ами? Эх, молодой человек, плохо вас учили  в  уни-
верситете. Вы с диалектикой не в ладах. Кто же вас учил так? (Ждет отве-
та.) Молчите, храбрый студент? Нужно и диалектически мыслить - раз эпоха
не нуждается в личности, значит, и личность эта в данный текущий  момент
вовсе никакая не личность, а так, сумасброд, кривляка, балласт общества,
гра-фо-ман! Да, только так. А вы говорите - публичное обсуждение.  Впро-
чем, это даже к лучшему. Отлично-с, вот и выяснится,  кто  есть  мыльный
пузырь.
   Анатолий. Извините, мне нужно идти.
   Разгледяев. Конечно-с, я вас провожу. Видите-с, я  как  собачонка  за
вами, только хвостиком не виляю. Но, ей богу, был бы хвост, уж я бы  всю
дорогу перед вами подмел...
   Анатолий. Оденьте шапку, простудитесь.
   Разгледяев. Ну-с, обрадовали меня, то-то завтра будет праздник! (Идет
за Анатолием.) Вишь какой, легкой жизни-с захотел за мой счет - не  вый-
дет-с! Много таких любителей чужим счастьем попользоваться, вечно  везет
таким бездельникам...
   Анатолий. Вот это вы зря сказали. Что же вы, не знаете, какое горе он
пережил?
   Разгледяев. Вы насчет лагерей? Ну, что ж лагеря, я тоже раньше думал,
что здесь досадная ошибка. Ну, перегиб, что ли. Люди, мол, зазря постра-
дали. Наверное, наверное. Только много я над этим думал, размышлял, мно-
го соображал, и знаете, мыслишка у меня закралась одна.
   Анатолий (останавливается). Какая мыслишка?
   Разгледяев. Вот все кричали - несправедливо, жестоко, но ведь история
штука такая, что не спрашивает - справедливо или нет. Я даже больше стал
думать:(делает паузу, а после наблюдает реакцию) а так ли  уж  невиновны
эти жертвы культа личности?
   Анатолий (в недоумении). То есть?
   Разгледяев. Елена тоже  так  удивилась,  когда  я  сформулировал.  Ну
возьмем хоть инженера. Сколько такой человек вреда  может  принести!  Да
что может - он и приносит. Целый научный институт,  вместо  того,  чтобы
делом заниматься на благо отечества, вынужден копаться в чепухе.
   Анатолий. Нет, все не так. Причем тут изобретение? Мало ли кто в нау-
ке ошибается? Что же, из-за этого...
   Разгледяев. Да, именно из-за этого. Сегодня в науке перекос, а  завт-
ра, глядишь, и похлеще что-нибудь придумает. Так не лучше ли вовремя из-
бавиться от таких людей?
   Анатолий забеспокоился.
   Разгледяев. Ладно, вон и ваш  троллейбус,  последний,  случайный.  До
скорого, отважный студент, мы еще встретимся, и вы убедитесь, где  исти-
на. Я так думаю, мы еще с вами очень сойдемся. (Расходятся в разные сто-
роны.)

Картина шестая
   На следующий день. Занавес опущен. Где-то рядом с институтом.  Только
что закончилось обсуждение доклада Богданова. Пробегает Богданов. Он  не
в себе. Потом проходит Елена. Появляются Мозговой и Анатолий.
   Мозговой. Хлюпик оказался ваш инженер, какой хлюпик! Он, наверно, ду-
мал, что ему сюда оркестр духовой пригонят, думал, цветами забросают, на
руках носить будут?! Нет, хлюпик, слабоват оказался. Я,  честно  говоря,
не ожидал. Нет, не боец.
   Анатолий. Не боец? А что ему было защищать?
   Мозговой. Ничего себе, шуточки. Да ему нужно было  свою  жизнь  защи-
щать, свою позицию, свой взгляд на вещи, а он - "извините", и был таков.
Нет, не боец, хлюпик. Вы что - думаете,  теория  ошибочная?  Ха-ха!  Да,
ошибочная, чепуховая теория. Но я спрошу - у кого она здесь  не  ошибоч-
ная? Нет, вы скажите, у кого здесь теория не  ошибочная?  У  Калябина  с
профессором, что ли? Ха! И что же, страдает хоть чем-то наш дорогой Петр
Семенович? Ничуть! А почему? Потому, что профессор - нормальный человек,
а не псих какой-нибудь.
   Анатолий. Зачем вы так?
   Мозговой. Что - зачем?
   Анатолий. Зачем вы оскорбляете инженера?
   Мозговой. Я не оскорбляю. Я констатирую факт!
   Анатолий. Какой факт?
   Мозговой. Медицинский. Он псих, нервнобольной, я диагноз читал.
   Анатолий. Как? Где? (Вдруг догадывается.) Он что, на учете состоит?
   Мозговой. Да.
   Анатолий. Почему же вы скрыли? Ничего не понимаю.
   Мозговой. Не понимаете, потому что по верхам скачете. Размышлять  на-
до. Я же вас предупреждал, умный человек всегда много размышляет, прежде
чем подумать.
   Анатолий. Так нужно же предупредить Еле... (замолкает). Мозговой (ух-
мыляется). Ее обязательно. А что ж, действительно хороша. (Анатолий весь
напрягается.) Ладно, молчу. Я же понимаю, есть темы, так  сказать,  зап-
ретные, всякого рода тайники, подвалы и потемки чужой души. То есть, ко-
нечно, наоборот - чистые и светлые порывы, не нуждающиеся в  свидетелях.
Не смею прикасаться. Вот только я эту женщину не понимаю, куда же она от
мужа ушла? Ведь у женщины нет более горя, чем крах любимого подопечного.

   Анатолий. Мне нужно идти.
   Мозговой (вослед, иронически удыбаясь). Не подставляй шею,  но  подс-
тавляй зад! (Уходит.)

Картина седьмая
   Вечер того же дня. Квартира Разгледяевых. Сумрак. У дверей стоит Бог-
данов - будто ждет кого. Звонок. На пороге Анатолий.
   Анатолий. А где Елена?
   Богданов. Она скоро будет.
   Анатолий. Надо включить свет.
   Богданов. Незачем, я и так все вижу.
   Анатолий. Вы ждали кого-то?
   Богданов. Почему вы так решили?
   Анатолий. Ну, вы так быстро открыли дверь.
   Богданов. Да, я ждал. (Замолкает.)
   Анатолий (после паузы). Вы что, стояли здесь в темноте и ждали?
   Богданов. Здесь не темно.
   Анатолий. Но ведь лампочка даже не горит.
   Богданов. Не горит.
   Анатолий. И все равно светло?
   Богданов (тихо, но уверенно). Да.
   Анатолий (задает контрольный вопрос). А на улице темно?
   Богданов. Ночью темно, днем светло.
   Анатолий (пытается разгадать странную игру). А в институте было  тем-
но?
   Богданов (задумчиво). В институте? (Вдруг нервно, шепотом.) А вы  за-
метили, институт очень похож на наш дом?
   Анатолий. В каком смысле?
   Богданов. В архитектурном. Вам не кажется, что этот  дом  и  институт
построены по проекту одного и того же архитектора?
   Анатолий. Не знаю. Может быть. Оба здания строились в одну эпоху.
   Богданов. Может быть (задумчиво). Эпоха. Странно - похоже на эхо, вам
не кажется?
   Анатолий (чувствует возросшее возбуждение собеседника). Вы не волнуй-
тесь. Может, мне уйти?
   Богданов. Нет,нет. Постойте, вот я сейчас... тапочки... здесь  (наги-
бается). Ах, черт, куда же они подевались?
   Анатолий. Не надо тапочек (помогает Богданову распрямиться).
   Богданов. Вы, наверное, думаете, что я сошел с ума? Не надо мне отве-
чать, не надо лгать. Я знаю, что вы думаете. Нет, я еще не  сумасшедший.
Не смейтесь, не смейтесь там, внутри себя. Вы думаете - сумасшедший  ни-
когда не знает, что он сошел с ума? Это не так. Я раньше тоже так думал.
Понимаете, самое страшное, что человек знает и чувствует, как  сходит  с
ума. Так природа устроена. Все происходит не сразу, а рывками. Поэтому я
и могу сказать, что я еще не совсем, я только отправился  в  этот  путь.
(Делает паузу.) Ай-яй, как же без тапочек? Ну, да ничего - все-таки вы в
некотором смысле здесь хозяин, Марк Васильевич.
   Анатолий. Я не Марк Васильевич.
   Богданов. Вы не Марк Васильевич, а я - не инженер Богданов.
   Анатолий. Нет, нет, вы инженер.
   Богданов. Не надо волноваться, Марк Васильевич. Я знаю, вы в обиде на
меня за Елену. Все это очень обидно, но поверьте, бывает  и  хуже.  Есть
вещи пострашнее. (Переходит на шепот.) Страшно совсем другое. Страшно не
то, что кто-то от нас уходит и мы остаемся в одиночестве. Быть покинутым
- это счастье, ибо вы знаете, что с вами кто-то был раньше. А это уже не
одиночество. Вы верите, что с вами раньше кое-что происходило в действи-
тельности, что возле вас был живой человек. Живой, а не как бы живой!  А
если никогда - вдумайтесь, никогда! - рядом с вами не было, нет и не бу-
дет никого, если вы один с начала и до конца?!
   Анатолий (тоже шепотом). Не понимаю.
   Богданов. Хорошо, я поясню. Только  вы  помогите  мне  -  о  нет,  не
действием, только памятью. Припомните, бывало ли с вами так: общаешься с
человеком каждый день, живешь, работаешь бок о бок и  вдруг  выясняется,
что он вовсе не тот, за кого себя выдавал?
   Анатолий (тревожно). Да, было.
   Богданов. Во! Так и есть, и с вами тоже, Марк Васильевич. Так  я  вам
сейчас сообщу, в чем тут дело. Я много очень думал  над  этим  и  теперь
скажу, только вам как близкому человеку скажу. Но вы не смейтесь.
   Анатолий. Я не смеюсь вовсе.
   Богданов. Знайте: все вокруг - дома, деревья, люди, тучи, сама земля,
звезды, и даже звездные конгломераты - это все сплошная мистификация.
   Анатолий. То есть как?
   Богданов. Да, да, мистификация, глобальная, ужасная мистификация. Все
это бутафория. (Сжимает Толину руку.) А знаете, Марк Васильевич, зачем я
вас спросил, не бывает ли и с вами так? Ведь если все вокруг  меня  суть
сплошная мистификация, то что же такое вы? А я вас спросил  -  будто  вы
тоже, как и я, обманутый, причислил вас  к  человекам,  а  не  явлениям,
пригласил вас - давайте, мол, поразмышляем над странностями  окружающего
мира, словно мы оба дотошные исследователи. Какой же  вы  исследователь,
Марк Васильевич, вы даже и в малой степени не охвачены, как говорит про-
фессор, высшим и средним образованием. Вы же и не нюхали этой самой  ма-
терии. А я естествоиспытатель, чувствуете - испытатель естества.  Я  эту
самую материю на собственном горбу ощущал, обонял, фотографировал.  Пре-
интереснейшая штучка, скажу я вам! (Хихикает.) Ну, ладно, бог с ней. Хо-
рохорюсь, а самому страшно - вдруг и правда эти детские  страхи  возьмут
ни с того ни с сего да и подтвердятся? Иногда до того припрет - боюсь из
дому выходить, вдруг все разом перестанут притворяться, будто они просто
по делам идут или так гуляют, возьмут и начнут тыкать в меня пальцем и в
глаза смеяться, мол, "эка мы тебя, голубчик, провели". Но  теперь  я  не
боюсь, надоело бояться. Хватит, нужно все выяснить раз и навсегда,  чтоб
никаких вопросов. Я почему к вам, Марк Васильевич, к вам именно  обраща-
юсь - ведь я мог и у Елены спросить, или у Гоголя-Моголя. В  конце  кон-
цов, мог бы и у Доктора выяснить. Но они добрые - могут соврать. Скажите
же мне прямо сейчас.
   Анатолий (мягко, успокаивающе). Что же я вам скажу?
   Богданов. Признайтесь, что все вокруг, весь мир - это сплошная инсце-
нировка, пьеса.
   Анатолий. Почему инсценировка, да и чья?
   Богданов. Вот это я не знаю - почему да чья. Но чувствую - определен-
но спектакль. Потому что естественная жизнь в таком виде невозможна.
   Анатолий. Не понимаю, что вас не устраивает.
   Богданов. Не хотите, значит, прямо сказать. Я знал, что  прямо  никто
не скажет, потому и не спрашивал никогда. Я даже метод разработал специ-
альный. Думаю, выберу человечка прямо из толпы,  любого  наугад,  прижму
где-нибудь - он и признается. А один раз, даже стыдно  сказать,  идея  у
меня появилась. Остроумная, но ужасная. Мысль мелькнула: раз они  живыми
существами прикидываются, то, значит, они на самом деле и не живые, зна-
чит, и смерти для них нет. Как бы, думаю, проверить такое предположение?
(Анатолий отшатнулся.) Не бойтесь, Марк Васильевич, это я  так  -  чисто
теоретически. Я ведь знаю, что и мертвым уготована своя роль. Так что  с
них взятки гладки. Но вы-то будете утверждать, что небо - потому что си-
нее, что вода - потому что влажная, и весна - потому что март. И отсюда,
мол, все, чему положено, то и  происходит  естественным  ходом  событий,
следовательно, и существует. Так как же: существует или ангажировано?
   Анатолий. Существует.
   Богданов. Ага, не прижал я вас, значит. Вы поймите,  насколько  важно
знать правду - иначе ведь трагедия может случиться. Я вам  одну  историю
расскажу, про  мальчика  и  дяденьку.  В  одной  хорошей  семье  родился
мальчик. Очень обрадовались  родители  ребенку,  а  особенно  тому,  что
мальчик. Дело в том, что шла  война  и  мужчин  стало  не  хватать.  Рос
мальчик ни быстро ни медленно, а так - в соответствии с питанием.  Роди-
тели очень любили сына, но еще больше они любили одного дяденьку. А  по-
чему дяденьку любили - не знаю, но хвалили и очень  почитали.  Например,
принесут домой хлеба, сядут кушать и обязательно скажут спасибо тому дя-
деньке, что хлеб вкусный. Или купят мальчику обнову  и  обязательно  дя-
деньку добрым словом помянут. Рос и рос мальчик, пошел в детский сад.  А
там нянечки добрые, ласковые. Очень детишек любят, но еще  больше  любят
того самого дяденьку, да так сильно любят, что прямо с утра вместе с де-
тишками песни благодарности дяденьке поют. А уж по праздникам  -  вообще
радость. Родители мальчика на руки берут и напоказ дяденьке несут.  Уви-
дел мальчик дяденьку и тут же убедился,  какой  он  сильный  и  могучий,
словно орел степной, в погонах и с усами. А после - знакомые дома  собе-
рутся, еды принесут и все вместе этого дяденьку за столом любят и  чтут.
Вырос мальчик, пошел в школу, совсем стал  самостоятельный.  Лучше  всех
стих про дяденьку выучил и громко прочел. Учительница от радости плакала
и хвалила дяденьку. Полюбил мальчик дяденьку, как своих папу и  маму,  и
даже больше. И еще лучше стал расти-подрастать. Но тут  случилась  беда.
Шел мальчику восьмой год, и вдруг умер дяденька.  Черным-черно  от  горя
стало. Заплакали папа и мама, заплакали знакомые, заплакала учительница.
Но мальчик не заплакал, а пошел в чулан, отыскал там  дедовский  кожаный
ремень, завязал его вокруг шеи и повесился. Вот такая грустная  история,
Марк Васильевич. Теперь отвечайте мне: могло ли такое  произойти  в  ес-
тественном мире?
   Анатолий. Нет.
   Богданов. Именно, не могло! Ведь это же бред, фарс,  игра.  Какой  уж
тут свет?! Ну, зажжем свет, Марк Васильевич, и что? Все прояснится?  Что
же, давайте попробуем. Но я боюсь, вы мне какой-нибудь фортель  пригото-
вили.
   Анатолий. Какой фортель?
   Богданов. Делает вид, будто не понимает.
   Анатолий. Не понимаю.
   Богданов. Хитро! А вдруг при свете выяснится, что вы  вовсе  не  Марк
Васильевич?! Я даже точно думаю - так и будет.  Да,  да  (ищет  впотьмах
выключатель). Сейчас проверим, существует или ангажировано.
   Инженер в поисках выключателя забирается на вешалку и там запутывает-
ся среди одежды. В этот момент открывается дверь и  появляются  Елена  и
Доктор.
   Елена (бросается к Богданову). Что же ты, Коленька? (Вместе с  Докто-
ром стаскивают инженера с вешалки и укладывают на диван).
   Доктор (дает таблетку инженеру и возвращается к  Анатолию).  Отойдем.
(Закуривает.) Вы откуда здесь?
   Анатолий. Понимаете, я хотел предупредить Елену...
   Доктор. О чем?
   Анатолий. Ну... что Богданов... что он не совсем здоров.
   Доктор. И как же он не здоров?
   Анатолий. У него... Он сумасшедший.
   Доктор. Откуда же такой диагноз?
   Анатолий. Он состоит на учете в психдиспансере, у него какой-то синд-
ром.
   Доктор. Синдром - это правильно. Но почему вы решили, что  он  сумас-
шедший?
   Анатолий. Извините, я, может быть, слишком резко выразился.
   Доктор. Не то слово.
   Анатолий. Вы бы послушали, что он мне здесь говорил.
   Доктор (заинтересованно). Так-так-так. (Анатолий колеблется.) Это хо-
рошо, что вы не решаетесь сходу о таких личных вещах. Но вы не  стесняй-
тесь, мне можно. Я ведь ему добра желаю.
   Анатолий. Он сказал, что все, то есть  абсолютно  все  вокруг  -  это
сплошная...
   Доктор. Мистификация.
   Анатолий. Да. У него страшная мысль, что все вокруг  его  обманывают.
Понимаете, ему кажется, что окружающие что-то знают такое, чего  ему  не
рассказывают. Я даже представил себе, и мне стало страшно... И  еще,  он
рассказал историю, горькую. Я не знаю, могло ли такое быть?
   Доктор. Про дядю и мальчика?
   Анатолий. Выходит, вы тоже знаете!
   Доктор. Знаю, я же работаю в психиатрической больнице. Там я и позна-
комился с Колей.
   Анатолий. Когда?
   Доктор. Восемь лет назад.
   Анатолий (возмущенно). Вы все знали? Знали и не могли предотвратить!
   Доктор. Что предотвратить?
   Анатолий. Да ведь ему не надо было выступать совсем, ведь это же крах
для него, провал!
   Доктор. Провал. (Глубоко затягивается,  тушит  сигарету.)  Понимаете,
это был у него шанс. Ему так нужно было победить, для него самого  же  в
первую очередь. Это лучше всяких лекарств. Кто же знал, что  у  вас  там
такое зверье? Я и вас, Анатолий, специально тогда изучал. Смотрю - мужик
вроде нормальный, не заторможенный. Да и Коля все повторял: "У  них  там
профессионалы, обязательно разберутся". Разобрались. (Затушил сигарету.)
Ладно, я пойду к ним. А вы уходите. Елена очень не в себе и черт те чего
может вам наговорить. А это будет несправедливо - вы, Анатолий,  человек
хороший, только молодой. Прощайте.

Картина восьмая
   Институт. Отдел профессора Сыровягина. В комнате Анатолий и  Калябин.
Работают. Входит Мозговой.
   Мозговой (прямо подходит к Калябину). Здравствуйте,  дорогой  Виталий
Витальевич.
   Калябин (после разгромного обсуждения Богданова  у  него  приподнятое
настроение). А, Михаил Федорович! Здрасьте, здрасьте. Где это вы гуляете
в рабочее время?
   Мозговой (трагически). Я, Виталий Витальевич, не гуляю, я радио  слу-
шаю.
   Эти слова привлекают внимание Анатолия, и он с интересом  поворачива-
ется к коллегам.
   Калябин. Странная мысль.
   Мозговой. Чего же тут странного? Радио - важнейший источник правдивой
информации. Более того, я бы сказал, радио  -  это  в  некотором  смысле
инструмент исследования наподобие микроскопа или телескопа, и  даже  еще
мощнее. Спасибо Попову за прекрасное изобретение.  Сколько  открытий  мы
сделали с помощью его, а сколько предстоит сделать?! Голова кругом идет.
А вот, представьте себе, наверно товарищу Попову - ох, как мешали, палки
в колеса совали, рогатки там разные бюрократические расставляли.  (Начи-
нает коверкать слова.) "Не могет быть",-  возражали  оппоненты,  -  "как
это, понимаешь, передача слов на расстояние без всякой проволоки?  Не-е,
без проволоки - никак, беспроволочный телеграф - енто ж утопия,  к  тому
же и вредная для российской промышленности. Куды ж мы  проволоку  девать
будем?" - кричала царская профессура, купленная с потрохами руководящими
классами. Так бы, глядишь, все и прикрыли, да  тут,  к  несчастью,  этот
паршивенький итальяшка выискался,  да-с,  Макарони.  Заграница  подвела.
(Калябин насторожился.) Да (притворно), Виталий Витальевич, просто обид-
но, что так происходит. Работаешь, не покладая рук, живешь делом,  жизнь
тратишь на него, и вдруг - бац, на тебе. А все эти средства  информации.
Завалили нас, понимаешь, фактами, не успеваешь разгребать. Я вот  думаю,
как было бы полезно все заграничные журналы собрать да  и  сжечь.  И  не
только журналы, все уничтожить: коммуникации, связь, телексы эти, и  те-
левидение. Вот тогда бы жизнь эпикурейская пошла: возлегай себе на  мра-
море, сочиняй трактаты, законы, уложения.
   Калябин. Вы так говорите, будто что-то подразумеваете.
   Мозговой. К несчастью, к великому сожалению, должен признаться -  да,
подразумеваю, очень многое подразумеваю, а говорю так  непонятно,  чтобы
мозги ваши напрячь, оживить. А то с размягченными мозгами вы и не пойме-
те, какое слово зачем употребляется. Представьте - приду я и  скажу  вам
прямо в лоб: десятый спутник Сатурна открыли. Вы же  скажете:  "Чепуха",
"не могет быть", и факту никакого значения не придадите. Да и что  такое
- голый факт? Его как хочешь можно понять и вывернуть, да он  никому  не
нужен, этот голый факт, с ним ничего и не сделаешь...
   Калябин. Подождите, что за выдумки? Какой десятый спутник?
   Мозговой. Вот именно, что выдумки. Выдумки - если  бы  я  просто  вам
сказал, что французы спутник открыли. А я ведь не зря про беспроволочный
телеграф. Историю не только знать надо, ее надо и любить. А вы,  Виталий
Витальевич, не любите историю, чувствую, не любите.
   Калябин (вскакивает со стула). Шутки у вас дурацкие!
   Мозговой. Какие уж тут шутки. Да вы сами можете  убедиться.  (Смотрит
на часы.) Сейчас будут последние известия, сходите к профессору, у  него
транзи