извлеченные из их
естественных месторождений, - все это в виде обломков, осколков,
гербариев, чучел, скелетов, манекенов и проч. - в особые кладбища,
названные музеями. Однако уничтожить музей нельзя: как тень, он
сопровождает жизнь, как могила, стоит за всем живущим. Всякий человек
носит в себе музей, носит его даже против собственного желания, как
мертвый придаток, как труп, как угрызения совести; ибо хранение - закон
коренной, предшествовавший человеку, действовавший еще до него. Эта
инстанция не суд, ибо по всему сданному сюда, в музей, восстановляется и
искупляется жизнь, но никто не осуждается. Для музея самая смерть не
конец, а только начало; подземное царство, что считалось адом, есть даже
особое специальное ведомство музея. Дать священное направление мысли
человеческой и ставить себе целью собирание всех людей в общий отеческий
дом, в музей, в дом Отца небесного, Бога всех земных отцов, в дом,
который, будучи музеем, есть в то же время и храм. Любимые серьги
императрицы (одна поломана), куски ее платья, стекло из ее очков,
признанное благодаря своей особой форме, и проч. Пряжка от пояса царевича,
пуговицы и куски его шинели и проч. Шесть металлических планшеток от
корсетов. Искусственная челюсть доктора Боткина. Свердлов стоял во главе
преступления. Юровский был его исполнителем. Оба они евреи. Вы говорите,
что на нас поднимутся с оружием в руках, если раскусят, в чем дело, раньше
времени; но для этого у нас в запасе такой терроризирующий маневр, что
самые храбрые души дрогнут: метрополитеновые ходы* будут к этому времени
во всех столицах, откуда они будут взорваны со всеми своими организациями
и документами стран. Наше правление будет иметь вид патриархальный,
отеческой опеки со стороны нашего правителя. Народ наш и подданные увидят
в его лице отца, заботящегося о каждой нужде, о каждом действии, о каждом
взаимоотношении как подданных друг к другу, так и их к правителю. Тогда
они настолько проникнутся мыслью, что им невозможно обходиться без этого
попечения и руководительства, если они желают жить в мире и спокойствии,
что они признают самодержавие нашего правителя с благоговением, близким к
обоготворению. Я забыл свою тему. Так вот, даже и задевая кой-кого
"невинного", следовало "сделать что следовало" и с остальными 120. И
Россия не была бы потрясена и не покачнулась бы от 6-8 тщеславных вонючих
убийц. Серенького полковника
жалко. Смотрю, замечаю и не дивлюсь. А может, он вовсе не так страшен,
этот ваш Страшный суд? Чего мы такого уже здесь не видели? Тоже мне суд. И
не даде ему хомута. Брат же убоги, видя, что брат его пошел на него бити
челом, поиде и он за братом своим, ведая то, что будет на него из города
посылка, а не идти, ино будет езда приставом платить. Убогий же нача с
полатей смотрети, что поп с братом его ест, и урвася с полатей на зыбку и
удави попова сына до смерти. Бедный же, веды себе, что погибель ему будет
от брата и от попа, и умысли себе смерти предати, бросися прямо с мосту в
ров, хотя ушибьтися до смерти. Бросяся, упаде на старого, удави отца у
сына до смерти; его же поимаше, приведоша пред судию. Коли он лошади твоей
оторвал хвост, и ты у него лошади своей не замай, до тех мест у лошади
вырастет хвост, а как вырастет хвост, в то время у него и лошадь возьми.
Коли де у тебя ушиб сына, и ты де отдай ему свою жену попадью до тех мест,
покамест у попадьи твоей он добудет ребенка тебе. Взыде ты на мост, а
убивы отца твоего станеть под мостом, и ты с мосту вержися сам на него -
такожде убий его, яко же он отца твоего. И отыде убогии в дом своей,
радуясь и хваля Бога. Судья наденется, ну, милая, что-нибудь худое: тоже
шубу выворотит, либо что, ну, и бороду в рот возьмет, чтобы ня знали хто.
Да и на голову каку шапку худую. Опоясавши, так пузо сделано, тут
какая-нибудь тряпка, а в руках какая книжка. Он в нее и не глядит. А этот
судья, ён должен быть толше всех. Ну, милая, поймают и подводют девушку с
парнем, кто вместе гуляет. А судьи там на лавках стоят, нарядивши в шубах,
плетки такие у их в руках, и говорят: "Зачем на суд подал?" Парень: "Да
вот, я принес лык в пучню, чтобы дала в ручью". Девке: "Сколько время
гуляешь, а все не покрываешься?" - "Капустка моя посередке сгнивши". - "К
тебе парень ходил?" - "Ходил". - "Живое мясо в руках носил?" - "Носил". -
"Куда дявала?" А она и так и сяк, все равно припирают: "Говори!" Ну,
сейчас ее начинают плеткой стябать. Ну, кто отчаянный, смелости хватает,
скажи: "В пячурку клала, в .изду ткала". Тогда тые отстают. А до того все
плеткой ее стегают, если не признается, долго мучают. Парню говорят: "Ну а
она табе киселек парила?" - "Парила". Его плеткой: "Стой ровней, говори
смелей!" Потом приговор: "Лежали в яме, обторкались х..ми, народ нынче
вольный, е... больно. Сто раз поцаловаться, один раз по.баться!" На сие он
мне отвечал: Охотно я потщуся вопрос ваш полным изъяснением о всем
ответствовать, и тем наипаче, что тихая езда сие позволяет, а быв в таких
разглагольствованиях, и дорога нам покажется короче. Был я в мечтательной
стране и рассмотрел подробно мечтательное оныя состояние. Пьянство, мгла
благоразумия и источник наглых и вредительных поведений, в великом тамо
презрении, и благоразумным обыкновением вкореняется от него в людях
отвращение при воспитании. Начальник порта, иже был четвертого класса, как
мы после узнали, имел такое же изображение и один круг простой. Но
поверенный генерал-адмирала имел на груди на кресте положенные два якоря
без прибавления сосновых шишек и в одном красном кругу, и сие было нам
истолковано, что понеже он был генерал-адмиральский поверенный, то токмо
его знак и носит, без прибавления сосновых шишек, иже есть герб
государственный, имеет же вокруг сего знака один круг в показание,
которого он класса по собственной своей службе. Выслушав такую речь, через
меня, яко единственно знающего санскритский язык, коим в сей земле
говорили, мы все принесли наше благодарение. Мне долго вам рассказывать о
сем великом и счастливом пременении: превеликий наш государь Сабакола
взошел на Офирский престол. Уже тому тысяча пятьсот лет миновало, как в
Офирской империи ни малейшего бунта и междоусобия не было. Я удивлялся
красноречию сего почтенного мужа, и причина сия, распространяся, подняла
повод к разговору о строении городов, и он с великою мудростью доказывал,
что власть монарша не соделывает города, но физическое или политическое
положение мест, или особливые обстоятельства. Книга узаконений их не
больше нашего календаря и у всех выучена наизусть, а грамоте тамо все
знают. Сия книга начинается тако: чего себе не хочешь, того и другому не
желай. А окончивается: за добродетель воздаяния, а за беззаконие казнь. Я,
вошед в сие присутствие, нашел тут трех почтенных мужей, заседающих
судьями, и других четырех, которые были просители и их советники, как мне
о сем вожатый мой судья сказал. Они, учиня мне учтивство своим
приветствием, просили у меня позволения их продолжать дело: ибо
притесненный не должен ни часу потерять в своем удовольствии. На твердом
коромысле возвешенные зрелися весы, в единой из чаш лежала книга с
надписью "Закон милосердия", в другой - книга же с надписью "Закон
совести". Огромной величины змия, из светлые стали искованныя, облежала
вокруг всего седалища при его подножии и, конец хвоста в зеве держаща,
изображала вечность. Возвести до дальнейших пределов моея области, - рек я
хранителю законов, - се день рождения моего, да ознаменится он в летописях
навеки отпущением повсеместным. Да отверзутся темницы, да изыдут
преступники и да возвратятся в домы свои, яко заблудшие с истинного пути.
Да воздвигнутся, - рек я первому зодчему, - великолепнейшие здания для
убежища Мусс, да украсятся подражаниями природы разновидными, и да будут
они ненарушимы, яко небесные жительницы, для них же они уготовляются. Да
отверзется ныне, - рек я, - рука щедроты, да излиются остатки избытка на
немощствующих, сокровища ненужные да возвратятся к их источнику.
Очутившись на Невском проспекте, я кинул взоры вдоль по прямой линии и
вместо монастыря, которым он заканчивается, я увидал триумфальную арку,
как бы воздвигнутую на развалинах фанатизма. Сударь, - сказал я, -
извините любопытство иностранца, который, не зная, должно ли верить глазам
своим, осмеливается спросить у вас объяснения стольким чудесам. Откуда же
вы явились? - ответил мне старец. Или изучение истории до того поглотило
вас, что прошедшее для вас воскресло, а настоящее исчезло из ваших глаз?
Тот, кто стоит на страже порядка земного, не есть ли достойнейший
представитель Бога, источника порядка во Вселенной? Проходя по городу, я
был поражен костюмами жителей. Они соединяли европейское изящество с
азиатским величием, и при внимательном рассмотрении я узнал русский кафтан
с некоторыми изменениями. В это время мы находились на Дворцовой площади.
Старый флаг вился над черными от ветхости стенами дворца, но вместо
двуглавого орла с молниями в когтях я увидел феникса, парящего в облаках и
держащего в клюве венец из оливковых ветвей и бессмертника. Как видите, мы
изменили герб империи, - сказал мне мой спутник. - Две головы орла,
которые обозначали деспотизм и суеверие, были отрублены, и из пролившейся
крови вышел феникс свободы и истинной веры. Столпившийся народ в
разноцветных одеждах казался с высоты зданий туркестанским ковром,
разостланным на площади, но какая-то волшебная сила переливала на нем
краски, перерисовывала узоры. Здравствуй, властитель, здравствуй, отец! -
громко раздалось в народе, и долго не утихали восклицания, переносясь из
уст в уста, как эхо пещер Онарских. Некоторые уверяли, что это воскрес
Федор Кузьмич, то есть император Александр Первый, родившийся около трех
веков до того. Письмо второе. Наконец, я в центре русского полушария и
всемирного просвещения. До сих пор поездка моя была благополучной: мы с
быстротой молнии пролетели сквозь Гималайский туннель, но в Каспийском
туннеле были остановлены неожиданным препятствием. Теперь слушай и
ужасайся! Я сажусь в русский гальваностат! Ужас подумать, что не более
двухсот лет, как воздухоплавание у нас вошло во всеобщее употребление, и
что лишь победы русских над нами научили нас сему искусству! А всему виною
была эта закоснелость, в которой наши поэты еще и теперь находят что-то
поэтическое. Конечно, мы, китайцы, ныне ударились в противоположную
крайность - в безотчетное подражание иноземцам. Все у нас на русский
манер: и платье, и обычаи, и литература. Одного у нас нет - русской
сметливости, но ее приобретем со временем. Усталый от разнообразных
впечатлений, испытанных мною в продолжение этого дня, я не дождался ужина,
отыскал свой аэростат, на дворе была метель и вьюга, и, несмотря, на
огромные отверстия вентиляторов, которые беспрестанно выпускают в воздух
огромное количество теплоты, я должен был плотно закутываться в мою
стеклянную епанчу. По сему манускрипту можно заключить, что тогда Россия
была только частию мира, а не обхватывала обоих полушарий. Судьба нашего
отечества, - возразил, улыбаясь, трактирщик, - состоит, кажется, в том,
что его никогда не будут понимать иностранцы. Вообще, здесь не любят тех,
которые уклоняются от участия в общем магнетизме, в них всегда
предполагают какие-нибудь враждебные мысли или порочные наклонности.
Скажите, - спросил я, - откуда могли взяться такие люди в русском
благословенном царстве? Они большею частью пришельцы из разных стран
света. Не знакомые с русским духом, они чужды и любви к русскому
просвещению: им бы только нажиться, а Россия богата. Из окон виден
огромный водомет, который спасает приморскую часть Петербурга от
наводнений. Часы из запахов: час кактуса, час фиалки, резеды, жасмина,
розы, гелиотропа, гвоздики, мускуса, ангелики, уксуса, эфира. Министр
примирений есть первый сановник в империи и Председатель Государственного
совета. Скажете, это мечта! Ничуть не бывало! За исключением аэростатов -
все это воочью совершается. Является сестра своих сестер, невеста своих
женихов. Нивы - это наши хлеба, только не такие, как у нас, а
густые-густые, изобильные-изобильные. Неужели это пшеница? Кто ж видел
такие колосья? А стариков и старух очень мало потому, что здесь очень
поздно становятся ими, здесь здоровая и спокойная жизнь, она сохраняет
свежесть. Еще бы им не быстро и не весело работать, еще бы им не петь!
Этак и я стала бы жить! Неужели ж это мы? Неужели это наша земля? Горы,
одетые садами. Между гор узкие долины, широкие равнины. Внизу, во влажных
ложбинах, плантации кофейного дерева. Выше финиковые пальмы, смоковницы.
Виноградники перемешаны с плантациями сахарного тростника. На нивах есть и
пшеница, но больше рис. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него,
приближайте его. Друзья истины, любви и природы, милые соотечественники!
Хотите видеть что-нибудь истинно лестное, истинно полезное для души и
чувств ваших, хотите быть хотя несколько минут в жизни счастливы?
Путешествуйте, особливо по своему отечеству. Все, все в нем вы найдете: и
долины пиренейские, и каскады тивольские, и красоты швейцарские, и утро
альпийское. И пристяжная вмиг свернулася кольцом. Мечтатель говорит: я
гражданин Вселенной. А русский: край родной вселенная моя. Зря страну
обетованну, млеко точащую и мед, на все природы южной неги не променяем
наши снеги и наш отечественный лед. За тебя кто жизнь потратит, тот ликует
в небесах. Я не в отчизне, в Москве обитаю, в жилище сует. Что сделалось,
японцы, с вами? Куда ни оглянусь - в стране несчастной сей или безумец,
иль злодей! Едомлян горду спесь вдруг трепет оковал. Сажал царей на трон и
на соломе спал. Волтер прикинулся, не верит будто Богу. Ты ли это, тень
Крюгалова? Ты болен и скучаешь, я весел и здоров. А вы, смиренной хаты
Лары и Пенаты! В тюрьме, как во дворце, идет на ум еда. Багряна ветчина,
зелены щи с желтком, румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны, что смоль,
янтарь - икра, и с голубым пером там щука. Анакреон у печки вздохнул тогда
сидя. Зрел ли ты, певец тииский, как в лугу весной бычка пляшут девушки
российски под свирелью пастушка? Тени, раскиньтесь! Сниди, сниди,
Каллиопа! Ждут тебя Помона, Флора, Ореады, Нереиды, дщери резвые, младые
тихоплещущего Дона. Сок, кровь и семя вещества! Со ребр их в Дон лиющий
свой пенистый кристалл. На ветвях лира и венец. Уже лобзаю я грудь ее
белоатласну. Немилосердный Купидон! Тебе приятен плач и стон. В Изиде, с
многими сосцами. Возьми, египтянка, гитару, ударь по струнам, восклицай,
исполнясь сладострастна жару. Ты пугалась, я смеялся. Нам ли ведать, Хлоя,
страх! Пусть Альбий, Арзелай - но Персий не таков! Безумцу вопреки, поэт
всегда поэт. Коснулся и воспел причину мира. Цевницы грубыя задумчивым
бряцаньем лапландец, дикий сын снегов. Начать до света путь и ощупью идти.
Крепче меди себе создал я памятник. О муза! Не такова ли ночь висела над
Палатинскою горой. А я бесскорбен: хощет ли инуда лететь, охотно все
возвращаю ей. И с крыл зернистый мак летит. Воздушно озеро сседаяся бежит.
Река - твое потомство. Древних сосн в тенях. Солнце, скрывшись в Понт.
Ветр на ветвиях уснул. Мне слезы были в снедь всю ночь и день. С какой
жестокостью меня сыны изгнали! Почто возобновлять прошедшие печали? Амуров
нежный рой морщин не лобызает. Урна времян часы изливает каплям подобно. К
себе червь кровоглавый ждет! И мои следы забудутся? Куда отсель, как я уже
престану быть? Престану быть! Ужель? Где вы все? Где Флор? Где Арист?
Филон мой где, незабвенный? Где ты, далекий друг? Когда прервем разлуку?
Льзя ль Минване пережить тебя? Нет! Иду, бегу, лечу к тебе, и,
повергнувшись на грудь твою, я вздохну. Прохожий, помолись над этою
могилой. Он в ней нашел приют от всех земных тревог. Здесь все оставил он,
что в нем греховно было, с надеждою, что жив его Спаситель Бог. Захотелось
солдату попадью уеть. Как быть? Нарядился во всю амуницию, взял ружье и
пришел к попу на двор. Ну, батька, вышел такой указ - велено всех попов
пере.ть, подставляй свою сраку! Ах, служивый, нельзя ли меня ослободить?
Вот еще выдумал! Чтоб мне за тебя досталось? Грех - пока ноги вверх,
опустил - Господь простил. А смоленские девицы про..ли Бога с божницы.
Стали ужинать садиться - нету Бога помолиться. .уй по колено, а дров ни
полена. Купил бы вола, да жопа гола. Титьки по пуду, п..да с решето. Ешь
х.. слаще, е.. девок чаще. Вы.бли немца во три коленца. Rusticus expectat
dum defluat amnis; at ille labitur et labitur in omne volubilis aevum.
Собиралось семьдесят семь нищих, плели они лычной колокол о сто пудов.
Повесили на крапивный сук, ударили в соборе не рано, услыхали люди не
мало: Филька да Илька, Савка да Ванька. Приносили они нищим пищу: куричьи
сливки, свиные рожки, бараньи крылья. Пошел Ванька в кладь, взял кусок
железа, сковал себе топор - ни мал, ни велик - с комарье плечо. Пошел с
ним во чистое поле - пресвятое дерево рябину рубить. Впервые тюкнул -
пошатилась, вдругоредь тюкнул - повалилась. Он рубил-рубил - ничего не
срубил, только у себя ногу отсек. День лежал и ночь лежал, никто не
спознал. Спознали комар да муха, зеленое брюхо, посадили его на колёска,
повезли на небёска. На небёсках стоит церковь - из пирогов складена,
шаньгой покрыта, калачом заложена. Ванька на это хитер бывал: взял калач,
переломил да и двери отворил. В церкви той паникадило репяное, свечи
морковны, образа пряничны. Стоит поп железный, пономарь оловянный,
жестяная просвирня. Он у них спросил: Когда у вас бывает репно заговенье?
Они молчок. Ванька осерчал, щелчок им дал да с неба упал. Полетел молодец
ясным соколом, а горе за ним белым кречетом. Молодец полетел сизым
голубем, а горе за ним серым ястребом. Молодец пошел в поле серым волком,
а горе за ним з борзыми вежлецы. Молодец стал в поле ковыль трава, а горе
пришло с косою вострою и насмеялося: лежать тебе, травонька, посеченой и
буйны ветры быть тебе развеянной. Пошел молодец в море рыбою, а горе за
ним с щастыми неводами и насмеялося: быть тебе, рыбоньке, у бережку
уловленной, умереть будет смертию! Срок человеческой жизни - точка.
Естество текуче. Ощущения темны. Соединение целого тела тленно. Душа юла.
Судьба непостижима. Учитель сир. Солдат бос. Пахарь наг. Ветеран
безутешен. Немощный лют. Пиндар немыт. Стон музыкален. Дороги безнадежны.
Даль загажена. Будни унизительны. Торжества пьяны. Ближний прегорек.
Мытарь нерадив. Псарь продажен. Власть смердяща. Закон никчемен. Глагол
всевластен. Тюрьма всеядна. Постовой самозабвенен. Труп неопознан. Война
ежедневна. Чечен отходчив. Лопарь чванлив. География прыгуча. История
блудлива. Царевич умерщвлен. Прошлое срамно. Любовь к отеческим гробам
пленяюща. Купина неопалима. Небо снежно. Будущее восхитительно.
  Эпилог
Иногда на Веру находили приступы страха, и Карпову приходилось часами
успокаивать ее, что все позади, что им теперь совершенно нечего бояться,
что они в безопасности, но она только кивала головой, не веря ему, и снова
текли слезы, начиналась тихая, безысходная, бессловесная истерика, да он и
сам не верил тому, что говорил.
  И все-таки Карпову казалось, что найти лучшего места просто невозможно. От
моря до Отуз - четыре версты по долине, которая то стискивается горами, то
раздвигает их. От края до края виноградники. Среди них разбросаны
миндальные деревья и шелковицы, абрикосы величиной с дуб и огромные,
вековые орехи. Вдоль дороги высоченные колонны крымских пирамидальных
тополей, везде белые акации, вдоль домов изгороди из ежевики. Сама деревня
улеглась в головах Отузской долины. Мечеть, несколько лавок, кофейня.
Татары смотрели исподлобья. В разговоре они не показывали и тени
дружелюбия, но, по крайней мере, и не задавали никаких вопросов. Да и
какое им дело было до нелюдимой пары, снявшей одну из пустующих дачек на
отшибе?
  "Отуз" по-татарски значит "тридцать". Деревня в тридцать дворов. Карпов и
Вера ходили смотреть, как живут татары. Татарский дом - традиционно с
окнами во двор. Вдоль стен - подушки для сидения, на полу - ковры и
циновки, на