зогретым штангой
     мне надо было последние месяцы потренировать десятку с хода,  и тогда я
бы хоть толком знал, что к чему.
     Признаю,  забодай  комар козу,  ничего не  угадаешь, и  надоело  ждать,
сначала  облегчение  приходило рано,  это приятно,  но  не  очень, но  лучше
лишнего не ждать
     рано, чем никогда
     как теперь, и это не окупает, ладно, он научил меня терпеть и не такое
     Чего же он ждет,  дьявол, единственный африканец остался, кстати, у них
очень слабый эфиоп, на этот раз, странно, кенийцы всегда здорово бегали пять
и десять,
     Все, и австриец пошел назад,
     кто же теперь,  Джиба,  Джимми, я, болгарин, на М,  он,  между  прочим,
Шмидт, между прочим, передо мной высокий новозеландец, он бегал три тысячи с
препятствиями, это только шесть
     и двоих я не знаю, один бразилец, нет, один из Канады, если это лист, и
по одному не поймешь,
     только  девять  ничего  себе.  Все-таки  двадцать девятый  километр,  и
плотно, как будто пятый и все боятся.
     Интересно, впереди что-нибудь заметное
     или все.
     Там парк в конце концов, мы не заметим, как попадем на  стадион,  но не
там же все решится, кто выиграл
     не там, я не помню, были ли они здесь, но по-моему, нет, ни  Джимми, ни
он.
     В Киеве, точь в точь как в том стихе, притворялся,
     а здесь притворяется Джимми,
     интересно, с тем же успехом,
     да и Джиба, остальные действительно не знают.
     Так мало осталось, а, кажется, так, черт знает его.
     Живо - спровоцировать Джибу на рывок, а если не получится?
     Это бы все равно, но все равно рано, протянуть еще пять или даже шесть
     ничего себе коврижки
     Как красиво! Оно зашло за тучу
     появилось,
     и на закат не похоже, как будто горячий металл
     вроде монеты положить в блюдце с водой,
     как пар и желтые брызги и хлопья на облаках,
     на облаках
     Больно, черно немного глазами, очухался, как только прошло, но
     они не заметили,
     и ничего, только проклятое свойство - начал чувствовать все тело,
     там пульс, там ребро выпирает, и все подряд, надо о нем забыть.
     Этот длинный,
     длиннее, чем я думал, пошел влево,
     и странное зрелище - две колонны, маленькие, я третий,
     а их пять, и он подтянулся к Джибе, и Шмидт ушел к ним.
     Как две команды,
     это тоже способ сбить темп,
     но только ли, всего вдвое больше, и лидеров, и разрыва нет вообще,
     и ошибешься - опять-таки отстанешь, наверное,
     жестоко,
     но зачем им это надо, до добра злость никого не доводила.
     и забавно, кто остался с нами -
     этот болгарин, Джимми  и Джиба,  и они не хотят нервотрепки и  ожидать,
что они выкинут и кто кого пересидит
     как в детской считалке, переглядит.
     И он,  кажется,  когда догнал, захотел выскочить  вперед, но передумал,
стало страшно и даже пустил Джибу вперед.
     И охотнее теперь бы с ними,  но неудобно  и жалко сил. Он не марафонец,
видно, у него в крови нет
     экономить  силы, и он тоже не приучен, но  нет ощущения,  что он устал,
бежит
     как десятку, но вроде и она для него не очень мало, хорошо бежит.
     У него все нормально, но растратил избыток, то, за счет чего
     вдруг уходят, и вряд ли он сможет зацепиться,
     тридцать, жуть, даже с хвостиком,
     подождем еще,  не  поверю только,  что так и прибежим, только ведь если
так, я тихонько выиграю у них спринт, но Джимми это знает.
     А новозеландец просто на это рассчитывает,
     и хочет ли он золото
     дурацкая привычка воображать всех на своем месте, но а что, собственно,
     потому что вопросы типа, скажем, что бы делал кто-нибудь
     ну, мой брат, сейчас, имеют смысл, хотя он и двух километров
     никогда не пробежит, потому что "что делал"
     не намекает даже на то, что приходится на самом деле делать,
     что бы ты делал в невесомости
     или на раскаленной сковородке
     и вот запрет - никаких умных рассуждений, сидел и сиди,
     но не ждать же своей минуты, добавить - и взбунтуюсь, но понятно,
     что это мешает, бывает даже жалко, что утекает,
     все-таки  жизнь, и  потому, что страшно, что конец близится, и все-таки
красивейшая штука, пока нет невыносимых мук, надо получать удовольствие.
     Но  я переоценил,  кажется,  свою  любовь, и  оно  могло бы  идти  чуть
быстрее,
     осталось больше одиннадцати, и минут сорок, наверное,
     и чего же он хочет?
     Что бы он делал сейчас, если бы бежал в одиночку?
     Сейчас бы легкую разминку, за минуту можно много чего стряхнуть. Сонные
деревянные круги, тихо, очень стало, но это не перед дождем, и поскрипываем
     мы. И это видно,
     От усталости появляется, приходит разнузданность. И
     это, чтобы прийти первым,
     когда полная защищенность так противна,
     сколько  нужно  для  удовлетворения, то есть кончаешь  тридцать первый,
мысль, если бы  это тридцать второй хорошо, но  не очень,  с  другой стороны
сорок уже слишком, где бы оказаться
     этого нельзя допустить,
     и не будет, это все понимают, выиграет сильнейший
     стыдно приходить на финиш с запасом сил, даже Джиба на некотором  этапе
делает все, что может, и не его вина
     Легок на помине, но в общем-то
     это я просмотрел, странно
     перешел вперед, и даже болгарин ничего не сделал,
     без возражений,
     а у него прекрасные данные и  чудесная фигура, никогда не видел его так
близко, и это называется капельку быстрее,
     он подумал, наверняка, что Джиба прибавит, а тот чуть-чуть, на отрыв не
похоже, так раскачивают деревья, где перезрелые фрукты.
     Джимми не понял, что я проморгал, и чуть не ткнулся мне в спину,
     наверное, я проинтуичил,
     он  нагрузил,  чуть  больше,  но ничего не изменилось, тридцать  второй
километр, болгарин точно так же за ним,
     мы тоже,
     и та  колонна,  Шмидт не  понял, дернулся и  сдуру сразу заторопился  и
заторомозил, как на разминке,
     потерял  рассудок,  и  все,  Джиба,  если этого  хотел,  добился  одним
движением, но не то слово, шатает,
     бедняга, не очень его люблю, но не так,
     и попытался встать, встал и опять
     и руками в асфальт, бессильно,
     жаль, оглянуться нельзя,
     четыре на четыре, меньше одиннадцати километров, чего же он ждет,
     они с Джимми как договорились, но я видел, как дико он на меня налетел,
нет, еще неизвестно, кто кого стережет, но вот Джимми его... точно,
     интересно,  где сейчас отставшие, такая  красивая трасса, их  не  видно
совсем,
     как групповой забег, а,
     рядом прокатилась около дороги машина за Шмидтом,
     лидер гонки, он был бы, ну не в пятерке, зачем это
     сам.
     Дурацкий вопрос.
     Мы дохлее,  чем раньше, Бикила  за счет своей элегантной,  как он,  как
его, говорил, техники был бы на полкилометра впереди, ну так он и был,
     правда, мы все трое, и Войтошек, и другие даже бегали быстрее,
     его, но совсем не та была конкуренция, отсюда и результаты
     с кем бы? Да.
     Джимми темнит, Джиба, наверное, сам не знает, чего хочет,
     а одному нельзя, а просто уходить рано,
     еще рано,
     тридцать два сейчас,
     спасибо, на этот раз есть колышки и прочее,
     один раз бегал даже вслепую, - благодарю покорно.
     Еще разок.
     Ускориться бы, только чтобы дотянуть до моих мест, сейчас не то,
     с тридцать четвертого  - или пятого - эра Джимми, с тридцать девятого -
моя, ну а если все спокойно, когда диктуешь остаток, а
     до тридцать пятого три километра,
     до конца ровно десять,
     ну, черт, сейчас же пора, чего ты ждешь, осел,
     теперь неожиданно никто ничего не делает,  лучше в открытую, до чего же
сухо в горле и
     Я так двигаться не умею,
     А-а-а, старый трюк, он не должен пройти, бразилец рано лезет,
     да не может быть,
     зачем  ему это нужно, и так ясно, что Джиба начнет, а то он вдохновится
и решит, что спровоцировал.
     Ну, все, губы кусать не кусать
     Джиба, болгарин и я, и никого так не пущу, и Джимми, бразилец и длинный
- шесть,
     до чего  же  паршиво,  если  он  так  собирается идти  десять  я ему не
завидую, даже ему, разве что у него открылось, ах,
     как  он  меня подловил, за ним надо  пройти до  тридцать  пятого  - ну,
тридцать  шестого,  там  точно  будет  легче,  почему  у  меня  на этот  раз
запоздало,
     как будто судорога по ноге, надо быстрее отключиться,
     болгарин как железный, но быстрее не может, а Джимми как застоялся, так
для тебя поздно, что в следующую волну будешь делать?
     Сергеич  бы, дышать научил  ты  меня,  нужно бы  их дернуть  хорошенько
разок, и два-три назад отпустить,  а они  бы пошли, никуда не делись, сейчас
ясно, и шли бы себе смирненько и я бы дожил,
     я, кажется, не дойду,
     как каменный
     какой дурак, трус, ничтожество, хотел без риска
     и что всех умнее, ни фига,
     ну не сходить же,
     черно, выскочу, черт,
     мыльный пузырь, или воздушный шарик,
     тридцать три
     прелестная цифра,
     то есть на тридцать третьем километре, на тридцать четвертом.
     Бикила  сошел  на  тридцать шестом,  но он до того два  раза  Олимпиаду
выиграл. вот Джиба, молодец,
     но этот парень болгарин,
     он меня вытащит, надежда не хлипкая, даже,
     Он не пытается меня сбить, хоть видит - маразм, ведь легче легкого,
     разок дернуться вперед и я в пустоте задохнусь,
     Самое
     сейчас не учащать дыхание, и не мельчить,
     как шел, так и иди, организм переживет,
     справится сам, второе дыхание - это еще когда
     Джимми как автомат,
     как будто ничего не видит.
     Деревушка, несчастная,
     горячая или нет,
     вот что такое усталость, и чего не было у Агесилая из Спарты, хромого
     Я не могу больше и мне еще так далеко,
     что, даже пересилив, не дотяну,
     так похоже на агонию,
     я помню убитого этого, только хрипеть,
     он не мог устать
     я не видел
     закрою глаза и перепутаю ноги и небо с землей,
     может, засну на лету или задохнусь,
     ноги,
     как проваливаются, невозможно выдрать,
     где они кончаются,
     невозможные мучения,
     в гору труднее, значит
     это гребешок, лечь и скатиться вниз, верная смерть,
     бессмертные
     безнадежное предприятие
     у меня тоже так, слишком долго было легко, и припадки
     усталости проходили, так можно только бежать бежать
     Слепо и тускло, шатаясь и покачиваясь,
     как будто не надо мной, а я
     фокусничаю
     и из этой темноты возможен взгляд на вещи и даже здравый,
     если бы выключить голову
     можно бежать
     и
     люди мелькают только в таких местах,
     он далеко, но слишком,
     Они почему они такие белые?
     Это мука как с болями в желудке,
     они невыносимы, но проходят
     Сколько же там?
     Огненное  полыхание  в  легких  выжигает  мякоть,  они  съеживаются   и
отступают,
     нагретый воздух, и невозможно
     только преодолеть последние
     у седловины, а не взлететь, как Фаэтон.
     И упасть,
     вниз это падение, трудно поверить,
     но падение, когда ноги  идут по склону точь в точь, без скольжения  без
скольжения.
     Я не могу понять, сколько это
     идет ли время, и то, что осталось,
     затянуто, или слишком быстро и неудержимо.
     Греция,
     а,
     опасная страна, слишком велика, обманчиво
     велика, никогда
     не поверю, что нельзя добежать до Афин,
     и как голос ветра внятно-невнятный,
     вечная загадка, можно ли,
     я не знаю, и
     и не узнаю, даже если добегу, и тем более если нет,
     вода и нельзя пить,
     умрешь, это хуже, чем Танталу,  он хоть не  может  и  если ему надоело,
сядет в теньке вздремнуть, от него не зависит, я могу,
     не побегу обратно,
     смешно, не боюсь, не добежать - потерять голову, как будто это
     остановит, когда падаешь, я бы упал, но раньше,
     у гребня,
     тогда упал от удовольствия, а не от у
     он надо мной смеялся,
     нельзя не только останавливаться, но и замедлять бег,
     если так называть его не кретинизм, так сходили с ума герои
     а чем они отличаются от нас
     вряд ли
     прыгать с камня на камень опасно, вряд ли они делают это лучше, дорогая
цена, да и как поднять ноги
     так
     все-таки полегче,
     оно меня отпустило, наивное безумие усталости.
     Отпустило надорванным, нет сил, в которые я могу верить.
     Своих сил.
     Не стал легче, стал просто тяжелым и муторным, а
     не мучительным,
     и силы действительно уходят с каждый шагом
     они не позаботились цивилизовать тут дорогу,
     и все время труднее бежать, только я этого не замечаю.
     Кто кончит первым? Невозможно поверить, что в городе меня ждут
     представляют, что со мной сейчас.
     Я опять узнаю места, это же недалеко,
     Костры
     здесь были и раньше,
     были здесь и не одни, эти фанатики
     даже воевали, и отогнали
     В этом ли величие Афин?
     Сколько же терпеть, но дорога
     ведет туда,
     я не представляю, что было бы, если бы не туда,
     но я точно знаю,
     Копье
     медленное  копье,  брошенное с какой  угодно  силой,  пробьет  насквозь
стену, но не залетит так далеко
     выжимание пота, ничего уже не должно остаться,
     снова пошли капельки, жиденькие
     подчеркнуть убожество моего положения,
     растут,
     еще одна,
     их нельзя считать, губительно,
     если считать, не видно конца.
     Впадать в отчаяние,
     от этого их слишком много
     и, считая, видно, не доберусь, тяжко очень.
     Шаг,  или два, от меня не зависит, сколько раз вдыхать, и сколько шагов
на вдох. Как преодолеть очередную горку?
     Я даже хриплю.
     От меня наверняка дурно пахнет, ароматическое выдохлось, остальное, вот
это,
     это стало соревнованием, кого хватит и кто первый,
     усталость, может быть,
     Он великий бегун, и по заслугам должен выиграть
     Почему он меня не сбросил? Страшно подумать, не знаю, что сделал
     бы на его месте. До чего же паршиво!
     Все-таки надеюсь, тоже был бы.
     Они чего-то хотят, странно,
     но те отстали, нас четверо, если я дотяну, мы и разыграем,
     болван, ошибся,
     и непоправимо,
     как после операции, то есть после катастрофы,
     теперь только выскочить, вести невозможно,
     и вообще, самое каверзное,
     тридцать семь сейчас только что, то есть уже,
     а тридцати восьми еще не было,
     или я пьяный,
     поворот был, и сейчас тридцать восьмой,
     незадача, опять полегче, и нет проку,
     что-то подорвано,
     в каком они состоянии?
     Я потерял из виду, выпустил,
     надо угадать, но я третий, значит, Джимми,
     да нет, не сдох же, у него своя точка
     зрения,
     неужели идет к спринтерскому забегу, кому он, черт подери, выгоден,
     если мне дадут передохнуть, я еще вмешаюсь после сорока,
     болгарин выглядит уставшим, но по ногам не видно,
     не слабее Джимми,
     у Джимми ритм, как будто встал с постели,
     обманчивая штука, у меня тоже
     Чемпион все-таки,
     А Джиба  улыбается, лучше бы  злился, ведь  чистая правда же -  ему это
дорого обошлось, кажется, даже, нам  с ним дороже всего, почему сегодня  так
трудно,
     не самый  большой отрыв в моей жизни,  и  целых четверо  до сих пор, он
меня перемалывает, а я его, и неизвестно, у кого больше шансов,
     называется Марафон,
     этакое местечко,
     чего он, собственно, когда в одиночку побежал,
     разве это нужно кому-нибудь,
     а если бы до Афин было вдвое больше,
     сколько бы бежали?
     Восемьдесят четыре триста девяносто, да?
     Или все сто двадцать?
     Наверняка бы бежали, дело в принципе,
     может, это было бы легче,
     в конце концов,
     я бегу в основном-то потому, что это трудно,
     Тридцать восемь,
     вот,
     американские журналисты, и по-моему, наши тоже, но  по фотоаппаратам не
очень поймешь. Уже знают, собаки, кто где идет,
     Джиба уходит в сторону, Джимми за ним, как на маневрах, теперь
     опять двое на двое,
     а это зря,  убежать  они сейчас  не захотят и не смогут, если раньше не
убежали,
     было рано, теперь поздно,
     вперед его  не пустят, он и пробовать не будет, только всерьез,  и либо
карты на  стол и тогда все  вместе,  либо  до  конца темнить,  твоя  очередь
ошибиться,
     а упускаешь последний момент, при твоем опыте стыдно,
     по-моему, мы медленнее, чем раньше, чуточку, или
     кто будет его держать,
     да вообще, это выкручивание рук,
     все равно болгарин выиграл, даже если  прибежит  последним,  он  держал
сколько хотел,
     хоть бы носовой платок, стал сухой, как дерево,
     понятно,
     вперед, думаешь, твоя очередь,
     ведь нет, опоздал, еще  раз  говорю, мое  счастье, что болгарин  его не
отпустил
     тоже, это меня страхует
     от неприятностей
     но бегун божественный, что и говорить,
     очень красиво,
     небось передают "начал финишный рывок". Что еще запоют,
     включились телекамеры, считают, что это увлекательно,
     а на середине,
     не переборщить бы,
     не так все просто, но ты ведь не машина,
     и не  танк, попробуй оторвись, успеешь -  выиграл, но не должен успеть,
ну,
     нет, мы в город, но не через улицу, а в парк, ворота
     и потом прямо к стадиону
     как из ружья, и круг там, не хотелось бы там решать,
     но не падать же посередине
     и не очень высокий, даже обидно,
     но так и бывает,
     слишком трудно,
     что они говорят?
     неважно.
     И каждый думает, что выиграет, была бы хоть одна жертва,
     и то, если есть, это я, шиш,
     не соглашусь,
     но  было бы легче от  кого-нибудь уйти, маленькая  цепь,  бессмысленные
изматывающие рывки, если, конечно, все удержатся,
     сколько весит человеческая голова
     и сколько можно  пробежать без нее мешает она ужасно, ну так  все-таки,
не забудь, ты  не лошадь и  это  конец  неудачного забега,  должно  всплыть,
сейчас вести бег нельзя,
     народу больше, но смотрят на камеры, и, черт,
     догадались убрать музыку, как только,
     эти включили,
     но они опять слишком близко, паршиво бежать в коридоре,
     хотя некоторые любят,
     сколько же осталось,
     старое предсказание, неужели этот дурак прав или он тогда не дурак,
     быть не может, это же марафон,
     и кто-то из титанов,
     неужели тот, кто выиграет последний километр,
     Олимпиада, только поэтому,
     ведь неизвестно, кто побежит на следующей и вряд ли это мы,
     побежит,
     чернильные пятна.
     Синие, полоски,
     не завидую тем, кто завтра будет,
     но ведь марафон завтра не побегут, кто-то мне не завидует,
     располосовать эту дорогу,
     она несколько раз одно и то же, откуда это,
     так же как мы, изнемогая, мелькаем  здесь все,  может быть, он потому и
победитель, что
     не прибежит первым, ерунда, а просто сможет честно остановиться,
     и кончить этот маразм,
     добежать и отдохнуть, но не остановиться, нельзя, ни за что, не
     меньше одного медленного круга, а трибуны наверняка воют,
     но пока еще не в нашу честь,
     он, например, дальше бросил копье,
     если он живет ради этого, что ж, и если это ему стоит того же
     но ее нельзя так называть,
     я же так и говорил,
     он нет, не отстанет, но я же говорю, сейчас все рискуют, пора, и
     приходится равняться на того, кто впереди, чтобы не ушел, ничейный бег
     чья же очередь?
     Простое  рассуждение. Что  бы  я делал в другой раз?  Тихо,  и еще  раз
важнее всего дышать,
     занимаясь любовью  под водой,  не забывайте  иногда  высовывать голову,
чтобы не задохнуться, почти буквально,
     что от нас всех останется? То есть кроме мокрого места,
     нет, еще не  моя, и моей, кажется, не будет, так и покатимся вчетвером,
и чудовищное, самое красивое зрелище, сражение,
     и вроде бы абсолютно бескровное,
     Солнце,  вроде,  высоко, а перед глазами,  и  больше