мление во всем следовать примеру Первого Поколения порой переходит в
чистейшей воды суеверия. Я видел  людей,  возвращающихся  из  длительных
охотничьих экспедиций, не говоря уж о беженцах из Атлантика прошлой Вес-
ной. Ферментные таблетки и ампулы кончились у них еще за два-три  лунок-
руга до того, как они перебрались к нам, а пищу, между прочим, их  орга-
низмы усваивали без малейших затруднений. В конце-то концов жизнь  имеет
тенденцию адаптироваться...
   Вотток вдруг умолк и уставился на  нее  странным  взглядом.  Она  по-
чувствовала себя виноватой, потому что ничего не поняла из его  объясне-
ний - всех главных слов в ее языке не было.
   - Жизнь... что? - робко спросила она.
   - Адаптируется. Приспосабливается,  Меняется!  При  достаточном  воз-
действии и достаточном числе поколений благоприятные изменения, как пра-
вило, закрепляются... Быть может, солнечное излучение мало-помалу  вызы-
вает приближение к местной биохимической норме... В таком случае все эти
преждевременные роды и мертворожденные младенцы представляют  собой  из-
держки адаптации или же результат биологической несовместимости матери и
меняющегося эмбриона... - Вотток перестал размахивать ножницами и  скло-
нился над бинтами, но тут же опять поднял на нее  невидящий,  сосредото-
ченный взгляд и пробормотал: -Странно, странно, странно!  Это  означает,
знаешь ли, что перекрестные браки перестанут быть стерильными.
   - Я снова слушаю, - прошептала Ролери.
   - ...что от браков людей и врасу будут рождаться дети!
   Эти слова она поняла, но ей осталось непонятно, сказал ли он, что так
будет, или что он этого хочет, или что этого боится.
   - Старейшина, я глупа и не слышу тебя, - сказала она.
   - Ты прекрасно его поняла! - раздался рядом  слабый  голос.  Пилотсон
альтерран лежал с открытыми глазами. - Ты так думаешь,  что,  что  мы  в
конце концов стали каплей в ведре, Вотток?  -  Пилотсон  приподнялся  на
локте. Темные глаза на исхудалом воспаленном лице лихорадочно блестели.
   - Раз у тебя и у некоторых других раны загноились,  это  надо  как-то
объяснить.
   - Ну так будь проклята адаптация!  Будь  прокляты  твои  перекрестные
браки и те, кто родятся от них! - крикнул раненый, глядя на Ролери. - До
тех пор пока мы не смешивали своей крови с чужой, мы представляли  Чело-
вечество. Мы были изгнанниками, альтерранами, людьми! Верными знаниям  и
законам Человека! А теперь, если браки с врасу будут  давать  потомство,
не пройдет и Года, как наша капля человеческой крови исчезнет без следа.
Разжижется, растворится, превратится в ничто.  Никто  не  будет  пользо-
ваться этими инструментами и читать эти книги. Внуки Джекоба Агата будут
до скончания века сидеть, стуча камень о камень, и вопить...  Будьте  вы
прокляты, глупые дикари! Почему вы не можете оставить нас в покое, в по-
кое!
   Он трясся от озноба и ярости. Старый Вотток, который тем временем на-
ливал что-то в один из своих меленьких пустых внутри дротиков,  нагнулся
и ловко всадил дротик в руку бедного Пилотсона, чуть пониже плеча.
   - Ляг, Гуру, - сказал он, и раненый послушался. На его лице была рас-
терянность.
   - Мне все равно, если я умру от ваших паршивых вирусов, -  сказал  он
сипнущим голосом. - Но своих проклятых ублюдков держите отсюда подальше,
подальше от... от Города...
   - Это на время его успокоит, - сказал Вотток со вздохом и замолчал.
   А Ролери снова взялась за бинты. Такую работу она выполняла  ловко  и
быстро. Старый доктор следил за ней, и лицо его было хмурым  и  задумчи-
вым.
   Когда она выпрямилась, чтобы дать отдохнуть спине,  то  увидела,  что
старик тоже заснул - темная кучка костей и кожи в углу позади стола. Она
продолжала работать, размышляя, верно ли она поняла его и правду  ли  он
говорил - что она может родить Агату сына.
   Она совсем забыла, что Агат, возможно, уже лежит убитый.  Она  сидела
среди погруженных в сон раненых, под гибнущим городом, полном смерти,  и
думала о том, что сулит им жизнь.

   Глава 14
   ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
   Вечер принес с собой стужу. Снег, подтаявший под  солнечными  лучами,
смерзся в скользкую ледяную корку. Прячась на соседних крышах  и  черда-
ках, гаали спускали в ход свои вымазанные смолой стрелы, и они  проноси-
лись в холодном сумрачном воздухе,  точно  ало-золотые  огненные  птицы.
Крыши четырех осажденных зданий были медными, стены - каменными, и пламя
бессильно угасало. Баррикады уже никто не пытался брать приступом. Прек-
ратился и дождь стрел - и с железными, и с  огненными  наконечниками.  С
верха баррикады Джекоб Агат смотрел на пустые темнеющие улицы между тем-
ными домами.
   Осажденные приготовились к ночному штурму - положение гаалей,  несом-
ненно было отчаянным. Но холод все усиливался. Наконец Агат назначил до-
зорных, а остальных отправил с баррикад заняться своими ранами, поесть и
отдохнуть. Если им трудно, то гаалям должно быть еще труднее - они  хотя
бы одеты тепло, а гаали совсем не защищены от такого холода. Даже отчая-
ние не выгонит северян, кое-как укутанных в обрывки шкур и войлока,  под
этот страшный прозрачный свет льдистых звезд. И защитники уснули  -  кто
прямо на своих постах, кто вповалку в вестибюлях, кто под окнами  вокруг
костров, разведенных на каменном полу  высоких  каменных  комнат,  а  их
мертвые лежали, окостенев, на обледенелом снегу у баррикад.
   Агат не мог спать. Он не мог уйти в теплую комнату  и  оставить  Пло-
щадь. Весь день они сражались здесь не на жизнь, а на смерть, но  теперь
Площадь лежала в глубоком безмолвии, и над ней горели созвездия  Зимы  -
Дерево, и Стрела, и пятизвездный След, а над восточными  крышами  пылала
сама Снежная Звезда. Звезды Зимы. Они сверкали кристаллами льда в глубо-
кой холодной черноте ночи.
   Он знал, что эта ночь - последняя. Может быть,  его  последняя  ночь,
может быть, его города, а может быть, осады. Три исхода. Но как  выпадет
жребий, он не знал. Шли часы. Снежная Звезда поднималась все выше.  Пло-
щадь и улицы вокруг тонули в безмерной тишине, а в  нем  росло  и  росло
странное упоение, непонятное торжество. Они спали, враги, замкнутые сте-
нами Города, и казалось, бодрствует лишь он один, а Город, со всеми спя-
щими, со всеми мертвецами, принадлежит ему, - ему одному. Это  была  его
ночь.
   Альтерран! - крикнул кто-то вслед ему хриплым шепотом, но  он  только
повернулся, жестом показал, чтобы они держали  веревку  наготове  к  его
возвращению, и пошел вперед по самой середине улицы. Он чувствовал  себя
неуязвимым, и не подчиниться этому ощущению - значит накликать  неудачу.
И он шагал по темной улице среди врагов так, словно вышел погулять после
обеда.
   Он прошел мимо своего дома, но не свернул к нему. Звезды исчезали  за
черными островерхими крышами и снова появлялись, зажигая искры  во  льду
под ногами. Потом улица сузилась, чуть повернула между  домами,  которые
стояли пустые, еще когда Агат не родился, и вдруг завершилась  небольшой
площадью перед Лесными Воротами. Катапульты еще стояли на  своем  месте,
но гаали начали их ломать и разбирать на топливо. Возле  каждой  чернела
куча камней. Створки высоких ворот, распахнувшиеся в  тот  день,  теперь
были снова заперты и крепко примерзли к земле. Агат поднялся по лестнице
надвратной башни и вышел на дозорную площадку. Он  вспомнил,  как  перед
самым началом снегопада стоял здесь и видел внизу идущее на приступ  га-
альское войско - ревущую толпу, которая накатывалась, точно волна прили-
ва на пески, грозя смести перед собой все. Будь у  них  больше  лестниц,
осада кончилась бы тогда же... А теперь нигде  ни  движения,  ни  звука.
Снег, безмолвие, звездный свет над гребнем и над  мертвыми  обледенелыми
деревьями, которые его венчают.
   Он повернулся и посмотрел на Град Изгнания - на маленькую кучку крыш,
уходящих вниз от его башни к стене над обрывом. Над этой горсткой  камня
звезды медленно склонялись к западу. Агат сидел неподвижно, ощущая холод
даже под одеждой из крепкой кожи и пушистого меха. И тихо-тихо насвисты-
вал плясовой мотив.
   Наконец запоздалое утомление бесконечного дня нахлынуло на него. И он
спустился со своей вышки. Ступеньки  оледенели.  На  последней  он  пос-
кользнулся. Уцепился за каменный выступ, чтобы удержаться. И краем глаза
уловил какое-то движение по ту сторону маленькой площади.
   Из черного подвала улицы между двумя домами приближалось  что-то  бе-
лое. Чуть поднимаясь и опускаясь, словно волна в ночной тьме. Агат смот-
рел и не понимал. Но тут оно выскочило на площадь - что-то высокое.  То-
щее. Белое быстро бежало к нему в мутном свете звезд, точно человек. Го-
лова на длинной изогнутой шее покачивалась из стороны в сторону. Прибли-
жаясь, оно издавало хриплое чириканье.
   Дротикомет он взвел, еще когда спрыгнул с баррикады,  но  рука  плохо
слушалась из-за раны в запястье, а пальцы в перчатке плохо  гнулись.  Он
успел выстрелить, и дротик попал в цель, но зверь уже кинулся:  короткие
когтистые передние лапы вытянулись вперед, голова странным волнообразным
движением надвинулась на него, разинулась  круглая  зубастая  пасть.  Он
упал под ноги зверю, пытаясь повалить его и увернуться от щелкающей пас-
ти, но зверь оказался быстрее. Он почувствовал, что когти передних,  та-
ких слабых на вид, лап одним ударом разорвали  кожу  его  куртки  и  всю
одежду под ней, почувствовал, что парализован чудовищной тяжестью.  Неу-
молимая сила запрокинула его голову, открывая его горло... И он  увидел,
как звезды в неизмеримой тишине над ним бешено закружились и погасли.
   В следующий миг он стоял на четвереньках, упираясь ладонями в ледяные
камни рядом с вонючей грудой белого меха, которая вздрагивала и подерги-
валась. Яд в дротике подействовал ровно через пять секунд и чуть было не
опоздал на секунду. Круглая пасть все еще открывалась и закрывалась, но-
ги с плоскими и широкими ступнями сгибались и разгибались, точно снежный
дьявол продолжал бежать. "Снежные  дьяволы  охотятся  стаями",  -  вдруг
всплыло в памяти Агата, пока он старался отдышаться и успокоиться. Снеж-
ные дьяволы охотятся стаями... Он  неуклюже,  но  тщательно  перезарядил
дротикомет и, держа его наготове, пошел назад по улице Эсмит. Не перехо-
дя на бег, чтобы не поскользнуться на льду, но уже и не прогулочным  ша-
гом. Улица по-прежнему была пустой и тихой - и бесконечно  длинной.  Но,
подходя к баррикаде, он снова насвистывал.
   Агат крепко спал на полу комнаты в Колледже, когда их лучший арбалет-
чик, молодой Шевик, потряс его за плечо и настойчиво зашептал:
   - Проснись, альтерран! Ну приснись же! Скорее идем...
   Ролери так и не пришла. Две другие пары, с которыми они делили комна-
ту. Крепко спали.
   - Что такое? Что случилось? - вскочив, бормотал Агат еще сквозь сон и
натягивая разорванную куртку.
   - Идем на башню!
   Больше Шевик ничего не сказал.
   Агат покорно пошел за ним, но тут сон развеялся, и он все понял.  Они
перебежали Площадь, серую в первых слабых лучах рассвета. Торопливо под-
нялись по винтовой лестнице на Башню Лиги, и перед ними открылся  город.
Лесные ворота были распахнуты.
   Между створками теснились гаали и толпами выходили наружу.
   В рассветной мгле трудно было разглядеть, сколько их - не меньше  ты-
сячи или даже двух, говорили дозорные на башне,  но  они  могли  и  оши-
биться: внизу у стен и на снегу мелькали лишь неясные тени. Они группами
и поодиночке появлялись за воротами, исчезали под стенами, а  потом  не-
ровной растянутой линией вновь появлялись выше  на  склоне,  размеренной
трусцой удаляясь на юг, и вскоре скрывались из виду - то ли их  поглощал
серым сумрак, то ли складки холма. Агат все еще смотрел им вслед,  когда
горизонт на востоке побелел и по небу до зенита разлилось холодное  сия-
ние.
   Озаренные утренним светом дома и крутые улицы города  были  исполнены
покоя.
   Кто-то ударил в колокол на башне, и прямо у них над головой  ровно  и
часто загремела бронза о бронзу, оглушая, ошеломляя. Зажав уши, они бро-
сились вниз, а навстречу им уже поднимались другие люди.  Они  смеялись,
они окликали Агата, старались его остановить, но он бежал и бежал по гу-
дящим ступенькам под торжествующий звон, а потом очутился в Зале  Собра-
ний. И в этой огромной, шумной, набитой людьми комнате,  где  на  стенах
плыли золотые солнца, а золотые циферблаты отсчитывали Годы и  Годы,  он
искал чужую, непонятную женщину - свою жену. А когда нашел и взял ее  за
руки, то сказал:
   - Они ушли, они ушли, они ушли...
   А потом повернулся и во всю силу свих легких закричал всем и каждому:
   - Они ушли!
   Все тоже что-то кричали ему, кричали друг другу, смеялись и  плакали.
А он опять взял Ролери за руку и сказал:
   - Пойдем со мной. Пойдем на Риф.
   Волнение, торжествующая радость оглушили его, ему не терпелось пройти
по улицам, убедиться, что город снова принадлежит им. С Площади еще ник-
то не уходил, и когда они спустились с западной баррикады,  Агат  достал
дротикомет.
   - У меня вчера вечером было неожиданное приключение, - сказал он  Ро-
лери, а она посмотрела на зияющую прореху в его куртке и ответила:
   - Я знаю.
   - Я его убил!
   - Снежного дьявола?
   - Вот именно.
   - Ты был один?
   - Да. И он, к счастью, тоже.
   Она быстро шла рядом с ним, но он заметил, каким  восторженным  стало
ее лицо, и громко засмеялся от радости.
   Они вышли на виадук, повисший под ледяным ветром между сияющим  небом
и темной водой в белых разводах пены.
   Колокол и параречь уже доставили на Риф великую новость, и  подъемный
мост опустился, как только они подошли к нему. Навстречу выбежали мужчи-
ны. Женщины, сонные, закутанные в меха ребятишки, и вновь начались  кри-
ки, расспросы объятия.
   За женщинами Космопорта робко и хмуро  жались  женщины  Тевара.  Агат
увидел, как Ролери подошла к одной из них - довольно молодой, с  растре-
панными волосами и перепачканным лицом. Почти все они обрубили волосы  и
казались грязными и оборванными - даже трое-четверо из мужчин, оставших-
ся с ними на Рифе. Их вид был точно темный мазок на сияющем утре победы.
Агат заговорил с Умаксуманом, который пришел следом за ним собрать своих
соплеменников. Они стояли на подъемном мосту под отвесной стеной  черной
крепости. Врасу столпились вокруг Умаксумана, и Агат сказал громко, так,
чтобы все они слышали:
   - Люди Тевара защищали наши стены бок о бок с Людьми Космопорта.  Они
могут остаться с нами или уйти, жить с нами или покинуть нас, как им за-
хочется. Ворота моего Города будут открыты для вас всю Зиму. Вы свободны
выйти из них и свободны вернуться желанными гостями!
   - Я слышу. - сказал теварец, склонив светловолосую голову.
   - А где Старейший? Где Вольд? Я хочу сказать ему...
   И тут Агат по-новому увидел перепачканные золой лица и  грубо  обруб-
ленные волосы. Как знак траура. Поняв это, он вспомнил своих  мертвых  -
друзей, родственников. - и безрассудное упоение победой  угасло  в  нем.
Умаксуман сказал:
   - Старейший в моем Роде ушел в страну под морем вслед за  своими  сы-
новьями, которые пали в Теваре. Он ушел вчера. Они складывали рассветный
костер, когда услышали колокол и увидели, что гааль уходит на юг.
   - Я хочу стоять у этого костра, - сказал Агат, глядя  на  Умаксумана.
Теварец заколебался, но пожилой мужчина рядом сказал твердо:
   - Дочь Вольда - его жена, и у него есть право клана.
   И они позволили ему пойти с Ролери и с теми, кто уцелел из их  племе-
ни, на верхнюю террасу, повисшую над морем. Там, на груде поленьев,  ле-
жало тело старого вождя, изуродованное старостью, но  все  еще  могучее,
завернутое в багряную ткань цвета смерти. Маленький мальчик поднес факел
к дровам, и по ним заплясали красно-желтые языки пламени. Воздух над ни-
ми колебался, а они становились все бледнее и бледнее в  холодных  лучах
восходящего солнца. Начался отлив, вода гремела и шипела на  камнях  под
отвесными черными стенами. На востоке, над холмами Аскатевара, и на  за-
паде, над морем, небо было чистым, но на севере висел синеватый  сумрак.
Дыхание Зимы.
   Пять тысяч ночей Зимы, пять тысяч ее дней - вся их молодость, а может
быть, и вся их жизнь.
   Какую победу можно было противопоставить этой дальней синеватой  тьме
на севере? Гаали... что гаали? Жалкая орда, жадная  и  ничтожная,  опро-
метью бегущая от истинного врага, от истинного владыки, от белого влады-
ки Снежных Бурь. Агат стоял рядом с Ролери, глядя  на  угасающий  погре-
бальный костер высоко над морем, неустанно осаждающем черную крепость, и
ему казалось, что смерть старика и победа молодого - одно и то же.  И  в
горе, и в гордости было меньше правды, чем в радости, - в радости, кото-
рая трепетала на холодном ветру между небом и морем, пылающая и недолго-
вечная, как пламя. Это его крепость, его Город, его мир.  И  это  -  его
соплеменники. Он не изгнанник здесь.
   - Идем, - сказал он Ролери, когда последние багровые искры угасли под
пеплом. - Идем домой.



   ЕЩЕ ОДНА ИСТОРИЯ, ИЛИ РЫБАК ИЗ ВНУТРИМОРЬЯ

   Стабилям Экумены на Хайне, а также досточтимой Гвонеш, директору  Ис-
пытательной лаборатории чартен-поля в космопорту Be, от Тьекунан 'на Хи-
део из Второго седорету поместья Удан, Дердан 'над, Окет, планета О
   Не судите меня строго за рапорт, составленный в виде повести - с  не-
которых пор так оно мне привычнее. Вас, однако, может  удивить  также  и
то, с чего бы это простому фермеру с далекой О взбрело в голову посылать
вам доклад, точно он полномочный Мобиль Экумены.  Мой  рассказ  прояснит
это. Повествование - вот единственная наша ладья в потоке времен, но  на
его стремнине, порогах и водоворотах даже самое  крепкое  судно  рискует
порой стать утлым челном.
   Итак - однажды, давным-давно, когда мне исполнился всего  лишь  двад-
цать один год, я покинул отчий дом и СКОКС1-звездолетом "Ступени Дарран-
ды" отбыл на Хайн учиться в тамошней Экуменической школе.
   Расстояние от моей родной планеты до Хайна -  всего  четыре  световых
года, и сообщение между нашими мирами существует уже двадцать веков. Да-
же до изобретения СКОКС-двигателей, когда корабли проводили  в  перелете
сотни лет планетарного времени (вместо нынешних четырех), находились не-
поседы, готовые пожертвовать привычным образом жизни ради познания неве-
домых новых миров. Иногда они возвращались, но лишь очень немногие. Слы-
хивал я весьма печальные истории о появлении подобных странников в  нап-
рочь позабывших о них мирах. А одну очень древнюю  повесть,  предание  о
Рыбаке из Внутриморья, я слышал от собственной матери - она привезла  ее
с собой с Терры, откуда родом. Жизнь ребенка на О вообще полна легенд  и
преданий, но из всех, что поведали мне в детстве мать, соматерь, оба мо-
их отца, дедушки с бабушками, многочисленные тетки да учителя, эта  была
излюбленной. Возможно потому, что мать всегда рассказывала ее с глубоким
и искренним чувством, хотя просто и всегда слово в слово (а я был начеку
и протестовал, если ей случалось хоть что-то сказать иначе).
   Предание повествует о бедном рыбаке Юрасиме, который изо дня  в  день
выходил в одиночку на своем утлом баркасе в безмолвное синее море,  рас-
кинувшееся между его родным островком и Большой Землей. Рыбак был  молод
и красив, по его плечам струились длинные черные косы, и  дочь  морского
царя, увидев его однажды в солнечном ореоле, когда он склонился над бор-
том, не сумела отвести глаз.
   Всплыв на гребень волны, морская царевна предложила  юноше  следовать
за нею в ее подводные чертоги. Он сперва отказывался,  ссылаясь  на  то,
что дома его ждут голодные ребятишки. Но как  мог  бедный  рыбак  проти-
виться воле дочери морского владыки, как мог устоять  он  перед  ослепи-
тельной ее красотой? "На одну ночь", - сдался юноша. И царевна  повлекла
его в свой удивительный чертог, где провела с ним ночь любви в окружении
прислужников - невиданных морских тварей. Юрасима так крепко полюбил ца-
ревну, что, возможно, провел на дне не одну только ночь,  как  со