с что-то  сказал  полным  паники  голосом,  узнать  который  было
трудно. Крепко зажмурив глаза, он сжался в комок, весь скорчился, обхватив
руками колени.
     Деннис поднялся на ноги и  сощурился:  сгусток  ослепительного  света
упал на стоянку и, замигав, потух в  луже.  Из  леса  выплыла  и  расцвела
сиянием, от которого делалось больно глазам, еще одна шаровая молния.
     Деннис повернулся ко мне.
     - Я слышал, что он сказал. -  Его  голос  звучал  надтреснуто.  -  Он
сказал... "косоглазого высветило".
     Когда, упав на землю, стоянку осветила вторая ракета, мне почудилось,
что я вижу, как  через  дорогу  движутся  какие-то  силуэты.  Они  шли  на
негнущихся  ногах,  зловещим  и  странным  маршем.  Осветительная   ракета
погасла.
     - Разбуди его, -  услышал  я  собственный  шепот.  -  Деннис...  Боже
милостивый... разбуди его.



                                    4

     Деннис тупо уставился на меня,  а  я  уже  взялся  за  стойку,  чтобы
перепрыгнуть через нее и самому добраться до Прайса.
     На стоянку влетел сгусток  пламени.  По  бетону  запрыгали  искры.  Я
крикнул: "Ложись!" и круто развернулся, чтобы толкнуть Черил за стойку,  в
укрытие.
     - Что за черт... - сказал Деннис.
     Он не закончил. Послышался глухой металлический звон - по  машинам  и
насосам бензоколонки застучали пули. Я знал: если бензин  взорвется,  всем
нам крышка. Мой  грузовичок  содрогнулся  под  ударами  патронов  крупного
калибра, и, ныряя за стойку, я увидел, как он взлетел на воздух.  Раздался
такой грохот, что хоть святых выноси, - окна вылетели внутрь, и закусочная
наполнилась летящим стеклом, вихревым ветром и  густой  пеленой  дождя.  Я
услышал пронзительный крик Линди. Ребятишки плакали, да  и  сам  я  что-то
орал.
     Лампы погасли. Мрак рассеивало  лишь  отраженное  от  бетона  красное
неоновое свечение да сияние флюоресцентных ламп  над  бензоколонкой.  Пули
прошили стену, и глиняные кружки-миски превратились в  черепки,  точно  по
ним грохнули кувалдой. Повсюду летали салфетки и пакетики с сахаром.
     Черил держалась за меня так крепко, будто вместо пальцев у  нее  были
гвозди, вошедшие в мою руку до  кости.  Она  смотрела  широко  раскрытыми,
полубезумными глазами и все пыталась что-то сказать. Ее  губы  шевелились,
но с них не сходило ни звука.
     Грянул  еще  один  взрыв  -  разнесло  очередную  машину.  Закусочная
содрогнулась до основания, и меня чуть не стошнило от страха.
     На стену снова обрушился град пуль. Это были трассирующие  пули;  они
подпрыгивали и рикошетом отлетали  от  стены,  словно  раскаленные  добела
окурки. Одна такая пуля пропела в воздухе, чиркнула по краю полки и  упала
на пол примерно в трех футах от меня. Светящийся  патрон  начал  меркнуть,
бледнеть, таять, так же, как пивная банка  и  бифштекс-мираж.  Я  протянул
руку, чтобы коснуться его, но нащупал только  осколки  стекла  и  черепки.
"Фантомная пуля,  -  подумал  я.  -  Достаточно  реальная,  чтобы  вызвать
разрушение, смерть... и исчезнуть".
     "Я вам тут ни к чему, мистер Патрульный,  -  предостерегал  Прайс.  -
Особенно, при том числе убитых, какое я до сих пор держу в уме".
     Обстрел прекратился. Я высвободился от Черил  и  сказал:  "Отсюда  ни
шагу".  Потом  выглянул  из-за  стойки  и   увидел:   мой   грузовичок   и
"стэйшн-вэгон" горели, резкий ветер подхватывал и трепал языки пламени.  Я
увидел Прайса: съежившись, он по-прежнему лежал  на  полу  среди  осколков
стекла. Скрюченные пальцы рук жадно хватали воздух, мигающий красный  неон
освещал искаженное  гримасой  лицо  с  закрытыми  глазами.  Вокруг  головы
растеклась лужа кетчупа, и вид у Прайса был  такой,  точно  ему  раскроили
череп. Этот человек смотрел в преисподнюю, и,  чтобы  самому  не  лишиться
рассудка, я поспешил отвести глаза.
     Рэй, Линди и детишки жались друг к дружке под столом в своей кабинке.
Женщина  судорожно  всхлипывала.  Я  поглядел  на  Денниса,  лежавшего   в
нескольких футах от Прайса: он распростерся ничком, а в спине у него  были
пробиты четыре дыры, и вокруг тела Денниса ручейками расползался отнюдь не
кетчуп. Правая рука с зажатым в ней револьвером была откинута  в  сторону,
пальцы подрагивали.
     Словно салют на Четвертое июля, над лесом плавно  взлетела  еще  одна
сигнальная ракета. Стало светло, и я увидел их: самое малое пять силуэтов,
а то и больше. Пригибаясь, они шли через стоянку  -  но  медленно,  как  в
кошмаре.  Болтающееся  обмундирование  развевалось  на  ветру,  в   касках
отражался  свет  сигнальной  ракеты.  Они  были  вооружены   -   по-моему,
автоматическими винтовками. Лиц было не разглядеть, да оно и к лучшему.
     Прайс  на  полу  застонал.  Я  услышал,  как  он  бормочет   "свет...
высветило".
     Прямо над закусочной зависла осветительная ракета. И тогда  я  понял,
что происходит. Высветило нас. Нас всех застиг кошмар  Прайса,  и  "Ночные
пластуны", которых Прайс бросил умирать в грязной жиже, снова вели  бой  -
так же, как случилось в мотеле  "Приют  под  соснами".  "Ночные  пластуны"
вновь ожили, питаемые чувством вины Прайса и тем, что  с  ним  сделало  то
говно, "дергунок".
     А нас высветило, как вьетнамца на том рисовом поле.
     Раздался звук, похожий на щелканье кастаньет: это, вычертив  огненным
пунктиром дугу, в разбитые окна влетели  и  с  неясным  глуховатым  стуком
приземлились в  углу  крохотные,  рассыпающие  искры  точки.  Задетые  ими
табуреты завертелись, издавая пронзительный  визгливый  скрип.  Со  звоном
выскочил ящик кассового аппарата, а  затем,  рассыпая  мелочь  и  бумажки,
касса разлетелась. Я быстро пригнул голову, но жгучая оса (не знаю, что уж
это было - может, кусок металла, а может, осколок  стекла)  раскроила  мне
левую щеку от уха до верхней губы. Обливаясь кровью,  я  упал  на  пол  за
стойку.
     Взрыв стряхнул с полок уцелевшие чашки, блюдца,  тарелки  и  стаканы.
Крыша закусочной целиком прогнулась  внутрь,  словно  собираясь  сложиться
пополам; с потолка сыпались отлетающая облицовочная плитка,  арматура,  на
которой крепились лампы, и куски металлических балок.
     Тогда-то я и понял: нам всем суждено погибнуть. Эти твари  собирались
нас уничтожить. Но я подумал про пистолет в руке Денниса и про лежащего  у
дверей Прайса. Если кошмар Прайса настиг  нас,  а  удар  бутылкой  кетчупа
что-то повредил у Прайса в черепушке, то единственным способом покончить с
этим сном было убить Прайса.
     Я никакой не герой. Я чуть не уссывался со страху, но я знал, что я -
единственный, кто в силах двигаться.  Я  вскочил,  кое-как  перелез  через
стойку, упал рядом с Деннисом и начал вырывать у него пистолет. Даже после
смерти хватка у Денниса была ого-го. Поодаль, где-то справа от  меня,  под
стеной опять прогремел взрыв.  Дохнуло  палящим  жаром,  а  ударная  волна
протащила меня по полу сквозь стекло, дождь и кровь.
     Но в руке у меня был пистолет.
     Я услышал крик Рэя: "Берегись!"
     В дверном  проеме  на  фоне  пламени  обрисовался  силуэт  костлявого
существа в грязных зеленых отрепьях. Голову прикрывала  помятая  каска,  в
руках  была  изъеденная  ржавчиной  винтовка.   Лицо   было   изможденным,
призрачным, черты скрывала  ноздреватая  корка  засохшей  жидкой  грязи  с
рисового поля. Существо начало  поднимать  винтовку,  чтобы  выстрелить  в
меня, - медленно-медленно...
     Я снял пистолет с предохранителя и дважды выстрелил,  не  целясь.  От
каски отскочила искра - одна из пуль прошла мимо цели, - но неясная фигура
пошатнулась и попятилась к полыхающему пожаром "стэйшн-вэгону", где сперва
словно бы расплавилась в вязкую слизь, а потом исчезла.
     В закусочную опять полетели трассирующие  пули.  "Фольксваген"  Черил
содрогнулся  -  почти  разом  лопнули  шины.  Шины   изрешеченной   пулями
патрульной машины уже давно стали плоскими.
     За окном вырос еще один "ночной пластун" - этот был без  каски;  там,
где полагалось бы расти волосам, череп покрывала слизь.  Он  выстрелил.  Я
услышал,  как  пуля  с  жалобным  воем  пронеслась  мимо  моего  уха,   и,
прицелившись, увидел, что костлявый палец снова жмет на курок.
     Пролетевшая у меня над головой сковорода  угодила  этому  созданию  в
плечо и сбила прицел. На мгновение она увязла в теле  "ночного  пластуна",
словно вся его фигура была слеплена из грязи. Я выстрелил раз... другой...
и увидел, как от груди  существа  отлетают  какие-то  ошметки.  Разинув  в
беззвучном  крике  то,  что  когда-то  давно,  пожалуй,  было  ртом,   оно
ускользнуло из поля зрения.
     Я огляделся. Черил с белым от шока лицом стояла за стойкой. "Ложись!"
- заорал я, и она нырнула в укрытие.
     Я подполз к Прайсу и сильно встряхнул  его.  Он  не  желал  открывать
глаза. "Проснись! - взмолился я. - Проснись, черт тебя дери!"  А  потом  я
прижал дуло пистолета к голове Прайса. Боже милостивый, я не хотел  никого
убивать, но я знал, что должен вышибить "Ночных пластунов" из этой  башки.
Я колебался... слишком долго.
     Что-то сильно ударило меня по левой ключице. Я услышал, как хрустнула
кость - будто сломали метлу. Силой  выстрела  меня  отшвырнуло  обратно  к
стойке и вдавило  меж  двух  издырявленных  пулями  табуреток.  Я  выронил
револьвер, а в голове у меня стоял такой рев, что я оглох.
     Не знаю, сколько времени я пролежал без сознания. Левая рука была как
неживая, будто у покойника. Все  машины  на  стоянке  горели,  а  в  крыше
закусочной зияла такая дыра, что в  нее  можно  было  скинуть  трейлер  на
гусеничном ходу. Лицо заливал дождь. Хорошенько протерев глаза, я  увидел,
что они стоят над Прайсом.
     Их было восемь. Те двое, кого я считал убитыми,  вернулись.  За  ними
тянулся  шлейф  сорной  травы,  а  башмаки  и  изорванное   обмундирование
покрывала жидкая грязь. Они стояли молча, не сводя глаз со  своего  живого
товарища.
     Я слишком устал, чтобы кричать. Я  не  мог  даже  скулить.  Я  просто
смотрел.
     Прайс поднял руки. Он потянулся к "Ночным пластунам" и открыл глаза -
на багровом фоне мертво белели зрачки.
     - Не тяните, - прошептал он. - Кончайте...
     Один из "Ночных пластунов" наставил на  него  винтовку  и  выстрелил.
Прайс дернулся. Выстрелил еще один "пластун", и в следующую секунду в тело
Прайса в упор палили все. Прайс бился на полу, сжимая  руками  голову,  но
крови не было - фантомные пули его не задевали.
     По "Ночным пластунам" пошла рябь, они начали таять. Сквозь их тела  я
видел  языки  пламени,  пожиравшего  горящие  машины.   Фигуры   сделались
прозрачными, заплавали в размытых контурах. В мотеле "Приют  под  соснами"
Прайс проснулся слишком быстро, понял я; продолжай  он  спать,  порождения
его  кошмаров  положили  бы  конец  всему  этому  там  же,  во  флоридской
гостинице. Они на моих глазах убивали Прайса...  быть  может,  они  играли
финальную сцену с его позволения - лично я думаю,  что  он,  должно  быть,
давным-давно этого хотел.
     Прайс содрогнулся, изо рта вырвался полу-стон, полу-вздох.
     Прозвучавший чуть ли не как вздох облегчения.
     "Ночные пластуны" исчезли. Прайс больше не шевелился.
     Я увидел его лицо. Глаза были закрыты, и я подумал,  что  он,  должно
быть, наконец обрел покой.



                                    5

     Шофер грузовика, перевозившего бревна из Мобила в Бирмингем,  заметил
горящие машины. Я даже не помню, как этот парень выглядел.
     Рэя изрезало стеклом, но его жена и ребятишки были в порядке. Я  хочу
сказать, физически. Психически - не знаю.
     Черил на некоторое время отправилась в больницу.  Я  получил  от  нее
открытку с изображением моста Голденгэйт. Она  обещала  писать  и  держать
меня в курсе своих дел, но я сомневаюсь, что когда-нибудь  получу  от  нее
весточку. Лучшей официантки у меня не бывало, и я желаю ей удачи.
     Полиция задала мне тысячу вопросов, но я всякий раз рассказывал  свою
историю одинаково. Позднее я выяснил, что ни из стенок машин, ни  из  тела
Денниса ни пуль, ни шрапнели так и не вытащили - в точности, как в  случае
с кровавой баней в мотеле.  Во  мне  пулю  тоже  не  нашли,  хотя  ключицу
переломило аккурат пополам.
     Прайс умер от обширного кровоизлияния в мозг. В полиции мне  сказали,
что впечатление было такое, будто у него под черепом что-то взорвалось.
     Закусочную я закрыл.  Жизнь  на  ферме  -  славная  штука.  Элма  все
понимает, и разговоров на известную тему мы не ведем.
     Но я так и не показал полиции, что нашел, а почему, и сам  толком  не
знаю.
     В суматохе я подобрал бумажник Прайса.  Под  фотографией  улыбающейся
молодой женщины с ребенком на руках  лежала  сложенная  бумажка.  На  этой
бумажке стояли четыре фамилии.
     Рядом с одной Прайс приписал: ОПАСЕН.
     "Я уже нашел четырех других вьетнамцев, которые умеют  делать  то  же
самое", - сказал тогда Прайс.
     По ночам я подолгу сижу, гляжу на  те  фамилии  с  бумажки  и  думаю.
Ребята получили дозу этого говенного "дергунка" на чужой  земле,  куда  не
шибко-то рвались, на войне, обернувшейся одним из  тех  перекрестков,  где
кошмар встречается с реальностью. Насчет Вьетнама я  теперь  думаю  иначе,
потому как понимаю, что самые тяжкие бои еще идут - на фронтах памяти.
     Однажды  майским  утром  ко  мне  в  дом  явился  янки,   назвавшийся
Томпкинсом, и сунул мне под нос удостоверение, где было написано,  что  он
работает в "Ассоциации ветеранов вьетнамской войны". Говорил он очень тихо
и вежливо, но глаза у него были почти черные,  глубоко  посаженные,  и  за
время нашего разговора он ни разу не моргнул. Он выспросил у  меня  все  о
Прайсе; казалось, ему по-настоящему интересно выудить из моей  памяти  все
подробности до единой. Я сказал, что рассказ мой в полиции и добавить  мне
нечего. Потом я пошел ва-банк и спросил у него  про  "дергунок".  Он  эдак
озадаченно улыбнулся и сказал,  что  отродясь  не  слыхивал  о  химическом
дефолианте под таким названием. Такого вещества нет, сказал он. Как я  уже
говорил, он был очень вежлив.
     Но мне знакомы очертания  пушки,  засунутой  в  наплечную  кобуру,  -
Томпкинс нацепил ее под свой льняной полосатый пиджачок. Да  и  ассоциацию
ветеранов, которая хоть что-то знала бы о нем, я так и не нашел.
     Может, надо было отдать этот список  полиции.  Может,  я  еще  так  и
сделаю. А может, попытаюсь сам разыскать этих четверых  и  найти  какой-то
смысл в том, что они скрывают.
     Не думаю, что Прайс был злым человеком. Нет. Он просто боялся, а  кто
же станет винить человека в том, что  он  бежал  от  своих  кошмаров?  Мне
нравится думать, что под конец Прайсу хватило храбрости встретить  "Ночных
пластунов" лицом к лицу и  что,  совершая  самоубийство,  он  спасал  наши
жизни.
     Газеты, конечно, настоящей версии так  и  не  получили.  Они  назвали
Прайса  ветераном-"вьетнамцем",  который  свихнулся,  убил  во  флоридском
мотеле шесть человек, а потом в  заправочной  станции  "У  Большого  Боба"
угрохал в перестрелке  сотрудника  управления  службы  дорожного  движения
штата.
     Но я знаю, где похоронен Прайс. В Мобиле продают американские флажки.
Я жив и мелочи мне не жалко.
     А потом придется выяснить, сколько храбрости у меня.





                            Роберт МАК-КАММОН

                                 БУЛАВКА




     Я сделаю это.
     Да. Сделаю.
     Я держу булавку в руке; сегодня  вечером  я  собираюсь  заглянуть  во
внутреннее солнце.
     И тогда, когда я до краев буду полон ослепительным сиянием  и  жаром,
когда мой мозг заполыхает таким пожарищем, что хоть звони во все колокола,
я прихвачу в "Макдональд" на углу свой винчестер,  и  посмотрим,  кто  что
кому скажет.
     Вот, пожалуйста, разговариваешь сам с собой. Так здесь больше  никого
нету, с кем же мне разговаривать? Нет, нет; здесь моя подружка. Вот она, у
меня в руке. Да ты знаешь. Булавка.
     У меня есть остренькая подружка-невеличка.  Ты  только  взгляни,  как
блестит это крохотное острие. Она - Булавка - завораживает.  Она  говорит:
смотри на меня смотри долго и внимательно и увидишь во мне  свое  будущее.
Очень острое будущее, и в нем -  боль.  Булавка  лучше  Бога,  потому  что
Булавку я могу держать в руке. Бог где-то терзается и стонет  в  тишине...
где-то там, наверху. Высоко-высоко за потолком. Черт, трещина, а  я  и  не
знал. Неудивительно, что этот паскудный потолок в этом месте протекает.
     Ну, так. Джонни - нормальный парень. В смысле, стрелять в него  я  не
стану. Он в порядке. Остальные... бац, бац, бац, ровно две секунды - и все
в этой лавочке покойники. Мне не нравится, как они захлопывают рты,  когда
я прохожу мимо, точно у них есть секреты, которые мне знать  не  положено.
Как будто у человека могут быть секреты, если  он  целый  день  возится  с
машинами,  чинит  тормозные  колодки  да  клеит  шины,  и  под  ногти  ему
забивается такая грязюка, что не отмоешь. Хороши секреты! А вот Булавка...
у Булавки секреты есть. Сегодня  вечером  я  узнаю  их  и  поделюсь  своим
знанием с людьми на углу,  с  теми,  кто  жрет  гамбургеры  в  безопасном,
надежном мире. Держу пари там крыша не течет будь она неладна  я  заставлю
ее потечь всажу пулю навылет ну так.
     Я потею. Тут жарко. Подумаешь, новость - вечер-то летний.
     Булавочка, ты такая хорошенькая, аж слеза прошибает.
     По-моему, фокус в том, чтобы не моргать. Я слышал про таких, кому уже
случалось делать это. Они видели внутреннее  солнце  и  выходили  сияющие,
светозарные. Здесь у меня  всегда  темно.  В  этом  городе  всегда  темно.
По-моему, им требуется немного солнечного света, как думаешь?
     Вообще-то с кем это ты беседуешь? Я, сам, с собой. Вместе с  Булавкой
выходит четверо. Черт возьми, можно бы сыграть в бридж, если б была охота.
Лукас любил играть в бридж; любил жульничать и  по-всякому  обзываться  да
все равно что еще тут делать? О, эти белые-белые стены. По-моему, белый  -
цвет  Сатаны,  ведь   у   него   нет   лица.   Я   видел   по   телевизору
проповедника-баптиста и на нем была белая рубаха с  закатанными  рукавами.
Он говорил подходите поближе по проходу ну давайте давайте подходите  пока
можно и я покажу вам дверь в Царствие Небесное.
     Это большая белая  дверь,  сказал  он.  Сказал  и  улыбнулся  да  так
улыбнулся о я-то знал просто знал что на самом деле он говорит ты смотришь
меня верно Джои? На самом деле он говорил: Джои ты же все знаешь о больших
белых дверях не так ли ты знаешь что когда  они  с  размаху  захлопываются
слышно как щелкает задвижка и бренчит в замке ключ и ясно что эта  большая
белая дверь уже не откроется пока кто-нибудь не придет и  не  откроет  ее.
Когда она закрывалась открывалась она всегда очень нескоро.
     Я всегда хотел стать звездой. Как в кино или  по  телеку,  кем-нибудь
важным, чтоб вокруг было полно народу и все они кивали бы и говорили да-да
как верно вы очень разумно рассуждаете. Вид у них всегда такой, будто  они
знают, куда идут, а еще они вечно торопятся туда попасть.  Ладно,  я  тоже
знаю, куда сейчас пойду. Прямиком на угол, туда, где золотые арки. Выгляни
из окошка, их видать. Вон, машина к  ним  заворачивает.  Субботний  вечер,
народу будет полно. Яблоку негде упасть. У моего  винчестера  семизарядный
магазин. Рифленый черный орех. Атласная полировка. Резиновая накладочка на
прикладе. Весит он семь фунтов - хороший вес. И запасные пули у меня  тоже
есть. Субботний вечер, полно народу. Вечер встреч, о да я надеюсь она  там
эта девчонка ну знаешь та что водит синий "Камаро" у нее  длинные  светлые
волосы и глаза как брильянты. Брильянты твердые, но всадишь в такой брюлик
пулю - и он сразу мягчеет.
     Не станем мы про нее думать, Булавочка, верно? Не-е! Ежли она  там  -
это Судьба. Может, в нее я стрелять не стану, и она увидит, что я  славный
парень.
     Держи Булавку близко. Ближе. Еще ближе. Против правого глаза. Я долго
думал об этом. Решение далось нелегко. Левый или правый? Я  правша,  стал