она попыталась быть  его  совестью,  но,  возможно,  стала  бы,  напротив,
защищать его, если бы он себя обвинял; это было одно  из  тех  дел  земной
жизни, которые могут дождаться правосудия или хотя бы суда только  на  том
свете. Лэфем, по его словам, поступил с  компаньоном  честно  в  том,  что
касалось денег: он дал Роджерсу больше из общего капитала, чем тот  вложил
туда; он просто удалил из дела робкого  и  неумелого  участника  прибылей,
которых добился он, Лэфем. Но добился не вполне самостоятельно. Одно время
он  зависел  от  капитала  своего  компаньона.  То  был  момент   сурового
испытания. Блажен тот, кто способен в таком искусе избрать благую часть  и
забыть о себе. Лэфем не мог до  этого  подняться.  Он  поступил  так,  как
считал справедливым. Вина его, если она и была,  казалась  уже  прощенной,
если бы жена временами не поминала ему о  ней.  Тогда  мучительный  вопрос
вставал  снова,  и  опять  надо  было   оправдываться.   Вопрос   обладал,
по-видимому, неистребимой живучестью. Он спал, но все был жив.
   Поступок Лэфема не  пошатнул  веру  миссис  Лэфем  в  мужа.  Сперва  ее
удивило, потом опечалило, отчего он не видит, что поступил  единственно  в
собственных интересах. Но она  находила  ему  оправдания,  которые  иногда
обращала в упреки. Она смутно понимала,  что  его  краска  была  для  него
чем-то большим, чем коммерцией, - чувством,  почти  страстью.  Делиться  с
кем-нибудь заботами и прибылями было бы  для  него  большей  жертвой,  чем
делиться чем-либо менее ему  близким.  То  была  поэтическая  струна  этой
натуры, в остальном столь прозаической; она понимала это и большей  частью
оправдывала его.  Она  знала,  что  он  всю  жизнь  был  добр,  порядочен,
безупречен, и только когда ее нервы болезненно отзывались на  какое-нибудь
случайное напоминание о перенесенных  муках  совести,  она,  как  подобает
жене, заставляла и его делить с ней эти муки.
   У них никогда не бывало торжественных примирений. Они  просто  считали,
что ссоры как бы не было. Достаточно  было  миссис  Лэфем  несколько  дней
спустя сказать  за  завтраком:  -  Наверное,  девочкам  захочется  сегодня
съездить с тобой взглянуть на  новый  дом,  -  чтобы  супруг,  уставясь  в
кофейную чашку, проворчал: - Наверное, нам всем хорошо бы туда съездить.
   - Ну, что ж, - сказала она.
   Когда Лэфемы  приехали  на  стройку  в  своем  четырехместном  экипаже,
смотреть было еще, пожалуй, рановато. Однако  стены  были  уже  возведены,
перекрытия очертили внутренние контуры дома. Полы были настланы,  лестницы
поставлены,  пока  еще  с  временными  дощатыми  ступенями.  Шпалерить   и
штукатурить еще не начали; но чистый, свежий запах известкового раствора в
стенах,  смешиваясь  с  острым   ароматом   сосновой   стружки,   заглушал
венецианские запахи, доходившие с воды. В доме  было  приятно  и  тенисто,
впрочем, утренняя жара была смягчена восточным ветром, который дул  уже  с
полудня,  и  восхитительная  прохлада  послеполуденного  летнего   Бостона
овевала все тело и каждый его нерв.
   Десятник пошел показывать миссис Лэфем, где будут двери; но Лэфему  это
скоро наскучило, и, найдя сосновый брусок,  он  с  удовольствием  принялся
строгать его; он сидел в будущей зале, возле будущего эркера,  выходившего
на улицу. К нему пришли дочери, которые выяснили уже, где будут их спальни
- с окном на набережную, над  музыкальным  салоном,  -  и  столь  же  мало
интересовались подробностями, как и отец.
   - Прошу присесть у эркера, барышни, - позвал он, когда они заглянули  к
нему через проем стены. Он шутливо освободил им  место  на  козлах,  возле
себя.
   Они подошли, ступая  осторожно  и  словно  нехотя,  как  всегда  делают
барышни, желая показать, что вовсе не намерены  делать  то,  что  как  раз
хотят сделать. Уместившись на козлах,  они  презрительно  рассмеялись,  не
боясь обидеть отца; Айрин  вздернула,  по  своей  привычке,  подбородок  и
сказала сестре:
   - До чего нелепо!
   - А я вам скажу, - промолвил полковник,  любуясь,  какими  они  выросли
барышнями, - что ваша мать не стыдилась сидеть со мной на козлах, когда  я
позвал ее поглядеть, как в первый раз покрасил своей краской стену.
   - Да, мы слышали эту историю, - сказала Пенелопа, уверенная,  что  отцу
нравится, что бы она ни сказала; - Нас на ней воспитали.
   - Потому что история хорошая, - сказал отец.
   В  эту  минуту  на  улице  показался  молодой  человек,  который   шел,
разглядывая стройку. Подойдя к эркеру, где  сидел  Лэфем  с  дочерьми,  он
сперва опустил глаза, потом лицо его просияло, он снял шляпу и  поклонился
Айрин. Она машинально встала с козел, и лицо ее  так  же  осветилось.  Это
была очень хорошенькая девушка, какими мы их любим, стройная и  гибкая,  с
очень правильными чертами. Но главная ее прелесть - а она была прелестна -
заключалась в красках. Ее можно описать словами, какими  описывают  фрукты
или цветы. Волосы у нее были рыжие, как у ее отца в  молодости,  а  краски
щек и висков напоминали майские цветы, цвет яблони и персика. Вместо серых
глаз, какие часто гасят яркость таких  щек,  у  Айрин  глаза  были  синие,
синевы глубокой и вместе нежной, и, казалось, изливали вокруг ясный  свет.
Ее сестра и мать знали, что эти глаза всегда выражали гораздо больше,  чем
Айрин думала или чувствовала; это не значит,  что  она  не  была  девушкой
разумной и очень честной.
   Молодой человек был явно  в  замешательстве;  Айрин  выступила  немного
вперед, и они обменялись улыбками и приветствиями,  сводившимися  к  тому,
что он полагал, что ее нет в городе, а она тоже  не  знала,  что  он  туда
вернулся. Наступила пауза, и она, краснея и  сомневаясь,  следует  ли  это
делать, сказала:
   - Мой отец - мистер Кори - моя сестра.
   Молодой человек снова снял шляпу, обнажив красивую  голову  и  здоровый
загар, кончавшийся там, где начинались коротко остриженные волосы. На  нем
был отличный летний костюм в клетку, синий с белым шейный платок  и  белая
шляпа, которая очень шла к нему, когда он снова ее надел. Вся  его  одежда
выглядела особенно свежей и новой; дело в  том,  что  он  только  накануне
сменил свое техасское облачение.
   - Как поживаете, сэр? - сказал полковник, подходя к окну  и  протягивая
руку, которую молодой человек взял, подойдя ближе. - Не угодно  ли  войти?
Мы здесь у себя. Это строится мой дом.
   - Вот как? - сказал молодой человек; он быстро поднялся по  лестнице  и
прошел через проемы стен.
   - Прошу садиться на козлы, - сказал  полковник,  а  девушки  обменялись
взглядами, где смешивались смех и ужас.
   - Благодарю вас, - просто сказал молодой человек и сел.
   - Миссис Лэфем наверху со столяром, но сейчас спустится.
   - Надеюсь, она здорова, - сказал Кори. - Я думал, она за городом.
   - Да, мы на той неделе едем в Нантакет. Это дом нас задержал в городе.
   - Строить дом должно быть интересно, - сказал Кори старшей сестре.
   - Да, - согласилась она, отказываясь  в  пользу  Айрин  от  дальнейшего
разговора.
   Кори обратился к той.
   - Вы все, наверное, участвуете в создании дома?
   - О нет, все делают архитектор и мама.
   - Но остальным разрешается соглашаться, если они хорошо себя  ведут,  -
сказала Пенелопа.
   Кори посмотрел на нее: она была смуглая и ростом ниже сестры.
   - Да, очень интересно, - сказала Айрин.
   - Пройдем и осмотрим дом, - сказал  полковник,  вставая,  -  если  есть
охота.
   - С большим удовольствием, - сказал молодой человек.
   Он помогал барышням перешагивать через щели и  идти  по  узким  доскам,
которые они прежде преодолевали  самостоятельно.  Старшая  старалась,  как
могла, чтобы помощь чаще оказывалась младшей. Она шла между ними и  отцом,
который шагал впереди, объясняя каждую комнату  и  все  больше  приписывая
себе заслуги во всем строительстве.
   - Вот здесь, - сказал он, - у нас будет эркер, чтобы было  больше  вида
на воду. А это комнаты девочек, - добавил он,  с  гордостью  оглядывая  их
обеих.
   Это прозвучало слишком интимно. Айрин густо покраснела и отвернулась.
   Но молодой человек,  по-видимому,  относился  ко  всему  этому  так  же
просто, как их отец.
   - Какой чудесный вид! - сказал он.
   Бэк-Бэй простер перед ними свою стеклянную гладь,  где  виднелось  лишь
несколько лодочек и большая шхуна со  свернутыми  снежно-белыми  парусами,
которую буксир быстро тащил к Кеймбриджу. Дома этого города,  утопавшие  в
зелени, спорили в живописности с дальним Чарлстоном.
   - Да, - сказал  Лэфем.  -  Лучшие  комнаты,  я  считаю,  надо  отводить
хозяевам. Если будут гости, с них довольно и второго  класса.  Впрочем,  в
этом доме не будет ничего второсортного. Во всем доме, сверху  донизу,  ни
одной неудобной комнаты.
   - Хоть бы папа так не хвастал, - шепнула Айрин сестре, стоявшей  вместе
с нею немного в стороне.
   - Да, сэр, - продолжал полковник напыжась. - Я решил все сделать высшим
сортом. У меня лучший в Бостоне архитектор, и я строю как мне нравится.  И
если деньги что-то значат, думаю, что останусь доволен.
   - Дом будет очень красив, - сказал Кори. - И очень оригинален.
   - Да, сэр. Этот малый не поговорил со мной и пяти минут, а я уже видел,
что он свое дело знает.
   - Хоть бы мама шла поскорей! - опять зашептала Айрин. - Если  папа  еще
что-нибудь скажет, я провалюсь сквозь пол.
   - Сейчас строят очень много красивых домов, - сказал молодой человек. -
Совсем не то, что прежние.
   - А все потому,  -  сказал  снисходительно  полковник,  выпячивая  свою
широкую грудь, - что мы теперь больше тратим на дома. Я наметил сперва дом
на  сорок  тысяч  долларов.  А  этот  малый  уже  вытянул  из  меня  более
шестидесяти тысяч, а  все  обойдется,  пожалуй,  почти  во  сто.  Задешево
хорошего дома не получишь. Все равно  как  заказывать  картину  художнику.
Заплатите достаточно, и он вам сможет сделать  первоклассную  вещь;  а  не
заплатите - не сможет.  Вот  и  все.  Говорят,  что  А.-Т.Стюарт  заплатил
какому-то французу шестьдесят тысяч долларов за маленькую картинку семь на
девять дюймов. Да, сэр, заплатите архитектору  побольше  -  и  обязательно
будет у вас красивый дом.
   - Я слышал, что  они  умеют  вытянуть  деньги  на  осуществление  своих
замыслов, - сказал, улыбаясь, молодой человек.
   - Еще как! - воскликнул полковник. - Предложат вам такие улучшения, что
отказаться невозможно. И красивее, и практичнее, и все такое; отказаться -
значит много потерять. И всегда ведь предлагают, когда жена тут; вот вы  и
попались.
   Полковник сам засмеялся своей шутке, подавая пример, и молодой  человек
поддержал его, хотя и менее шумно. Девушки обернулись, и он сказал им:
   - Клянусь, я не видел еще, чтобы из окон открывалась  лучшая  панорама.
Удивительно, как хорошо видны отсюда Мемориал и шпили Кеймбриджа. И закаты
должны быть великолепные.
   Лэфем не дал им ответить.
   - Да, сэр, ничего красивей я, пожалуй, не видал. Мне  всегда  нравилась
набережная Бикона. Когда я еще не имел здесь участка и не думал, что  буду
иметь, мы с женой приезжали сюда в коляске и  любовались  видом  на  реку.
Когда мне хвалят Холм, я понять могу.  Там  уютно,  по-старинному,  как-то
привычно. Но когда хвалят Авеню  Содружества,  это  мне  непонятно.  Ее  и
сравнить невозможно с набережной Бикона. На ней так же ветрено  и  так  же
пыльно, а вида всего только на другую сторону улицы.  Нет,  сэр,  если  уж
селиться на Бэк-Бэй, так подайте мне набережную Бикона.
   - Думаю, что вы совершенно правы, -  сказал  молодой  человек.  -  Виды
здесь исключительно красивы.
   Айрин взглянула на сестру, как бы говоря: "Что папа еще скажет?"  -  но
сверху послышался голос ее матери, приближавшейся к отверстию в потолке  -
месту будущей лестницы; показалась и она сама, то есть  сперва  только  ее
нога. За ней следовал столяр с линейкой, торчавшей из кармана комбинезона,
и она, уже спустившись, продолжала говорить ему о каких-то мерках, которые
они сняли; Айрин, чтобы она заметила гостя, пришлось сказать:
   - Мама, вот мистер Кори.
   Он приблизился со всей поспешностью и изяществом, какие позволял шаткий
помост, и миссис Лэфем крепко пожала  ему  руку  своей  большой  и  теплой
рукой.
   - Вот и вы, мистер Кори! Когда же вы вернулись?
   - Вчера. Мне как-то еще не верится. И я не предполагал  застать  вас  в
новом доме.
   - Да,  вы  наш  первый  гость.  Надеюсь,  мне  не  надо  извиняться  за
беспорядок. А хорошо ли полковник занимал гостя?
   - О да. Я увидел в  этом  доме  столько,  сколько  мне  вряд  ли  когда
доведется увидеть.
   - Надеюсь, что это не так, - сказал Лэфем. - Нас еще не раз можно будет
застать на старом месте, прежде чем переедем.
   Он, видимо, посчитал это за непринужденное приглашение  и  взглянул  на
своих дам, ожидая их одобрения.
   - Да, конечно! - сказала его жена. - Всегда  рады  вас  видеть,  мистер
Кори.
   - Благодарю вас, я приду с удовольствием.
   Он шел с полковником впереди,  помогая  дамам  при  трудностях  спуска.
Айрин шла особенно неуверенно; она держалась  за  руку  молодого  человека
чуть дольше, чем требовалось, а может быть, это он удерживал ее. Он  нашел
случай сказать:
   - Как приятно снова повидать вас, - и добавил: - Всех вас.
   - Спасибо, - сказала девушка. - А вам, должно быть, обрадовались дома.
   Кори засмеялся.
   - Вероятно, обрадовались бы, если б сами были дома. Но дело в том,  что
мы сейчас одни с отцом, и я тоже собираюсь уехать в Бар-Харбор.
   - Ах вот как? Они там?
   - Да, моя мать только там находит желанное сочетание морского и горного
воздуха.
   - Мы ездим в Нантакет - это удобно папе. А  в  это  лето  скорее  всего
никуда не поедем, до того мама занята  постройкой.  Мы  только  о  доме  и
говорим; Пэн сказала, что мы им закусываем и  с  ним  ложимся  спать.  Она
говорит, что хорошо бы для разнообразия пожить в палатках.
   - У нее,  видимо,  много  чувства  юмора,  -  решился  сказать  молодой
человек, хотя имел для этого не так уж много данных.
   Остальные отошли в  глубь  дома  посмотреть  на  какое-то  предложенное
изменение. Айрин и Кори остались в дверях. Свет счастья играл на ее  лице,
одухотворяя его прелестные черты. Она старалась  сдержать  улыбку,  отчего
углубились ямочки на щеках; она немного дрожала, и серьги  качались  в  ее
хорошеньких ушках.
   Все  возвратились  и  вместе  сошли  по  передней  лестнице.  Полковник
собрался было повторить приглашение, но поймал взгляд жены и  воздержался,
хоть и не вполне понял ее предостережение; он подобрал грузило, а  молодой
человек подсадил дам в  фаэтон.  Он  приподнял  шляпу,  дамы  поклонились,
Лэфемы тронулись в путь, и голубые ленты вились за шляпой Айрин словно  ее
мысли, рвавшиеся назад.
   - Так  вот  он,  молодой  Кори,  -  сказал  полковник,  пуская  крупную
величавую лошадь, которая увозила их  домой.  -  Недурен  собой,  и  глаза
этакие честные. Не пойму только, как это малый с таким образованием  может
жить дома на отцов счет. Будь у меня его  здоровье  и  образование,  я  бы
захотел себя показать.
   На заднем сиденье девушки держались за руки и нервно  сжимали  их  друг
другу при каждом высказывании отца.
   - Я думаю, - сказала миссис Лэфем, - он как раз и ездил в Техас,  чтобы
что-то себе подыскать.
   - Видать, не подыскал.
   - Ну, если у отца хватает на него денег и  он  не  жалуется  на  обузу,
нам-то что до этого?
   - Конечно, дело не мое, но мне это не нравится из  принципа.  Я  люблю,
чтобы мужчина поступал как мужчина. Нечего его нежить  как  барышню.  Этот
малый наверняка состоит в двух-трех клубах и весь день там  торчит,  глядя
из окна, - видал я таких, - нет чтобы честно добывать свой хлеб.
   - Будь я молодым человеком, - вмешалась Пенелопа, -  я  бы  состояла  в
двадцати клубах, если столько найдется, и торчала бы во всех,  и  из  окна
смотрела бы до упаду.
   - Ах, вот как? - спросил отец, восхищенный этим вызовом и оборачивая  к
ней свою крупную голову. На мои деньги это тебе не  удалось  бы,  будь  ты
моим сыном.
   - Посмотрим, - отпарировала девушка.
   Это всех рассмешило. Но вечером, заводя часы, прежде  чем  положить  их
под подушку, полковник всерьез вернулся к этой теме.
   - Я бы сделал из него человека,  если  бы  он  вошел  ко  мне  в  дело.
Закваска в нем есть. Но я для того так говорил,  чтобы  Айрин  не  думала,
будто я потерплю этакого бездельника, любого, пусть  образованного,  пусть
воспитанного. Судя по тому, что  сказала  Пэн,  Айрин  поняла,  к  чему  я
клонил.
   Девушка  явно  была  меньше  озабочена   отцовскими   принципами,   чем
впечатлением, какое он произвел на молодого  человека.  Она  обсудила  это
подробно с сестрой, прежде чем они легли спать, и спрашивала  в  отчаянии,
пока Пенелопа расчесывала перед зеркалом волосы:
   - А он не подумает, что папа всегда так хвастает?
   - И будет прав, если подумает, - ответила ее сестра. - Отец ведь  вечно
так. Просто ты прежде меньше это замечала. И  если  он  не  сможет  понять
этого хвастовства, то будет уж чересчур хорош. Мне,  например,  нравилось,
как распространялся полковник.
   - Знаю, - сказала огорченная Айрин. Потом  вздохнула.  -  А  правда  он
выглядел чудо как хорошо?
   - Кто? Полковник? - Пенелопа переняла у матери  привычку  так  называть
отца, и это звание было в ходу для всех ее шуток.
   - Ты отлично знаешь, что я говорю не о нем, - надулась Айрин.
   - Ах, о мистере Кори? Так и надо было сказать - о мистере Кори. Если бы
я хотела сказать: мистер Кори, так бы  и  сказала;  мистер  Кори.  А  что,
нельзя? Разве это какое-нибудь ругательство? Вот и буду: Кори, Кори, Ко...
   Сестра зажала ей рот рукою.
   - Замолчишь ли ты, несчастная? - сказала она жалобно. - Тебя слышно  во
всем доме.
   - И даже на всей площади. Что ж, по-моему, он выглядел довольно  хорошо
для некрасивого юноши, который давно не навивал волосы на папильотки.
   - Да, он острижен очень коротко, - признала Айрин, и  обе  рассмеялись,
вспомнив, как выглядела стриженная голова мистера Кори. - А его  нос  тебе
нравится? - робко спросила Айрин.
   - Вот  теперь  обсуждается  нечто  серьезное,  -  сказала  Пенелопа.  -
Пожалуй, будь у меня столько носа, я хотела бы, чтоб  уж  он  был  целиком
римский.
   - Ну как же нос может быть наполовину такой,  а  наполовину  другой?  -
заспорила Айрин.
   - Очень даже может. Посмотри на мой! - Она повернулась к  зеркалу  так,
чтобы видеть свой нос в три четверти, сложила руки,  не  выпуская  из  них
щетки, и беспристрастно его рассматривала: - Мой нос начал как  греческий,
а не дойдя до переносицы, передумал и дальше уже курносый.
   - У тебя очень хорошенький нос, Пэн, -  сказала  Айрин,  тоже  созерцая
отражение.
   - Не надейся, что за комплимент выудишь похвалу  его  носу,  миссис,  -
добавила она, - К.
   Айрин также держала в руке щетку и, кинувшись на сестру,  стала  слегка
шлепать ее обратной стороной.
   - Бессовестная! - кричала она, краснея.
   - Ну ладно, миссис Д., - сказала Пенелопа. - Против  Д.  ты  ничего  не
имеешь? Хотя мне кажется, что К. - тоже хорошо для инициалов.
   - О! - вскричала младшая, выражая этим все, что выразить невозможно.
   - Глаза у него и вправду очень хороши, - признала Пенелопа.
   - О да! А ты  заметила,  как  сидит  на  нем  сюртук?  И  прилегает,  и
свободно, - и у отворотов свободно.
   -  Да,  это,  несомненно,  разумный  молодой  человек.  Умеет   выбрать
портного.
   Айрин присела на край стула.
   - Как хорошо, что ты сказала про клубы.
   - О, я просто хотела поспорить, - сказала Пенелопа. - Не могла слышать,
как отец пыжится, и не вмешаться.
   - Ах, как он пыжился! И как хорошо, что мама, наконец, спустилась, хоть
и показалась начиная с чулок.
   Девушки безудержно расхохотались, пряча лица на груди друг у друга.
   - Я думала - умру, - сказала Айрин.
   - Это все равно что заказать картину, - Пенелопа повторяла слова  отца,
но как бы мечтательно и рассеянно. - Заплатите художнику достаточно, и  он
с