арства после распада Советского Союза.

     Советское руководство и курдский вопрос на Ближнем Востоке в 1947--1953
годах

     В 1947  году вооруженные отряды курдов под командованием  муллы Мустафы
Барзани вступили в  бой с шахскими войсками, перешли нашу границу с Ираном и
оказались на территории Азербайджана.
     Курды,  проживавшие  в Ираке,  Иране  и  Турции,  испытывали  всяческие
притеснения,  а  представители  английских  властей,  которые  заигрывали  с
курдами в период  оживления  прогерманских настроений  в руководящих  кругах
Тегерана в 1939--1941 годах, после ввода английских и советских войск в Иран
отказали им в поддержке.
     Прорвавшиеся через границу боевые  отряды  Барзани насчитывали до  двух
тысяч бойцов, с ними находилось столько же членов их семей. Советские власти
сначала интернировали курдов и поместили в  лагерь, а в  1947  году Абакумов
приказал мне провести  переговоры с  Барзани и  предложить ему и прибывшим с
ним  людям  политическое  убежище  с  последующим  временным  расселением  в
сельских районах Узбекистана поблизости от Ташкента.
     Барзани  я  был  представлен  как  Матвеев,  заместитель   генерального
директора ТАСС и официальный представитель советского правительства. Впервые
в своей  жизни  встречался я с настоящим  вельможей-феодалом. Вместе  с  тем
Барзани произвел  на меня  впечатление  весьма  проницательного  политика  и
опытного военного руководителя.  Он сказал,  что за  последние сто лет курды
поднимали восемьдесят восстаний против персов, иракцев, турок и  англичан  и
более чем  в  шестидесяти  случаях  обращались за помощью  к  России и,  как
правило,  ее  получали.  Поэтому,  по   его  словам,  с  их  стороны  вполне
естественно  обратиться к нам за  помощью  в  тяжелое  для них  время, когда
иранские власти ликвидировали Курдскую республику.
     Незадолго  до  этих  событий  руководители  иранских  курдов-повстанцев
попали  в  устроенную  шахом ловушку: они  были  приглашены  в  Тегеран  для
переговоров,  схвачены там  и  повешены. Лишь Барзани  избежал  этой участи.
Когда шах пригласил на переговоры самого Барзани,  тот  ответил, что приедет
только  в  том  случае, если шах  пришлет  членов  своей  семьи  в  качестве
заложников в его штаб-квартиру.  Пока проходили предварительные переговоры с
шахом, Барзани  перебросил большую часть  своих сил в северные районы Ирана,
ближе к советской  границе. Мы же, со  своей стороны, были заинтересованы  в
использовании  курдов  в проводимой нами линии по  ослаблению  английского и
американского  влияния  в странах  Ближнего Востока, граничащих  с Советским
Союзом. Я  объявил Барзани, что советская сторона согласилась, чтобы Барзани
и  часть  его  офицеров  прошли  спецобучение  в наших  военных  училищах  и
академии.  Я  также  заверил  его,  что  расселение  в  Средней  Азии  будет
временным, пока не созреют условия для их возвращения в Курдистан.
     Абакумов  запретил  мне  сообщать руководителю  компартии  Азербайджана
Багирову  о содержании  переговоров с Барзани и особенно  о согласии Сталина
предоставить возможность курдским офицерам пройти подготовку в наших военных
учебных заведениях.
     Дело в том, что Багиров стремился использовать Барзани и  его людей для
дестабилизации обстановки в Иранском Азербайджане. Однако в Москве полагали,
что  Барзани  сможет  сыграть более  важную роль  в свержении проанглийского
режима в Ираке. И, кроме того, что особенно важно, с помощью курдов мы могли
надолго  вывести  из  строя  нефтепромыслы в  Ираке  (Мосул), имевшие  тогда
исключительно    важное   значение    в   снабжении   нефтепродуктами   всей
англо-американской   военной   группировки    на   Ближнем   Востоке   и   в
Средиземноморье.
     После  переговоров  с Барзани я  вылетел  в  Ташкент  и проинформировал
узбекское руководство о его предстоящем приезде. Затем возвратился в Москву.
     Барзани вместе  со своими разоруженными отрядами и членами их семей был
отправлен в  Узбекистан. Через пять лет, в марте 1952 года,  меня послали  в
Узбекистан для  встречи с Барзани  под Ташкентом,  чтобы разрешить возникшие
проблемы. Барзани  не устраивало положение  пассивного ожидания  и отношение
местных  властей. Он  обратился к Сталину за помощью и потребовал выполнения
ранее данных  ему  обещаний. Он настаивал на  формировании  курдских  боевых
частей.  Барзани  хотел  также  сохранить  свое  влияние  на  соплеменников,
расселенных по колхозам вокруг Ташкента, и контроль над ними.
     Встреча  с   Барзани  состоялась   на   правительственной   даче.  Моим
переводчиком  был  майор  Земсков, он  также,  как и Барзани, бегло  говорил
по-английски. Барзани  рассказал  мне,  как  американцы и  англичане  хотели
подкупить его для проведения акции давления на иракское, иранское и турецкое
правительства.
     Разработанный  мною  по   поручению  нового  министра   госбезопасности
Игнатьева план  заключался  в том, чтобы сформировать  из курдов специальную
бригаду -- полторы тысячи человек --  для  диверсионных  операций на Ближнем
Востоке.   Ее  можно  было  использовать   и  для  намечавшегося   свержения
правительства  Нури Сайда  в  Багдаде,  что  серьезно подорвало  бы  влияние
англичан  во  всем  ближневосточном  регионе. (При помощи курдов это удалось
осуществить в 1958  году, когда я  уже сидел в  тюрьме.) Курды также  должны
были играть определенную  роль  в  наших планах, связанных  с выведением  из
строя  нефтепроводов на  территории  Ирака,  Ирана и  Сирии в случае вспышки
военных действий или прямой угрозы ядерного нападения на СССР.
     Барзани  выразил  согласие  подписать  соглашение  о  сотрудничестве  с
советским  правительством  в обмен  на наши  гарантии содействия  в создании
Курдской республики, которую Барзани видел прежде всего в районе компактного
проживания курдов на стыке границ Северного Ирака, Ирана и Турции.
     Выслушав  Барзани,   я  ответил,  что  не   имею  полномочий  обсуждать
соглашение  такого рода.  Однако мы не возражали  против  создания курдского
правительства  в   изгнании.  Сопровождавший  меня  ответственный  сотрудник
Международного  отдела  ЦК  партии  Маньчха,  участвовавший  в  переговорах,
предложил создать демократическую партию Курдистана  во  главе с Барзани. По
замыслу   Маньчхи,   партия   должна   была    координировать   деятельность
представителей  правительства Барзани во всех  районах  проживания курдского
населения.  Штаб-квартира  партии  могла бы,  по его словам,  разместиться в
правлении колхоза, находившегося километрах в пятнадцати от Ташкента.
     Я не вмешивался в  этот разговор, но  слушал внимательно.  Когда беседа
закончилась, Барзани пригласил меня на встречу с офицерами своего штаба. При
нашем появлении  человек  тридцать,  находившихся в комнате,  вытянулись  по
стойке "смирно". Затем как по команде все они  упали на колени и  поползли к
Барзани, моля позволить им поцеловать край его одежды и сапоги. Естественно,
что все иллюзии насчет демократического Курдистана, которые я до тех пор мог
питать,  тотчас  испарились. Мне стало совершенно  ясно,  что  это еще  одна
идеологическая инициатива, возникшая в недрах ЦК на Старой площади.
     В   апреле  1952  года   Барзани,  окруженный  членами  своей  семьи  и
соплеменниками, обосновался в  большом колхозе под  Ташкентом. В Москве было
решено, что  курдам  предоставят  статус  автономного  района.  Министерству
госбезопасности  предписывалось организовать  для курдов  военное обучение и
оказывать содействие в установлении связей с зарубежными соотечественниками.
Наши  попытки  внедрить  в  окружение  Барзани  своих  людей  и  завербовать
кого-либо  из курдов  были  успешно  блокированы  их  службой  безопасности.
Правда,  Земскову,  имевшему   немалый  опыт  общения  с   курдами,  удалось
завербовать одного младшего офицера, учившегося в нашей военной академии, но
после возвращения в Ташкент он вскоре бесследно исчез. Отыскать его мы так и
не смогли и пришли к выводу, что его ликвидировали по приказу Барзани.
     Благодаря курдскому вопросу я впервые  познакомился с  бюрократическими
порядками  в  подготовке  документов  для  Политбюро. Игнатьев  приказал мне
оставаться  в  кабинете  Маньчхи,  пока будет  согласован  документе  нашими
предложениями по курдской  проблеме. Игнатьев  всегда был неизменно вежлив и
корректен, но когда  я сказал,  что у меня в московской  гостинице назначена
встреча  с  Барзани,  он  резко  отчитал меня  за  непонимание  политической
важности  вопроса  и  приказал  мне  отменить  встречу:   прежде  всего  нам
необходимо как можно скорее получить решение Политбюро по курдскому вопросу.
Вместе  со мной  и Маньчхой  Игнатьев побывал у Молотова и Вышинского, чтобы
получить их  визы  на  проект  решения.  Кстати,  тогда  впервые  Молотов  и
Вышинский казались мне постаревшими, безвольными и крайне усталыми. Однако у
них  хватило настойчивости  вычеркивать из проекта документа  один и  тот же
пункт, в котором содержалось поручение Министерству иностранных дел провести
переговоры и консультации по курдской проблеме. Они также настаивали на том,
что  этот  вопрос  должен  быть  рассмотрен  в  Политбюро  по  представлению
Министерства госбезопасности, а  не как совместное  предложение Министерства
иностранных дел и нашего. Когда  мы вышли в сопровождении  офицера охраны, в
портфеле  которого был проект документа, я предложил Маньчхе поехать ко  мне
на  Лубянку  и  там  напечатать  окончательный  текст  документа,  приняв во
внимание комментарии Молотова и Вышинского. Игнатьев согласился.
     И тут началось совсем непонятное для меня. Мы представили окончательный
текст решения Игнатьеву, и он  одобрил  его. Но для  министра  было не менее
важным  сопроводительное  письмо -- пояснительная записка к тексту  решения,
рассылавшемуся членам Политбюро. Игнатьев трижды  заставлял менять порядок в
списке членов Политбюро, которым должен был поступить наш  документ. Он даже
спросил Маньчху, должна ли  рассылка соответствовать алфавитному порядку или
сначала перечислить  членов комиссии Политбюро  по внешней  политике. В этом
случае  Хрущев должен  был  идти в списке перед  Булганиным. А  как  быть  с
Берией? Должен ли он быть впереди Маленкова? Эти нюансы, о которых я не имел
ни малейшего понятия, просто ошарашили меня. Зато Маньчха оказался настоящим
экспертом   по   части   составления   сопроводительных   писем   и    давал
соответствующие   советы    Игнатьеву.   Машинистки    недоумевали,    зачем
перепечатывать документ,  в  котором все оставалось прежним,  кроме  порядка
перечисления членов ЦК и правительства.
     Весной 1953 года со мной произошел курьезный случай, нарушивший правила
конспирации. Барзани посещал лекции в военной академии, в которой  занимался
и я. Однажды он увидел меня  там в форме генерал-лейтенанта. Хитро подмигнув
мне, он через своего переводчика, молодого лейтенанта, сказал:
     --  Рад иметь  дело с представителем советского правительства  в  столь
высоком воинском звании.
     Я, со  своей  стороны, в  ответ пожелал ему  успехов в освоении военных
дисциплин.
     В  последний раз я случайно  встретил Барзани накануне своего ареста на
улице  Горького. Я был в штатском.  Он заметил  меня  и  хотел, по-видимому,
подойти, но мне эта встреча при моем положении была ни к чему, и я предпочел
сделать вид, что не увидел его, и поскорее затерялся в толпе.
     Барзани был достаточно умен,  чтобы  понять: будущее курдов  зависит от
того, как  удастся сыграть  на противоречиях между  сверхдержавами, имеющими
свои интересы на Ближнем Востоке. Бросая ретроспективный взгляд, видишь, что
сверхдержавы вовсе не стремились к справедливому решению  курдской проблемы.
Судьбу Курдистана с точки зрения его интересов никогда  не  рассматривали  в
Кремле, как, впрочем, и в Лондоне, и Вашингтоне. И Запад, и нас интересовало
одно -- доступ  к месторождениям  нефти в  странах Ближнего Востока,  как ни
цинично это выглядит.  Суслов, которому позднее поручили заниматься курдским
вопросом, обещал Барзани всестороннюю поддержку в борьбе за автономию только
ради того, чтобы с помощью  курдов свергнуть Нури Сайда в Ираке. Американцы,
со  своей  стороны,  также обещали Барзани поддержку,  чтобы  с  его помощью
свергнуть  проанглийское   руководство  в  Ираке  и   заменить   его  своими
ставленниками,  но  в  критический   момент  заняли  выжидательную  позицию,
договорившись с англичанами. Словом, судьбой курдов играли как могли.
     В  40--50-х  годах наша  цель  заключалась  в том,  чтобы  использовать
движение курдов в конфронтации с Западом в обстановке "холодной войны". Идея
создания Курдской республики позволила нам  проводить политику, направленную
на ослабление британских  и  американских  позиций на  Ближнем  Востоке,  но
широкие слои курдского  населения были безразличны к действиям, направленным
против англичан и американцев в этом регионе.
     До  второй   половины  50-х   годов  курды  были  единственными  нашими
союзниками на  Ближнем  Востоке.  Когда  режим  Нури  Сайда  был  свергнут в
результате  военного переворота  (при  нашей  поддержке), мы приобрели таких
союзников, как Ирак, Сирия, Египет, которые с  точки зрения  геополитических
интересов Советского  Союза были куда  важнее, чем курды. Ирак и Сирия стали
играть главную роль в нашей ближневосточной политике и противостоянии Западу
в этом неспокойном регионе.
     Трагедия самого Барзани и его народа заключалась в том, что в интересах
СССР  и  Запада (до  известной  степени  также  арабских государств и Ирана)
курдов  рассматривали  как  своего  рода  устрашающую  силу  в  регионе  или
разменную монету в конфликтных столкновениях турецких,  иранских и  иракских
правителей.
     Разумным  решением  курдской проблемы  могло  бы  стать  предоставление
международных гарантий  автономии,  какой бы ограниченной она  ни  была.  По
существу, никто ни на Западе, ни в странах Арабского Востока не хотел, чтобы
нефтяные месторождения Мосула оказались на территории независимого курдского
государства и под его контролем.
     В 1963 году, когда у нас возникли  осложнения с правительством Касема и
сменившими  его  иракскими националистами,  я,  находясь  в тюрьме,  посылал
оттуда свои предложения по возможным контактам с  Барзани  и был  уведомлен,
что  мои  предложения  приняты.  Курдам направили  помощь  --  вооружение  и
боеприпасы,  --  чтобы  они  защитили свои земли  от карательных  экспедиций
иракской армии. Однако наши  попытки  сделать  курдов своими стратегическими
союзниками, чтобы иметь возможность влиять на события в Ираке, не увенчались
успехом.


ГЛАВА 9. РАУЛЬ ВАЛЛЕНБЕРГ, "ЛАБОРАТОРИЯ-Х" И ДРУГИЕ ТАЙНЫ ПОЛИТИКИ КРЕМЛЯ

     Рауль Валленберг и тайная дипломатия периода второй мировой войны

     Тайна,  окружавшая имя Рауля  Валленберга, шведского дипломата,  широко
известного  в мире благодаря своей деятельности по спасению  евреев во время
второй  мировой войны и исчезнувшего в 1945 году,  до сих  пор не  раскрыта.
Валленберг был задержан военной контрразведкой СМЕРШ в 1945 году в Будапеште
и тайно ликвидирован,  как  я предполагаю, во  внутренней тюрьме  МГБ в 1947
году.  Прошло  почти  полвека в  бесплодных  расследованиях, проводимых  как
официальными липами из КГБ,  так и  журналистами, но следственные и тюремные
дела Валленберга так и не обнаружены.
     Недавно найдено письмо начальника разведуправления  НКГБ  СССР Фитина в
адрес СМЕРШ, арестовавшей Валленберга в 1945 году, с просьбой передать его в
распоряжение разведки в оперативных целях. Однако Абакумов это представление
отклонил, стремясь, видимо, приписать "лавры" успешной работы с Валленбергом
своему аппарату.
     Рауль   Валленберг  принадлежал   к  известному   семейству  финансовых
магнатов,  которое  поддерживало  с  начала  1944  года  тайные  контакты  с
представителями   советского   правительства.   Хотя   мне   не   поручалось
разрабатывать   Валленберга  и  его   связи  с  немецкими  и   американскими
спецслужбами,  я знал  о  вкладе,  который внесла его  семья при  заключении
сепаратного мира с  Финляндией. Характер донесений  военной контрразведки  о
Рауле Валленберге и о контактах всей семьи  говорил о  том, что дипломат  --
подходящий  объект  для  вербовки  или роли  заложника.  Арест  Валленберга,
допросы,  обстоятельства  гибели  --  все  подтверждает,  что  была  попытка
завербовать его, но он отказался сотрудничать с нами. Возможно,  страх,  что
неудачная  попытка  вербовки  станет  известна, если  отпустить Валленберга,
заставил ликвидировать его.
     В  годы войны  наша  резидентура  в Стокгольме получила  указание найти
влиятельных людей  в шведском обществе, которые могли  бы стать посредниками
при  проведении переговоров  с  финнами о  заключении  сепаратного мира. Вот
тогда мы и установили контакты с семейством Валленбергов.
     Сталин был озабочен тем, что  Финляндия, союзник Германии  с 1941 года,
может подписать  мирный  договор с американцами, не  учтя  наших интересов в
Прибалтике.  Американцы,  в  свою  очередь,  опасались,  что  мы  оккупируем
Финляндию.  Однако  такой  необходимости  у  нас  не  было:  нам  был  важен
нейтралитет  ближайшей  соседней  страны,  чтобы  использовать  его в  своих
интересах  через  агентов влияния  в главных политических партиях Финляндии.
Эти  люди соглашались  сотрудничать  с нами, если  мы  обеспечим нейтралитет
финского  государства.  Кроме того,  они хотели играть роль посредника между
Востоком и Западом.
     Знаменательно,  что  в   70--80-х  годах  финскому  примеру  стремились
последовать  влиятельные  политические  круги  в Польше, Болгарии,  Румынии,
Чехословакии, Венгрии, а  также в Прибалтийских  республиках, выступавшие за
возрождение своей государственной независимости.  Эти попытки обе стороны --
предпринимавшие и препятствовавшие им -- называли финляндизацией.
     Я  помню, как в 1938-м, за год до начала  советско-финской войны Сталин
распорядился  о передаче двухсот тысяч  долларов для  политической поддержки
финской  партии  мелких  хозяев,  чтобы  она  сыграла  определенную  роль  в
формировании позиции правительства по  урегулированию  пограничных вопросов.
Деньги  финнам  передал полковник Рыбкин,  мой  друг,  бывший  тогда  первым
секретарем  советского  посольства  в Финляндии и известный там под фамилией
Ярцев.  Сталин лично инструктировал  его,  как разговаривать с политическими
деятелями, получившими  от нас деньги,  а также  и по  вопросу о  подготовке
секретных  переговоров  с представителями  финского  правительства  с  целью
заключения пакта о ненападении и сотрудничестве,  планировавшихся с участием
доверенного  лица советского правительства, лично известного главе  финского
государства Маннергейму. Это был граф Игнатьев, автор книги "Пятьдесят лет в
строю".  Переданные  Ярцевым  предложения финскому правительству  Маннергейм
отверг, однако  проинформировал  Гитлера  о необычном предложении  советской
стороны. Таким  образом, германское руководство,  принимая  решение о начале
переговоров  с нами по заключению пакта  о ненападении, прекрасно знало, что
их предложение не может рассматриваться Москвой как совершенно неожиданное и
неприемлемое. Знаменательно, что все эти  переговоры  велись в строгой тайне
от посла СССР в Финляндии Деревянко.
     В  годы  войны  Рыбкин  и  его жена  руководили  нашей  резидентурой  в
Стокгольме.  Одна  из  их  задач   заключалась  в  поддержании  контактов  с
агентурной  сетью "Красной капеллы" в Германии через шведские  каналы.  Жена
Рыбкина известна многим как детская  писательница по книгам "Сердце матери",
"Сквозь  ледяную мглу", "Костры" и др. -- она печаталась  под своей девичьей
фамилией  Воскресенская. В дипломатических  кругах  Стокгольма и Москвы  эту
русскую красавицу знали как Зою  Ярцеву, блиставшую не только красотой, но и
прекрасным знани