может сделать вам первоклассную вещь. Заплатите архитектору  побольше,  и
обязательно будет у вас красивый дом.
   - Это было ужасно! - простонала ее сестра. - Никто бы не  подумал,  что
он сперва неделями и слышать  не  хотел  об  архитекторе  и  только  потом
согласился.
   Пенелопа продолжала:
   - Мне всегда нравилась набережная Бикона - когда я еще  не  имел  здесь
участка. Если уж селиться на Бэк-Бэй, так подайте мне набережную Бикона.
   - Ой, ой! - взвизгивала Айрин, - перестань!
   Внизу  открылась  дверь  родительской  комнаты,  и   голос   настоящего
полковника крикнул:
   - Вы что там делаете, девочки? Почему не ложитесь?
   В ответ раздались нервные взвизгивания. Полковник услышал топот быстрых
ног, шелест платьев и хлопанье дверей.  Потом  одна  из  дверей  открылась
снова, и Пенелопа сказала:
   - Я просто повторяла твои слова из разговора с мистером Кори.
   - Ладно, - ответил полковник. - Остальное доскажешь утром за завтраком,
да гляди встань вовремя, чтобы и я послушал.



5

   В это время Кори-младший отпер своим  ключом  дверь  дома  и  прошел  в
библиотеку, где его отец дочитывал статью в "Revue des Deux  Mondes".  Это
был пожилой джентльмен с седыми усами, который не  отказывался  от  пенсне
ради более удобных очков даже у себя в библиотеке. Он сбросил  его,  когда
вошел сын, и лениво и ласково взглянул на него, потирая красные  отметины,
всегда остающиеся от пенсне по сторонам носа.
   - Том, - сказал он, - где ты добыл этот отличный костюм?
   - Я задержался на день в Нью-Йорке, - ответил сын, подвигая себе  стул.
- Я рад, что вам нравится.
   - Мне всегда нравятся твои костюмы. Том,  -  задумчиво  произнес  отец,
вертя пенсне в руке. - Не понимаю только, откуда ты берешь деньги.
   - Видите ли, сэр, - сказал сын, который иногда вставлял это старомодное
обращение к отцу, и звучало оно очень приятно, -  у  меня  снисходительный
родитель.
   - Закури? - предложил отец, подвигая к нему  коробку  сигар  и  вытащив
одну.
   - Нет, благодарю, - сказал сын. - Я бросил.
   - Вот как? - отец ощупью стал искать на столе спички,  как  это  делают
пожилые люди. Сын встал, зажег спичку и поднес ему. - Я слыхал -  спасибо,
Том, - что статистики  доказывают:  если  вы  бросили  курить,  то  можете
отлично одеваться на сэкономленные деньги, даже не  имея  снисходительного
родителя. Но я уже стар, чтобы пробовать. Хотя, должен сказать,  предпочел
бы одеваться. Кого ты встретил в клубе?
   - Там было людно, - сказал Кори-младший, рассеянно следя  за  красивыми
клубами дыма.
   - Удивительна закаленность молодых клубменов, -  заметил  отец.  -  Все
лето, когда самые выносливые женщины бегут к  морю,  клубы  полны  молодых
людей; жара им, как видно, нипочем.
   - В Бостоне  летом  вовсе  не  плохо,  -  сказал  сын,  не  поддерживая
иронического тона.
   - Конечно, в сравнении с Техасом, - ответил отец, продолжая  безмятежно
курить. - Но вряд ли ты вне клуба встречаешь в городе много своих друзей.
   - Нет. По всей Бикон-стрит и  по  Авеню  Содружества  вам  предлагается
звонить с черного хода. Мало кто встречает возвратившегося блудного сына.
   - Блудный сын должен знать, чего ожидать, когда возвращается в  мертвый
сезон. Но я и сейчас рад тебе, Том, и надеюсь, что ты не сразу уедешь. Дай
отдых своей неуемной энергии.
   - Вам как будто не приходится укорять меня  в  излишней  активности,  -
сказал сын, кротко принимая отцовскую шутку.
   - Нет, не приходится, -  согласился  отец.  -  Ты  во  всем  соблюдаешь
умеренность. За что сейчас думаешь взяться? После того как  повидаешься  с
матерью и сестрами в Маунт-Дезерт? За  недвижимость?  Пожалуй,  тебе  пора
стать маклером по недвижимости. Или подумываешь о брачном союзе?
   - Нет, сэр, - сказал молодой человек. - Его я не хотел бы рассматривать
как карьеру.
   - Да, да, понимаю. И совершенно  с  тобой  согласен.  Однако  я  всегда
считал, что в любви можно сочетать приятное с  полезным.  Я  против  того,
чтобы женились на деньгах -  некрасиво,  но  если  влюбляться,  отчего  бы
человеку не влюбиться именно в богатую? Среди  богатых  есть  очень  милые
девушки, и я сказал бы, что с ними больше шансов на спокойную  жизнь.  Они
всегда все имели и не будут честолюбивы и беспокойны.
   - Смотря по тому, - сказал сын, - долго ли родители девушки были богаты
и успели ли обеспечить ее всем до замужества. Если нет,  то  она  будет  в
этом отношении не лучше бедной.
   - Верно. Но сейчас скоробогачи быстро сравниваются с нами. Деньги сразу
дают им положение. Я не говорю, что это плохо. Общество обычно знает,  что
делает и как заключить с ними сделку. Скоробогачам просто приходится очень
много платить. Да, деньги сейчас - главное. В них  -  романтика  и  поэзия
нашего века. Именно они прежде всего волнуют  воображение.  Приезжающие  к
нам англичане более  всего  интересуются  новоиспеченными  миллионерами  и
больше всего их уважают. Ну и отлично. Я не жалуюсь.
   - И вы бы хотели богатую невестку, а остальное не существенно?
   - Ну, не совсем уж так, Том, - сказал отец. - Немного  юности,  немного
красоты, немного разума и умения держаться - против этого я  не  возражаю.
И, пожалуй, хорошо, если родители ее в ладах с грамматикой.
   - У вас большие требования, сэр, - сказал сын.  -  Можно  ли  требовать
грамматику от  тех,  кто  занят  исключительно  коммерцией?  Это  чересчур
строго.
   - Пожалуй, да. Пожалуй, ты прав. Но твоя мать как раз говорила,  что  у
этих ее благодетелей, вот что вам встретились прошлым летом, с грамматикой
обстоит неплохо.
   - Об отце семейства этого не скажешь.
   Кори-старший, который курил, полуобернувшись к сыну, сразу обернулся  к
нему.
   - Я не знал, что ты с ним встречался.
   - Только сегодня, - сказал Кори-младший, слегка покраснев. - Я  шел  по
улице и посмотрел на строящийся дом,  и  тут  увидел  в  окне  всю  семью.
Оказывается, дом строит как раз мистер Лэфем.
   Кори-старший стряхнул пепел сигары в пепельницу, стоявшую тут же.
   - Чем больше я тебя знаю, Том, тем более убеждаюсь, что  мы  -  потомки
Джайлса Кори.  Способность  держать  язык  за  зубами  миновала  меня,  но
полностью унаследована тобой. Не знаю, как бы ты вел себя под peine  forte
et dure [пыткой (фр.)], но под  обычным  давлением  ты  не  проговоришься.
Почему ты не рассказал об этой встрече за обедом? Тебя ведь не обвиняли  в
колдовстве.
   - Нет, - сказал молодой человек. - Но как-то не пришлось к слову.  Было
много других тем.
   - Верно. И ты сейчас тоже не упомянул бы о ней, если бы я не  заговорил
об этом сам.
   - Не знаю, сэр. Я собирался рассказать. Может быть, именно я и навел на
это разговор.
   Отец засмеялся.
   - Возможно, Том, возможно. Твоя мать догадалась бы, что ты к этому вел,
но я, признаюсь, нет. Ну и каково твое впечатление?
   - Ничего определенного. Но знаете, при всех грамматических  ошибках  он
мне понравился.
   Отец внимательно посмотрел на сына, но пока юноша не высказался, он  не
расспрашивал; это было не в его обычае.
   - Вот как, - только и сказал он.
   - Когда находишься в новом крае, начинаешь смотреть на людей иначе, чем
с точки зрения наших традиций; если бы я не провел  зиму  в  Техасе,  мне,
вероятно, было бы труднее выдерживать полковника.
   - Ты хочешь сказать, что в Техасе бывает и похуже?
   - Не совсем так. Просто я увидел, что мерить его нашими мерками было бы
несправедливо.
   - Тут ошибка, которую я часто  осуждал,  -  сказал  Кори-старший.  -  Я
утверждаю, что бостонцу не следует отлучаться из Бостона. Здесь - и только
здесь - он знает, что иные мерки, кроме наших,  невозможны.  Но  мы  ездим
всюду, и это расшатывает наши убеждения. Один едет  в  Англию  и  привозит
более широкие понятия о светской жизни; другой привозит из Германии  жажду
более активных интеллектуальных  исканий;  приехавший  из  Парижа  заражен
самыми нелепыми взглядами на искусство и  литературу;  а  ты  вернулся  от
техасских ковбоев и говоришь нам прямо в  лицо,  что  папашу  Лэфема  надо
судить судом равных. Право, этому следовало бы положить  конец.  Бостонца,
уехавшего из Бостона, надо осуждать на пожизненную ссылку.
   Сын выслушал речь отца с терпеливой улыбкой. Когда тот спросил:
   - Каковы же качества папаши  Лэфема,  освобождающие  его  из-под  нашей
юрисдикции? - Кори-младший скрестил свои длинные  ноги  и  охватил  руками
колено.
   - Он, понимаете, склонен к хвастовству.
   - Ну, хвастовство еще не освобождает от  нашего  суда.  Я  слышал,  как
хвастают и в Бостоне.
   - Но не так прямо - не деньгами.
   - Да, это дело другое.
   - Но этим, - сказал молодой человек с добросовестностью, которую в  нем
замечали и любили, - он скорее выражал удовольствие от  возможности  много
тратить.
   - И я бы охотно выражал подобное удовольствие, будь у меня возможность.
   Сын снова терпеливо улыбнулся.
   - Если деньги доставляют ему удовольствие, отчего бы не  выражать  его?
Это, быть  может,  вульгарно,  но  не  низменно.  А  пожалуй,  даже  и  не
вульгарно. Может быть, успех в делах составляет романтику его жизни...
   Отец прервал его со смехом:
   - Видно, что дочь необыкновенно хороша. А как она  принимала  отцовское
хвастовство?
   - Их там две, - уклончиво ответил сын.
   - Ах, две? А вторая тоже хороша?
   - Она не хорошенькая, но у нее интересное лицо. Она похожа на мать.
   - Хорошенькая, значит, не любимица отца?
   - Трудно сказать, сэр. Не думаю, - добавил молодой человек, - чтобы  вы
могли увидеть полковника Лэфема моими  глазами.  Он  показался  мне  очень
простодушным и порядочным. Устать от него, конечно, можно, как и  от  всех
нас; и кругозор его, наверное, ограничен. Но он -  сила,  и  сила  добрая.
Если он еще не опомнился от радости, что нашел лампу Аладдина...
   - Да, доводы в его пользу найти  можно.  И  ты  обычно  знаешь,  о  чем
говоришь. Но помни - ты из графства Эссекс и на вкус несколько тоньше, чем
соль земли. Скажу прямо, что мне не нравится человек, который  состязается
своей минеральной краской с лучшими цветами  природы  в  ее  живописнейших
уголках. Я не говорю, что нет людей и похуже. Но такой мне  не  по  нраву,
хотя совесть моя его не осуждает.
   - Мне думается, - сказал сын, - что в  минеральной  краске  нет  ничего
постыдного. Люди занимаются самыми разными делами.
   Отец вынул сигару изо рта и снова взглянул сыну в лицо.
   - Вот оно как?
   - Мне кажется, - сказал сын, - что мне пора найти себе дело. Довольно я
потратил времени и денег. На западе  и  юго-западе  я  видел  людей  много
моложе меня и уже вполне самостоятельных. Для себя я не нашел  там  ничего
подходящего, но мне было стыдно возвращаться и опять  жить  на  ваш  счет,
сэр.
   Отец покачал головой и вздохнул иронически.
   - Не будет у нас подлинной аристократии, пока живет  в  нашей  молодежи
это плебейское нежелание жить за счет отца или жены. Оно  подрывает  корни
всей феодальной системы. Право, Том, ты должен извиниться передо  мной.  Я
полагал, ты  замышляешь  женитьбу  на  деньгах  этой  девицы,  а  у  тебя,
оказывается, низменное желание войти в дело к ее отцу.
   Кори-младший снова засмеялся, как и подобало сыну, который находит отца
несколько старомодным, но питает сыновнее почтение к его остроумию.
   - Пока еще нет, но мне такое действительно приходило  в  голову.  Я  не
знаю, как за это взяться, да и  возможно  ли  вообще.  Но  признаюсь,  что
полковник Лэфем сразу пришелся мне  по  душе.  Видно,  что  он  -  человек
деловой, ну и я хочу стать таким.
   Отец в задумчивости курил.
   - Люди действительно берутся за всевозможные занятия, а чем  одно  хуже
другого, если пристойно и достаточно крупно. В мое время  ты  вошел  бы  в
компанию по торговле с Китаем или  с  Индией,  хотя  я  этого  не  сделал.
Несколько позже твоей судьбой - но опять-таки не моей - стал бы хлопок;  а
сейчас можно заниматься чем угодно. По части продажи недвижимости вакансий
уже нет. Что ж, почему бы  не  минеральная  краска,  если  у  тебя  к  ней
призвание? А взяться за это, я думаю, легко. Пригласим  папашу  Лэфема  на
обед и все обсудим.
   -  О,  так,  пожалуй,  не  получится,  сэр,  -  сказал  сын,   улыбаясь
аристократической неопытности отца.
   - Не получится? Почему?
   - Боюсь, что так начинать не следует. Ему это покажется не по-деловому.
   - Не вижу, почему бы ему быть столь щепетильным, раз мы на это идем.
   - Так можно было бы сказать, если бы авансы делал он.
   - Пожалуй, ты и прав, Том. А как нужно, по-твоему?
   - Я еще хорошенько не знаю. Думаю, надо,  чтобы  какой-нибудь  знакомый
нам деловой человек, чье мнение он уважает, замолвил за меня слово.
   - Дал бы тебе рекомендацию?
   - Да. И конечно, я сам должен пойти к полковнику Лэфему. Мне следует  и
о нем навести справки и, если состояние  его  дел  мне  понравится,  пойти
прямо на улицу Республики и спросить, на что я могу ему пригодиться и могу
ли вообще.
   - Это кажется  мне  чрезвычайно  практическим,  Том,  хотя  может  быть
совершенно неправильно. А когда ты едешь в Маунт-Дезерт?
   - Хочу завтра, сэр, - сказал молодой человек. - И  там  на  досуге  все
обдумаю.
   Отец встал; он был несколько выше сына, но с легкой сутулостью, которой
у того не было.
   - Что ж, - сказал он шутливо, - я  восхищаюсь  твоей  решимостью  и  не
отрицаю, что в ней есть необходимость. Утешительно думать, что я, проживая
деньги и наслаждаясь, уготовил тебе благородное будущее труда и свершений.
Рисовать ты не умеешь, но тяга к минеральной  краске  показывает,  что  ты
унаследовал мое чувство цвета.
   Сын снова засмеялся и, дождавшись, пока  отец  подымется  по  лестнице,
выключил газ и поспешил за ним; опередив его, он убедился, что  в  комнате
отца все для него приготовлено. Затем он сказал: - Доброй ночи, сэр;  отец
ответил: - Доброй ночи, сын мой, - и сын ушел к себе.
   У старшего Кори висел над камином портрет, который он написал со своего
отца; сейчас он остановился перед  ним,  точно  пораженный  чем-то  новым.
Должно быть, сходством своего сына  со  старым  негоциантом,  который  вел
торговлю с Индией сперва в Сейлеме, потом в Бостоне, когда  большой  город
отбил ее у  малого.  У  деда  и  внука  был  тот  же  римский  нос,  часто
встречавшийся в  ранние  годы  республики,  но  более  редкий  у  потомков
сенаторов; впрочем, его еще можно видеть в профиле иной  бостонской  дамы.
Бромфилд Кори не унаследовал его и ссылался  на  свой  прямой  нос,  когда
старый негоциант корил его за недостаток энергии. Он говорил: "Что  делать
человеку, если его бессердечный отец не передал ему даже своего носа?" Это
забавляло негоцианта, но не удовлетворяло. "Ты должен чем-то  заняться,  -
говорил он. - Выбирай сам. Не нравится торговля с  Индией,  выбери  другую
фирму. Есть еще юриспруденция, медицина.  Ни  один  Кори  еще  не  выбирал
безделье". - "Значит, пора кому-то из них  начать",  -  говорил  тогдашний
юнец; теперь он был стар и глядел в суровые глаза отцовского портрета.  Он
не унаследовал ни носа, ни суровости; не было суровости и у его сына, хотя
ему полностью достался фамильный орлиный нос. Бромфилд Кори  любил  своего
сына Тома за деликатность, смягчавшую в нем энергию.
   "Что ж, пойдем на компромисс, - казалось, говорил он портрету отца. - Я
буду   путешествовать".   -   "Путешествовать?   Сколько    времени?"    -
"Неопределенное время. Не  будем  ставить  жестких  условий".  Глаза  отца
смягчались, на лице появлялась снисходительная улыбка:  негоциант  не  мог
быть строгим к сыну, так похожему на свою покойную мать. Между  ними  было
как будто условлено, что Бромфилд Кори, вернувшись из путешествий,  войдет
в какое-либо дело, но это так и не состоялось. Путешествовал  он  по  всей
Европе, не скупясь; везде вращался в хорошем обществе,  бывал  принят  при
дворах монархов - тогда это  считалось  честью.  Он  любил  рисовать  и  с
разрешения отца поселился в Риме, где изучал искусство и шлифовал наследие
предков-янки, пока в нем не  осталось  почти  ничего  от  их  угловатости.
Спустя десять лет он вернулся и написал портрет  отца.  Портрет  получился
отличный, хоть и несколько дилетантский, и он мог бы  составить  себе  имя
как портретист, если бы у него не было так много денег. А  они  имелись  в
достатке, хотя он к тому времени женился и уже  обзавелся  детьми.  Нелепо
было писать портреты за деньги и смешно писать их даром; вот он и перестал
их писать. Он остался дилетантом, не совсем забросил искусство, но работал
урывками и больше рассуждал об искусстве. У него была своя  теория  насчет
манеры Тициана; время от  времени  какой-нибудь  бостонец  уговаривал  его
продать ему картину. Потом он перевешивал ее с видного места на все  более
укромное и говорил, как бы извиняясь: "Да, это Бромфилд Кори. Недурно, но,
конечно, дилетантство".
   Денег со временем поубавилось.  Многое  из  имущества  обесценилось,  а
жизнь становилась дороже, потребности росли. Он много  лет  поговаривал  о
возвращении в Рим, но так и не уехал, и дети его  росли  как  у  всех.  Не
успел он опомниться, как сын пригласил его на выпускной вечер в  Гарварде,
и вот надо было содержать  и  сына.  Тот  предпринял  несколько  неудачных
попыток найти себе дело и  продолжал  жить  за  счет  отца,  к  общему  их
неудовольствию, хотя роптал больше сын.  У  него  был  и  римский  нос,  и
энергия, но не подвертывался случай; при одной из  его  неудачных  попыток
отец сказал:
   - Тебе бы другой нос, Том. Стал бы, как я, путешествовать.


   Угомонив дочерей, Лэфем продолжал разговор с женой, и речь у них шла не
только о новом доме.
   - Говорю тебе, - сказал он, - этого бы малого ко мне в контору. Уж я бы
сделал из него человека.
   - Сайлас Лэфем, - отвечала жена. -  Ты,  кажется,  помешался  на  своей
минеральной краске. Такой человек, как младший Кори, с его-то воспитанием,
- да он и притронуться не захочет к минеральной краске.
   - Почему же нет? - надменно спросил полковник.
   - Ну, если не понимаешь, то и объяснить тебе невозможно.



6

   У семьи Кори был дом в Наханте; раз или два они  сдали  его  на  летний
сезон, убедились, что могут без него обходиться, и продали,  по  настоянию
сына, который предвидел, что, если все пойдет так и  дальше,  им  придется
вообще изменить образ жизни. Они стали одними из тех, о ком  говорят,  что
они летом надолго задерживаются в городе; а когда дамы наконец уезжали, то
ненадолго, на какой-нибудь летний курорт. Отец вообще  оставался  дома;  а
сын наезжал  к  ним  в  перерывы  между  попытками  что-то  предпринять  -
перерывы, увы, слишком частые.
   В Бар-Харборе, куда он теперь поехал к ним после  зимы,  проведенной  в
Техасе, он признался матери, что там он ничего для себя  не  нашел.  Можно
пойти по стопам Лоринга Стэнтона, но ведь и Стэнтон не  слишком  преуспел.
Потом он упомянул о новом проекте, который уже обдумывал. Она не отрицала,
что в этом что-то есть, однако  не  знала  ни  одного  молодого  человека,
который занялся подобным делом; отчего тогда  не  патентованные  лекарства
или печная политура?
   - По пути сюда, - сказала она, - мы видели  эту  его  ужасную  рекламу,
намалеванную на рифе.
   Кори улыбнулся.
   - Что ж, если ее там не смыло, это доказывает, что краска  годится  для
корабельного корпуса.
   - Мне это очень не нравится, Том, - сказала его мать, и если что-то еще
имела в виду, то не высказалась прямо и только добавила: - Дело не  только
в том, чем ты  станешь  заниматься,  но  с  какими  людьми  тебе  придется
общаться.
   - По-моему, они не показались тебе такими уж плохими, - сказал Кори.
   - Я тогда еще не повидала их дома, на Нанкин-Сквер.
   - Когда вернешься в город, их можно будет увидеть на набережной Бикона.
   И он рассказал о своей встрече с семьей Лэфем в их новом доме. Но  мать
сказала только: - Там теперь селится очень смешанная публика, -  и  больше
не отговаривала его от нового замысла.
   Вскоре, вернувшись в