Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
что к ним подкрадывается
лабиринт. Он вытесняет их к краю сцены, скрежещет, поднимается в высоту,
затем почти подпрыгивает и бессильно падает. У зрителя должно создаться
впечатление, что произошла авария. Лабиринт будет находиться здесь до конца
спектакля, т.е. всегда. Постепенно дуэлянты оживают, и бой становится вполне
зрелищным. Они входят в лабиринт, и бой продолжается там.)
ГРАФ ДЕ ПАНТИ: Мне это не нравится. Они дерутся как-то уж слишком
всерьез.
БАРОН ДЕ ГЛО: Зато красиво. Давно ничего подобного не видел.
ГРАФ ДЕ ПАНТИ: Как по-вашему, чем все это кончится?
БАРОН ДЕ ГЛО: Да ничем. (Анри падает.) Вот видите, вот и все. (Слугам.)
Эй, помогите графу. В этом столетии дуэлей будет больше, чем во всех
предыдущих вместе взятых. И во всех последующих.
Явление 20
(Другая пара чиновников, с ними один из двух мужчин с бородой.)
МУЖЧИНА С БОРОДОЙ: Да? А что они сделали с ее телом?
1-Й ЧИНОВНИК: Что-то сделали. Наверное, в конце концов похоронили.
МУЖЧИНА С БОРОДОЙ: Или утопили. Бедная леди Элизабет!
1-Й ЧИНОВНИК: Вам ее жаль?
МУЖЧИНА С БОРОДОЙ: Конечно. И не только ее. Таких женщин больше не
будет, так же как не будет новых Наполеонов. Все.
2-Й ЧИНОВНИК: Вам бы тоже куда-нибудь скрыться.
МУЖЧИНА С БОРОДОЙ: Да, я знаю, но не хочется.
2-Й ЧИНОВНИК: Дело ваше.
1-Й ЧИНОВНИК: Сейчас полетят головы. Неужели вам ваша не дорога?
МУЖЧИНА С БОРОДОЙ: Не дороже всех прочих. Она любила Наполеона и из-за
этого пострадала.
2-Й ЧИНОВНИК: Ерунда. Скажите еще, что он пострадал из-за нее.
МУЖЧИНА С БОРОДОЙ: Можно и так. Жаль, что Америка так провинциальна. Я
бы с удовольствием туда уехал.
1-Й ЧИНОВНИК: Там так хорошо именно потому, что провинциально.
МУЖЧИНА С БОРОДОЙ: Или поеду охотиться на слонов.
2-Й ЧИНОВНИК: Зачем вам слоны?
МУЖЧИНА С БОРОДОЙ: Вы же сами говорите, что мне нужно уехать.
1-Й ЧИНОВНИК: Поезжайте в Италию. Там, знаете (он машет рукой), музеи,
картины, Рафаэль, Боттичелли.
2-Й ЧИНОВНИК: Вам нравится современная музыка?
МУЖЧИНА С БОРОДОЙ: Так себе.
1-Й ЧИНОВНИК: Вот именно. Двадцать лет как нет Моцарта, и никто нам его
не заменит.
2-Й ЧИНОВНИК: При императоре было не так страшно. Ну, шла война,
кого-то убивали, но зато все остальные жили в свое удовольствие и друг другу
не мешали.
1-Й ЧИНОВНИК: Но ведь он проиграл войну.
МУЖЧИНА С БОРОДОЙ: Да, проиграл. (Молчание.)
2-Й ЧИНОВНИК: Скучно...
МУЖЧИНА С БОРОДОЙ: Да. Между прочим, сейчас есть один хороший
композитор, и он уже вовсе не молод, голландец, ван Бетховен.
2-Й ЧИНОВНИК: Да, я слышал, только он немец. Он был очень талантливый
человек, но оглох в 33 года.
1-Й ЧИНОВНИК: Как Иисус Христос.
МУЖЧИНА С БОРОДОЙ: Какая была женщина!
Явление 21
(Талейран. С ним герцог Фюрствальдский.)
ТАЛЕЙРАН: Позвоните, ваша светлость. Впрочем, я сам. (Он делает
несколько пассов, и ему сразу же приносят бутылку вина.)
ГЕРЦОГ: Я не хочу.
ТАЛЕЙРАН: Дело ваше.
ГЕРЦОГ: Разумеется. (Молчание.)
ТАЛЕЙРАН: Вот и все. Как всегда, я был прав.
ГЕРЦОГ: Увы, нет, друг мой, скажите лучше: как всегда, я вышел сухим из
воды.
ТАЛЕЙРАН: Я это и имел в виду. Но ведь это самое трудное.
ГЕРЦОГ: Вам никого не жаль?
ТАЛЕЙРАН: Мне всех жаль.
ГЕРЦОГ: Зачем мы, по-вашему, живем, князь? Или даже не так. Зачем вы
впутали меня в эту историю? Будь он хоть сто раз Бонапарт...
ТАЛЕЙРАН: Вы же тоже не пострадали. Я только что послал этого пентюха
за бутылкой. Кстати, вот и она. (Приносят еще одну бутылку.) Зачем я это
сделал? (Он наливает себе вина.) Или вы считаете, что я знаю зачем? Вам
налить?
ГЕРЦОГ: Налейте. Хватит. (Талейран льет через край.)
ТАЛЕЙРАН: Я живу сегодняшним днем. Меня считают хитрым человеком, а я
просто непоследователен. Ну, и еще не дурак.
ГЕРЦОГ: Вам не стыдно?
ТАЛЕЙРАН: Нисколечко. Сейчас я понимаю, что это было безнадежное
предприятие. Империю нельзя восстановить. Бурбоны крепко сидят на троне, не
одни - так другие. Англия доминирует на море. Я ошибался тогда, вернее,
чуть-чуть не ошибся. Однако же, когда она сошла с ума и привлекла к себе
всеобщее внимание, - иначе какого черта ей было ехать на Святую Елену! - я
опомнился и спас массу жизней. По-моему, я исправил все свои ошибки.
ГЕРЦОГ: Все?
ТАЛЕЙРАН: В общем, да. Даже мой друг де Сомине увернулся. Погибла леди
Рольтон, но об этом я не жалею, и потом, она умерла красиво. Коленкур сам
виноват. Кто там еще?
ГЕРЦОГ: Скажите, князь, это де Сомине приказал убить императора?
ТАЛЕЙРАН: Нет, это я. К счастью, у него были плохие отношения с лордом
Хоу. Хоу сам виноват.
ГЕРЦОГ: Англичане действительно думают, что он к этому причастен.
ТАЛЕЙРАН (сухо): Они ошибаются.
ГЕРЦОГ: Ну, что ж, я рад.
ТАЛЕЙРАН: Англичане думают, что раз они всемогущи, то все знают. Я
почти совершенно бессилен, но обведу вокруг пальца любого из них.
Явление 22
(Наполеон и леди Рольтон.)
ЛЕДИ РОЛЬТОН (низко кланяясь): Ваше величество, это я.
НАПОЛЕОН: Вот как! Чудеса, да и только. Не кривляйтесь, дорогая, такому
государю, как я, невозможно долго хранить верность.
ЛЕДИ РОЛЬТОН (подходя к нему, она чуть выше его ростом): Если вы
разрешите, я останусь с вами. Я сыта.
НАПОЛЕОН: Ах, моя дорогая, сейчас мне не хватает только вас. Разве это
не глупая шутка? Прекраснейшая женщина в мире предлагает себя свергнутому
тирану, и к тому же бывшему любовнику. В чем смысл? Вы знаете, что Коленкура
убили?
ЛЕДИ РОЛЬТОН: Какая подлость!
НАПОЛЕОН: Идиоты. Они не понимают, что я скоро умру. Старик заслужил
памятник. Он не дотянул до освобождения всего нескольких месяцев.
ЛЕДИ РОЛЬТОН: Что с вами?
НАПОЛЕОН (целуя ей руку): Тут смертная тоска. Садитесь, мадам. Чем вы
можете меня порадовать?
ЛЕДИ РОЛЬТОН Не прогоняйте меня.
НАПОЛЕОН: Вы хотите стать императрицей? Вы знаете, я даже не развелся.
И потом, вам придется спать на плохом белье. Впрочем, это все равно скоро
кончится.
ЛЕДИ РОЛЬТОН: Сир, я не хочу расставаться с вами.
НАПОЛЕОН: Коленкур тоже не хотел.
ЛЕДИ РОЛЬТОН: Прекрасно.
НАПОЛЕОН: Вы помните, кто такой Беллерофонт?
ЛЕДИ РОЛЬТОН: Вы в плохом настроении, сир.
НАПОЛЕОН: Разве не странно, что именно на нем меня увезли? У меня
странные взаимоотношения с судьбой. Он - убийца Химеры.
ЛЕДИ РОЛЬТОН: Вы популярнее сейчас, чем после битвы при Аустерлице.
НАПОЛЕОН: Мне от этого не легче.
ЛЕДИ РОЛЬТОН: Я люблю вас.
НАПОЛЕОН: За что?
ЛЕДИ РОЛЬТОН: Я устала. Я проплыла три тысячи миль.
НАПОЛЕОН (звонит. Входит лакей): Устройте, пожалуйста, эту даму.
ЛЕДИ РОЛЬТОН: Я не отойду от вас.
НАПОЛЕОН: Как там лорд Рольтон?
ЛЕДИ РОЛЬТОН: Я не знаю.
НАПОЛЕОН: Я сжег свои записки.
ЛЕДИ РОЛЬТОН: Правильно, сир. Вы никому ничего не должны.
Явление 23
(Эта сцена должна рассматриваться как финальная заставка к фильму, если
таковой будет когда-нибудь сделан по этой пьесе. Несколько всадников бешено
несутся по лесу. Они пригибаются к седлу, ветки хлещут их по телу. Мелькает
столбик со стрелкой - "Париж". Это - известие о смерти Наполеона.)
Явление 23а
(Для театра. Повторяется экспозиция начала пьесы. Сцена пуста.
Появляется мальчик. Потом входит Андре с собакой.)
АНДРЕ: Бедная моя! Проголодалась? (Гладит ее и достает из кармана кусок
хлеба.) На! (Собака ловит и ест хлеб.) Ну, все. (Кто-то кричит: :Эй, живо
сюда! Сейчас голову оторву!") Ну, так уж и оторвешь! Ладно, иду.
Конец
Александр Этерман.
Реквием по н.в.
--------------------------------------------------------------------------------
Aлександр Этерман "Реквием по Н.В." поэма
ї Copyright Александр Израилевич Этерман
Email: eterman@netvision.net.il
Date:
Изд: "Москва-Иерусалим", И., 1991
OCR: Полина Брюселль
Spellcheck: Полина Брюселль 17 октября 2002
--------------------------------------------------------------------------------
Я увожу к отверженным селеньям.
"Д."
Песнь Вторая
Мне было страшно с самого начала.
Глотая воздух и борясь со сном,
Я что-то нес. Меня перебивала
Известная красавица... Потом -
Потом дошло. Цвели и ожидали,
Что, наконец, заплачу. Я молчал,
Кивал и мялся. Било десять. Дальше,
Едва вздохнув, - я поклонился в зал
И, поднимая голову, услышал
Ехидно, в лоб. Чего не миновать,
Тому не быть - а он из ряда вышел.
Я втихаря нащупал рукоять.
"РИМ"
"I"
Подводим итог, не коснувшись запястья -
Бесстрашный глава Факультета
Пристыженно спросит - а было ли счастье
В свой час? - и дождется ответа.
В свой час. Под развесистой клюквой. Под самый
Лирический корень. Гуманно,
Бескровно: одним - сципионовы Замы,
Другим - ганнибаловы Канны.
Мы честно скроили из смутных поветрий
Образчик - а в жилах героя
Напиток - правдивый настой геометрий -
И право на нечто иное.
"II"
Вопрос из зала: "Взяли ли вы Рим"?
Я взял его. Он не сопротивлялся.
Я столь его тщеславно одарил,
Что он посовестился и отдался.
Я пососал волчицу, а затем
Вкусил традиционной птичьей шеи
И сей же час предался без затей
Уже иной немыслимой затее.
Увы - я легче мог бы Рим стереть
И утереть - но, заново отстроив,
Жить на холмах! - Уж лучше умереть
В своей грязи и от своих устоев.
Но к слову "Рим" невыносимо "плен"
И "беспорядок". Из любви к этруску
Спалить Коринф, разрушить Карфаген,
Отстроить Форум и пойти вприкуску, -
И вот, разросся пуще, чем тогда,
И вширь, и ввысь - куда поре расцвета!
Да и чего стекаться в города -
На то была империя в полсвета
И оттого-то больше не бывать.
Зато тоска - болезнь старинных зданий.
Мы - нет. Нам этим воздухом дышать,
Ну, и не рухнуть от воспоминаний,
Едва случится посетить Стамбул
Или иные лакомые страны.
Тамбовский пояс лихо утянул
Порфироносных девушек Тосканы.
"III"
И в этом Риме я хотел добыть
Доспехи, пешки, латников и копья,
Поднять дыханьем бешеные хлопья
И ледяное сердце растопить!
Столичный город, кающийся змей,
Гермафродит, охальник и неряха
Цедил войну и вереницу дней
До полного отчаянья и страха.
Я до смерти боялся угадать
Куда попал, и чей я современник,
А может, гость. Ну-ну. А может, пленник.
Чем буду думать и голосовать,
И кто у нас страдает от любви,
Берет взаймы и отдается даром,
Околевает в родственной крови
И полыхает собственным пожаром.
"IV"
Увы, то был не Рим "Сатирикона".
Мне не хотелось сравнивать одну
Тюрьму с другой, материю - со звоном,
А главное - идущую войну
С неистребимой и на сласти падкой -
Все так же смачен, весел и жесток,
Как схваченный мятежной лихорадкой
Рябой провинциальный городок.
Он ждал зимы, вестей от Сципиона
И успевал хозяйствовать и жить
На оба дома - строить стадионы
И жертвами всевышних ублажить.
В апреле римский воздух слишком дорог.
В разгар зимы, взвивая сладкий дым,
Меня отверг родной великий город,
И приютил принципиальный Рим,
Врубившийся в сгоревшую столицу
Пучком паленых разноцветных жил.
Он прел как ожиревшая волчица,
И старый мэр его освободил
Как опоенный рыцарь честных правил,
Дурных манер и вовсе не дурак. -
Вот, некто Ганнибал ему не вставил,
А он, вступая в должность, как-то так...
"V"
Ромул - Рему
В чем наша заслуга? В чем наша вина?
Мы нежно любили друг друга.
Наш город построен на все времена,
Но это не наша заслуга.
Мы честно вплели в евразийский венок
Причуды семейного стиля,
Но город - по Ньютону - столько же мог,
Как те, кто его развалили,
Позволить. Бессмертное имя и стать,
И, скажем, имперское чванство.
Мы братоубийство могли оправдать,
Но только не цезарианство.
Коллега, мостящий костями холмы,
Не в той подвизается роли.
Охота и страсть будоражить умы,
Как правило, пуще неволи.
Чем портить имперски закрученный шов,
Пусть вперится в звездную карту.
Едва ли достанет пустых островов -
Не всякий - чета Бонапарту!
А нам, очевидно, придется забыть
Свой город и старые страхи.
Помпей или Цезарь не стали бы жить
В квартале, где ходят монахи
(Большие любители раны травить, -
Что Рим своевластен и светел
И благоустроен. О чем говорить?
Мы смертны, а город бессмертен,
А то - долговечен, как первый снежок,
Торчит, как орешек на торте...).
Мы лихо подвесили наш сапожок
К широкой альпийской ботфорте,
К штанине, надеясь, что станет окном
В Европу. Но с ейного взгляда,
Нас всех переплюнул мадьяр-костолом
Весомостью личного вклада.
"VI"
И пусть. Потомки назовут банальным
Мой офигенный план учить плетьми
Тех, кто во славу финиковой пальмы
Живьем сжигает мать с тремя детьми.
Кто превратил охоту на волков
В крутую чистку собственного клана?
Не город Рим живет среди веков,
А благостное "Pax Americana".
"VII"
Обратно в зал: Вы можете не верить.
Спокойный сон - для совестливых лиц,
Но нам сулили не друзей, а челядь
И воспаленье каменных таблиц.
Я вынужден сбежать, как та семейка,
Пусть не в пустыню, пусть не на осле -
В моем кармане только карамелька
Еще напоминает о Москве.
Наверное, вы милосердно правы.
Огонь в глазах - еще не блеск планет,
И только и всего в мерцаньи славы,
Что нить видна. И пыль. А толку нет,
И веры нет. Зато плясал мазурку
Как Понятовский. Сексуальный пыл
Мешал купаться польскому придурку -
Увез не ту, которую любил.
Как глупый кит. Дышать с тобою вместе.
На берегу он сам себя казнит,
Зато я до того невольник чести,
Что, как учил Ламарк, позорю вид.
Так воздух с губ. Так золотая чаша -
Любой настой. А грязное белье
Сама стирай. Возлюбленная наша
Отныне - достояние мое.
При встрече снимем шляпу. У ошибки
Цена своя. Красавцев в двадцать лет
Сводили в гроб не пушки, а улыбки
Виконта Алеф и маркизы Бет.
Я слишком долго изводил бумагу.
Пора уже. Вздыхаешь и несешь
Оттачивать наследственную шпагу
И по дешевке - бабушкину брошь.
Подковано. Блестит. Приобретаю
Известность и - куда там город Рим -
Провинции на берегу Дуная.
На юге - Понт. На севере - Гольфстрим.
VIII
Рем - Ромулу
Достаточно пакостно, чтобы остыть -
Семьсот километров от Вены!
Здесь смогут в провидимом будущем жить
Семиты и аборигены.
Ты пишешь, что сей Капитолий - тюрьма,
Но это смешно и неверно.
Ведь даже была симпатична сперва
Юдифь голове Олоферна.
"КОРИНФ"
Бронзовый век
"Р."
"I"
Коринф пылал. Огонь царил всевластно.
Спекались судьбы. Их конгломерат
Шипел. Огонь бесстрастно
И сухо слал людские души в ад.
Коринф пылал. Его дворцы и храмы
Текли и лопались. В его руках свело
В единое и ведьм, и помело.
Б-г знает чем они казались сами.
"II"
Я не был современником сих бед,
Ни даже поджигателем, но случай
Пронзительно навел меня на след,
Ребром и соблазнительно колючий.
Коринф горел как грешники горят.
За все грехи людей дома платили,
И после этих сцен разгром Бастилии
И строфы Данта - чистый плагиат.
И я не мог, конечно, усмотреть
Ни воли злой, ни парадигмы сладкой.
Мне двадцать лет. Мне некого жалеть.
Сижу на камне и хрущу тетрадкой.
"III"
Текли и сохли. Ночь сменила день
И устремилась к неизвестной цели.
Крестьяне из соседних деревень
Сошлись на дармовщинку, очумели
И, часто выдыхая перегар,
Уписывали жидкую стихию,
И поражаясь, что еще живые,
Благословляли город и пожар.
Коринф пылал. Его не пресекали.
По всем вполне. Сюжеты и хвосты,
И недовольных намертво спаяли
Бездушный край и жаркие цветы.
"IV"
Тревожась за судьбу Москвы-и-Рима
И за свою несчастную судьбу,
Я не могу не думать о Коринфе
И не велеть бежать туда рабу.
Но мне безумно жаль его породу.
Я бы хотел, вверяясь небесам,
Уйти в Коринф оплаканно свободно
И сознавать, что сделал это сам.
Но смерть в постели? Врезавшись, и клейко
Душой и телом в городской бедлам,
Ору, решившись: "Эй, судьба-индейка! -
Рабу, - беги в Коринф к другим рабам
И отыщи причины и начала,
И что за новоявленный Катон
Постановил задолго до пожара,
Что этот город должен быть спален".
И он ушел. Меня пронзило чувство
Закованности в наши города,
Тоскливой неподъемности искусства
И зависти к беспечности раба.
"V"
Что далее? - Ростки живой травы,
Им свойственно соединять начала.
От прошлого осталась горсть золы,
Как конфеттиn? на стульях после бала,
Но там, куда свалили ценный лом,
Кристаллизуясь, таяла, сверкала
И отдавала медленным огнем
Поверхность неизвестного металла,
Чью новизну и прелесть, я боюсь,
Похитили для празднованья труса,
Когда ее покойный Мебиус
Вывертывал из собственного уса.
(Напутствие сажающим сады -
Практическое следствие пожара -
Возникновенье новой красоты
Не где-нибудь, а на могиле старой.)
Все обошлось, конечно, без чудес.
Огонь расплавил ценные металлы
В дурацком старом храме и окрест
В пропорциях случайных и престранных,
Загадочных от совпаденья с тем,
Что никогда ни с чем бы не совпало,
Не совпади оно с паденьем стен
И сокрушеньем крепостного вала.
Мы дружно невзлюбили этот сплав,
Приравненный к сокровищам Востока,
Искусно утаивший свой состав
И равнодушный к будущим восторгам.
Латиn?няне ваяли из него
Великих полководцев и изгоев,
Особо отличившихся богов
И собственных еще живых героев.
"VI"
По мне пейзаж - ужасно ясный след -
Пусть не по мне - свершившихся явлений.
И вот, хожу на этот Факультет -
И тем живу - для дачи разъяснений.
Мне нет нужды встревать в безумный мир
Джихада и туркменского народа
Чтобы узнать, кого долбал эмир
И как его - и результат похода.
Каков вопрос - таков ответ. Таков
И интерес - и вихрь и ветер в гриве.
Я строил их взаправду, из кусков
И становился сам себе противен.
Мораль узка. Пока я изучал
Сравнительно араба и монгола
И юг Балкан - я попросту чихал,
Что ворошу эпоху произвола,
Как юный медик. Над чужой ногой,
Как над душой. Но жилы тянет смело.
Не дольше, чем к натурщице нагой,
Привыкнуть к человеческому телу.
Флиртуем в морге. Пища для ворон,
Лицензия - но я не врач. Сначала
Проснется совесть. Нежный эмбрион
Порядочного профессионала,
Что в жалобах, идущих к небесам,
Как может, умаляет нашу долю,
Когда уже наказанному там
Прописанные утоляет боли.
Но чем остудишь тлеющую плоть?
Слезами? За умеренную плату
Смягчаем гнев небесный. А Г-сподь
Всемерно сострадает адвокату.
Влюбленный мавр? Душитель? Нет. Увы.
Учу: "Война - сама себе кормушка.
Мой будущий бюджет"... В конце главы
Не прохожу в ее иголье ушко,
Но процветаю в должности зато.
Пускаю стружку влажной древесины
С олив аттических. А что до эсхато-
Логической природы медицины,
То хоть она и правда занесла
В Европу AIDS, чуму и лихорадку,
Меня до основанья потрясла
Ее любовь и ненависть к порядку.
Все преступленья стоят одного.
Мы потому и судим, что подсудны,
И есть причины связывать богов
С употребленьем склеенной посуды.
Землетрясенье украшает дом,
Пока не станет приторным и частым.
Мы справедливей мыслим, чем живем,
И, может быть, поэтому несчастны
И больше не сгораем. Никогда
История не завышает кары,
И, сотрясая, строит города
Неповторимость всякого пожара.
Огонь наивен, как латинский стих,
Как чемпион, забывшийся на ринге.
Я просклонял последнее "прости"
Своим друзьям, оставшимся в Коринфе.
"VII"
Увы:
Дышите глубже. Не