(Наполеон беседует с лордом Хоу.)

     ЛОРД ХОУ:  Ваше величество, я вынужден ограничить ваши  передвижения по
острову.   К  сожалению,  внутреннее  положение  Франции  начинает   внушать
серьезные опасения.
     НАПОЛЕОН: При чем тут Франция?
     ЛОРД ХОУ: Дело в  том, что вы были императором этой  страны. Английское
правительство,  так  же  как  и  правительство  короля  Людовика,  озабочено
распространением всяких огорчительных настроений.
     НАПОЛЕОН: Что и говорить, Бурбоны непопулярны.
     ЛОРД ХОУ:  К  сожалению,  многие недальновидные люди в  разных  странах
связывают  усложнение политической  ситуации  с  вашим  пребыванием на  этом
благословенном острове. Можно предположить...
     НАПОЛЕОН:  Что меня попытаются  освободить, не так ли? Ну,  так вот,  я
хочу  со  всей  определенностью  заявить,  что  мне  здесь  очень  нравится.
Спокойная жизнь, прекрасный  климат и приятное общество. Так что, даже  если
вся французская армия высадится у вашего порога и  на коленях  будет умолять
меня  возглавить  государство,  я  скорее  всего  откажусь.  Разве  что  они
предъявят слишком  уж серьезные аргументы. (Громко) Коленкур! (Он появляется
быстро и неожиданно.) Прочтите милорду то, что я вчера продиктовал.
     КОЛЕНКУР (он успевает достать  тетрадь): "Историческая миссия Франции в
современную  эпоху представляется мне уже  исполненной, поэтому  в ближайшее
время  следует  ожидать  уменьшения  влияния  французской  нации.  Я  дважды
становился  императором французов, поэтому, может быть, я и не переставал им
быть,  однако  вряд  ли я решусь на  это  в  третий раз.  Героическая  эпоха
Революции и Империи  не знала предательств,  но меня предали не единицы и не
сотни,  а тысячи.  Следующего  монарха  предадут миллионы. Править  Францией
после  меня - неблагодарное занятие, но  даже я смотрелся бы теперь жалко на
месте короля Людовика. Однако, с моей точки зрения, истинное величие Франции
еще далеко впереди."
     НАПОЛЕОН:  Достаточно,  Коленкур.  Так  вот,  милорд,  клянусь  вам,  я
искренне  полюбил  Святую  Елену.  Жаль, что я  в свое  время  не  догадался
присоединить его к французской империи.
     ЛОРД ХОУ: Вы меня не убедили. Впрочем,  тот, кто владеет моим островом,
владеет миром, во  всяком  случае  -  океаном. Ваше  величество,  я вынужден
ограничить вашу свободу.  Я прошу вас не покидать пределы парка. Кроме того,
все ваши люди будут заменены англичанами, разумеется, кроме Коленкура.
     НАПОЛЕОН: Замечательно! И повар тоже? Неужели вы дадите мне английского
повара?
     ЛОРД ХОУ: Да, конечно, ваше величество.
     НАПОЛЕОН:  Прелестно. Я не думаю, что  это приказ короля Георга. У него
самого повар француз.
     ЛОРД ХОУ: Я ничего об этом не знаю.
     НАПОЛЕОН: Впрочем, я ничего не имею против англичан.
     ЛОРД ХОУ: Это еще не все.
     Вы,  Коленкур, разумеется, совершенно  свободны, но  и  вам не  следует
выходить  за пределы парка.  Если  же  вы все-таки  захотите  прогуляться по
острову в одиночку, вас обыщут.
     НАПОЛЕОН: Бедный Коленкур!  Ты даже не сможешь  скрасить свое заточение
чем-нибудь вроде  романа. Как  можно обыскивать человека, возвращающегося со
свидания?  Чисто  английская  ограниченность,  милорд.  Представьте,  что  у
Коленкура роман  с  вашей женой.  При  обыске  у  него  могут найти записку:
"Дорогой, завтра в восемь", или, чего доброго, платок с ее инициалами.
     ЛОРД ХОУ: Ваше величество, моей жене сорок девять лет.
     НАПОЛЕОН: По-вашему, это много?
     ЛОРД ХОУ: Ваше величество, если  Коленкур сможет  доказать, что у  него
роман,  его  не  будут  обыскивать.  Да,  совсем  забыл!  Вам   воспрещается
переписка.
     НАПОЛЕОН: Но ведь все мои письма проходят вашу цензуру!
     ЛОРД ХОУ: О  сир, я не могу взять на себя такую ответственность  в наши
смутные времена. Кроме того, у вас будет больше времени для мемуаров.
     НАПОЛЕОН: Я, кажется, до  сих пор не жаловался на  недостаток  времени.
Раньше я работал по шестнадцать часов. Сейчас  я  столько сплю. Я поправился
на пятнадцать килограммов. Вы хотите, чтобы я превратился в свинью?
     ЛОРД ХОУ: Ваше величество, король Людовик весит больше, чем вы.
     НАПОЛЕОН: Конечно, он ведь выше меня ростом. Но я могу хотя бы получать
письма? ЛОРД ХОУ: О, да, ваше  величество.  Вам  будут доставлять письма  от
всех  без исключения коронованных  особ Европы,  а также от  членов кабинета
министров  Англии  и  Франции  и  от  князя Меттерниха. Между прочим, я хочу
передать  вам  письмо   князя   Талейрана.  Разумеется,  с  сегодняшего  дня
отменяется всякая цензура. Впрочем, вы можете показывать мне их письма.
     НАПОЛЕОН:  Благодарю вас,  вы  очень  милы,  милорд.  Позаботьтесь,  по
крайней мере, чтобы я вовремя получал газеты.
     ЛОРД ХОУ: Зато, ваше величество, с завтрашнего дня вы сможете принимать
гостей. Если вы не против, вашим приемным днем будет четверг.
     НАПОЛЕОН:  У меня нет  ни возражений, ни знакомых, ведь до сегодняшнего
дня я ни с кем тут не общался. Ничего, я их заведу. Я надеюсь, вы хотя бы не
лишите меня французских вин?
     ЛОРД ХОУ:  В  этом вопросе  я  могу  руководствоваться  только велением
совести, иных указаний у меня нет. Как вы знаете, ваше величество, я не пью.
     НАПОЛЕОН: Ах, Коленкур, если бы ты знал, как я завидую милорду. Я отдал
бы свой  кодекс,  ордена и первый  том  мемуаров, чтобы приобрести на неделю
хоть часть его  добродетелей.  Увы  - это невозможно, а жаль - ведь  жизнь у
меня далеко не сладкая. Может быть, на том свете будет легче?
     ЛОРД ХОУ: Вы напрасно туда торопитесь, ваше величество. Обратной дороги
нет, а,  прямая  и без того ведет туда... слишком  уж  прямо. Иными словами,
рано или поздно вы все равно туда попадете.
     НАПОЛЕОН: Поэтому я и не очень спешу. Зачем?  (Встает.) Милорд, я попал
сюда после треволнений, которые могли бы убить  лошадь. Будем считать, что я
все это заслужил. Но вас-то что сюда занесло, вы же человек добропорядочный!
     ЛОРД  ХОУ: Я только исполняю свой  долг,  ваше величество. Даже  в этой
дыре. Мы, англичане, приобретаем уважение к монархии еще в колыбели.
     НАПОЛЕОН: К сожалению, некоторым  из  вас впору оставаться там до самой
смерти. Я не хочу вас обидеть, милорд.
     ЛОРД ХОУ: Ваше величество, ради блага Англии, я стал бы даже палачом.
     НАПОЛЕОН:  Вы, пэр Англии! Стыдитесь, милорд. Я не  стал  бы им даже за
корону.
     ЛОРД ХОУ: Я тоже. На благо Англии - другое дело.
     НАПОЛЕОН: Скажите еще, что палачами у вас тоже становятся в колыбели.
     ЛОРД  ХОУ: Я должен признаться, ваше  величество, что  не  считаю  свое
теперешнее занятие намного более почетным. Я не губернатор, а тюремщик.
     НАПОЛЕОН: Увы, нет, милорд, скорее сторож.
     ЛОРД  ХОУ: Это не имеет значения.  Тюремщик ничем не лучше  палача. Но,
разумеется, для блага Англии это совершенно необходимо.
     НАПОЛЕОН: Стало быть, вы без колебаний казните меня, если...
     ЛОРД ХОУ: Если понадобится, ваше величество, но, поверьте, я буду очень
смущен.
     НАПОЛЕОН: Жаль, я не могу вас наградить. Может быть, это сделает король
Георг, если  не  попадет в мое  положение. Зато  вы будете  упомянуты в моих
мемуарах.
     ЛОРД ХОУ: Ваше величество...

     Явление 28

     (Людовик  XVIII  беседует  с  премьер-министром  Франции   герцогом  де
Руалем.)

     ЛЮДОВИК: Увы, герцог, я давно уже не сплю с ней.
     ГЕРЦОГ: Мне очень жаль, ваше величество.
     ЛЮДОВИК: Нет, я еще могу.  Но  это  слишком трудно. Живот мешает. Вы же
знаете, я никогда не отличался большими способностями.
     ГЕРЦОГ: Ваше величество, ваш дед...
     ЛЮДОВИК:  Мой дед! Он  жил  в  другие времена. Поймите, герцог, Людовик
Пятнадцатый - это звучит совсем  иначе,  чем  Людовик Восемнадцатый. Не было
революции, гильотины, эмиграции - да  ничего не  было.  Бедное человечество,
тогда еще  можно было  вести здоровый образ жизни.  Это теперь  даже  трудно
вообразить. По-моему,  мы  с вами, хоть  и роялисты  по профессии, дадим сто
очков  вперед  любому  либералу  времен моего  деда,  или даже либералу типа
герцога Эгалите. Мы уже не те. Столь  бурные времена превращают целые народы
в умалишенных. Отныне ни один французский король не будет любить женщин.
     ГЕРЦОГ: Увы, сир. К счастью, во Франции есть не только король.
     ЛЮДОВИК: Увы, мой друг, лучшие времена давно прошли не только для меня,
и лишь немногие помнят их как следует. Остались легенды.  Ну, да,  любовницы
моего деда, курица в горшке, Нантский эдикт. Ерунда. У нас теперь хартия.
     ГЕРЦОГ: Ваше величество, пройдут несколько лет,  и все забудут, что это
такое. Франция будет процветать и снова станет великой державой.
     ЛЮДОВИК: Может быть. Но  кто бы ни правил теперь во Франции, она всегда
будет более республикой, чем монархией.
     ГЕРЦОГ: Я слышал, ваше величество, как кто-то примерно таким же образом
бранил Французскую республику.
     ЛЮДОВИК:  Какое  это  имеет  значение?  Я   не  собираюсь   становиться
председателем Национального собрания и, кстати сказать, и вам не советую.
     ГЕРЦОГ: Я вполне удовлетворен своим постом, сир.
     ЛЮДОВИК: Я  тоже. Так вы говорили о моей милой графине Перро. Повторяю,
я с ней не сплю. Раньше случалось. Я все-таки не молод и еще кое-кому нужен.
И потом, двадцать пять лет эмиграции. Для меня это было ужасно. Говорят, что
этот оболтус граф д?Артуа сохранился лучше.
     ГЕРЦОГ: Да, но он хочет вернуться  к временам вашего покойного брата, к
тому, что было до 89 года.
     ЛЮДОВИК: Да я уже говорил вам, герцог, -  он  мечтает о временах нашего
великого  деда, а собственно - почему не самого Людовика XIV? Семь поколений
прошло, да и наше заканчивается. Впрочем, пусть мечтает. Я ни о чем таком не
думаю  и, быть может, умру в  своей постели. Откровенно говоря, я никогда не
чувствовал себя хорошо в Версале. Здесь, в Тюильри, гораздо приятнее.
     ГЕРЦОГ: Версаль слишком велик, ваше величество.
     ЛЮДОВИК: Может быть. Но зато у меня все еще нет ощущения, что я доживаю
свой век. По-моему, король Георг умрет раньше меня. Вот дождусь...
     ГЕРЦОГ: Ваше величество, он друг Франции.
     ЛЮДОВИК: Как вы можете так говорить, герцог, он все же англичанин, и не
просто англичанин, а английский король и завоеватель, и вдобавок еще немец!
     ГЕРЦОГ: О, ваше величество...
     ЛЮДОВИК:  И впридачу еще душевнобольной. Ну и друзья  сейчас у Франции!
Так  вы говорили о  графине Перро.  Я сделал ее  мужа  пэром  Франции, но, к
сожалению,  ничем больше  не  могу  ему  помочь. У  графини  на него  весьма
разнообразные планы, но их невозможно осуществить. Вы  же знаете, его нельзя
использовать даже в качестве посла.  Он совершенно не понимает намеков! Свои
военные таланты он с блеском продемонстрировал в русской армии.
     ГЕРЦОГ: Царь отзывался о нем очень лестно.
     ЛЮДОВИК: Бенигсен  только поэтому и не выгнал его в три  шеи.  Но, черт
побери, у него когда-то был хороший вкус. Так выбрать жену! Графиня и сейчас
очаровательная женщина.
     ГЕРЦОГ: У нее есть еще одно достоинство, ваше величество. Она молода.
     ЛЮДОВИК: Я думал, вы скажете "глупа", дорогой герцог. Есть немного. Но,
может быть, я  все-таки  назначу его  послом. К  сожалению,  он недостаточно
знатен, чтобы ехать в Россию.
     ГЕРЦОГ:  Ваше  величество,  во  всем  мире  высоко  ценят  титулованных
французов.
     ЛЮДОВИК: Особенно в Париже.
     ГЕРЦОГ:  Ваше  величество,  я  уверен,  что  он  прекрасно  справится с
дипломатическими  обязанностями.  Тем  более, что  ему  можно  дать дельного
секретаря посольства. Он очень представителен.
     ЛЮДОВИК:  Я думаю послать его в Лондон. Маркиз де Грие успел навлечь на
себя недовольство  англичан.  Он  слишком однообразен,  или,  лучше сказать,
слишком дотошен, и не слушается указаний. Талейран учил его, но напрасно.
     ГЕРЦОГ: Ваше величество, маркиз - порядочный человек.
     ЛЮДОВИК: Ну и что? Я тоже порядочный человек, но  в жизни  это мне мало
помогало.  Мы не можем  портить  отношения с Англией, вот и все.  Граф Перро
будет  в  Лондоне  очень  кстати. Он  по  крайней мере ни  во что  не  будет
вмешиваться.
     ГЕРЦОГ: Беда в том, что он вор.
     ЛЮДОВИК: Пусть уж лучше он ворует у англичан!
     ГЕРЦОГ: Но он возьмет с собой графиню!
     ЛЮДОВИК (вздохнув): Возможно.  Я уже примирился  с этой мыслью, герцог,
но все равно вы ведете себя неблагородно -  зачем лишний раз напоминать? А в
общем, ничего  страшного,  поверьте. Да и кроме  того, я уже давно не сплю с
ней.
     ГЕРЦОГ: А как посмотрит на это прусский король?
     ЛЮДОВИК: При чем он здесь?
     ГЕРЦОГ:  Может  быть,  он хотел  бы, чтобы  граф  Перро стал  послом  в
Берлине.
     ЛЮДОВИК:  Вы мне  надоели,  герцог. Еще немного, и  я  отправлю  вас  в
Бретань. Там опять пристрелили префекта.
     ГЕРЦОГ: Ваше величество,  может быть,  нужно просить Веллингтона ввести
туда войска?
     ЛЮДОВИК:  Англичане  научат  моих  бретонцев  пить  пиво.  Я  не   могу
подвергнуть их такой экзекуции. (Входит дежурный офицер.)
     ОФИЦЕР: Ваше величество...
     ЛЮДОВИК:  Да,  я  знаю,  графиня  Перро...  (Офицер  выходит.)  Герцог,
помогите   мне  снять  туфли.  Я  сам  не  достаю.  (Герцог  склоняется  над
королевской туфлей.)  Конечно,  нельзя  столько  есть, но  иначе  я умираю с
голоду. Я объедаю всех моих  придворных. Такой живот! Если бы не лакеи, я не
прожил бы и часа.
     ГЕРЦОГ (пыхтя): Ваше величество, а остальное?
     ЛЮДОВИК: Остальное я  сам, или она мне поможет - неважно, главное, я не
должен показывать ей свою беспомощность. (Громкий стук в дверь.)
     ГРАФИНЯ  ПЕРРО (сначала слышен только ее  голос, потом она приоткрывает
дверь и просовывает в комнату голову): Я жду вас, ваше величество.
     ЛЮДОВИК: Одну минуту, дорогая, у меня государственные дела.
     ГРАФИНЯ: Хорошо, хорошо.
     ЛЮДОВИК:  О боже! ГРАФИНЯ  (высовывая,  наконец,  голову): Ах, это  вы,
герцог! (Она входит в комнату, тихо ступая по  пушистому ковру, - совершенно
голая. Она улыбается  нежно и непринужденно - изящная, миниатюрная красавица
с тонкой талией и высокой грудью.) Я вам нравлюсь?
     ГЕРЦОГ: Помочь вам, ваше величество?

     Явление 29

     (Виконт де Сен-Ба беседует с дамой. Появляется  граф  де  Буа-Реми.  Он
пытается пройти мимо.)

     ВИКОНТ: Анри! (Граф останавливается и нерешительно подходит к ним.)
     ГРАФ: Здравствуйте, сударыня.
     ВИКОНТ: Куда ты?
     ГРАФ: Я не знал, что ты здесь.
     ВИКОНТ: Какой сюрприз! Я тебе нужен?
     ГРАФ: Еще как!
     ВИКОНТ: А в чем дело?
     ГРАФ: Я хочу вернуться к нашему недавнему разговору.
     ВИКОНТ: К какому? А, к тому самому?
     ГРАФ: Ты очень догадлив.
     ВИКОНТ: По-моему, Панти был в ударе.
     ГРАФ: Да, я понял.
     ВИКОНТ: Не стесняйся.
     ГРАФ: Помнишь, о ком мы говорили?
     ВИКОНТ: Еще бы. Я говорил о...
     ГРАФ: Было сказано много оскорбительного.
     ВИКОНТ: И поделом.
     ГРАФ: Не знаю. Мы говорили очень похожие вещи.
     ВИКОНТ: Ну и что?
     ГРАФ: Я думаю, мы должны драться завтра же.
     ВИКОНТ: Но ведь мы, кажется, говорили о разных женщинах.
     ГРАФ (задумавшись): О разных? Да,  пожалуй. Но ведь  Панти  сказал, что
они все одинаковы. Выбор оружия за мной по праву оскорбленной стороны.
     ДАМА: Что ты рассказал обо мне, милый?
     ВИКОНТ: Право же, чистую правду.
     ГРАФ: О вас? Это невероятно.
     ВИКОНТ (резко): Прекрати.  Драться  так драться, какая невидаль. Он еще
очень глуп, дорогая.
     ДАМА: Я ему не нравлюсь? Странно. (Граф стоит молча и комкает платок.)
     ВИКОНТ: Он думает, что все еще в Италии. Бонапарт ничему его не научил,
и  леди Рольтон тоже. Ежели  драться  со всеми подряд,  не отличая друзей от
врагов, можно угодить  в сумасшедший дом  или получить  удар шпагой,  но  не
более того  - времена Чингиз-хана прошли,  и  невозможно создать вокруг себя
пустыню. Да и не нужно.
     ДАМА: Я ничего не понимаю.
     ВИКОНТ: Пустяки, дорогая. Так вот, граф, мы говорили о разных женщинах.
Встретимся  завтра  в  шесть  часов  -  если  это  вас  не  затруднит.  Моим
секундантом будет де Панти.
     ГРАФ: Моим тоже.
     ВИКОНТ: Час от  часу не легче!  Хорошо,  я  попрошу  месье де Бельвиля.
Шпага или пистолеты?
     ГРАФ: Шпага, разумеется.
     ВИКОНТ:  Я  закажу завтрак. Ради  Бога, не говорите ничего барону.  Мне
надоели спектакли.
     ГРАФ: Я только что от него.
     ВИКОНТ: Что  же  вы сразу  не  сказали!  А я-то распинался!  Значит,  в
четыре.
     ГРАФ: Я договорился с ним на пять.
     ВИКОНТ: Мы успеем.  (Даме.)  Дорогая, вы  понимаете,  граф  хочет  меня
убить. Законное желание, слов нет, но из  этого  вряд  ли что-нибудь выйдет.
Нечистая совесть портит руку.
     ГРАФ: Вздор! Я не хочу тебя убить.
     ВИКОНТ: Да-да. То же самое ты говорил этим  итальянцам. Несчастные! Они
имели  глупость ему  поверить.  Он убьет человека за здорово  живешь, просто
чтобы не показаться непоследовательным.
     ГРАФ: Простите, но мне пора.
     ВИКОНТ: Подожди.  Будут де Панти  и  де Бельвиль. Что ты думаешь делать
после? Позавтракаем вместе?
     ГРАФ: Если успеем.
     ДАМА: Возьмите меня с собой.
     ВИКОНТ:  Увы,  дорогая,  утренний  воздух  вам вреден.  Спите спокойно.
Вечером я возьму вас к леди Рольтон.
     ГРАФ: Мы действительно говорили о разных женщинах?
     ВИКОНТ: Вот чудак!
     ГРАФ: Тем лучше. Впрочем, это ничего не меняет.

     Явление 30

     (Леди  Рольтон в порту  с двумя  мужчинами. Оба они производят странное
впечатление.  Вокруг бродят, даже  снуют разные люди,  но  на  них никто  не
обращает внимания. Лабиринт переполнен.)
     ЛЕДИ РОЛЬТОН: Я просто счастлива, господа.
     1-й МУЖЧИНА: Я надеюсь, что вы вернетесь, миледи...
     ЛЕДИ РОЛЬТОН: К тому времени вы обо мне забудете.
     1-й МУЖЧИНА: Возвращайтесь.
     ЛЕДИ РОЛЬТОН: Ладно. Надо же мне досадить моему мужу.
     2-й МУЖЧИНА Увы, миледи.
     ЛЕДИ РОЛЬТОН:  Да, я  знаю  вашу  песенку.  Все гибнет, скоро ничего не
останется.
     2-й МУЖЧИНА: Да нет. Вы вернетесь, миледи?
     ЛЕДИ РОЛЬТОН: Что вы тут, совсем с ума сошли?
     1-й МУЖЧИНА Вы едете к императору, миледи. К великому императору.
     ЛЕДИ РОЛЬТОН: Да. Или к лорду Хоу. Так к кому же я еду?
     1-й  МУЖЧИНА:  Посмотрите,  миледи. Это море (он делает  широкий жест).
Где-то там - признаюсь откровенно, я и сам толком не знаю где, - эта чертова
Святая Елена.  А  ведь вы все еще так близко  от  нас. Честное  слово, так и
хочется вас не пустить.  Вы прекрасны, вы восхитительная женщина - но море и
Наполеон - простите, но это  слишком много. Они проглотят вас, и нам  ничего
не останется.
     ЛЕДИ РОЛЬТОН: Вы  дурак. Я  плавала в  Америку  и в Египет.  И Наполеон
плавал,  и потом, он  - не  самое страшное  существо  на свете.  Я это очень
хорошо знаю.
     2-й МУЖЧИНА: Ах, миледи, вы ничего не знаете...
     ЛЕДИ  РОЛЬТОН:  Какой  красивый юноша!  (Она  долго  провожает взглядом
сильно подвыпившего матроса.)
     1-й МУЖЧИНА: Действительно, вы открываете мне глаза, миледи.
     2-й МУЖЧИНА: Капитан вашего корабля - ненадежный человек.
     ЛЕДИ РОЛЬТОН: Послушать вас, так я должна всего бояться.
     2-й МУЖЧИНА: Конечно. Как  вы думаете, почему я никуда не еду? Я боюсь.
Поэтому у меня больше шансов...
     ЛЕДИ  РОЛЬТОН: Это  у меня их  больше, раз я  ничего не  боюсь. Кстати,
каких шансов?
     2-й МУЖЧИНА: Шансов выжить. (Короткая пауза.) Ну, или избежать смерти.
     ЛЕДИ  РОЛЬТОН: Совсем? (Опять пауза.) Мой муж только посмеется. Он  уже
сказал, что я к утру забуду, что собираюсь ехать, а если все-таки уеду, то к
возвращению забуду, как меня зовут. У меня не такая плохая память.
     2-й МУЖЧИНА: У вас превосходная память, миледи.
     ЛЕДИ РОЛЬТОН: Ерунда. У меня очень плохая память, но все-таки не  такая
плохая,  и потом, эти слова меня задели.  Наполеон любил меня, и хотя мне от
него доставалось...
     1-й МУЖЧИНА: Миледи, он не любил вас.
     ЛЕДИ  Р