лас,   -   продолжала   она
торжественно. - Смейся, если хочешь, я и сама  не  очень  верю,  будто  он
вмешивается в каждое дело; но на этот раз, видно, вмешался;  говорю  тебе,
Сайлас, не всегда он дает человеку случай загладить свою  вину  здесь,  на
земле. Я боялась, как бы ты не умер, а случай не представился; а  тебе  он
даровал жизнь, чтобы ты мог загладить вину перед Роджерсом.
   - Я рад, что мне дарована жизнь, - сказал упрямо Лэфем, - но мне нечего
было заглаживать перед Милтоном К.Роджерсом. И если  господь  даровал  мне
жизнь для этого...
   - Говори себе что хочешь, Сай! Говори себе, я не мешаю; главное, что ты
это сделал! Ты стер с себя единственное _пятнышко_, и я довольна.
   - Никакого пятнышка не было, - твердил Лэфем, -  а  сделал  я  это  для
тебя, Персис.
   - А я благодарю тебя ради твоей же души, Сайлас.
   - Душа у меня в порядке, - сказал Лэфем.
   - Теперь обещай мне еще только одно.
   - Ты вроде сказала, что довольна?
   - Да. Но обещай мне, что ничто - слышишь, ничто!  -  не  заставит  тебя
спросить с Роджерса эти деньги. Что бы ни случилось, даже  если  потеряешь
все. Обещаешь?
   - Я не собираюсь их требовать. Я так и решил,  когда  давал  их.  И  я,
конечно, рад, что старую занозу вынули.  Я  _не  считаю_,  что  был  тогда
неправ, и никогда не считал; но если уж это было, я готов считать, что  мы
будем квиты, если я этих денег не получу назад.
   - Ну, тогда все, - сказала жена.
   Они не стали праздновать примирение со старым врагом  -  ибо  таким  он
казался с тех пор, как перестал быть союзником, - какими-либо изъявлениями
нежности. Целоваться и обниматься по такому случаю было не  в  их  суровых
обычаях. Она рада была сказать ему, что он исполнил свой долг,  а  он  был
доволен, что она это сказала. Но прежде чем уснуть, она сказала  еще,  что
всегда боялась, как бы его тогдашний эгоизм в отношении Роджерса не  отнял
у него силу противиться какому-нибудь  новому  соблазну;  вот  почему  это
всегда ее мучило. Теперь она больше за него не боится.
   На этот раз он не возражал против укора, содержавшегося в ее прощении.
   - Ну, теперь все позади, и прошу тебя, выбрось это из головы.
   Как всякий человек, он  не  мог  не  воспользоваться  тем,  что  был  в
милости, и злоупотребил этим, пригласив  к  ужину  Кори.  Жена  по  такому
случаю, конечно, отпустила ему грех непослушания. А Пенелопа заявила,  что
от восхищения отвагой полковника и долготерпением матери она просто  не  в
состоянии занимать гостя, но что может - сделает.
   Айрин больше любила слушать, чем говорить; когда сестра  бывала  рядом,
она всегда, словами или безмолвно,  обращалась  к  ней  за  подтверждением
того, что сказала. Чаще она  просто  сидела,  сияя  красотой,  глядела  на
молодого человека и слушала шутки сестры. Она смеялась им  и  смотрела  на
Кори, чтобы убедиться, что шутка до него дошла. Когда они вышли на веранду
полюбоваться луной над морем, Пенелопа шла впереди, Айрин - сзади.
   На луну они смотрели недолго. Молодой человек сел на перила веранды,  а
Айрин - на одну из красных качалок, откуда  было  хорошо  видно  и  его  и
сестру, которая тоже сидела в ленивой позе и, как  говорится,  разливалась
соловьем. Ее низкий, воркующий голос доставлял наслаждение; лицо,  видимое
в  лунном  свете,  только  когда  она  поворачивала  его  или   поднимала,
притягивало его взор. Речь ее не была литературной, и эффект едва  ли  был
сознательным.  Она  вовсе  не  пересыпала  ее  прибаутками.   Она   просто
рассказывала  о  разных  пустяках,  очерчивала   внешность   и   характеры
заинтересовавших ее людей; никто не ускользал от ее внимания;  иногда  она
подражала им, но немного. Она лишь намекала, и  картина  возникала  словно
без ее участия. Она не смеялась; когда смеялся Кори, она  издавала  горлом
нежный звук, как бы довольная, что позабавила его, и продолжала.
   Полковник,  впервые  за  вечер  оставшись  наедине  с  женой,  поспешил
заговорить.
   - Вот, Перри, с Роджерсом я уладил, надеюсь, ты теперь будешь довольна:
он мне должен двадцать тысяч долларов, а залогу я взял у него на  четверть
этой суммы, если вздумаю продать его акции.
   - Как вышло, что он с тобой поехал? - спросила миссис Лэфем.
   - Кто? Роджерс?
   - Нет, мистер Кори.
   - Ах, Кори! - сказал Лэфем, притворяясь, будто не  понял,  что  речь  о
нем. - Он сам предложил.
   - Как бы не так! - усмехнулась жена, однако вполне дружелюбно.
   - Вот именно так,  -  возразил  полковник.  -  Мы  с  ним  начали  один
разговор, когда я уже собрался уходить; ну он и проводил меня на катер,  а
там спросил: ничего, если он поедет со мной и вернется  обратным  катером?
Этого я не мог допустить.
   - Твое счастье, что не мог.
   - А как я мог не пригласить его к чаю?
   - Ну, конечно, не мог.
   - Но ночевать он не останется, разве только, - Лэфем запнулся, -  разве
только ты этого захочешь.
   - Ну, конечно, если я захочу! Вижу, что он останется.
   - Ты же знаешь, какая давка на последнем катере, а на другие он уже  не
поспеет.
   Миссис Лэфем рассмеялась его нехитрой уловке.
   - Надеюсь, ты будешь вполне доволен, Сай, если окажется, что  он  и  не
думает об Айрин.
   - Фу, Персис! Вечно ты про это, - взмолился полковник. Потом  замолчал,
и его грубоватое лицо невольно омрачилось.
   - Вот! - вскричала жена, выводя его из задумчивости. - Я  знаю,  каково
тебе будет; и ты, надеюсь, вспомнишь, кого надо будет винить.
   - А я рискну, - сказал Лэфем  с  уверенностью  человека,  привычного  к
успеху.
   С веранды доносился ленивый голос  Пенелопы,  радостный  смех  Айрин  и
хохот Кори.
   -  Ты  только  послушай!  -  сказал  отец,  раздуваясь  от  невыразимой
гордости. - Эта девушка говорит за десятерых.  С  ней  и  цирка  не  надо.
Интересно, о чем она.
   - Рассказывает какую-нибудь историю, кого-нибудь представляет. Ей стоит
выйти из дома, и она приносит  больше  рассказов,  чем  большинство  людей
привезло бы из Японии. Увидит смешного человека  и  обязательно  что-то  у
него подметит, а нам уже смешно. Кажется, не побывало у нас никого, с  тех
пор как эта девочка научилась говорить, чтоб она не  переняла  чего-то;  и
ведь так изобразит человека, что видишь его как живого. Иной раз  хочу  ее
остановить; но когда она  в  ударе,  разве  остановишь?  Хорошо,  что  она
помогает Айрин занимать гостей. И мне она никогда не дает унывать.
   - Это так, - сказал полковник. - И культуры у нее не меньше, чем у всех
этих. Верно?
   - Читает она очень много, - согласилась мать. - Прямо запоем. Но нельзя
же во вред здоровью. Иной раз так и отняла бы у нее книгу. Не знаю, хорошо
ли девушке столько читать, особенно романы. Еще заберет себе в голову чего
не надо.
   - Ну, Пэн глупостей не сделает, - сказал Лэфем.
   - Да, она умница. Но Айрин  гораздо  практичнее.  Пэн  часто  витает  в
облаках - мечтательница. А Айрин - той пальца в рот не  клади.  Если  надо
что сделать, решить, так из них двоих всякий примет Айрин за старшую.  Вот
только по части разговоров, тут, конечно, Пэн вдвое умней.
   - А теперь скажи, - произнес  Лэфем,  молча  согласившись  с  последним
утверждением и откидываясь на  кресле,  полный  довольства.  -  Видела  ты
где-нибудь девушек лучше наших?
   Жена засмеялась над его гордостью:
   - Свои гуси обязательно лебеди.
   - Нет, ты скажи честно!
   - Девушки неплохие, только ты все-таки не глупи, Сай, если можешь.
   Молодежь вернулась в комнаты, и Кори сказал, что  ему  пора  на  катер.
Миссис Лэфем стала уговаривать его остаться, но он был  тверд  и  даже  не
позволил полковнику подвезти его к  пристани;  сказал,  что  пойдет  лучше
пешком. Он пошел быстро, и уже виден был в бухте  катер;  надо  было  лишь
пересечь песчаную полосу влево  от  отелей.  Иногда  Кори  останавливался,
чем-то приятно взволнованный, и шел потом еще быстрее.
   - Она прелестна! - сказал он, и ему показалось, будто он  произнес  это
вслух. Тут он увидел, что сошел с тропы и вязнет в песке. Он  вернулся  на
тропу и едва поспел на катер. Билетер подошел к нему с  билетами,  и  Кори
поднял к его фонарику сияющий взгляд; улыбка, видимо, долго не  сходила  с
его  лица.  Один  раз  окружавшие  его  пассажиры   внезапно   с   опаской
отодвинулись, и он понял, что громко рассмеялся.



11

   Кори удалось согнать улыбку с лица, только  грозно  нахмурясь;  это  он
понял, лишь когда пришел домой и отец спросил:
   - Что-нибудь сегодня не так в твоем департаменте изящных искусств?
   - Нет, сэр, нет, - сказал сын, давая отдых  сдвинутым  бровям  и  снова
сияя. -  Но  я  думаю,  вы  правы,  что  хорошо  бы  вам  познакомиться  с
полковником Лэфемом, не откладывая надолго.
   - Он на это намекнул? - спросил Бромфилд Кори, отложив книгу и  охватив
руками свое худое колено.
   - Нет, ничем не намекал, - поспешил сказать молодой человек. - Я просто
подумал, что не покажется ли с вашей стороны намеренным - так откладывать.
   - Я, Том, предоставил тебе это решить.
   - Да, понимаю и не хочу настаивать...
   - Ты ведь куда больше бостонец, чем я. Я ждал твоего сигнала  в  полной
уверенности, что ты знаешь, что подобает делать и когда.  Будь  я  всецело
предоставлен моим необузданным побуждениям, я сразу бы нанес визит  твоему
padrone [патрону (ит.)]. Мне кажется, _мой_ отец сумел  бы  показать  мне,
что именно это надлежит сделать, если находишься с полковником  Лэфемом  в
тех отношениях, в каких находимся мы.
   - Вы так считаете? - спросил молодой человек.
   - Да. Но я знаю, что в подобных делах я  не  авторитет.  Тут  я  всегда
подчиняюсь вашей матери и вам, детям.
   - Очень сожалею, сэр. Я не думал, что действую наперекор вашему мнению.
Я просто хотел избавить вас  от  формальности,  которая  еще  не  казалась
необходимой. Простите, - повторил он с искренним сожалением. - Я не  хотел
быть невнимательным к человеку, который так хорошо ко мне отнесся. Все они
- очень добрые люди.
   - Надеюсь, - сказал Бромфилд Кори с удовлетворением,  естественным  для
пожилого человека, когда он оказывается более прав, чем молодой, - что еще
не поздно явиться завтра вместе с тобой в твою контору.
   - О нет. Я не ожидал, что вы захотите так скоро, сэр.
   - Раз я  решил,  меня  уж  ничто  не  удержит,  -  сказал  отец  с  тем
удовольствием, с каким слабовольные люди иногда признают свою слабость.  -
А как их новый дом?
   - Кажется, они думают переехать туда до Нового года.
   - Будут ли они ценным приобретением для общества?  -  спросил  Бромфилд
Кори с невозмутимым видом.
   - Я не совсем вас понимаю, - сказал сын несколько смущенно.
   - А я вижу. Том, что понимаешь.
   - Все почувствуют, что это люди разумные и... правильно мыслящие.
   - Не в том дело. Если бы общество принимало всех разумных  и  правильно
мыслящих, оно стало бы столь многолюдным, что и самые деятельные его члены
не успевали бы друг к другу с визитами. Не успевала  бы  даже  твоя  мать,
столь по этой части добросовестная. Общество - это нечто совсем иное,  чем
разум и правильный образ мыслей. Они,  пожалуй,  лежат  в  его  основании,
однако его легкая, изящная, видимая нам надстройка требует других качеств.
Имеются ли у твоих друзей эти качества, которые можно ощущать, но едва  ли
можно определить?
   Сын засмеялся.
   - По правде говоря, сэр, не думаю, чтобы они представляли себе общество
так, как мы. Миссис Лэфем, по-моему, никогда не давала обеда.
   - И с такими-то деньгами! - вздохнул отец.
   - Они не пьют вина за столом. Я подозреваю, что когда они не  пьют  чай
или кофе, то пьют просто воду со льдом.
   - Какой ужас! - сказал Бромфилд Кори.
   - Это, мне кажется, дает о них какое-то представление.
   - О да! Есть и люди, которые дают обеды, но с  которыми  тем  не  менее
знаться нельзя. Но если кто никогда не давал обеда, как может общество его
принять?
   - Оно переваривает очень многих, - заметил молодой человек.
   - Да, но только если они поставляют для этого какой-то пикантный  соус.
Как я понял, у этих твоих друзей такого соуса не имеется.
   - Это еще неизвестно! - воскликнул сын.
   - Ну, может быть, этакий крепкий запах земли. Но я не то имею  в  виду.
Тогда они должны много  тратить.  Для  них  нет  иного  способа  завоевать
положение. Полковника нам надо избрать членом Десятичасового Клуба, и  ему
надо записаться в число тех, кто устраивает приемы. Каждому под силу  дать
ужин на множество персон. Да, тут есть для него проблеск надежды.
   Утром Бромфилд Кори спросил сына, можно ли застать Лэфема в конторе уже
в одиннадцать.
   - Думаю, что даже раньше. Я ни разу еще не приходил раньше его.  Должно
быть, и швейцар не намного его опережает.
   - Так я пойду вместе с тобой?
   - Если хотите, сэр, - сказал сын с некоторым колебанием.
   - А захочет ли _он_?
   - Уверен, что да, сэр.
   И отец понял, что сын очень доволен.
   Когда они появились в дверях  кабинета,  Лэфем  торопливо  просматривал
утренние газеты. Он поднял глаза  от  лежавшей  перед  ним  газеты,  затем
встал, неумело притворяясь, будто не знает Бромфилда Кори в лицо.
   - Доброе утро, полковник Лэфем, - сказал сын, и Лэфем  ждал,  пока  тот
добавит: - Позвольте представить вам моего отца.
   Тогда он ответил:
   - Доброе утро. - И с несколько суровым видом  сказал  Кори-старшему:  -
Здравствуйте, сэр. Прошу садиться, - и придвинул стул.
   Они  обменялись  рукопожатиями  и   сели,   и   Лэфем   сказал   своему
подчиненному:
   - Вы тоже садитесь.
   Но Кори-младший остался  стоять  и  смотрел,  как  они  наблюдают  один
другого; это и забавляло его и немного смущало. Лэфем  ждал,  чтобы  гость
заговорил первым, и тому пришлось это сделать.
   - Я рад с вами познакомиться, полковник, и мне  следовало  сделать  это
раньше. Будь на вашем месте мой отец, он  именно  этого  и  ожидал  бы  от
человека на моем месте. Впрочем, я не считаю, что наше знакомство началось
только сегодня. Надеюсь, миссис Лэфем здорова? И ваша дочь также?
   - Благодарю, - сказал Лэфем. - Они здоровы.
   - Они столько сделали для моей жены...
   - Пустяки! - воскликнул Лэфем. - Моей жене такие случаи только подавай.
А как поживает миссис Кори и барышни?
   - Они здоровы, насколько мне известно. Сейчас их нет в городе.
   - Так я и понял, - сказал Лэфем, кивая  Кори-младшему.  -  Мистер  Кори
говорил об этом моей жене. - Он откинулся на спинку кресла,  твердо  решив
показать, что ничуть не смущен этим обменом любезностями.
   - Да, - сказал Бромфилд Кори. - Том уже имел  удовольствие  -  которого
ожидаю и я - видеть всю вашу семью. Надеюсь, что он вам здесь  полезен?  -
Кори рассеянно оглядел кабинет Лэфема, затем  клерков  в  их  отгороженном
помещении, и наконец взгляд  его  остановился  на  необычайно  хорошенькой
девушке, печатавшей на машинке.
   - Что ж, сэр, - ответил Лэфем,  впервые  смягчаясь,  так  как  разговор
коснулся его дел. - Если мы не получим от него пользы, так только по нашей
вине. Кстати, Кори, - обратился он к молодому человеку и  взял  со  своего
бюро несколько писем. - Это по вашей части, испанские или французские.
   - Я их просмотрю, - сказал Кори, направляясь к своей конторке.
   Его отец поднялся со стула.
   - Не уходите, - сказал Лэфем, жестом приглашая его снова сесть. - Я его
нарочно на минуту отослал. У меня  правило:  не  говорить  таких  вещей  в
глаза. Но вы меня спросили, так почему не сказать, что у меня еще не  было
никого, кто так пришелся бы здесь, как ваш сын.  Может,  это  для  вас  не
важно...
   - Я очень счастлив это слышать, - сказал Бромфилд Кори. - Право,  очень
счастлив. Мне всегда казалось, что у сына есть способности, если бы только
он сумел их выявить. А вашим делом он занялся из любви к нему.
   - Он правильно взялся  за  него,  сэр!  Он  мне  об  этом  говорил.  Он
постарался в него вникнуть. А моя краска этого стоит.
   - О да! Он так хвалит ее, точно сам изобрел.
   - Неужели? - спросил Лэфем, все более довольный. -  Да,  иначе  нельзя.
Надо верить в дело, иначе не вложишь в него  души.  У  меня  был  когда-то
компаньон, сразу после войны, и вечно его тянуло к чему-то другому. Я  ему
говорил: "У вас в руках лучшее дело на свете. Чего вам еще?"  Пришлось  от
него избавиться. Я держался своей краски, а его все носило  по  стране,  а
капитал у него все таял; недавно пришлось мне одолжить  ему  денег,  чтобы
начал с начала. Нет, сэр, в дело надо верить. А я верю в  вашего  сына.  И
скажу вам: у него все идет отлично.
   - Очень любезно с вашей стороны.
   - Какая тут любезность! Я вот говорил недавно одному приятелю: многих я
брал прямо с улицы, уж, кажется, с детства привычных к тяжелой работе, так
и от тех было меньше толку, чем от вашего сына.
   Лэфем был чрезвычайно доволен собой. Ему, вероятно,  казалось,  что  он
сумел, как бы между прочим, расхвалить и непревзойденные достоинства своей
краски, и собственную  мудрость  и  щедрость;  и  вот  он  сидит  напротив
Бромфилда Кори и хвалит его сына, слушая в ответ благодарность, точно  тот
был отцом какого-нибудь рассыльного, которому он, Лэфем, дал  работу  чуть
ли не из милости.
   - Да, сэр, когда ваш сын  предложил  у  меня  работать,  я,  по  правде
сказать, сперва не очень поверил в его задумки. Но я  поверил  в  него,  я
сразу увидел, что человек он дельный. Я увидел, что таков он от природы. И
всякий бы увидел.
   - Боюсь, что он не прямо от меня это  унаследовал,  -  сказал  Бромфилд
Кори, - но это все же у нас в  крови,  и  с  отцовской,  и  с  материнской
стороны.
   - Тут уж ничего не попишешь, - посочувствовал Лэфем.  -  Кому  дано,  а
кому нет. Надо только получше использовать то, что _дано_.
   - О, совершенно верно.
   - А что человеку дано, он и сам не знает, пока не испытал себя. Я  вот,
когда начинал дело, не знал и наполовину, сколько у меня сил.  Теперь  сам
дивлюсь, оглянувшись назад, какие я вынес  передряги,  через  что  прошел.
Просто сил у меня  прибывало.  Это  все  равно  что  упражнять  мускулы  в
спортивном зале. Потренируйтесь месяц и станете  подымать  вдвое  и  втрое
больше, чем вначале. Так и с вашим сыном. Не беда, что он окончил колледж,
это с него скоро  сойдет;  и  что  воспитанный  -  не  беда,  об  этом  не
тревожьтесь. Я заметил, когда был в армии, что самые удалые парни как  раз
из тех, кому до войны доставалось не больше работы, чем барышням. У вашего
сына все пойдет хорошо.
   - Благодарю вас, - сказал Бромфилд  Кори  и  улыбнулся,  ограждаясь  от
благодеяний Лэфема то ли  смирением,  о  котором  иногда  заявлял,  то  ли
тройною броней гордости.
   - Хорошо пойдет. Он хороший делец и отличный малый. Вы _уже_ уходите? -
спросил Лэфем, когда Бромфилд Кори поднялся, на этот раз решительно. - Рад
был с вами познакомиться. Понятно, вам хотелось  посмотреть,  как  он  тут
устроился, и правильно. И я бы поступил так  же  на  вашем  месте.  А  вот
образцы нашего товара, - сказал Лэфем, указывая на банки, стоявшие у  него
в кабинете, в том числе и на сорт "Персис".
   - О, прелестно, прелестно! - сказал его гость. - Такой богатый  цвет  и
так красиво просвечивает сквозь стекло. А что, "Персис" - это название?
   Лэфем покраснел.
   - Персис - это имя. Может, читали интервью в  "Событиях"?  Его  у  меня
недавно брали.
   - Что такое "События"?
   - Ну как же, новая газета. Фамилия издателя Уизерби.
   - Нет, - сказал Бромфилд Кори, - не читал. Я читаю "Дейли". - Он имел в
виду "Дейли адвертайзер",  единственную  "Дейли",  какую  признают  старые
бостонцы.
   - Много там мне приписано, чего я и не говорил, - сказал Лэфем, - но не
важно, раз вы не читали. А вот отдел, где работает ваш сын, -  он  показал
этикетки на иностранных языках. Потом повел гостя  на  склад,  где  стояли
самые большие бочки.
   Наверху лестницы гость кивнул сыну и сказал: - До свиданья,  Том,  -  а
Лэфем непременно захотел проводить его до входных дверей. - Заходите  еще,
- сказал он радушно. - Всегда рад вас видеть. И в  делах  сейчас  как  раз
зати