Впрочем, а что в этом  удивительного? Ведь  в то время только еврейский
народ жил в поле, в  ауре Ветхого завета, и только  он и мог осознать, что в
воздухе  уже носится  его  продолжение -  Новый  завет. Пилат,  естественно,
оказался в положении Аверроэса: будучи не в состоянии по достоинству оценить
существующий текст, он не  понимал, что  за каша заваривается вокруг него. С
другой стороны, все те, кто в  это нелегкое время владел материалом  Ветхого
завета,  знал,  к  чему  и  о  чем  эта  книга,  просто  не  мог  не  начать
реконструировать в уме новый текст. По общему мнению, мессианские идеи тогда
носились в  воздухе! Пахло  продолжением.  Второй частью. Разумеется, еще не
написанной. В таких случаях это не имеет значения.
     По  сути   дела,   главной  обязанностью   Пилата   должно  было  стать
предотвращение   евангельского  сюжета,  ибо  последний   неизбежно  означал
бесславный конец Паь Романа. Точно  так  же главной  обязанностью Вильгельма
была охрана аббатства от  затаившегося  в его недрах врага, который, как  мы
знаем, аббатству вовсе и  не угрожал. Но в той же степени не угрожал и Иешуа
Римской империи!
     Вильгельм, непозволительно  увлекшись  расследованием,  превратив его в
дешифровку несгораемой  рукописи,  изменил  самый  сценарий  и доигрался  до
полной катастрофы.  Аббатство  сгорело  дотла  вместе  со  своей  вселенской
библиотекой. Иначе и быть не могло: ведь несгораемые тексты по природе своей
взрывоопасны!
     Пилат, слабохарактерно  промедливший  в  самом  начале,  когда инстинкт
велел  ему повесить "странного  разбойника",  и столь  же слабохарактерно не
решившийся его  помиловать в тот момент, когда выяснилось,  что  "разбойник"
ему  может  быть  полезен,  так  же  как  и Вильгельм  поневоле "влетел"  во
всемирно-исторический сценарий. Он выпустил из бутылки новозаветного джинна,
того самого, рукописного и несгораемого, - и погубил Империю.
     Разумеется, вина Пилата много меньше - ведь он не семиотик. Однако, как
ни крути,  но и он все-таки следователь,  инквизитор, да  еще  и  верховный.
Поэтому ему негоже ссылаться на незнание - его приговоры были окончательны и
обжалованию не подлежали.
     Кроме  того,  следует иметь  в виду,  что  Булгаков,  создавая роман  о
Пилате, анатомировал прежде всего гибель совсем иной империи - Российской, и
Римская  гибла  у  него так,  заодно,  для  примера.  Но  Российская империя
погибла, вне всякого сомнения, от того же, что и Римская, -  отсюда и сюжет,
отсюда и  параллель. Ее  сгубила на  глазах у Булгакова  социальная  теория,
похожая  на  ту, которую проповедовал  пилатов подследственный  -  "настанет
время,  когда не будет  власти ни кесарей,  ни какой-нибудь  другой власти".
Короче говоря, когда-нибудь  не будет ни бедных, ни  богатых, ни правителей,
ни  подданных,  и  вообще,  с  построением коммунизма  государство  отомрет.
Поэтому  рассуждение российского писателя вдвойне  изящно, ибо бьет  по двум
мишеням сразу.
     У Эко, на  первый взгляд, ничего подобного нет. Его аббатство  - вещь в
себе,  и как таковая модель чего угодно - хоть библиотеки,  хоть империи. Но
мы уже знаем, что он  не смог устоять  перед  булгаковским имперским мифом и
обзавелся  собственным, французским - с легкой руки Дрюона.  А значит, нашел
русский след в палестинском романе... Все понял, все угадал...
     Нас более всего в этой истории  пугает степень проницательности Эко. На
наш взгляд, до сих пор никто не прочитал Булгакова и в половину так глубоко,
как он. Правда, никому и  в голову не приходило,  что Булгаков столько всего
зашифровал в свой роман. Может быть, следует утешаться тем, что все то,  что
один человек может придумать, другой в состоянии разгадать. Но почему именно
итальянец? Или,  как писал Мандельштам, и этот "зодчий был  не итальянец, но
русский  в  Риме"?  Вдобавок, за полной прозрачностью  результатов  остается
совершенно  непонятным  ход его мысли.  И вообще  - чего это  его  понесло в
русскую литературу? Да еще с нестандартными толкованиями?
     И еще один вопрос,  вернее, вопросик. Мы прочитали где-то не так давно,
что небольшой  фрагмент  второй части "Поэтики" -  вот  только не  помним, в
каком  переводе -  был-таки найден.  Таким образом,  доказана  хотя бы  одна
теорема  -  теорема существования этой части. Но что, если  перед нами всего
лишь  плод  средневековой  реконструкции,  скажем,  произведение  Вильгельма
Баскервильского  или  Венанция  Сальвемекского,  начитавшихся  "Риторики"  с
"Поэтикой" и решивших взяться за дело?
     Мы хорошо помним, что  произошло, когда в начале XX  века некий  хитрец
решил "восстановить"  несколько пропавших трактатов  Иерусалимского Талмуда.
Однако  эти трактаты, увы, содержали ряд оригинальных идей и потому вовсе не
были  несгораемыми.  Поэтому-то  фальсификатор  и  был  относительно  быстро
разоблачен. А что, если бы подделке, она же реконструкция, было лет семьсот?
В таком случае, следует констатировать  с некоторой  печалью, разоблачить ее
было  бы невозможно. Особенно если вспомнить, что  в те времена утеряно было
гораздо меньше трактатов,  чем  сегодня, и  подделка могла бы  опираться  на
недошедшие до нас материалы.
     Может   быть,   энтузиазм   Эко  объясняется  относительной   свежестью
булгаковской  публикации,  обильно  сдобренной неразработанностью темы.  Эко
начал писать свой  роман  через  десять лет после выхода  первого  фрагмента
"Мастера и Маргариты" в журнале "Москва", когда в Италии уже вышли несколько
работ о Булгакове. Работы эти его явно не устроили.
     Нас  понесло  вскрывать  "Имя  розы"  через  11  лет после  его  выхода
по-итальянски и всего два года после опубликования дивного русского перевода
романа (Е.А. Костюкович). Судя  по всему,  время реакции сокращается.  Может
быть, близится окончание времен.
     Мы уже  писали в  другом  месте, что  отношение  в  живому  и  мертвому
писателю должно  отличаться лишь одним:  способом цитирования. Боюсь,  что в
данном случае мы нарушили это правило, отчасти оттого, что желаем Эко долгих
лет жизни. Однако  выбора  у нас не  было: мы  замышляли сделать с ним то же
самое,  что он сделал с Булгаковым, а проблем с последним тут быть не может:
Михаил Афанасьевич скончался в 1940 году.
     Правда, в то время, когда писался роман "Имя розы", был еще жив Борхес.
     Но это уже не наше дело.

     Жанр. Издержки жанра

     Сначала, как всегда, цитата.
     "На месте того, кто в драной цирковой одежде покинул Воробьевы горы под
именем  Коровьева-Фагота, теперь  скакал, тихо  звеня золотою цепью  повода,
темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом...
     - Почему он так изменился? - спросила  тихо Маргарита под свист ветра у
Воланда.
     -  Рыцарь этот  когда-то  неудачно пошутил,  - ответил  Воланд... - его
каламбур, который  он сочинил, разговаривая  о свете  и тьме, был  не совсем
хорош. И рыцарю  пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, чем
он предполагал."
     Давайте  задумаемся  - а  нельзя ли  выяснить, что за каламбур  сочинил
Коровьев и чем он пришелся Воланду не по вкусу?
     Что  известно нам  о  каламбуре? Пока лишь  то, что  он  возник в  ходе
разговора о свете и тьме. А помниться, всего страниц за двадцать  был  у нас
как раз разговорчик на эту тему. Это когда из круглой башни на  крыше одного
из  самых красивых зданий  Москвы вышел грязный  и оборванный Левий Матвей и
затеял перепалку с Воландом.
     - Я к тебе, дух зла и  повелитель теней, - ответил вошедший, исподлобья
недружелюбно глядя на Воланда.
     - Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался?..
     - Потому что не хочу, чтобы ты здравствовал...
     - Но  тебе  придется  примириться  с  этим, -  возразил Воланд...  - Ты
произнес свои слова так, как будто ты не  признаешь теней, а также и зла. Не
будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что  делало бы твое добро, если
бы не существовало зла,  и  как  бы выглядела земля,  если бы с  нее исчезли
тени? Ведь тени получаются  от предметов и людей... Не хочешь ли ты ободрать
весь земной  шар,  снеся с него  прочь  все деревья и все  живое из-за твоей
фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп.
     - ...Ну, говори кратко, не утомляя меня, зачем появился?
     - Он прислал меня.
     - Что же он велел передать тебе, раб?
     -  Я  не раб,  - все  более озлобляясь,  ответил Левий Матвей,  - я его
ученик...
     -  Он прочитал  произведение мастера, -  заговорил Левий  Матвей,  -  и
просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем...
     - ...А почему вы не берете его к себе, в свет?
     -  Он  не  заслужил света,  он  заслужил  покой,  -  печальным  голосом
проговорил Левий.
     Конец цитаты.
     Теперь  небольшое  рассуждение.  Воланд,  конечно,  Князь  Тьмы.  Левий
Матвей,  обитатель и  фанатичный поборник света,  следуя  тексту,  глуп,  по
утверждению Воланда -  раб,  а, согласно собственному определению -  ученик.
Таким образом, у нас на глазах выстраивается следующая пропорция:
     ученик (глупец, раб) - свет;
     x - тьма.
     Всякий, кто  присутствовал  при этой беседе и, вдобавок, остер на язык,
почти неизбежно  скаламбурит: "Ученье  свет, а  неученье  - тьма". Поскольку
искомое неизвестное  явно относится к Воланду,  корифею всех наук, ясно, что
он мог и обидеться.  Хотя, в общем, шутка довольно  безобидная -  ведь Левий
Матвей ни в коем случае не интеллектуал.
     Теперь  становится  ясно,  почему Коровьев  получил  после  помилования
мундир темно-фиолетового  цвета - это цвет  чернил. Милая  и вполне уместная
шуточка.
     Понимая, что самое трудное  - это закруглить не желающее заканчиваться,
бесконечное повествование, откроем труд Философа - аристотелеву "Поэтику" на
самой последней странице:
     "О трагедии  и эпопее, о  видах их  и  частях - сколько их  и в  чем их
различие,  о  причинах  их удачности  и  неудачности, об упреках ?поэзии?  и
возражениях на них ограничимся сказанным..."
     Ограничимся.
        Александр Этерман.
        Драма, жанр


--------------------------------------------------------------------------------
   Aлександр Этерман "Драма жанр" Эссе
   ї Copyright Александр Израилевич Этерман
   Email: eterman@netvision.net.il
   Date: 2000
   OCR: Полина Брюселль
   Spellcheck: Полина Брюселль 17 октября 2002
--------------------------------------------------------------------------------




        "1"

     Будучи  в затруднении ?  как  резоннее  развязать  драму  ? я  нечаянно
выпустил из рук увесистый том Аристотеля. Думал, на стол,  вернее, на  мирно
лежавшее  по  левую  руку  тысячестраничное  произведение одного  старинного
компилятора, а вышло иначе ?  на верхний левый угол компьютерной клавиатуры.
В результате Аристотель беззвучно расстрелял чистую экранную страницу фразой
юююююююююююююююю, бесконечной бессмысленной последовательностью, которую мне
пришлось  оборвать, отпихнув в сторону ''Метафизику'', вырвав  клавиатуру из
ее объятий, чтобы  на виртуальной странице осталось место для иных слов, для
тех, которые  я сейчас напишу, однако же,  строкой  небезразличной,  птичьим
голосом,  зазвучавшим  в  моей   голове  как  соловьиная  трель.   Поскольку
вообразить  поющего Стагирита невозможно, я мысленно принес ему извинения. В
самом деле,  такой  строки,  даже  беззвучной, нет  в  его  дошедших до  нас
сочинениях. Впрочем,  ни неудовольствия,  ни смущения  я  не испытал, как не
испытал   бы   их  сканер,   через  который   прокатили  случайную  страницу
''Риторики''.  Трель  мне  понравилась,  так  восхитило  Тартини  скрипичное
произведение,  которое  ему  не   удалось  запомнить.  Абсолютная   точность
воспроизведения требует аккуратного обращения с инструментарием ?  не только
с первоисточником.
     С другой стороны ? предательская мысль ? а не было ли в Стагире театра?
Кажется, был. В таком случае,  беру свои слова обратно: нетрудно  вообразить
поющего стагирита. Даже целый хор стагиритов. Даже  отчаянно фальшивящий. Да
простится мне непочтительность.
     О театре я вспомнил не случайно. Насмотревшись (по телевизору) убийств,
мордобоя, пыток, я закрыл глаза и задался вопросом о жанре. ''Рамбо'', ''Тит
Адроник''. ''Макбет'', ''Молчание ягнят''. Терей, DHL. DHL. Не напрасно ли я
их  мешаю?  Стоит  ли кровь крови? Химия ли? Кто придумал дуаль?  В  опасном
списке сочинители,  антрепренеры, актеры, зрители, критики, потомки, рабочие
сцены.  Еще  кто-нибудь?  Конечно.  Стены,  которые,  единственные,  отчасти
уцелели.

        "2"

     В цивилизованной Европе, где  безнаказанно муху не убьешь, где телесные
наказания и собачьи бои  под запретом,  где (даже в  Англии) законопослушные
граждане довольствуются  бегами, к немалому удивлению,  все еще практикуется
бой быков. Исключение из доброго правила? Нет ? ибо  жажда крови неистребима
и прорывается в самых неподходящих местах.  Во многих странах,  почти  всюду
дозволены профессиональный  бокс, борьба  без правил  и лицензионная  охота,
отстрел  ''лишних''  лосей,  лис  и  куропаток.  Оттого-то  римляне  недолго
довольствовались греческим театром,  но  в  свой час, вовсе  не  при  Фибие,
внесли в  общественный  репертуар бои гладиаторов,  а  испанцы, пресытившись
аутодафе,  на радость Хемингуэю, не  в  древности,  не в  средние  века,  но
завершив реконкисту и  открыв  Америку, заново изобрели тавромахию.  Давайте
спросим ?  отчего гуманное  правительство в Мадриде не запретит эту кровавую
забаву, напоминающую чувствительному наблюдателю красиво нарисованные, густо
убранные человеческими костями минойские игры? Да оно оторваться не в силах!
Мне тоже  совестно сидеть на трибуне, не отводя  глаз от схватки, и изо всех
сил сочувствовать невинной жертве ? быку. Собственно, оттого же просвещенные
британцы не убирают  со сцен своих театров  трагедии Шекспира, ограничившись
его  же  комедиями.  В  самом  деле,  чем   лучше  Отелло,   закалывающийся,
предварительно задушив Дездемону, или  отравившийся Ромео, уводящий за собой
зарезавшуюся Джульетту, или идеальная,Гамлет,  ах,  Гамлет, ах,  Офелия, ах,
Гертруда,  ах,  Лаэрт  ?   дивная  симметрия,  жуткий  пример  детям,  вроде
окровавленного  быка  и  продырявленного  матадора.  То  ли  дело  упившийся
Фальстаф или защекотанный Калибан!
     Стало быть, первый  вывод не требует особой изобретательности: реальная
кровь на арене и призрачная, кетчуп, на  театральной сцене ?  одной и той же
природы. Реальность сцены, арены, ринга, экрана - посюсторонняя  реальность,
в равной степени преследующая зрителя ? до самого конца представления. Потом
он идет домой, доживая, дожевывая перипетии спектакля, пьет горячее молоко и
ложится спать. Подлинные результаты драмы занимают его не больше, чем прочая
бутафория. Какая разница,  что сделают с тушей убитого быка, да еще  на ночь
глядя? Перевяжут тореро  или  смоют грим  с актерского лица? Все одно, с той
разницей,  что на гладиатора,  быка, боксера можно держать пари всякий  раз,
когда они появляются  на  арене, а на Макбета или Чапаева - только  однажды,
когда видишь их в  первый раз. Впрочем, кто же,  имея выбор, смотрит Макбета
дважды?

        "3"

     Фальшивая  цитата  красноречивее  подлинной. Решив  ?  в своих  целях ?
возродить посвященную комедии 2-ю часть ''Поэтики'' Аристотеля,  Умберто Эко
начинает ее  таким  (вымышленным) образом: ''В первой  части  мы говорили  о
трагедии,  как  она  посредством  сострадания  и страха  совершает  очищение
подобных  страстей. Теперь  же, как обещано,  скажем  о комедии  (а  также о
сатирах и мимах): о  том,  как комедия, извлекая  приятное из смешного, тоже
способна  очищать  подобную  страсть.  До  какой  степени  подобная  страсть
заслуживает  внимания  ?  мы говорили  уже в  книге  о  душе,  заметив,  что
единственный  среди всех  животных ?  человек  одарен способностью смеяться.
Определим же,  какому  виду поступков  подражает  комедия, затем  рассмотрим
средства, которыми она  вызывает смех, и эти средства  суть действие и речь.
Покажем, как в  действии  смешное рождается от уподобления лучшего худшему и
наоборот,  от неожиданного обмана, от  всего  невозможного и противоречащего
законам природы, от  незначительного  и  непоследовательного,  от принижения
характеров, от употребления площадных  и непристойных пантомим, от нарушения
гармонии, от выбора наименее достойных вещей.  Затем покажем,  как смешное в
речи происходит от двусмысленности, то есть от употребления сходных слов для
различных вещей и  различных слов сходных вещей, от заикания и  путаницы, от
игры  словами,  от  уменьшительных  слов,  от  погрешностей  выговора  и  от
варваризмов...''
     Все?  Нет еще. Упомянуты и бесстыдные  камни,  катящиеся  по равнине, и
цикады, которые будут петь  с земли, и достопочтенные  фиги. Эко утверждает,
что  эти  примеры  приводятся  Аристотелем  в  1-й  книге  ''Поэтики''  и  в
''Риторике'', но в  ''Поэтике'' уж точно ничего подобного нет. Что еще хуже,
герой  Эко  берется  пересказать  2-ю  часть ''Поэтики''  ''почти целиком''.
Комедия рождается в  komai, то  есть в крестьянских селениях  как завершение
трапезы  или  торжества.  Она  не должна кончаться  смертью  персонажей. Она
вызывает смех и иногда обучает людей ? то ли посредством остроумных загадок,
то  ли показывая  вещи неправильно и этим побуждая внимательнее  рассмотреть
предмет.  ''Так истина  добывается  через показывание людей и  мира худшими,
нежели  они есть  или мы  о них думаем, и во всяком случае гораздо  худшими,
нежели они выводятся в героических поэмах, трагедиях, житиях святых''.

        "4"

     Я говорил уже,  что Эко  скорее  иронизирует,  нежели теоретизирует,  и
вовсе  не отождествляет себя  со своим героем. Поэтому он доводит до нас  не
только  удачные  находки, которые, разумеется, заносятся на его  счет,  но и
неудачные,  отчасти присущие герою, отчасти отвечающие сюжетным надобностям.
Тем  не менее, меня больно удручает вневременность его  рассуждений. Так, он
утверждает,  что  в  первой части  ''Поэтики''  разъясняется,  как  трагедия
совершает   очищение  таких  страстей,   как  страх  и  сострадание.  Увы  -
исследователи Аристотеля уже  два  тысячелетия  ломают  голову над вопросом,
отчего он не выполнил свое обещание разъяснить,  что такое катарсис и как он
совершается  (нам  еще  придется  к этому  вопросу вернуться). Далее,  я  не
напрасно выделил в пассаже Эко-Аристотеля слова  ''смех''  и ''подражание''.
Первое  появляется  5  раз,  второе  ?  лишь  однажды.  Однако  в  настоящей
''Поэтике''  слово  ''подражание''  (mimeseis) появляется сотни раз, а слово
''смех''  -  всего  раза  три-четыре,  да  и  то побоку.  Недаром:  реальный
Аристотель  убежден,  что  ''сочинение  -  это, в целом,  не  что  иное, как
подражания'',   а   ''смешное   есть  некоторая  ошибка   и   уродство,   но
безболезненное  и  безвредное''.  Подражание.  Значит, ''абсолютной  идеей''
культуры  является объект  подражания, культовая, в  отличие от  физической,
реальность, выпускаемая затем на сцену в карманном варианте. Мало того,  он,
как и другие древние, как Платон, полагает, что эта реальность обретает свое
полное воплощение  в политической деятельности,  а  вовсе не  на театральных
подмостках.  В ''Политике'' (III,7,1)  он пишет: ''Если  конечной целью всех
наук  и искусств является благо, то высшее благо есть преимущественная  цель
самой главной из всех наук и искусств, именно политики''. Еще хлеще: Плутарх
впоследствие отмечает (сегодня мы сказали  бы ? цинично отмечает ? но  и это
анахронизм),  что в  классические времена примат политики рассматривался как
филологический трюизм, трюизм титулования: ''...По-видимому, Фалес был тогда
единственным ученым,  который в  своих исследованиях пошел дальше  того, что
нужно для практических потребностей; все остальные получили  название ученых
за свое искусство  в политических делах''.  Древни