Все, как положено, снаружи: возвели  храмы  чечевич-
ные, десять заповедей выучили, воде поклоняемся. То - снаружи, но внутри
что же? Храмов-то настроили, а в кармане фигура особая, Авось  называет-
ся. Он, Авось, и есть наш Бог всемогущий. Прощайте великодушно за мудре-
ность нашу дремучую, за веру нашу неказистую, а в душе другого не имеем.
Он один нам помощник, мы с этим Авосем к звездам поднялись, да там и по-
тухли, как те искры костровые. Так что если у вас где пыль  или  сажа  с
неба опустятся, знайте - мы к вам приходим.
   Скоро утро, оно у нас долгое, протяжное - век восходит, полвека  сто-
ит. Прощайтесь потихоньку с кем поближе, вещи собирайте, а  картину  ос-
тавьте. Ту, где женщина с сюртуком, на пару, в небе летят. У нас  сердце
на них смотреть ноет, беспокоимся, как они там, над крышами, не прохлад-
но ли под облаками, не застудятся ли у нее колешки?  Мы  ее  телогрейкой
прикроем, пусть в тепле полетают, на наше горестное сочувствие  подивят-
ся. Мы все приемлем, все объять сможем, ведь нам чужого жалко, а свое не
храним.
   Вот и все, не  плачьте  напоследок,  светает.  Присядем  на  дорожку,
выпьем на посошок, поцелуемся. Будьте счастливы, живите мирно, чужого не
занимайте, нас не вспоминайте. А то, может,  к  празднику  открыточку  с
пальмами черканете? Да и того не надо, одно беспокойство и ущерб,  да  и
какие теперь у нас праздники? В общем, простите, если что не так  сказа-
ли, зла не держите долго, езжайте с Богом, солнце вам в спину.
   Таня крестит присутствующих.

Картина шестая
   Снова гостиная. Пора гостям расходиться. Надежа Львовна, Таня и  Юлия
убирают со стола. Каракозов, по-прежнему, спит в тарелках. Леонид прово-
жает Женю.
   Женя. Вот и все, бал окончен, жаль без свечей.
   Леонид. Это мы мигом (бросается к подсвешнику).
   Женя. Нет, поздно - пора и мне.
   Мать. Зуб-то прошел?
   Женя. Увы.
   Мать. Леонид Абрамович у нас - мастер.
   Женя. Замечательный.
   Леонид (смущенно). Н-да.
   Леонид и Женя отходят в сторону прихожей.
   Женя. Значит, вы завтра уезжаете?
   Леонид. Вечером.
   Женя. Насовсем?
   Леонид. Навсегда.
   Женя. Здорово.
   Леонид. Н-да.
   Женя. Я вас буду вспоминать.
   Леонид. Как заболит, так сразу вспомните.
   Женя. А ведь зуб-то у меня и не болел.
   Леонид. То есть, как это?!
   Женя. Я нарочно придумала.
   Леонид, с отвиснутой челюстью, обходит кругом.
   Леонид. Повторите, мадмуазель.
   Женя. Я все придумала, нарочно.
   Леонид. Для чего?
   Женя. А вы как думаете?
   Леонид пытается думать.
   Женя. Ах, какая теперь разница, раз вы завтра уезжаете. (Грустно.)
   Вы мне интересны.
   Леонид. Я? Тебе? Вам?
   Женя. Давно. Да не решалась все... А как узнала про отъезд, решила  -
обязательно попытаюсь. Ведь больше случая не будет.
   Леонид. Н-да.
   Женя. Именно - н-да. Вы ненаблюдательный, зачем бы  я  стала  одевать
лучшее платье, идя к врачу? А позапрошлым летом, вы забыли? Я  вам,  как
груша, на голову свалилась, и вы меня на руках домой отнесли.
   Леонид. Постой, постой, да то заморыш был какой-то, свалилась с каче-
ли, лоб расквасила.
   Женя. В мои годы люди быстро меняются. Посмотрите, (подставляет  лоб)
еще шрам остался, только совсем маленький, вы помощь  первую  оказали  и
все повторяли, чтоб никаких швов.
   Леонид. Так вот где я видел эту пасть.
   Женя. Всегда думала, что первой не признаюсь в любви.
   Леонид. Ну, жизнь непредсказуемая штука.
   Женя. Очень даже предсказуемая.
   Леонид. Что значит сей намек?
   Женя. А кто меня замуж позвал?
   Леонид. Ах-да! (Задумывается опять.) Постой, но как же отец?
   Женя. Его тоже обманула.
   Леонид. Вот так ракалья!
   Женя. Вы так по-доброму ругаетесь.
   Леонид (Ласково). Оторва!
   Женя. Прощайте, жених мой, Леонид Абрамович. (В нерешительности мнет-
ся, а потом вставая на носочки, пытается поцеловать Леонида в щеку.)
   Надежда Львовна пытается взять блюдо из-под Каракозова. Тот  просыпа-
ется, что-то мычит и спьяну сваливает фужер.
   Каракозов (запевает). Нас извлекут из-под обломков...
   Леонид (сбрасывая оцепенение). Черт! Рассея  просыпается  ночью...  в
посудной лавке.
   Каракозов еще что-то сваливает и пытается встать. Качается.
   Леонид. Пьяное мурло.
   Таня (к Владимиру). Пойдем и мы домой.
   Владимир. Погоди.
   Мать. Давайте положим его на софу, пусть отдыхает.
   Леонид не двигается, а Владимир подходит помочь.
   Каракозов (путает Владимира с  Леонидом).  Ленька,  сынок  (обнимает,
всхлипывает).
   Леонид. Шут.
   Юлия. Мама, и ты собираешься с ним жить?
   Мать. А с кем же еще?
   Леонид. Совет да любовь!
   Женя. Нет, правда, кто этот колоритный дядя?
   Леонид. Еще один жених.
   Каракозов (виснет на Владимире). Прости, Ленька, я пьян, обними меня,
обнимемся, сынок.
   Владимир. Пойдемте, осторожно.
   Каракозов. Что же на "вы" со мной, Ленька.
   Владимир. Как угодно, давайте на "ты", только сдвинемся.
   Каракозов. Дурак ты, Ленька, дурак, ведь жизнь проходит, а ты не зна-
ешь... чего там, в недрах...
   Владимир пытается сдвинуть Каракозова.
   Каракозов. Ведь я тебя вот такого (крутит фигу), с кукиш  этот,  нян-
чил. А ты мне:"давайте сдвинемся". Да уж, сдвинемся, так сдвинемся,  все
- сдвинемся.
   Мать. Ну, ну, успокойся, Михаил Андреич. (Тоже  берет  его  с  другой
стороны).
   Каракозов. Я тебя, подлеца, можно сказать, грудью  вскормил,  нянчил,
ночей не спал. (Снова мочалит Владимира) А помнишь, я тебе коляску детс-
кую смастерил, с вот такими красными колесами. Забыл, все забыл.
   Леонид. Что он несет, мама!?
   Мать. Пойдем, пойдем, приляжешь. Ты устал.
   Каракозов. Кто устал? Эта кто тут устал?
   Владимир. Отступите от стола.
   Каракозов. Русские - не отступают!
   Выворачиватся из объятий. Смотрит на Владимира, покачиваясь.
   Каракозов. Фу, ды ты - не Ленька, черт (Таня крестится). О-о-о-о. Эта
что же я, с неродным человеком  лобызался?  (Оглядывается  по  сторонам,
упирается в Женю.) У-у-у, где эта я? Чта! Опять фатеру продаете? (надви-
гается на Женю). Опять призентация?
   Женя вскрикивает и прячется за Леонидом.
   Леонид. А, понял, понял я!
   Каракозов. Чта ты понял?
   Леонид. Зелененькими запахло - вот и приперся. (Подражая Каракозову.)
Квартера не продается! Трехкомнатная, в Москве, у Бульварного кольца!
   Каракозов ( трезвея ). На что намекаешь, Ленька?
   Леонид. Я думал шут, балагур, а теперь понял, запахло миллионами? То-
же мне, Босоногий Вавилон, нос по ветру держит. Мать, как ты не  видишь,
тут сто тысяч зелененьких! Хапуга, мама, он хапуга!
   Мать. Не смей.
   Леонид. Ах так, ты на его стороне, ты все ему рассказала. Ты  бросашь
меня, разве ты мне мать, после этого?
   Юлия. В самом деле, мама, нечистое дело.
   Каракозов (как будто плачет). Наденька, нет сил, умоляю.
   Мать. Дети мои...
   Леонид. Пусть он уйдет, сейчас же, вон! Или - уйду я.
   Мать (хватается за сердце). Дети...
   Леонид. Где мой билет?
   Убегает из комнаты, возвращается. Идет к вешалке , снимает пальто.
   Леонид. Так, вот паспорт, билет...ну что?
   Ждет немедленного решения.
   Леонид. Владимир, разреши переночевать.
   Владимир. Без проблем.
   Таня. Христа ради, помиритесь..
   Леонид. К черту вашего Христа!
   Мать опускается на стул, вовремя подставленный Женей.
   Каракозов. Замолчи, щенок!
   Леонид подбегает к Какракозову, замахивается.
   Мать. Не смей, он твой отец!
   Леонид (застывает). Чтаааааа?
   Мать. Отец.
   Воцаряется тишина. Все неподвижны.
   Женя. Круто!
   Владимир начинает нервно смеяться.
   Владимир (сквозь смех) Возвращение блудного папы.
   Таня. Разве это смешно?!
   Мать переводит дыхание и хочет еще что-то сказать.
   Владимир. Постой, здесь сумасшедший дом, но это, кажется мне, еще  не
все.
   Юлия (Выходит в центр, замирает напротив матери). Мама.
   Мать. Да.
   Женя. Нормально.
   Каракозов (разводит руками).  Бес  попутал.  Но  адюльтера  не  было,
по-крайней, мере с Наденькиной стороны.
   Леонид. Не верю, ничему не верю, здесь не  останусь.  Паспорт,  виза,
ничего себе, папочка из Вышнего Волочка. Оставайтесь, а меня - увольте -
я по израильским законам - еврей. (К Юлии, ядовито).  Юлия,  ну  что  ты
стоишь? Поцелуй папочку...
   Юлия (подходит к Каракозову). Дядя Миша.
   Каракозов. Юленька, дочка. Я не был свободен - прости старого дурака.

   Мать. Бедный Абрам Иосич, ведь он  вас  усыновил,  и  меня  прописал,
по-дружбе, чтобы жить было где, а сам погиб.
   Женя (спрашивает у Владимира). Адюльтер - это их другой родственник?
   Леонид. Черт с вами, встретимся в Шереметьево.
   Мать. А ведь и я - не еврейка.
   Владимир. Вот так финал!
   Женя (приободряет). Не стесняйтесь, Надежда Львовна.
   Мать. То есть, я не знаю, я ведь из детского дома имени Льва  Кагано-
вича, а там все русские были.
   Общая пауза.
   Леонид. Как так? Мы русские? (Тоже нервно  смеется.)  Мы  все  тут  -
рус-с-ские?
   Каракозов. А то какие же? С одной шестой части.
   Леонид. Вот это горе!
   Каракозов уже, по-хозяйски, подходит к шишкинской  репродукции,  поп-
равляет. После поправляет и Шагала.
   Каракозов. Ну-ка, Наденька, накрывай на стол, гулять будем, я  жаркое
не ел и очень проголодался.
   Женя. Давайте зажжем свечи!
   Владимир закуривает и зажигает свечи. Мать пьет валидол.
   Леонид (Кричит). Оооооо!
   Женя. Зуб?
   Леонид. Коренной!
   Женя. Будем лечить. (Наливает ему коньяку) Пациент , болеутоляющего.
   Леонид (выпивает залпом). Женя.
   Женя. Что?
   Леонид. Вода.
   Леонид стоит в растрепанных чувствах
   Леонид. Подождите, ничего не понимаю, что со мной? Где я? И есть ли я
вообще? Дайте еще воды.
   Таня (действительно наливает воды). Выпей.
   Леонид. Нет, другой.
   Звонит телефон. Леонид дергается и останавливается, хватаясь за голо-
ву. Подходит Женя. Слушает.
   Женя. Леонид Абрамович - вас. (Растерянно добавляет). Женский голос.
   Леонид. Нет меня, весь вышел, провалился в пропасть, в пучину, в  Ше-
реметьево, навсегда!
   Таня. Правда, давайте выпьем.
   Владимир. Если больше нет новостей.
   Каракозов (поднимает бокал). С приездом, господа-товарищи. Чокнемся (
обходит всех, обнимает Юлию) Прости, дочь. (Подходит к Леониду.) Не  от-
кажи.
   Леонид чокается, выпивает, потом протягивает билет к огню.
   Леонид. Прощай, земля обетованная.
   Женя. Как весело горит... Дорогое пламя.
   Леонид(к Юлии). Давай, сестричка, и твой.
   Юлия. Я преодпочитаю сжигать мосты.
   Владимир. Ты все же уезжаешь?
   Юлия. Я возвращаюсь.
   Каракозов. А теперь помянем Абрама Иосифовича. Леня, поставь  старин-
ную, я ее тоже очень люблю.
   Леонид включает магнитофон. Слышится старая еврейская  песня.  Молча,
не чокаясь, пьют


     Владимир Хлумов.
     Мезозойская История


     Как  и  все  эпохальные  события,  эта  история началась с
сущего пустяка.   В  непосредственной  близости  от  известного
каждому  патриоту нашей родины города Хутор-Михайловский ранним
тихим утром на железнодорожном переезде  заглох  трактор  марки
ХТЗ.  Тракторист  колгоспа  "Вэсэлэ  Життя"  Григорий Сидорчук,
измотанный ночными работами, уже  минут  тридцать  мирно  спал,
упираясь  могучей  грудью в рычаги управления. С минуту тому на
востоке  появился  скорый  поезд  N1  "Москва-Киев",  весело  и
протяжно  дудукнул  искаженным  от  эффекта  Допплера голосом и
полетел навстречу незадачливому трактористу.

     Старший стрелочник, Иван Иванович Грузилов, позже клялся и
божился  обеим  правительственным  комиссиям,  что  задолго  до
появления  скорого вышел к противоположному горизонту с красным
флажком  и  свисталкой,  в  надежде   остановить   пассажирский
Жмеринка-Москва,  но  тот,  собака,  как выяснилось тоже позже,
сбился с расписания и отстаивался уже несколько часов у Нежина.
На  самом деле никуда Иван Иванович не выходил, а точно так же,
как  Григорий  Сидорчук,  мирно  себе  посапывал  на   клавишах
электрического  пульта.  Но  надо отдать ему должное. Он первым
услышал сигнал опасности, быстро проснулся, выпил холодной воды
из ведра, протер глаза и увидел на переезде трактор.
     Едва  Иван  Иванович, матерно ругаясь, вытащил из трактора
полусонного  Сидорчука,  как  налетел   скорый,   и   случилась
катастрофа.  Интересно,  что  Сидорчук,  наблюдавший  спросонья
страшное природное явление, принял его за продолжение сна  (ему
как   раз   снилось   ,   как  он  сливает  казенный  бензин  в
трехсотлитровую бочку, зарытую у сарая на тещином  участке),  и
до сих пор не проснулся.  Иначе чем еще объяснить полную потерю
всех пяти чувств и постоянное бормотани