днял трясущуюся руку и принялся внимательно ее  разглядывать.  Потом
этой же рукой залез в  металлический  ящик  и  достал  маленький  серебряный
ключик. Потом вставил ключик в отверстие под хвостом птички и несколько  раз
повернул.
   Послышалось легкое пощелкивание, как будто заводили  колокольчики.  Потом
тельце канарейки дернулось, захлопали крылышки. Белый легким движением  руки
подбросил птичку вверх, и у меня было четкое  ощущение,  что  это  она  сама
вспорхнула с его ладони. Махая крыльями,  она  совершила  парочку  неуклюжих
кругов - совсем не так, как птица - если, конечно, знать об этом и  если  вы
не провели долгое время, вообще не видя никаких птиц, а  как  только  тельце
собралось падать. Белый протянул руку и поймал  его.  Белый  спрятал  его  в
клетку собственных ладоней, а  маленькая  головка  вертелась,  будто  слегка
клевала ему пальцы.
   - Теперь он поет только  мне,  -  сказал  старик,  негромко  посвистел  и
приложил Желторотика к уху. Потом улыбнулся и кивнул:
   - Хочешь послушать, где был Желторотик? Я промолчал.
   - Желторотик летал далеко-далеко отсюда, - продолжил он. - Туда,  где  не
существует никаких клеток. И  стен  тоже  нет.  И  вообще  нет  ничего,  что
помешало бы тебе идти куда; хочешь и отдыхать когда пожелаешь. Говорит,  что
это очень большая земля и что там для всех хватит места. Там растут персики.
Не приходилось бывать в персиковом саду в апреле? А еще там текут реки и все
впадают в море, и если хочешь, можешь любоваться звездным небом в полдень  и
солнечным светом  в  полночь.  Сказал,  что  обо  мне  уже  там  спрашивают,
спрашивают, что это я так задерживаюсь с прибытием. Желторотик сказал, что я
скоро буду, но сначала мне надо доделать кое-какие дела.
   - Дела? - переспросил я. - Какие дела?
   - Построить новую клетку для Желторотика, - сказал Белый. -  Эта  уже  не
годится. - Он развернул ладони, в которых покоился Желторотик. - Это  всегда
было его клеткой. Всегда. Клетка, которая никогда не запиралась.
   Я слушал. Кажется, я понимал, к чему он клонит, но не был уверен.
   - Ты нужен мне, Ванд, - сказал старик. Глаза его снова полыхнули яростной
силок, хотя губы покрыла сухая кровавая корка. - Ты сам уже понял.
   - Я ничего не могу, - ответил я.
   - Ничего не можешь - если ничего не хочешь. Ты молодой парень, и думаю, у
тебя хватит мозгов. - Он опять слегка улыбнулся. - Может, их и не много,  но
они есть. Дай я научу тебя всему, что умею сам, и ты сможешь  стать  клеткой
для  Желторотика.  Я  научу  тебя,  как  ремонтировать  механизм,  как   его
смазывать. Я покажу тебе, как  надо  держать  Желторотика,  чтобы  никто  не
понял, что он не настоящий. Я могу научить тебя жизни,  сынок.  Покажу  тебе
все книги, а если ты не умеешь читать, будешь просто смотреть картинки, пока
они не начнут оживать у тебя в голове. Я могу научить тебя слушать и слышать
тишину и понимать, о  чем  думают  люди.  Ты  можешь  сохранить  Желторотику
жизнь... И если сможешь, он покажет тебе наяву такие  места,  о  которых  ты
только мечтал.
   - Нет, - сказал я. - Ничего этого я не смогу.
   - Почему? - спросил он.
   Вопрос повис в воздухе.
   Я так решил. Теперь я не стану лгать и говорить, что сказал  тогда  "да".
Нет, не сказал. Я встал и  ушел,  потому  что  его  речи  не  имели  ко  мне
отношения. Я не был никаким вуду. Да и особо не собирался им становиться. Но
ночью я долго не мог заснуть. А когда наконец  уснул,  мне  приснилось,  как
Желторотик летает в ночи и ищет место, где приземлиться. Летает, летает,  ни
секунды не передохнет, и постепенно становится таким слабым,  что  не  может
преодолеть  ветер,  и  тот  относит  его  в  обратном   направлении.   Скоро
Желторотика отнесет так далеко от Брик-Ярда, что ему уже не вернуться назад.
Никогда. И тогда эти каменные Стены и ограда  с  колючей  проволокой  станут
нашим единственным миром и тут наступит конец всему.
   Я так заскучал по Желторотику. Я тосковал по нему. Он был мне необходим.
   Белый ремонтировал все часы в Брик-Ярде. Поэтому  они  всегда  показывали
точное время. Он сказал кэпу, что ему нужен помощник. В Брик-Ярде  множество
часов; множество возможностей наблюдать, как медленно ползет время.
   Это было не легким делом. Белый пытался за восемь  месяцев  научить  меня
тому, на что у других уходит вся  жизнь.  Кое-что  зацепилось,  кое-что  мне
пришлось осваивать самостоятельно.
   Я показываю Желторотика не так часто, как он, потому что у меня не  такие
ловкие руки. Что ж, я только учусь. Дайте время, и я наверняка сумею все это
освоить.
   Я никогда не говорил, что стал вуду. Но слух прошел сам по  себе.  Белый,
перед тем как исчезнуть, передал Желторотика мне, а люди хотят верить, и это
само по себе тоже хорошо. Мне пришлось обзавестись очками,  и  читать  стало
легче. Мне еще долго учиться, верно, но у  меня  появилось  такое  ощущение,
которого раньше не было. Мне кажется, что раньше я был просто живым трупом.
   Какие у них становятся лица,  когда  они  видят  Желторотика!  Они  хотят
узнать, куда он летал прошлой ночью. Они хотят услышать, пролетал ли он  над
башнями и не наделал ли часом как следует на  тюремную  ограду.  И  куда  он
летал - на юг, на север, на восток или на запад? Видел  ли  он  горы,  реки,
сады, поля,  родные  города?  Пролетал  ли  он  над  бейсбольными  полями  и
танцплощадками и слышал, ли зажигательный джаз и серебристый женский смех? Я
говорю - да, все, это и больше того. И потом рассказываю.  Не  так  складно,
как Белый, но клетка Желторотика теперь во мне, и я стараюсь изо всех сил.
   С этой клеткой во мне самом появилось нечто странное, о  чем  я  даже  не
подозревал. Это нечто по ночам отправляется в полет вместе с Желторотиком, и
мы вместе летаем, и ночной ветер дует нам в лицо. Иногда  мы  пролетаем  над
Мэйсонвиллом, над тем парком с золотистыми фонарями, и дальше, и  дальше,  и
нам открывается мир, в котором  много  миров.  Это  величественная,  большая
земля, по сравнению с которой стены Брик-Ярда - просто ничто.
   Теперь я хочу заканчивать. Надо спрятать эти странички в надежное  место.
Как я уже сказал, мистер Уилер продолжает учить  меня  читать  и  писать,  и
теперь я очень рассчитываю на  ту  старую  печатную  машинку.  Может,  смогу
описать какие-нибудь места, куда летал Желторотик. Может, мне это захочется.
   Нет, я не вуду. Я - клетка Желторотика, и это само по себе большое чудо.



   Роберт МАК-КАММОН
   Морожник



ONLINE БИБЛИОТЕКА http://bestlibrary.rusinfo.com
http://bestlibrary.agava.ru


   Тихий, жаркий  августовский  вечер.  В  конце  Брэйервуд-стрит  -  легкий
мелодичный перезвон, похожий на церковные колокола. Мне  знаком  этот  звук.
Морожник! Морожник идет!
   Субботний вечер. По  телевизору  -  "Корабль  любви",  лампы  в  гостиной
притушены. На полу - доска для "скрэббла" <скрэббл (scrabble, англ.) -  игра
в слова (алфавитными косточками на  разграфленной  доске).>,  в  который  мы
играем. Как обычно, я проигрываю  -  что  смешно  и  нелепо,  потому  что  я
преподаю  английский  язык  в  школе,  и  если  я  что-то  знаю,   так   это
правописание! Но дети всегда обыгрывают меня в  "скрэббл",  а  Сандре  лучше
всех удается придумывать слова, которых никто раньше не слышал. Хорошая игра
для жаркого летнего вечера.
   - Дисфункция, - говорит она, выставляя свои буквы на доску.  И  улыбается
мне.
   - Нет такого слова! - заявляет Джефф. - Скажи ей, папа!
   - Скажи, папа! - эхом подхватывает Бонни.
   - Извините. Есть такое слово, - говорю я. - Оно  означает  плохую  работу
чего-нибудь. Когда что-то разладилось.  Так  что  извините,  ребятки.,  -  Я
подсчитываю в уме Сандрины очки и понимаю, что она набрала  уже  достаточно,
чтобы выиграть. - Мы должны остановить ее, - говорю я детям. - Она снова нас
обыграет! Бонни, твой ход. Думай как следует.
   Сетчатая дверь на улицу открыта, и поверх накладного смеха из  телевизора
я слышу перезвон колокольчиков. Морожник идет!
   Маленькая ручонка Бонни перебирает косточки. Она  строит  слово,  которое
пытается сложить в голове, но не получается. Я всегда  могу  сказать,  когда
она упорно думает, потому что в этот момент над переносицей  появляются  две
параллельные складочки. Глаза у нее - от матери. Темно-зеленые. У Джеффа мои
- карие.
   Я сижу на полу и жду.
   - Ну давай, копуша, - подгоняет ее  Джефф.  -  Я  уже  придумал  отличное
слово.
   - Не торопи меня, - отвечает Бонни. - Я думаю.
   - Боже, какой душный вечер, -  говорит  Сандра,  утирая  ладонью  лоб.  -
Все-таки нам придется починить кондиционер.
   - Обязательно. На будущей неделе. Обещаю.
   - Угу. Ты говорил это на прошлой неделе. Если так будет продолжаться,  не
знаю, как мы переживем это лето. Сейчас, наверное, градусов тридцать пять.
   - Скорее, сто тридцать пять, - хмуро заявляет Джефф. - У меня  рубашка  к
спине прилипла.
   Я вскидываю голову и прислушиваюсь к все еще отдаленным  колокольчикам  -
динь-динь-динь! Маленьким я очень любил этот звук. Он ассоциируется у меня с
летом: высокие  деревья,  большие,  по-летнему  зеленые  листья,  светлячки,
мелькающие в темноте, жареные,  сосиски,  чернеющие  над  костром,  и  зефир
обугливается, обугливается, обугли...
   Морожник идет!
   Это Бонни так прозвала его - морожник. Теперь мы все его так зовем. Когда
я о нем думаю, я вспоминаю летние  вечера  -  когда  некуда  пойти  и  нечем
заняться. Я вспоминаю детство и выбегаю в лиловые сумерки  отдать  четвертак
за вкус холодного блаженства на палочке. О, а цвета этих застывших ледышек -
голубой как яички малиновки, бананово-желтый,  темно-фиолетовый  как  синяк,
красный как пламя. Я очень люблю морожника! В доме действительно жарко.
   - На следующей неделе починю  кондиционер,  -  говорю  я  Сандре,  и  она
кивает. - Обещаю, честное слово.
   Что-то шуршит в углу, где  свалена  стопка  газет.  Я  сижу  очень  тихо,
прислушиваюсь. Но этот звук не повторяется. Я слышу - динь-динь-динь!
   - Мое слово, - веско объявляет Бонни, - КРЫСА. - И выставляет свои  буквы
на пожелтевшую доску.
   - Ну и слово! Любой может выиграть с таким  дурацким  словом,  -  говорит
Джефф с оттенком досады.
   - Эй, не вешай нос! Нормальное слово, Бонни.
   Твоя очередь, Джефф.
   Он елозит на животе, трет пальцами подбородок. Он красивый  мальчик.  Мне
приятно думать, что он похож на меня двенадцатилетнего.
   Динь-динь-динь! Звучит ближе.
   - Ну и жара! - Сандра обмахивает лицо ладонью. - Такое  ощущение,  что  у
меня температура!
   Опять что-то шуршит в  газетах.  Я  смотрю,  очень  внимательно.  У  меня
хорошее зрение - для моих лет. Пока Джефф перебирает свои буквы, я замечаю в
углу блестящие жадные глазки.
   - Она опять пришла, - сообщаю я шепотом и беру в руки  пистолет,  который
лежит рядом.
   Я ждал, когда она появится. Я чувствую себя Гари Купером из "Апогея". Она
поднимает голову. Этого мне вполне  достаточно.  Грохот  выстрела,  кажется,
сотрясает весь дом. В углу на стене появляются новые брызги крови.
   - Получила, гадина!  -  ликующе  кричу  я  Как  только  смолкает  эхо  от
выстрела, я понимаю, что в комнате очень тихо. Слишком тихо,  по-моему.  Они
перестали играть и смотрят на меня как на чужого.
   - Эй! - обращаюсь я к ним. - Давайте-ка посмеемся как следует! - Я  встаю
и увеличиваю громкость телевизора. Теперь дом полон смеха,  хохот  -  как  в
трехъярусном цирке. Сандра говорит, что  хотела  бы  как-нибудь  съездить  в
круиз.
   - На Бермуды, - предлагаю я и кладу руку ей на плечо. -  По-моему,  самое
замечательное место для круиза,  согласна?  Я  слышал,  на  Бермудах  всегда
замечательно и прохладно.
   Она некоторое время молчит. Ей трудно открывать рот. Потом она  улыбается
и говорит, едва шевеля губами:.
   - Поехать на Бермуды - это прекрасно.
   - А нас куда? - спрашивает Джефф. - В Ист-Поданк? <Поданк (Podunk, амер.)
- скучный провинциальный городишко; захолустье (по названию городка в  штате
Коннектикут).> Я придумал слово. - Он произносит  его  по  буквам,  подвигая
фишки на место маленьким пальцем. - Т-Р-У-П. Удачное слово, правда?
   Я в этом не уверен. На мой взгляд, не самое хорошее слово. В  моей  кучке
есть "Д", и я заменяю последнюю букву, чтобы получилось ТРУД - Вот, - говорю
я. - Так будет лучше.
   Динь-динъ-динь! Морожник уже почти у нашего  дома,  я  слышу  его  голос:
"Ванильное! Шоколадное! Земляничное!" Теперь мой ход. Я смотрю на фишки, они
напоминают мне зубы Боюсь, когда попытаюсь их взять, они начнут кусать  меня
за пальцы.
   Динь-динь-динь! "Ванильное! Шоколадное! Земляничное!"  -  Папа!  -  тихо,
почти шепотом говорит Бонни. Глаза такие большие  на  ее  бледном  худеньком
личике. - Морожник почти пришел.
   - Нет, нет. Ему еще далеко. - Меня прошибает пот. Боже, какая жара!
   - Да, он почти  пришел,  -  повторяет  Бонни.  Она  всегда  была  упрямой
девочкой. С упрямыми детьми порой очень сложно. Но я очень люблю ее. О Боже,
очень, очень люблю! И Джеффа люблю, и Сандру люблю - и готов отдать  за  них
свою жизнь. Я хочу поехать с ней в круиз  на  Бермуды.  Там  не  так  жарко;
воздух там всегда прохладен и свеж.
   - Он почти пришел, папа.
   - Нет! - кричу я, срывая голос.  Я  вижу,  как  кривится  лицо  Бонни,  и
прижимаю ее к себе, пока она не собралась плакать. Клянусь, я бы никогда  не
довел моих детей до слез. Я хороший отец. Я очень горжусь нашей семьей.
   Что-то прикасается к моему плечу, и я вздрагиваю всем телом.  Оглядываюсь
и вижу лицо Сандры. Совсем близко. Она говорит:
   - Милый! Ты знаешь нужное слово, правда?
   - Правильное слово? Какое еще правильное слово?
   - Ты знаешь, - говорит она, а  колокольчики  морожника,  кажется,  сейчас
сведут меня с ума.  Она  протягивает  руку  к  моим  буквам.  Тонкие  пальцы
выбирают то, что она ищет, и выставляют на доску. -  Вот,  -  удовлетворенно
произносит она. - Вот правильное слово.
   Слово, которое сложила моя жена, - "радиация".
   Я поражен. Глаза мои - как яйца в кипящем черепе. И - прекрати! Прекрати!
Прекрати!
   "Ванильное! Шоколадное! Земляничное!" - Нет, - говорю  я.  -  Ни  в  коем
случае. Это слово никуда не годится.
   Колокольчики стихли. Морожник стоит у моей  двери,  но  слова  произносит
другие. Он говорит:
   - Внимание! Внимание! Выносите ваших покойников!
   - Выносите ваших покойников, - говорит мне Сандра.
   - Выносите ваших покойников, - шепчет Джефф. А Бонни наклоняется и целует
меня в щеку и  произносит  своим  нежным  тоненьким  голоском,  напоминающим
мяуканье котенка:
   - Папа, нас пора выносить.
   - Нет. - Я крепко обнимаю ее и прижимаю к себе. Тельце  похоже  на  пучок
сухих прутиков. - Нет.. Мы  все  это  время  пробыли  вместе.  И  мы  вместе
останемся здесь. Прямо здесь. В нашем собственном доме.  Здесь  нет  никакой
радиации. Бомбы упали очень далеко отсюда. Нет! Мы живы и здоровы, и с  нами
будет все в порядке, если мы останемся...

***

   - Следи за ним, - говорит кто-то. - Он  выронил.  Я  смотрю  на  сетчатую
дверь. За ней стоят двое в белой униформе; они в белых перчатках, на лицах -
противогазы. Они похожи на монстров, и я протягиваю руку за пистолетом.
   - Уходите! - говорю я, обнимая одной рукой Бонни. - Проваливайте отсюда к
чертово матери!
   Они растворяются в, темноте, но я знаю, что они  не  ушли.  О  нет!  Они,
хитры, как эти крысы.
   - Сэр! - говорит один из них. - Это не безопасно, сэр! Вы должны  вынести
своих  покойников.  Они  сошли  с  ума!  После  всех  этих  проклятых  бомб,
сброшенных на Нью-Йорк, Чикаго, Даллас, Атланту, Майами, Хьюстон и прочие  и
прочие и прочие, все сошли с ума! Даже на моей родной улице, в  моем  родном
городе, где прошло мое солнечное детство и  где  я  в  сумерках,  зажимая  в
кулачке четвертак, целый квартал бежал, догоняя морожника! О  Боже,  что  же
стало с людьми?
   - Они пахнут, сэр, - продолжает этот сумасшедший.  -  Жара...  Они  скоро
превратятся... - Он молчит, не зная, чем закончить свою ложь. -  Пожалуйста,
сэр, разрешите нам  вынести  их.  Мы  положим  их  в  морозильную  камеру  и
перевезем в...
   - Клянусь Богом, я вышибу вам мозги! - предупреждаю я. И я не шучу.
   Но они не уходят, не уходят, не уходят - не уходят!
   - Сэр, похоже, у  вас  тоже  высокая  доза.  Мы  можем  доставить  вас  в
радиационный центр. Только отложите оружие, давайте поговорим, хорошо? Запах
привлекает крыс. Они бегают по всему двору и...
   Я стреляю  в  него.  Один,  два,  три  раза.  Подонок!  Грязный,  лживый,
сумасшедший подонок! Надеюсь, я убил его, потому  что  никто  не  собирается
отнимать у меня мою жену и моих детей. Это все-таки еще Америка, слава Богу!
   Что-то слабо шевельнулось у меня под рукой. Послышался тихий звук, словно
шипение вытекающего из оболочки воздуха. Я опустил взгляд. Бонни.  Бонни.  О
дорогая.., моя милая маленькая де...
   На какое-то время я решил, что схожу с ума. Два тела,  которые..,  больше
не похожи на человеческие, лежат рядом с доской для  "скрэббла".  Повсюду  -
дохлые  крысы.   На   белесом   экране   телевизора   -   рябь   и   вспышки
электростатических  разрядов.  Но   в   голове   моей   по-прежнему   звучит
механический смех. Громкий смех! Мне так кажется. Громче! Еще громче!  Пусть
лопнет твоя голова от этого смеха - и СМЕЙСЯ!
   У меня под рукой... Я не знаю. Что  это?  На  нем  -  одежда.  Но  оно..,
течет...
   Два монстра в белом вламываются в дом. Они вырывают у меня из рук  Бонни,
но пистолет еще у меня. Я, убью их, но один из них толкает меня. Кажется,  я
наступаю на что-то хрупкое, а потом...
   О, я пошел спать: Голова в крови, я пошел спать, и мне приснилось лето  -
настоящее, какое и должно быть, когда ты можешь  поднять  голову  и  увидеть
луну и свет во всех окнах, а по утрам  птицы  поют  на  ветвях  деревьев,  а
цикады звенят, как арфы.
   Я стою. На углу телевизора -  кровь.  Я  разбил  голову.  Но  изображение
лучше, чем было, и смех - оглушителен.
   Моей жены и детей нет. Да. Теперь  я  это  ясно  вижу.  Монстры  в  белом
забрали мою семью. Но мой пистолет еще у меня. Я держу его в  руке.  Уверен,
им не удалось отнять его. У меня очень сильные руки - для моих лет.
   Я выбегаю на улицу - в жаркую темень, где над самой землей стелется  пар,
а дома стоят как мавзолеи. Под ногами у меня что-то пищит и шевелится,  и  я
отшвыриваю эту гадость, чтобы они не покусали меня за ноги.
   В пистолете у меня еще есть патроны, но я  не  собираюсь  их  тратить  на
крыс. О нет! Я человек нерасточительный!
   Я прислушиваюсь. Я слегка наклоняю голову  набок  и  пытаюсь  услышать  -
сквозь смех.
   И я слышу,  довольно  далеко  -  может,  на  углу  Виндзор-стрит,  или  у
Вернон-Секл, а может, уже на холме, на Хайтауэр-Лейн.
   Динь-динь-динь!
   Морожник идет!
   Мне знаком этот звук. Мне очень, Лень хорошо он знаком.
   Моя жена и дети - со мной. Дома. Смотрят телевизор и играют в  "скрэббл".
Разговаривают о путешествиях, в которые мы отправимся.  Мечтают  о  будущем.
Развлекаются, как полагается в нормальных семьях. Я не позволю отнять у меня
мою семью. О нет!
   Я кричу: "Морожник!" - и вслушиваюсь в ответный  перезвон  колокольчиков,
похожий на церковные колокола.
   Я знаю, куда они направляются. Я могу перехватить их между  Линн-стрит  и
Дуглас-стрит, там, где стоит темное здание школы. Но надо спешить. Я дол жен
бежать очень быстро.
   - Морожник! - кричу я, делая первый шаг, и держу пистолет как  сверкающую
новую монетку.
   Он отвечает: динь-динь-динь!
   Сегодня вечером на улице я - единственный ребенок, и я уверен - я догоню.
Я знаю, я смогу.



   Роберт МАК-КАММОН
   ЧТО-ТО ПРОИСХОДИТ


ONLINE БИБЛИОТЕКА http://bestlibrary.rusinfo.com
http://bestlibrary.agava.ru


Глава 1

   Джонни Джеймс сидел на крыльце своего дома, спасаясь от декабрьской  жары
бокалом чистого бензина, когда появился Вестник. Разумеется, к Вестникам уже
привыкли; в те дни они стали таким же обычным явлением, как го