то Первухин, защищая предприятия курируемой им
химической  промышленности,   нападал  на  Вознесенского,  члена  Политбюро,
старшего по положению.
     В первый послевоенный год разведывательные операции по атомной проблеме
пользовались особым  приоритетом. В  декабре 1945  года  Берия  оставил пост
наркома внутренних дел и переехал с Лубянки  в Кремль, в кабинет заместителя
Председателя Совета  Народных Комиссаров. Заседания Спецкомитета по  атомной
проблеме также  стали проходить в Кремле,  а  не в  НКВД. Как начальник 2-го
бюро  комитета,  сотрудник  аппарата  правительства,  я  получил  постоянный
пропуск на вход в Кремль в любое время.
     27 декабря 1945  года в адрес Берии  мы  направили для рассмотрения  на
спецкомитете правительства  переведенные с  английского  языка материалы  по
конструкции атомной бомбы,  образцы корпуса детонатора бомбы  полученные  по
линии агентуры органов безопасности и военной разведки.
     Заседания  Спецкомитета  обычно  проходили в  кабинете  Берии. Это были
жаркие  дискуссии. Помимо  острых  споров  о  распределении  электроэнергии,
Первухин  продолжал свои нападки на Вознесенского, требуя увеличения  фондов
цветных  металлов для  нужд предприятий химической промышленности, занятых в
производстве  ядерного  топлива.  Меня  удивляли взаимные  претензии  членов
правительства.  Берия  вмешивался   в   эти   споры,  призывая  Первухина  и
Вознесенского  к порядку.  И  я  впервые  увидел,  что  все  в  этом  особом
правительственном  органе  считали  себя  равными  по  служебному  положению
независимо от того, кто из них был членом ЦК или Политбюро.
     Я сохранил  вплоть до своего  ареста хорошие отношения с  Ванниковым  и
секретарем комитета генералом Махневым. Они были блестящими  знатоками нашей
промышленности, могли  безошибочно указать,  какому  заводу  можно  поручить
выполнение заказов по атомному проекту.
     Я  часто  заходил в  кабинет Махнева.  Его почему-то считают  генералом
НКВД, но это не так. Прекрасный организатор производства боеприпасов и работ
по  атомной бомбе, он никогда  не  служил в органах госбезопасности. Махнева
очень интересовала информация о работе американских промышленных предприятий
и  фирм,  участвовавших  в  атомной  программе.  Зачастую  мы  получали  эту
информацию  из  открытых источников, по  линии  ТАСС и  регулярно составляли
обзоры экономических показателей и технологического  потенциала, почерпнутые
из научно-технических  журналов об американских фирмах,  занятых  отдельными
заказами правительства в связи с созданием атомной бомбы.
     Только тогда я  понял, какой большой интерес и внимание к экономическим
вопросам и  развитию промышленности  проявлял Берия. Я узнал,  что Берия как
заместитель председателя ГКО в  годы войны отвечал не только за деятельность
спецслужб,   но   и   за  производство  вооружения   и  боеприпасов,  работу
топливо-энергетического  комплекса.  В особенности его  интересовали вопросы
добычи   и   переработки   нефти.    В    кабинете   Берии   стояли   макеты
нефтеперерабатывающих  заводов.  По   его  инициативе  Ванников,  Устинов  и
Байбаков (им не было еще 40 лет) были выдвинуты  на  высокие  посты наркомов
производства боеприпасов, вооружения и нефтяной промышленности.
     Участие  в  заседаниях  под  председательством  Берии   открыло  новый,
неизвестный мне мир. Я знал,  что разведка имела важное значение во  внешней
политике,  обеспечении  безопасности страны,  но  не  меньшее значение имело
восстановление  народного хозяйства  и создание атомной бомбы.  До сих пор я
вспоминаю  наших  талантливых  организаторов  промышленности  и   директоров
заводов,  участвовавших  в решении сложнейших  организационных и технических
вопросов.   Выработка  этих  решений  оказалась   гораздо   интересней,  чем
руководство агентурной  сетью  в мирное  время.  Хозяйственная  деятельность
позволяла людям проявлять таланты и способности в решении таких проблем, как
преодоление  нехватки ресурсов,  срывы  поставок  оборудования и материалов.
Организовать    слаженную   работу    многих    производственных    отраслей
промышленности для реализации атомной программы было делом не менее сложным,
чем успешное проведение разведывательно-диверсионных операций в годы войны.
     Берия,  грубый  и   жестокий  в  общении   с  подчиненными,   мог  быть
внимательным,  учтивым  и оказывать каждодневную  поддержку  людям,  занятым
важной работой, защищал этих  людей от всевозможных интриг  органов НКВД или
же партийных инстанций. Он  всегда предупреждал руководителей предприятий об
их личной  ответственности  за неукоснительное  выполнение задания, и у него
была  уникальная  способность  как  внушать  людям  чувство  страха,  так  и
воодушевлять на работу. Естественно, для директоров промышленных предприятий
его   личность   во   многом   отождествлялась    с   могуществом    органов
госбезопасности.  Мне  кажется, что  вначале у людей превалировал  страх. Но
постепенно у  работавших  с  ним  несколько лет  чувство страха  исчезало  и
приходила  уверенность,  что  Берия будет поддерживать  их, если они успешно
выполняют  важнейшие  народнохозяйственные  задачи.  Берия часто  поощрял  в
интересах дела свободу  действий  крупных хозяйственников  в решении сложных
вопросов. Мне  кажется,  что  он  взял  эти качества  у Сталина  --  жесткий
контроль,  исключительно  высокая  требовательность  и  вместе с тем  умение
создать  атмосферу  уверенности  у  руководителя,  что  в  случае  успешного
выполнения поставленной задачи поддержка ему обеспечена.

     Помощь Нильса Бора

     Осенью 1945  года в  нашей программе работ над атомной бомбой  наступил
критический момент.  Надо  было приступать  к  созданию  первого  советского
атомного реактора.  Однако  ученые  не были  едины  в оценке  представленных
разведкой  материалов,  так  как информация была противоречивой.  Американцы
использовали два  типа  реакторов: графитный  и  работавший на тяжелой воде.
Возник  огромный  риск  в использовании добытых  военной  разведкой образцов
урана-235. Следовало принять решение, по какому пути пойти при строительстве
первого реактора. Как решить проблему? Была выдвинута фантастическая идея --
направить  в США группу ученых  для  тайной встречи с Оппенгеймером,  однако
положение   Оппенгеймера   в  обществе  резко   изменилось.   Наша   попытка
восстановить  прерванные с ним прямые контакты через общих знакомых в Чикаго
в 1945  году  не  увенчалась  успехом.  Выдвигалось и другое предложение  --
послать  Капицу  к  Нильсу  Бору.  Капица хорошо  был  известен на  Западе и
пользовался большим авторитетом в научном мире. Несомненно, что его письмо к
Бору  в  1943 году способствовало установлению, при посредничестве разведки,
неформального контакта с  западными учеными,  работавшими в  области атомных
исследований.  Однако  Капица  вел  себя  независимо,  и  это  не  нравилось
руководству,  а   неприязненное  отношение  к  нему  Берии  и  Вознесенского
исключало возможность его поездки за границу.
     Курчатов и Кикоин предложили,  чтобы в Данию на встречу к Бору поехал в
сопровождении   офицеров   разведки   высококвалифицированный    специалист,
профессор Зельдович,  работавший у Курчатова.  Но  Зельдович не подходил для
этой роли, так как не был сотрудником разведки и  мы не могли раскрыть ему в
случае необходимости во время командировки агентурные связи  за рубежом. Эти
обстоятельства  заставили  нас положиться  на тех ученых, которые работали в
аппарате  разведорганов.  Выбор был  невелик. В штате  отдела  "С"  было два
офицера --  научные сотрудники, физики по образованию, владевшие в некоторой
степени  английским  языком. После  того, как они были приняты  на  работу в
НКВД, оба  посещали  семинар  Капицы и Ландау. Один  из  них, Рылов,  будучи
ученым, проявлял большую  склонность к аналитическо-разведывательной работе.
Другой,   Терлецкий,   только  что   защитивший   кандидатскую  диссертацию,
впоследствии лауреат Государственной премии, не  был связан своими  научными
интересами  с  группой  Курчатова, Иоффе,  Алиханова  и Кикоина и  мог  дать
собственную  оценку научных материалов. В 1943 году он отклонил  предложение
Курчатова  работать  у него. Терлецкий  и Рылов переводили  и  редактировали
поступавшие к нам  материалы по атомным  работам, докладывали  на заседаниях
научно-технического совета Спецкомитета.
     Работая   в  разведке,   Терлецкий  продолжал   оставаться   творческим
человеком. Наряду с оценкой и обработкой информации  по американской атомной
бомбе, он зачастую предлагал на научно-техническом  совете свои  собственные
выводы,  это создавало  проблемы, потому  что  мы должны были дважды в  день
представлять  высшему руководству всю  получаемую  информацию,  а  Терлецкий
иногда  запаздывал с  оценкой, и  я выслушивал от руководства нелицеприятные
замечания. Однако мы решили остановить свой выбор на Терлецком --  он мог бы
произвести своей широкой эрудицией и  осведомленностью нужное впечатление на
Нильса Бора.
     Берия утвердил  мое  предложение направить Терлецкого в Копенгаген.  Не
могло  быть  и речи,  чтобы  для выполнения столь  важного задания отправить
Терлецкого на встречу одного.  Он не  имел  вообще никакого представления об
оперативной работе, поэтому было принято решение, что полковник Василевский,
непосредственно  курировавший  линию  Ферми,  должен  выехать  вместе с ним.
Предполагалось,  что  Василевский  начнет  разговор  с  Бором,  а  Терлецкий
перейдет к обсуждению технических вопросов. С ними также был переводчик, наш
сотрудник,  к сожалению, я не  помню его фамилию. Василевский выехал в Данию
под фамилией Гребецкий, Терлецкий -- под своей собственной.
     В своих мемуарах Терлецкий пишет, что накануне поездки в Копенгаген его
принял  Капица и посоветовал не задавать  Бору  много  вопросов,  "а  просто
представиться, передать  письмо  и  подарки от него, рассказать о  советских
физиках, и Бор сам сообщит о многом, что нас интересует".
     Предварительная  договоренность  о  встрече  с  Бором  была  достигнута
благодаря финской писательнице Вуолийоки, о которой я уже  писал, и датскому
писателю Мартину Андерсену Нексе. Нексе не был нашим агентом, но оказывал  в
40-х годах большую  помощь  Рыбкиной  в  установлении полезных  контактов  и
знакомств с влиятельными людьми в странах Скандинавии.
     В  июле 1993  года во время  беседы с Терлецким мы вспоминали некоторые
подробности  этой   истории.  Накануне  встречи  Бор   сообщил  в  советское
посольство, что  примет  нашу  делегацию.  В начале  встречи  Бор нервничал,
вспоминал  Терлецкий,  и у него слегка дрожали руки. Видимо, Бор  понял, что
впервые напрямую имеет дело  с представителями  советского  правительства  и
настало  время  выполнить принятое им и  другими физиками решение поделиться
секретами  атомной  бомбы с  международным  сообществом ученых и  советскими
физиками.
     После  первой  встречи с  Василевским на приеме в  нашем  посольстве  6
ноября 1945 года Бор предпочел вести разговор по  научным  вопросам только с
Терлецким. Выбора не было, и  пришлось  санкционировать встречу Терлецкого и
Бора  наедине  с  участием  переводчика. Вопросы  для  беседы с  Бором  были
подготовлены заранее Курчатовым и Кикоиным.
     Разумеется,   писать   о  попытке  якобы  вербовки   Бора  со   стороны
Василевского могут лишь совершенно некомпетентные люди --  Чиков, Геворкян и
др.  Речь  шла,  как  видно  из  опубликованных  документов, о  перепроверке
порученной ранее  разведывательной информации со стороны виднейшего ученого,
симпатизировавшего Советскому Союзу.
     Терлецкий  сказал   Бору,   что  его  тепло   вспоминают  в  Московском
университете,  передал  ему  рекомендательное  письмо и подарки  от  Капицы,
привет  от Иоффе  и  других  советских  ученых,  поблагодарил  за готовность
проконсультировать советских специалистов по атомной программе.
     Бор ответил на вопросы о методах получения  в США урана, диффузионном и
масс-спектрографическом,   о   комбинации  этих   методов,   каким   образом
достигается большая  производительность  при масс-спектрографическом методе.
Он сообщил, что в США все котлы работают с графитовыми модераторами, так как
производство  тяжелой воды требует колоссального  количества электроэнергии.
Терлецкий получил ответы на целый ряд принципиально важных  вопросов,  в том
числе о плутонии-240, о  нем в официальном докладе Смита, полученном нами от
Бора и из США, не было ни слова. Встреча, по  мнению Курчатова, имела важное
значение  для  верификации   нашими   специалистами   имевшихся  у  разведки
нескольких  сотен отчетов  и трудов Ферми,  Сциларда,  Бете,  Оппенгеймера и
других зарубежных ученых. Было рассмотрено,  как вспоминает  Квасников,  690
научных   материалов.  По  мнению  Джона  Хассарда,  известного  английского
специалиста  по  ядерной физике из London's Imperial  College, Бор  в устной
форме дал существенную информацию русским о конструкции американской атомной
бомбы.  Джек Сарфатти, физик-теоретик, ученик одного  из  создателей атомной
бомбы  Х.   Бете,   также   считает,  что   ответы  Бора  содержали   важную
стратегическую информацию по созданию ядерного оружия.
     Знаменательно,  что Бор  формально  поставил в  известность  английскую
спецслужбу  о  встрече  и  беседе  с  советскими  специалистами  по  атомной
программе,  передаче русским  доклада  комиссии  Смита,  но вместе с тем  он
умолчал  о   характере  заданных  ему   вопросов.  Таким  образом,  западные
спецслужбы до ареста  Фукса не имели представления  о том, что принципиально
важные вопросы создания атомного оружия нам уже известны.
     Между  прочим,  Сцилард  сразу   же  после  атомных  взрывов  в  Японии
предсказал, что Советский Союз через 2-3 года создаст свое ядерное оружие. А
Бор  тогда   же  выступил   за  установление   международного   контроля  за
использованием атомной энергии.
     После  успешной поездки Терлецкого у меня сложились дружеские отношения
с  Курчатовым,  Алихановым и Кикоиным. Мы с женой провели несколько выходных
дней с ними и их женами  в правительственном  доме отдыха. В нашей  квартире
недалеко от Лубянки мы устроили несколько обедов для ученых.
     В  ряде публикаций по истории создания  атомного оружия  в нашей стране
участие  в  решении  этой проблемы наших  органов госбезопасности,  а  также
работа отдела "С" искажаются. Например, В. Барковский, ветеран нашей внешней
разведки, участвовавший  под руководством  резидента Горского  в  агентурных
операциях  в  Англии  1941--1945  годов,  утверждает, что отдел  "С"  вообще
никакой полезной работы  не выполнял  как  внутри страны,  так и за рубежом.
Между тем, наш аппарат еще  до испытания атомного оружия американцами в июне
1945  года  вывез с семьями из Германии видных немецких ученых: Нобелевского
лауреата Г.  Герца, профессоров Р. Допеля, М.  Вольмера, Г. Позе, П. Тиссена
--  всего  около  двухсот  специалистов,  включая  33  докторов  наук  и  77
инженеров.
     С виднейшими немецкими физиками в течение нескольких лет работали такие
асы советской  разведки, как  нелегал Парпаров, исключительно результативный
разведчик в тылу немцев полковник Михеев.
     Под  Москвой,  в  Малоярославце-10  --  сейчас  Обнинск  --  под  нашим
контролем  был  создан  укомплектованный немецкими  специалистами  секретный
центр по разработке, добыче и обогащению урановой руды и металлургии урана.
     Наши  оперативные  работники  доставили  на  север  Челябинской области
немецких физиков-ядерщиков, имевших  международную известность: Г. Борна, Р.
Ромпе, К. Циммера и других.
     Важная работа выполнялась Нобелевским лауреатом Г. Герцем и его группой
в Сухуми по технологии разделения изотопов урана-235 и урана-238.
     Сотрудники отдела "С" помогли поисковой  группе Ю. Харитона  в Германии
обнаружить и доставить в Советский Союз сто тонн окиси урана прямо под носом
американских оккупационных властей в Германии.
     По  предложению  возглавлявшегося  мною  Второго  бюро спецкомитета  по
атомной  проблеме  все  вывезенные в  Союз  немецкие физики были разбиты  на
группы  для  работы по  всем  трем вариантам  технологии  обогащения  урана,
разработанным    американцами:   газодиффузионному,   электромагнитному    и
центрифужному.  Немецкий профессор Стейнбек стал  руководителем исследований
по центрифужной  технологии разделения изотопов урана. Конечно, громаден был
вклад в ту работу контролировавшего немцев академика Кикоина.
     Важное  значение  для Курчатова  имели  организованные нами специальные
консультации с вывезенными из Германии нашей разведкой Нобелевским лауреатом
Николсом Рилем. Последний  занимался в  Германии получением тория, а в  годы
войны освоил технологию получения чистого металлического урана.
     За заслуги в создании советского атомного оружия Н.  Риль был  удостоен
высшей награды  -- звания Героя социалистического труда, которую ему  вручил
лично Берия.
     Отдел  "С"   также   осуществлял  тесное   взаимодействие   с   другими
специальными разведывательными службами советского  руководства,  которые не
входили  в  систему  органов безопасности и военной  разведки. Речь  идет  о
специальной группе  агентурной разведки при председателе  совнаркома (Совета
министров  СССР)  И.  В.  Сталине,  существовавшей в  1945--1953 годах.  Эти
контакты отдела "С" формально зафиксированы в следующем пункте постановления
ГКО СССР  No 9887 сс/оп от  20  августа 1945 года:  "поручить товарищу Берия
принять  меры к  организации разведывательной  работы,  проводимой  органами
разведки НКГБ, Красной Армии и других ведомств".
     В  курсе   этого  взаимодействия  отдела  "С"   со   спецслужбой  главы
правительства  был  мой  заместитель  по  отделу  и  одновременно  начальник
научно-технической разведки НКГБ полковник Василевский.
     Что бы не писали и не говорили в телепередачах о Василевском, Хейфеце и
Семенове  их  недоброжелатели  Барковский  и  Чиков, они  в  то  время  были
единственными офицерами советской разведки, которые сами смогли привлечь для
работы на Советский Союз виднейших и авторитетных  ученых и  политиков стран
Запада.  Яцков,  Феклисов,  Квасников  (последний  не  владел   иностранными
языками)  лишь  использовали   проложенные   ими  направления   работы.  Они
принадлежали к немногочисленной когорте советских разведчиков не кабинетного
типа, а тех, кто по своему уровню мог самостоятельно работать с агентурой из
числа видных иностранцев и эмигрантов.
     Вообще, неуважительное  отношение к  людям, ставшим  жертвами гонений и
репрессий, со стороны проживших  свою жизнь в разведке в качестве чиновников
и   журналистов,  не  удивляет.  Чиков,  проконсультировавшись  у  меня   по
неизвестным ему эпизодам, присвоил себе уникальный экземпляр отчета комиссии
Смита   по   атомной  проблеме  и  до   сих   пор  не  желает  вернуть   эту
библиографическую редкость.
     Вместе  с  Василевским  я  должен был  подобрать  физиков-ядерщиков для
поездок  в США,  Англию  и Канаду,  чтобы  привлечь западных специалистов из
ядерных центров для работы в Советском Союзе.
     В этот же период Василевский несколько раз выезжал в Швейцарию и Италию
на  встречу с  Бруно Понтекорво.  Для прикрытия  этих поездок он использовал
визиты  советской   делегации  деятелей  культуры  во   главе  с   известным
кинорежиссером  Григорием  Александровым   и  кинозвездой  Любовью  Орловой.
Оперативное  обеспечение  его встреч с  Понтекорво  осуществляли  Горшков  и
Яцков, в разное время работавшие в Италии и США.
     Василевский  встречался также  с  Жолио-Кюри.  Однако  Берия  и  Сталин
приняли решение не привлекать Жолио-Кюри к атомным разработкам в СССР,  хотя
он хотел приехать к нам. Оставаясь на Западе, Жолио-Кюри был  более полезен,
потому  что  влиял  на формирование  выгодной для нас  пацифистской  позиции
видны