ь, прошла несколько шагов и пошатнулась, чуть не упав.
   Мать кинулась к ней с умоляющим криком:
   - О Рин! Рин!
   Айрин оправилась, прежде чем мать подбежала к ней.
   - Не трогай меня, - сказала она ледяным тоном. - Мама, я  пойду  сейчас
оденусь. Пусть папа со мной пройдется. Я здесь задыхаюсь.
   - Айрин, деточка, не могу я тебя отпустить, - начала мать.
   - Придется, - ответила девушка. - Скажи папе, пусть скорее ужинает.
   - Бедный! Не хочет он ужинать. _Он_ тоже уже все знает.
   - Об этом я говорить не хочу. Скажи ему, пусть одевается.
   И она снова ушла.
   Миссис Лэфем с отчаянием взглянула на Пенелопу.
   - Ступай скажи ему, мама, - сказала та. - Я бы  сама  сказала,  если  б
могла. Раз она может ходить, пускай. Это для нее самое лучшее. -  Пенелопа
не двигалась. Она даже не стряхнула  с  колен  причудливую  вещицу,  слабо
пахнувшую сухими духами, которые Айрин любила держать в своих ящиках.
   Лэфем вышел на улицу со своим несчастным ребенком и сразу начал  что-то
ей говорить, горячо и бессвязно.
   Она милосердно остановила его.
   - Не надо, папа. Я не хочу разговаривать.
   Он повиновался, и они шли  молча.  Бесцельная  прогулка  привела  их  к
новому дому на набережной Бикона; она остановила его и остановилась  сама,
глядя на дом. Леса, так долго безобразившие дом, уже  убрали,  и  в  свете
газового фонаря видна была безупречная  красота  фасада  и  многих  тонких
архитектурных деталей. Сеймур добился всего, чего хотел; да и  Лэфем  явно
не поскупился.
   - Что ж, - сказала девушка, - я никогда не буду жить в этом доме.  -  И
пошла прочь.
   - Еще как будешь, Айрин, - сказал Лэфем упавшим голосом, едва  поспевая
за ней. - И не раз будешь здесь веселиться.
   - Нет, - ответила она и больше об этом не заговаривала. Об их беде  они
не сказали ни слова.
   Лэфем понял, что она решила гулять до полного изнеможения; он был  рад,
что может молчать, и не прекословил ей.  Второй  раз  она  остановила  его
перед красно-желтым фонарем аптеки.
   - Кажется, есть какие-то лекарства, чтобы уснуть? - спросила она. - Мне
надо сегодня уснуть!
   Лэфем задрожал.
   - По-моему, не стоит, Айрин.
   - Нет, стоит! Достань мне что-нибудь! - настойчиво  продолжала  она.  -
Иначе я умру. Я _должна_ уснуть.
   Они  вошли  в  аптеку,  и  Лэфем  спросил  что-нибудь  успокаивающее  и
снотворное. Пока аптекарь готовил  рекомендованное  им  снотворное,  Айрин
разглядывала витрину со щеточками и всякой другой мелочью. Лицо ее  ничего
не выражало и было  точно  каменное,  тогда  как  на  лице  отца  читалась
мучительная жалость. Он выглядел так, словно не спал неделю; тяжелые  веки
нависали над остекленевшими глазами, щеки и  шея  обвисли.  Он  вздрогнул,
когда аптекарская кошка,  неслышно  подойдя,  потерлась  об  его  ногу.  К
нему-то и обратился аптекарь:
   - Принимайте по столовой ложке, пока не заснете. Много ложек  наверняка
не понадобится.
   - Хорошо, - сказал Лэфем, уплатил и вышел. - Кажется, и  мне  оно  тоже
понадобится, - сказал он с невеселым смешком.
   Айрин подошла и взяла его под руку. Он положил свою тяжелую лапу на  ее
затянутые в перчатку пальчики. Немного спустя она сказала:
   - А завтра отпусти меня в Лэфем.
   - В Лэфем? Завтра воскресенье, Айрин! Нельзя уезжать в воскресенье.
   - Ну тогда в понедельник. Один день я вытерплю.
   - Хорошо, - сказал послушно отец. Он не  стал  спрашивать,  почему  она
хочет ехать, и не пытался ее отговаривать.
   - Дай мне эту бутылку, - сказала она,  когда  он  распахнул  перед  ней
дверь дома, и быстро поднялась к себе.
   Наутро Айрин позавтракала с матерью; полковник и Пенелопа не появились;
миссис Лэфем выглядела невыспавшейся и измученной. Дочь посмотрела на нее.
   - Не мучайся из-за меня, мама. Я уж как-нибудь... - Сама  она  казалась
спокойной и твердой, как скала.
   - Нехорошо, что ты так себя сдерживаешь, Айрин, - ответила мать. - Этак
хуже будет, когда прорвется. Ты бы немножко дала себе волю.
   - Ничего не прорвется, и волю я себе дала, сколько надо. Завтра я еду в
Лэфем - хорошо бы и ты со мной, мама, - а здесь уж  как-нибудь  один  день
перетерплю. Главное, ничего не говорите и не смотрите _так_. И что бы я ни
делала, вы меня не удерживайте. А  первое,  что  я  сделаю,  -  отнесу  ей
завтрак. Нет! - крикнула она, не давая матери возразить. -  Я  постараюсь,
чтобы Пэн не мучилась. Она ни делом, ни мыслью передо мной не виновата.  Я
не удержалась вчера вечером и кинулась на нее, но теперь это прошло,  и  я
знаю, что мне предстоит вынести.
   Они ей не мешали.  Она  отнесла  Пенелопе  завтрак  и  оказала  ей  все
внимание, какое могло сделать жертву полной, героически делая вид, что все
это в порядке вещей. Они не разговаривали; она только сказала отчетливо  и
сухо: - Вот твой завтрак, Пэн, - а сестра  ответила  дрожащим  голосом:  -
Спасибо, Айрин. - И хотя они несколько раз  оборачивались  друг  к  другу,
пока Айрин оставалась в комнате, машинально наводя порядок, глаза их так и
не встретились. Потом Айрин сошла в нижние комнаты, прибралась  и  там,  а
кое-где с каким-то ожесточением подмела пол и вытерла пыль.  Она  застлала
все постели;  а  обеих  служанок  отпустила  в  церковь,  как  только  они
позавтракали, сказав, что вымоет за ними посуду.  Все  утро  отец  и  мать
слышали, как она готовила обед, а иногда наступала тишина - в те  короткие
минуты, когда она  останавливалась  и  стояла  не  двигаясь,  потом  снова
принималась за работу, неся на себе тяжелое бремя своей беды.
   Они сидели одни в общей комнате, из которой, казалось,  обе  их  дочери
ушли навсегда, словно умерли. Лэфем был не в силах читать свои  воскресные
газеты, а ей не хотелось идти в церковь, куда прежде она понесла  бы  свою
беду. В тот день она смутно чувствовала, что на  церкви  каким-то  образом
лежит вина за совет мистера Сьюэлла, которому они последовали.
   - Хотела бы я знать, - заговорила  она,  снова  возвращаясь  к  прежней
теме, - каково бы ему было решать, будь это его собственные дети. Думаешь,
он бы так же легко последовал своему совету?
   - Он нам правильно присоветовал, Персис, - только так  и  нужно.  Иначе
нам было нельзя, - сказал кротко муж.
   - А мне противно смотреть на Пэн. Айрин держится куда лучше.
   Мать сказала это, давая отцу возможность защитить перед ней дочь. И  он
ее не упустил.
   - Айрин, по-моему, куда легче. Вот увидишь, Пэн тоже поведет  себя  как
надобно, когда придет время.
   - Что ей, по-твоему, надо сделать?
   - Об этом я еще не думал. А как нам теперь быть с Айрин?
   - Что, по-твоему, надо сделать Пенелопе, - повторила  миссис  Лэфем,  -
когда придет время?
   - _Во-первых_, я бы не хотел, чтобы она приняла предложение,  -  сказал
Лэфем.
   Миссис Лэфем была, по-видимому, удовлетворена такой позицией  мужа;  но
теперь она вступилась за Кори.
   - А _он-то_ чем виноват? Это все мы сами наделали.
   - Сейчас не в этом суть. Как быть с Айрин?
   - Она говорит, что завтра уедет в Лэфем. Ей хочется уехать отсюда.  Оно
и понятно.
   - Да, это, пожалуй, для нее самое лучшее. И ты с ней поедешь?
   - Да.
   - Хорошо. - Он опять уныло  взялся  за  газету,  а  жена  поднялась  со
вздохом и пошла к себе уложить кое-какие вещи в дорогу.
   После обеда, когда Айрин с неумолимой тщательностью  убрала  все  следы
его в кухне и в столовой, она сошла вниз одетая для улицы и попросила отца
опять погулять  с  ней.  Они  повторили  бесцельную  прогулку  предыдущего
вечера. Когда они вернулись, она приготовила чай, а потом они слышали, как
она возится в своей комнате, словно  у  нее  было  множество  дел,  но  не
решились заглянуть к ней, даже когда все стихло и она, видимо, легла.
   - Да, ей надо самой с этим справиться, - сказала миссис Лэфем.
   - Думаю, она справится, - сказал Лэфем. - Только не осуждай Пэн. Она ни
в чем не виновата.
   - Я знаю. Но не могу так сразу признать это. Я ее  осуждать  не  стану,
только не жди, что я так быстро примирюсь с этим.
   - Мама, - спросила Айрин утром, торопясь с  отъездом,  -  что  она  ему
сказала, когда он объяснился?
   - Что сказала? - переспросила мать, а потом добавила: - Ничего она  ему
не сказала.
   - А про меня что-нибудь говорила?
   - Она сказала, чтобы он больше не приходил.
   Айрин отвернулась и пошла в комнату сестры.
   - До свидания, Пэн, - сказала она, целуя ее  и  стараясь  при  этом  не
глядеть на нее и не касаться ее. - Я хочу, чтобы  ты  ему  объяснила  все.
Если он мужчина, он не отступится, пока не узнает, почему ты ему отказала;
и он имеет право это знать.
   - Это ничего не изменит. Не могу я принять его после...
   - Как хочешь. Но если ты не скажешь ему про меня, я _сама_ скажу.
   - Рин!
   - Да! Не говори, что я его  любила.  Но  можешь  сказать,  что  все  вы
считали, будто он любит - меня.
   - О Рин...
   - Не надо! - Айрин выскользнула из объятий, готовых  сомкнуться  вокруг
нее. - Ты ни в чем не виновата, Пэн. Ты ничего мне плохого не сделала.  Ты
очень старалась мне помочь. Но я еще не могу - пока.
   Она вышла из комнаты, позвала миссис Лэфем повелительным:
   - Пора, мама! - и принялась укладывать оставшиеся вещи в чемоданы.
   Полковник поехал с ними на вокзал и усадил  их  в  поезд.  Он  взял  им
отдельное  купе  в  пульмановском  вагоне;  стоя  на  перроне  и  опираясь
поднятыми руками о дверцу, он старался сказать что-нибудь  утешительное  и
обнадеживающее:
   - Вам хорошо будет ехать, Айрин! Ночью прошел дождь, пыли,  значит,  уж
точно не будет.
   - Не жди, пока  отправится  поезд,  папа,  -  сказала  девушка,  сурово
отметая ненужные слова. - Иди домой.
   - Хорошо, если ты хочешь, я пойду, - сказал он, радуясь, что может хоть
чем-то ей угодить. Но он оставался на платформе до самого  отхода  поезда.
Он видел, как Айрин хлопотала в купе, поудобнее устраивая мать; но  миссис
Лэфем не подымала головы. Поезд тронулся, а он тяжелыми шагами  отправился
по своим делам.
   В течение дня, когда удавалось мельком увидеть патрона, Кори пытался по
его лицу угадать, известно ли ему, что произошло между  ним  и  Пенелопой.
Когда подошло время закрывать,  пришел  Роджерс  и  заперся  с  Лэфемом  в
кабинете; молодой человек ждал, пока оба не вышли вместе и не  расстались;
по их обыкновению, без прощальных приветствий.
   Лэфем не обнаружил  удивления,  увидев,  что  Кори  не  ушел;  он  лишь
ответил: - Ладно, - когда молодой человек  изъявил  желание  поговорить  с
ним, и вернулся с ним в кабинет.
   Кори закрыл за ними дверь.
   - Я буду говорить с вами только в том случае, если  вам  уже  обо  всем
известно; в противном случае я связан обещанием.
   - Вероятно, я знаю, о чем вы. О Пенелопе.
   - Да, о мисс Лэфем. У меня к  ней  сильное  чувство,  -  простите,  что
говорю об этом, но иначе мне не было бы оправданий.
   - Вам не в чем оправдываться, - сказал Лэфем.
   - О, я рад, что вы так говорите, - радостно воскликнул молодой человек.
- Поверьте, мое чувство не что-то для меня поспешное и необдуманное,  хотя
для нее оно, видимо, оказалось полной неожиданностью.
   Лэфем тяжело вздохнул.
   - Что до нее, так мы с ее матерью, что ж, мы ничего. Вы нам обоим очень
нравитесь.
   - Да?
   - Но у Пенелопы есть что-то на уме... не знаю... -  Полковник  смущенно
опустил глаза.
   - Она упоминала о чем-то... я не понял... но надеялся... что  с  вашего
разрешения... преодолев препятствие, каково бы оно ни было. Мисс  Лэфем...
Пенелопа... дала мне надежду... что я... что я ей небезразличен...
   - Да, думаю, что оно так, - сказал Лэфем. Он внезапно поднял к честному
лицу молодого человека свое, столь непохожее, но такое же честное лицо.  -
А вы за кем другим не ухаживали в это самое время?
   - Никогда! Кому такое могло прийти на ум? Если дело только  в  этом,  я
легко могу...
   - Я не говорю, что только в этом или вообще в этом. Такое вы и в голову
не берите. Но, может быть, вы не подумали...
   - Разумеется, не подумал! Для меня это настолько невозможно,  что  я  и
подумать не мог, и мне так обидно, что не знаю, что и сказать.
   - Ладно, не принимайте этого слишком  уж  к  сердцу,  -  сказал  Лэфем,
испуганный его волнением. - Я не говорю, что она так  подумала.  Я  просто
предположил... предположил...
   - Могу я хоть что-нибудь сказать или сделать, чтобы убедить вас?..
   - Никакой в этом нужды нет. Меня убеждать не надо.
   - Но мисс Лэфем? Можно мне увидеть  ее?  Я  бы  попытался  убедить  ее,
что...
   Он горестно умолк; а Лэфем рассказывал потом жене, что  перед  ним  все
время стояло лицо Айрин, каким он видел его в окне вагона, перед отъездом;
и, желая сказать "да", он не мог открыть рта. В то же  время  он  сознавал
право Пенелопы на то, что ей принадлежало, и снова вспомнил слова Сьюэлла.
К тому же они уже нанесли Айрин самый  тяжелый  удар.  И  Лэфем,  как  ему
казалось, сделал уступку.
   - Если хотите, приходите вечером ко мне, - сказал он и угрюмо  выслушал
благодарные излияния молодого человека.
   Пенелопа вышла к ужину и заняла место своей матери во главе стола.
   Лэфем молчал при ней, сколько мог. Потом он спросил:
   - Как ты себя чувствуешь сегодня, Пэн?
   - Как вор, - ответила девушка. - Как вор, которого еще не арестовали.
   Лэфем подождал немного и сказал:
   - Твоя мать и я, мы хотим, чтобы ты так не думала.
   - Это от вас не зависит. _Не могу_ я так не думать.
   - Я считаю, что можешь. Если я знаю, что случилось,  то  в  случившемся
винить некого. И мы хотим, чтобы ты видела тут хорошее, а  не  дурное.  А?
Ведь Рин не станет легче оттого, что  ты  причинишь  горе  и  себе  и  еще
кому-то; и я не  хочу,  чтобы  ты  вбивала  себе  в  голову  всякую  чушь.
Насколько я знаю, ты ничего не украла, и что имеешь - все твое.
   - Отец, он с тобой говорил?
   - Со мною говорила твоя мать.
   - А он с тобой говорил?
   - Это к делу не относится.
   - Значит, он не сдержал слова, и я с ним больше не знаюсь!
   - Если он такой дурак, чтоб обещать, что не будет говорить со  мной,  -
Лэфем сделал глубокий вдох и отважился, - когда я сам об этом заговорил...
   - Ты сам заговорил?
   - Ну, все равно что сам - а он чем скорее нарушил обещание, тем  лучше;
так и знай. Помни, это не только твое, но и мое с матерью дело, и мы  свое
слово скажем. Он не сделал ничего плохого, Пэн, и  наказывать  его  не  за
что. Пойми ты это. Он имеет право знать, почему ты ему отказываешь.  Я  не
говорю, что ты обязана согласиться. Я хочу, чтобы ты свободно все  решала;
но причину ему объяснить ты должна.
   - Он сегодня придет?
   - Не то чтобы придет...
   - Значит, придет, - сказала девушка, невесело улыбаясь его уверткам.
   - Он придет ко мне...
   - Когда?
   - Может, и сегодня.
   - И ты хочешь, чтобы я с ним увиделась?
   - Пожалуй, оно бы лучше.
   - Хорошо. Увижусь.
   Лэфем отнесся к этому согласию недоверчиво.
   - Что ты надумала? - спросил он.
   - Еще не знаю, - печально ответила  девушка.  -  Смотря  по  тому,  что
сделает он.
   - Ну что ж, - сказал Лэфем, и по тону его было понятно, что  ответ  его
не успокоил. Когда карточку Кори  принесли  в  комнату,  где  он  сидел  с
Пенелопой, он вышел к нему в  гостиную.  -  Кажется,  Пенелопа  хочет  вас
видеть, - сказал он; указав на дверь в малую гостиную, он прибавил: -  Она
там, - но сам туда не вернулся.
   Кори  вошел  к  девушке  с  робостью,  которая  не  уменьшилась  от  ее
печального молчания. Она сидела в том же кресле, что и  тогда,  но  теперь
она не играла веером.
   Он подошел и нерешительно остановился. При виде  его  подавленности  на
лице ее мелькнула слабая улыбка.
   - Сядьте, мистер Кори, - сказала она. - Почему бы нам не поговорить обо
всем спокойно; я знаю, вы признаете, что я права.
   - Я уверен в этом, - ответил он с надеждой. - Когда  я  сегодня  узнал,
что вашему отцу все известно, я упросил его позволить мне снова  увидеться
с вами. Боюсь, что я нарушил данное вам обещание  -  в  буквальном  смысле
слова...
   - Вам ничего иного не оставалось.
   Это ободрило его.
   - Но я пришел только затем, чтобы исполнить все, что  вы  прикажете,  а
не... не докучать вам...
   - Да, вы вправе все знать, а в тот раз я  не  могла  ничего  объяснить.
Теперь все считают, что я должна это сделать.
   Она взглянула прямо на него, и по его лицу пробежала тревога.
   - Мы думали, что... что это Айрин...
   Он на мгновение опешил, а потом воскликнул с улыбкой облегчения, укора,
протеста, удивления, сочувствия...
   - О, никогда! Ни на миг! Как вы могли подумать? Невозможно! Я о  ней  и
не помышлял. Но я понимаю... понимаю  почему!  Я  могу  объяснить...  нет,
объяснять тут нечего! Я с самого начала ни разу сознательно не сделал и не
сказал ничего, что заставило бы вас  так  подумать.  Я  понимаю,  что  все
получилось ужасно! - сказал он, но все еще  улыбаясь,  точно  не  принимая
этого всерьез. - Я любовался ее красотой - кто бы не любовался? - и считал
ее очень хорошей и разумной. Прошлой зимой в Техасе я рассказал  Стэнтону,
как встретился с ней в Канаде, и мы решили  -  это  я  рассказываю,  чтобы
показать вам, как я был далек от того, что вы подумали, - мы  решили,  что
ему надо приехать на Север и познакомиться с ней, ну и... вышло, наверное,
глупо... он прислал ей газетную вырезку с описанием его ранчо...
   - Она решила, что она от вас.
   - Боже мой! Он мне сказал об этой вырезке, когда уже послал ее. Все это
была наша глупая шутка. А когда я опять увидел вашу сестру, я  по-прежнему
только любовался ею. Теперь я понимаю, что выглядело это так, будто я  ищу
ее общества; а я хотел только одного - говорить с ней о вас, -  ни  о  чем
другом я с ней не говорил, а если иногда и менял тему, то лишь потому, что
стеснялся вечно говорить о вас. Вижу, как все это  оказалось  огорчительно
для всех вас. Но скажите, что вы мне верите!
   - Должна верить. Это ведь наша ошибка...
   - Да, да! Но в моей любви к вам, Пенелопа, ошибки нет, - сказал  он,  и
это старомодное имя,  которое  она  так  часто  высмеивала,  в  его  устах
прозвучало удивительно приятно.
   - Тем хуже! - ответила она.
   - О нет! - ласково возразил он. - Не хуже, а лучше.  Этим  я  оправдан.
Почему хуже? Что тут плохого?
   - Неужели вы не понимаете? Уж теперь-то вам надо бы понять. Ведь и  она
в это поверила, и если она... - Продолжать она не могла.
   - Ваша с стра... тоже... в это поверила? - ужаснулся Кори.
   - Она только о вас и говорила со мной; и когда вы уверяете, что  любите
меня, я чувствую себя гнусной лицемеркой. В тот день,  когда  вы  дали  ей
список книг и она приехала в Нантакет и твердила только о вас, я  помогала
ей тешить себя надеждами - о, не знаю, сможет ли она простить меня. Но она
знает, что я-то никогда не прощу себе!  Вот  поэтому  и  сможет  простить.
Теперь я понимаю, - продолжала она, - как старалась отвлечь  вас  от  нее.
Невыносимо! Остается только никогда не видеть вас, никогда не  говорить  с
вами! - Она невесело засмеялась. - Жестокое для вас решение, если вы  меня
любите.
   - О да, больше всего на свете!
   -  Жестокое,  если  вы  останетесь  верны  своей  любви.  А  этого   не
произойдет, если вы не станете приходить к нам.
   - Значит, все? Значит, это конец?
   - Это - не знаю уж что. Я не могу не думать о  ней.  Сперва  я  решила,
будто смогу, но теперь поняла, что нет. Похоже на то, что  становится  все
хуже. Порой мне кажется, что я сойду с ума.
   Он смотрел на нее потускневшим  взглядом.  Но  вдруг  глаза  его  снова
блеснули.
   - Неужели вы думаете, я мог бы полюбить  вас,  если  бы  вы  лицемерили
перед ней? Я знаю, вы были верны ей и еще вернее себе самой. Никогда я  не
пытался увидеть ее без надежды увидеть и вас. Я считал, что  она  знает  о
моей любви к вам. С первого раза, как  я  увидел  вас,  вы  заполнили  мои
мысли. Неужели вы думаете,  что  я  флиртовал  с  девочкой?  Нет,  вы  _не
думаете_ этого! Мы не сделали  ничего  дурного.  Намеренно  мы  никому  не
вредили. Мы им