кончишь, позвони Алисе. А мне некогда. -  Она  резко
встала и вышла. Лэфем тупо поглядел ей вслед и  продолжал  завтракать.  Он
допивал кофе, когда она снова влетела в комнату и бросила на стол рядом  с
его тарелкой еще несколько листков. - Вот  еще  твои  бумаги,  будь  добр,
запри их в свое бюро, а не разбрасывай у меня по комнате. - Только  теперь
он понял, что она сердится, и, кажется, сердится на  него.  Его  взбесило,
что в такое трудное время она вот этак накидывается на него.  Он  ушел  из
дому, не сказав ей ни слова.
   В тот день, уже перед самым закрытием конторы,  в  дверь  его  кабинета
постучал Кори и попросил разрешения поговорить с ним.
   - Конечно, -  сказал  Лэфем,  поворачиваясь  на  вращающемся  кресле  и
подтолкнув к Кори стул. - Садитесь. Я  сам  хотел  поговорить  с  вами.  Я
обязан сказать, что вы попусту теряете время. Я уже как-то говорил, что вы
легко найдете место получше, и сейчас еще могу вам в этом помочь. Никакого
сбыта краски за границей - против наших ожиданий - не будет, и  лучше  вам
это дело бросить.
   - Я не хочу его бросать, - сказал молодой человек, сжав  губы.  -  Я  в
него по-прежнему верю. А сейчас я хочу предложить то, о  чем  уже  однажды
намекал вам. Я хочу вложить в него кое-какие деньги.
   - Деньги! - Лэфем нагнулся к нему и нахмурился,  сжимая  ручки  кресла,
словно не совсем понимая.
   - У меня есть около тридцати тысяч долларов, и  я  могу  вложить  их  в
дело. Если вы не хотите считать меня компаньоном - помнится, вы  возражали
против  компаньона,  -  пусть  это  будет  просто  инвестиция.   Как   мне
представляется, перед нами  открываются  сейчас  некоторые  возможности  в
Мексике, и мне не хотелось бы выступать там только в роли коммивояжера.
   Они сидели, глядя в глаза друг другу, потом Лэфем откинулся в кресле  и
медленно провел рукой по лицу. Когда он отнял руку, черты его еще  хранили
следы сильного волнения.
   - Вашей семье это известно?
   - Известно дяде Джеймсу.
   - Он считает это для вас выгодным?
   - Он считает, что мне пора полагаться на собственные суждения.
   - Я мог бы повидаться с вашим дядей в его конторе?
   - По-моему, он сейчас там.
   - Так вот, я хотел бы на днях с ним поговорить. - Он  немного  подумал,
потом встал и вместе с Кори пошел к двери. - Полагаю, я не  изменю  своего
решения насчет вашего участия в деле, - сказал он холодно.  -  Уж  если  я
раньше имел на то причины, то теперь и подавно.
   - Хорошо, сэр, - сказал молодой человек и стал запирать свою  конторку.
Общая комната была пуста; Кори принялся складывать свои бумаги, как  вдруг
в комнату ворвались две  женщины;  оттолкнув  швейцара  на  лестнице,  они
направились прямиком к кабинету Лэфема. Одна из них была  машинистка  мисс
Дьюи, на вторую она обещала  стать  похожей  лицом  и  фигурой  лет  через
двадцать, если тяжелую работу будет перемежать с беспробудным пьянством.
   - Это его комната, Зерилла?  -  спросила  женщина,  указывая  на  дверь
кабинета рукой, которую она еще не успела высвободить из-под грязной шали.
Не дожидаясь ответа, она направилась к двери, но тут дверь распахнулась, и
в ней, заполняя ее всю, появился Лэфем.
   - Послушайте, полковник Лэфем! - визгливым голосом закричала женщина. -
Я хочу знать, почему это вы так обходитесь со мной и с Зериллой?
   - Что вам надо? - спросил Лэфем.
   - Что мне надо? А то вы не знаете! Денег мне надо, за квартиру платить.
В доме есть нечего, значит, и на это нужны деньги.
   Лэфем нахмурился так грозно, что женщина отступила.
   - Так не просят. Убирайтесь!
   - И не подумаю, - захныкала женщина.
   - Кори! - сказал Лэфем  властным  тоном  хозяина  -  он  проявил  такое
безразличие к присутствию Кори, что  молодой  человек  решил,  что  о  нем
забыли. - Деннис еще здесь?
   - Да, сэр, - ответил с лестничной площадки  сам  Деннис  и  появился  в
комнате.
   Лэфем снова обратился к женщине:
   - Ну как, послать за извозчиком или послать за полицией?
   Женщина заплакала, утираясь шалью.
   - Не знаю, что нам и делать.
   - Прежде всего - убраться отсюда, - сказал Лэфем. - Кликните извозчика,
Деннис. А если еще раз сюда придете, велю вас арестовать. Помните об этом!
А вы, Зерилла, понадобитесь мне завтра с утра.
   - Да, сэр, - смиренно сказала девушка и вместе с матерью ушла вслед  за
швейцаром.
   Лэфем молча закрыл свою дверь.
   На следующий день за завтраком Уокер, видя молчаливость  Кори,  говорил
за двоих. Он говорил о  Лэфеме,  который,  с  тех  пор  как  начались  его
очевидные   трудности,   приобрел   для   своего   бухгалтера   загадочную
притягательность, и наконец спросил:
   - Видели вчерашний цирк?
   - Какой цирк? - спросил в свою очередь Кори.
   - Да этих двух женщин и нашего старика. Деннис мне все рассказал.  А  я
ему сказал, что, если он дорожит своим местом, пусть лучше держит язык  за
зубами.
   - Отличный совет, - сказал Кори.
   - Ну ладно, не хотите говорить - не надо. На вашем  месте  и  я  бы  не
стал, - ответил Уокер, уже привыкший к тому, что Кори и не думает задирать
перед ним нос. - Но  вот  что  я  вам  скажу:  старик  не  может  на  всех
полагаться. Если и дальше так пойдет, молва поползет обязательно. К вам  в
контору заявляется женщина и угрожает вам при швейцаре - и  вы  надеетесь,
что швейцар при этом не задумается? А это уж последнее дело,  потому  что,
когда швейцар начинает думать, он начинает думать не то что надо.
   - Не понимаю, отчего бы даже и  швейцару  не  подумать  обо  всем  этом
правильно, - ответил Кори. - Я не знаю, кто  была  эта  женщина,  но  она,
видимо, мать мисс Дьюи; неудивительно, что  полковник  Лэфем  рассердился,
когда к нему так  нагло  ворвались.  Вероятно,  она  жалкая,  опустившаяся
женщина; он делал ей добро, а она стала этим злоупотреблять.
   - Так, вы считаете, это?  А  почему  тогда  фамилии  мисс  Дьюи  нет  в
платежной ведомости?
   - Это опять-таки  доказывает,  что  речь  идет  о  благотворительности.
Только так и можно это понять.
   - Ну ладно! - Уокер закурил сигару и прищурился. -  Значит,  не  только
швейцару, но и бухгалтеру не следует думать не то что  надо.  Но,  сдается
мне, мы-то с вами думаем об этом одинаково.
   - Да, только в том случае, если вы думаете то же, что  и  я,  -  твердо
сказал Кори. - И я уверен, вы думали бы именно так,  если  б  видели  этот
"цирк" своими глазами. Когда человека шантажируют, он ведет себя иначе.
   - Смотря по тому, что это за человек, - сказал  Уокер,  вынимая  сигару
изо рта. - Я никогда не говорил, что наш старик чего-нибудь боится. Не тот
характер.
   - _Характер_, - продолжал Кори, не желая долее обсуждать эту тему иначе
как в общих словах, - должен чего-то стоить. Если  он  становится  добычей
случайности и видимости, то не стоит ничего.
   -  Случайности  происходят  даже  в  самых  благородных  семействах,  -
упорствовал Уокер с вульгарной, веселой тупостью, возмутившей Кори. Ничто,
пожалуй,  не  отделяло  так  его  прозаическую  натуру  от  пошлости,  как
инстинктивное великодушие, о котором, однако, не решусь сказать,  что  оно
было всегда безошибочным.
   Вечером этого дня, когда контора опустела,  пришла  очередь  мисс  Дьюи
говорить с Лэфемом. На ее стук он открыл дверь и встревоженно посмотрел на
нее.
   - Что тебе, Зерилла? - спросил он с грубоватой ласковостью.
   - Я не знаю,  что  делать  с  Хэном.  Опять  вернулся.  Они  с  матерью
помирились и вчера напились, когда я пришла домой, и  так  безобразничали,
что прибежали соседи.
   Лэфем провел рукой по красному, воспаленному лицу.
   - Не знаю, как быть. Вы доставляете мне вдвое больше  хлопот,  чем  моя
собственная семья. А не будь тебя, Зерилла, я бы  знал,  что  делать,  как
быть, - продолжал он, смягчаясь, - мамашу бы твою я засадил куда  надо,  а
парня на три года отправил бы в дальнее плавание...
   - Мне кажется, - сказала со слезами мисс Дьюи, - что он назло  мне  так
часто возвращается. Уезжает он  самое  большее  на  год,  и  ведь  его  не
обвинишь в привычном пьянстве, когда это всего лишь кутежи.  Прямо  голова
идет кругом.
   - Ладно, только здесь не надо плакать, - сказал Лэфем, успокаивая ее.
   - Я знаю, - сказала мисс Дьюи. - Мне бы только избавиться от Хэна, а  с
матерью я как-нибудь справлюсь. Если бы мне развестись, мистер  Веммел  на
мне женится. Он сколько раз обещал.
   - Не могу сказать, что мне это так уж по душе, - сказал Лэфем, хмурясь.
- Нечего опять спешить с замужеством. И кавалер тебе сейчас ни к чему.
   - Не бойтесь, это как раз к лучшему. Если бы мне  за  него  выйти,  для
всех было бы хорошо.
   - Ладно, - сказал нетерпеливо Лэфем. - Сейчас мне  не  до  этого.  Они,
конечно, опять все из дому вынесли?
   - Да, - сказала Зерилла, - ни цента не оставили.
   - Дорого вы мне обходитесь, - сказал Лэфем. - Вот возьми,  -  он  вынул
бумажник и дал ей купюру. - Вечером зайду, погляжу, что можно сделать.
   Он снова заперся в кабинете, а Зерилла осушила слезы, сунула  купюру  в
вырез платья и ушла.
   Лэфем задержал швейцара еще на час.  Было  шесть  часов,  время,  когда
Лэфем обычно уже сидел дома за чаем; но в последние месяцы распорядок  дня
был нарушен, и он не поехал домой. Быть может, он хотел, чтоб одна  забота
прогнала другую, и решил выполнить обещание, которое дал мисс Дьюи; и  вот
вместо того, чтобы сидеть дома за столом, он взбирался по лестнице старого
дома, разделенного на отдельные квартиры. Это был район вокзалов,  дешевых
гостиниц, общественных уборных, маленьких  закусочных  и  ресторанчиков  с
барами, какими изобилуют привокзальные кварталы; впереди Лэфема  к  дверям
мисс Дьюи поднимался официант  одного  из  таких  ресторанчиков,  неся  на
подносе  ужин,  накрытый  салфеткой.  Зерилла  впустила  их;  услышав   ее
приветствие, сидевший у печки парень в  потертом  костюме,  какие  матросы
носят на берегу, кое-как надетом поверх матросской тельняшки, поднялся  со
своего  места,  выражая  тем  почтение  к  посетителю  и  стараясь  тверже
держаться на ногах. Женщина, сидевшая по другую сторону печки, не встала и
принялась пронзительным голосом оправдываться.
   - Вы, может, подумаете, будто мы  тут  как  сыр  в  масле  катаемся.  А
девочка прямо с работы, стряпать уж, видно, сил не  было,  а  мне  прошлой
ночью так худо было, вся разбитая, вот и думаю, чем брать у мясника  кости
и платить за сало, которое он срезает, так что не дешевле станет, вот и  я
грю, лучше уж из ристрана, и печь топить не надо.
   - Что там у тебя под передником? Бутылка?  -  спросил  Лэфем;  не  сняв
шляпы и держа руки в карманах, он не замечал  ни  попыток  приветствия  со
стороны матроса, ни стула, придвинутого Зериллой.
   - Ну да, бутылка, - сказала женщина с завидной откровенностью. - Виски.
Надо же чем-то натираться от ревматизма.
   - Угу, - проворчал Лэфем. -  Ты,  как  видно,  и  _его_  от  ревматизма
натерла.
   Он повернул голову к матросу, медленно и ритмично качавшемуся на ногах.
   - В этом доме он еще и капли сегодня не выпил! - крикнула женщина.
   - Почему ты здесь околачиваешься? - сказал свирепо Лэфем, обернувшись к
матросу. - Почему на берегу? Где твой корабль?  Думаешь,  я  позволю  тебе
заявляться сюда и объедать  жену,  а  потом  выложу  деньги,  и  ты  опять
примешься за свое?
   - И я ему то же самое сказала, когда он сегодня  сюда  сунулся,  верно,
Зерилла? - сказала женщина, охотно  присоединяясь  к  осуждению  недавнего
собутыльника. - Нечего тебе тут делать, грю. Нечего, грю, тянуть с меня  и
с Зериллы. Отправляйся, грю, на корабль. Так ему и сказала.
   Матрос, улыбаясь Лэфему приветливой пьяной улыбкой, пробормотал  что-то
о том, что команда получила расчет.
   - Так уж оно всегда с каботажными, - вмешалась женщина. - Тебе бы, грю,
в дальнее уйти. Вот  и  мистер  Веммел.  Хоть  сейчас  готов  жениться  на
Зерилле, и были бы мы с ней пристроены. Много ли мне  жить  остается,  так
дотянуть бы спокойно, а не подачки получать. А тут Хэн дорогу загородил. Я
ему толкую, что для него даже выгоднее, больше, грю, денег получишь. А  он
все никак не хочет.
   - Ну вот что, - сказал Лэфем. - Я ничего об этом не  желаю  знать.  Это
дело не мое, а ваше, и я мешаться не стану. А вот кто живет на мой счет  -
это мое дело. И я говорю всем вам троим: я готов заботиться о  Зерилле,  я
готов заботиться о ее матери...
   - Сдается мне, если бы не отец моей девочки, - вставила мать, - вас  бы
и в живых не было, полковник Лэфем.
   - Знаю, - сказал Лэфем.  -  Но  _вас_,  мистер  Дьюи,  я  содержать  не
намерен.
   - А что уж Хэн такого делает? - сказала старуха беспристрастно.
   - Ничего он не делает, и я этому положу конец.  Пусть  устраивается  на
корабль и убирается отсюда. Зерилла может не ходить на работу, пока он  не
уберется! Я сыт вами всеми по горло.
   - Нет, вы только послушайте! - сказала мать. - Разве  отец  девочки  не
положил за вас жизнь? Вы сами это сто раз говорили.  И  разве  девочка  не
зарабатывает эти деньги, не работает день и ночь? Можно подумать,  мы  вам
каждым куском обязаны! А если бы не Джим, вы бы сейчас здесь не  стояли  и
не командовали над нами.
   - Ну так запомните, что я сказал. На  этот  раз  мое  слово  твердо,  -
закончил Лэфем, направляясь к двери.
   Женщина поднялась со стула и пошла за ним с бутылкой в руке.
   - Эй, полковник! А что вы посоветуете Зерилле насчет  мистера  Веммела?
А, полковник? Я ей грю, к чему развод, пока она его покрепче  не  зацепит.
Может, стребовать с него бумагу, что, мол, в случае развода он  уже  точно
женится? Не нравится мне, что некрепко все у  них  как-то.  Не  дело  это.
Неправильно.
   Лэфем ничего не ответил матери,  озабоченной  будущим  своей  дочери  и
связанными  с  этим  нравственными  проблемами.  Он  вышел,  спустился  по
лестнице и на улице чуть не столкнулся с Роджерсом, который с саквояжем  в
руке, видимо, спешил к одному из вокзалов. Он приостановился, словно желая
что-то сказать Лэфему, но Лэфем резко повернулся к нему спиной и  пошел  в
другую сторону.
   Дни проходили, одинаково сумрачные для него, даже дома. Раз или два  он
попытался заговорить о своих трудностях с женой, но она резко  отталкивала
его, словно презирала и ненавидела; он все же решил во всем ей  признаться
и обратился к ней однажды вечером, когда  она  вошла  в  комнату,  где  он
сидел, и хотела тут же уйти.
   - Перси, мне надо тебе кое-что сказать.
   Она остановилась, точно против воли, и приготовилась слушать.
   - Кое-что ты, наверно, уже знаешь, и это тебя настроило против меня.
   - Нет, полковник Лэфем. Вы идите своей дорогой, а я - своей. Вот и все.
   Она ждала, что он скажет, и улыбалась холодной и злой улыбкой.
   - Это я не затем говорю, чтобы тебя задобрить, потому что  я  вовсе  не
жду от тебя пощады, но все вышло из-за Милтона К.Роджерса.
   - Вот как! - сказала презрительно миссис Лэфем.
   - Я всегда считал, что это  все  равно  как  азартные  игры,  и  теперь
считаю. Все равно что надеяться на хорошую карту. Честное слово, Персис, я
никогда не встревал в эти дела, пока этот негодяй  не  надавал  мне  своих
липовых акций в залог.  Тут  мне  подумалось,  что  можно  бы  попробовать
возместить себе хоть что-то. Оно, конечно, не оправдание. Но когда видишь,
как чертовы бумаги растут в цене, как они скачут то вверх, то вниз, я и не
удержался. Словом, стал играть на бирже - то самое, что всегда тебе обещал
не делать. И ведь выигрывал. И остановился бы, если б набрал сумму,  какую
себе поставил. Но никак это у меня  не  получалось.  Стал  проигрывать,  а
чтобы отыграться, еще просадил кучу денег. Так уж всегда и во всем бывало,
до чего Роджерс хоть пальцем коснется. Да  что  теперь  говорить!  Я  туда
ухлопал деньги, которые сейчас меня выручили бы. Не пришлось бы и  фабрику
закрывать, и дом продавать, и...
   Лэфем умолк. Жена, вначале слушавшая с недоумением, потом с недоверием,
потом с облегчением, почти с торжеством, снова стала строгой.
   - Сайлас Лэфем, если бы тебе сейчас умирать, сказал бы ты: вот  все,  в
чем я хотел сознаться?
   - Конечно. А в чем мне, по-твоему, еще сознаваться?
   - Посмотри-ка мне в глаза! Больше ничего у тебя на душе нет?
   - Нет! Видит Бог, на душе у  меня  довольно  скверно,  но  сказать  мне
больше нечего. Тебе, верно, Пэн уже что-то успела наговорить.  Я  ей  иной
раз намекал. Меня это мучило, Персис, а рассказать все никак не решался. Я
не жду, чтоб тебе это понравилось. Признаюсь,  я  свалял  дурака,  и  того
хуже, если хочешь знать. Но это все. Я никому не  сделал  зла,  кроме  как
себе - да тебе и детям.
   Миссис Лэфем встала и, не глядя на него, пошла к двери.
   - Ладно, Сайлас, этим я тебя никогда не попрекну.
   Она поспешно вышла и весь вечер была  с  ним  очень  ласкова,  всячески
стараясь загладить свою прежнюю суровость.
   Она расспросила его о делах, и он рассказал ей о предложении Кори  и  о
своем ответе. Это не  вызвало  у  нее  большого  интереса,  что  несколько
разочаровало Лэфема, ожидавшего ее похвалы.
   - Он это сделал ради Пэн.
   - Но он не стал настаивать, - сказал  Лэфем,  который,  видимо,  смутно
надеялся, что Кори признает его великодушие и повторит  свое  предложение.
Бывает, что за самоотверженным поступком следует сомнение, не  был  ли  он
ненужной глупостью. Когда к  этому,  как  было  с  Лэфемом,  примешивается
смутное подозрение,  что  можно  было,  проявив  чуть  меньше  альтруизма,
соблюсти свою выгоду и почти  наверняка  никому  не  повредить,  сожаления
становятся невыносимыми.
   С тех пор как с ним говорил Кори, произошли события, вновь вселившие  в
Лэфема надежду.
   - Пойду расскажу об этом Пэн, - сказала его жена,  торопясь  наверстать
упущенное время. - Почему ты мне до сих пор ничего не рассказывал, Сайлас?
   - Ты ведь со мной не разговаривала, - сказал печально Лэфем.
   - Да, правда, - призналась она, краснея. Лишь бы он не  подумал,  будто
Пэн и раньше про это знала.



24

   В тот вечер после обеда в комнату к Кори вошел Джеймс Беллингем.
   - Я к тебе по просьбе полковника Лэфема, - сказал ему дядя.  -  Он  был
сегодня у меня в конторе, и мы долго говорили. Ты знал, что он  в  трудном
положении?
   - Я предполагал, что есть какие-то сложности. Да  и  бухгалтер  тоже  о
чем-то догадывается, хотя ему мало что известно.
   - Лэфем считает, что тебе обязательно следует знать, как идут его  дела
и почему он отклонил твое предложение. Должен сказать, что ведет  он  себя
отлично - как джентльмен.
   - Это меня не удивляет.
   - А меня удивляет. Трудно вести себя как  джентльмен,  когда  затронуты
твои жизненные интересы.  А  Лэфем  не  производит  впечатления  человека,
всегда действующего из лучших побуждений.
   - А кто из нас всегда так действует? - спросил Кори.
   - Не все, конечно, - согласился Беллингем.  -  Ему,  наверное,  нелегко
было сказать тебе "нет"; человеку в таком положении кажется, что его может
спасти любой, самый ничтожный шанс.
   Кори помолчал.
   - Неужели его дела так плохи?
   - Точно сказать трудно. Подозреваю, что из оптимизма и любви к  круглым
числам он всегда несколько  преувеличивал  свои  возможности.  Я  не  хочу
сказать, что он был при этом нечестен; он весьма  приблизительно  оценивал
свой актив и исчислял свое богатство на основе  своего  капитала,  а  ведь
часть его капитала - заемная. Он много потерял  из-за  некоторых  недавних
банкротств, и все, что он имеет, резко упало в цене.  Я  имею  в  виду  не
только непроданные запасы краски, но и конкуренцию,  а  она  стала  весьма
грозной. Ты что-нибудь знаешь о западновиргинской краске?
   Кори кивнул утвердительно.
   - Ну так вот: он сказал мне, что там обнаружили природный  газ,  и  это
позволит производить такую же хорошую краску, как у него, а  себестоимость
ее так снизится, что они и продавать ее станут дешевле, чем он.  Если  это
произойдет, то новая краска не только вытеснит его краску с  рынка,  но  и
сведет к нулю ценность всей его фабрики