кер изучая, что ему пришло  ,на
этот раз. - Вся Амазонка взорвалась к чертовой матери.  До  сих  пор  горит,
скотина. Это  я  слышал,  пока  еще  каналы  не  отрубились.  Передавали  по
Си-би-эс. - Он переложил пару карт. - Нигде нет  никакой  разницы.  Во  всем
мире одно и то же.
   - Откуда ты знаешь? - выкрикнул Ник. Его жирные  щеки  стали  покрываться
красными пятнами. - Готов спорить, остались еще места,  где  все  нормально.
Может, на Северном полюсе или еще где-нибудь типа этого.
   - Северный полюс! - хмыкнул Рэй. - Да какой идиот согласится жить на этом
чертовом Северном полюсе?!
   - Я бы смог там жить, - продолжал Ник. - Мы с  Терри  вполне  смогли  бы.
Хорошая палатка и теплая одежда - больше нам ничего и не надо. Мы вполне  бы
там освоились.
   - Не думаю, что Терри захочет просыпаться с сосулькой на носу, -  заметил
Джонни, разглядывая свои карты, в которых ничего не было.
   - Скорее у старины Ника  появится  где-нибудь  сосулька,  -  расхохотался
Гордон. - И думаю, совсем не на носу!
   Все фыркнули, только Ник хранил молчание, изучая свои карты, которые были
ничуть не лучше, чем у Джонни.
   Из гостиной послышался  громкий,  искусственный,  дребезжащий  смех.  Там
коротали время Бренда, Терри Глисон, Джейн Маккорд со своими двумя детьми  и
Ронда Карнс с  пятнадцатилетней  дочкой  Кэти,  которая  лежала  на  полу  с
плейером и слушала  "Бон-Джови"  через  наушники.  Пожилая  миссис  Маккорд,
матушка Айка, в очках, сползших на  кончик  носа,  прилежно  вязала,  быстро
перебирая спицы морщинистыми пальцами.
   - А Дэнни сказал, что они с Паулой собираются на запад, - сказал  Рэй.  -
Ставлю четверть доллара. - Он пододвинул монетку  к  общей  кучке.  -  Дэнни
сказал, что никогда не видел Сан-Франциско, поэтому они туда и собрались.
   - Я бы не поехал на запад, даже если бы мне приплатили, - заметил Ховард,
придвигая свой четвертак. - Я бы лучше нашел какую-нибудь посудину и  свалил
на остров. Типа Таити. Где женщины танец живота показывают.
   - Хотел бы я взглянуть на Ронду в юбке из листьев!  Четверть  и  четверть
сверху,  джентльмены!  -  добавил  к  общей  кучке  свои  монеты  Гордон.  -
Представляете себе, как Ховард будет  пить  из  кокосового  ореха?  Там  все
обезьяны со смеху сдохнут!
   Где-то вдалеке прогрохотал тяжкий взрыв. Эхо его прокатилось  по  городу.
Гордон  замер.  В  соседней  комнате  искусственный  смех  и   голоса   тоже
оборвались. Миссис Маккорд пропустила петлю,  Кэти  Карнс  села  и  сняла  с
головы наушники.
   Раздался еще один взрыв, на этот раз  -  ближе.  Дом  вздрогнул.  Мужчины
бессмысленно уставились в карты. Третий  оказался  дальше.  Потом  наступила
тишина, в которой были слышны лишь гулкие  удары  сердец  и  тиканье  нового
"Ролекса" Гордона, отмеряющего секунды.
   - Кончилось, - известила миссис Маккорд, набирая  прежний  ритм.  -  Даже
близко не было.
   - Я бы не поехал на запад,  даже  если  бы  мне  приплатили,  -  повторил
Ховард. Голос его дрогнул. - Три карты мне, пожалуйста.
   -  Три  карты  -  прошу,  -  откликнулся  Гордон  и  сдал  каждому,   что
требовалось. - И одну - сдающему. - Пальцы дрожали.
   Джонни выглянул в окно. Там,  далеко,  в  заброшенных  кукурузных  полях,
полыхнули рваные красные языки. Спустя несколько  секунд  докатился  звук  -
глухой, мощный раскат взрыва.
   - Против каждого на пятьдесят центов, -  объявил  Гордон.  -  Ладно  вам!
Давайте играть!
   Айк Маккорд спасовал. У Джонни на  руках  ничего  не  было,  так  что  он
последовал его примеру.
   - Вскрываем! - сказал Гордон.
   Ховард ухмыльнулся, предъявил своих королей и валетов и  начал  уже  было
подгребать к себе кон, но Гордон остановил его:
   - Постой, Хови! - На руках у Гордона оказались каре десяток и  двойка.  -
Прошу прощения, джентльмены. Смотрите и рыдайте.; - И он  заграбастал  горку
монет.
   Ховард побледнел. Эхо еще одного взрыва глухо прокатилось в ночной  тиши.
Дом покачнулся.
   - Ты мухлюешь, сукин ты сын! Гордон вылупился на него, разинув рот.  Лицо
его блестело от пота.
   - Перестань, Ховард, - попробовал урезонить приятеля Айк. - Не хочешь  же
ты сказать, что...
   - А ты ему помогаешь, черт побери! - во весь голос пронзительно выкрикнул
Ховард. Женщины в соседней комнате мгновенно затихли.  -  Слушайте,  это  же
ясно как день - он мухлюет! Потому что никому так не везет, как ему!
   - Я не шулер, - произнес Гордон, вставая. Стул за его спиной грохнулся на
пол. - И я ни от кого не потерплю таких слов!
   - Прекратите вы все! - вступил Джонни. - Давайте успокоимся и...
   - Я не шулер! - громче повторил Гордон. - Я играю по-честному!
   От взрыва заскрипели стены и кровавое зарево полыхнуло в окна.
   - Ты постоянно срываешь самые большие ставки, - продолжал Ховард. Его уже
трясло. - Каким образом тебе удается постоянно срывать самые большие ставки,
а, Гордон?
   Ронда Карнс, Джейн Маккорд и Бренда  влетели  в  комнату  с  круглыми  от
страха глазами.
   - Ну-ка тихо там, вы! -  прикрикнула  со  своего  кресла  пожилая  миссис
Маккорд. - Заткните глотки, мальчишки!
   - Никто не смеет назвать меня шулером, черт побери! - Гордон  покачнулся,
потому что очередной взрыв потряс почву. Сжимая кулаки, он  сверлил  глазами
Ховарда. - Я сдаю честно и играю честно, и видит Бог, я просто  обязан...  -
Не договорив, он ринулся вперед с намерением схватить Ховарда за грудки.
   Но прежде чем исполнить свое намерение,  Гордон  Мэйфилд  вспыхнул  ярким
пламенем. - Боже! - вскрикнул Рэй, отшатываясь. Стол перевернулся. И карты и
деньги разлетелись по всей комнате. Джейн Маккорд завизжала. Завизжал  и  ее
муж. Джонни попятился, споткнулся и ударился спиной об стену.  Тело  Гордона
было охвачено пламенем с ног до его лысой макушки. Он корчился, извивался, в
какой-то момент вспыхнула его  рубашка-шотландка,  из  рукава  вылетели  две
горящие двойки и шмякнулись в лицо Ховарда. Гордон  вопил  о  помощи.  Плоть
исчезала на глазах, словно испепеляемая полыхающим внутри жаром. Он в прямом
смысле рвал на себе кожу, отчаянно пытаясь выпростать  из  себя  нестерпимый
огонь.
   - Помогите ему! - крикнула Бренда. - Кто-нибудь, помогите ему!
   Но Гордон уже упал в угол. Стена занялась пламенем. Потолок  над  головой
Гордона почернел от копоти. С негромким хлопком лопнул его "Ролекс".
   Джонни стоял на коленях, используя перевернутый стол в качестве щита.  Но
стоило ему подняться на ноги, палящий жар полыхнул в лицо. Гордон был,  весь
охвачен  извивающимися  языками  желтого   пламени.   Джонни   хватило   сил
развернуться, схватить за руку Бренду и помчаться к выходу.
   - Бегите! - кричал он на ходу. - Все бегите на улицу!
   Но, выскочив за дверь, дожидаться никого не стал,  а  помчался  вместе  с
Брендой в ночь, подальше от дома, вдоль по Сильва-стрит к югу.  Оглянувшись,
он заметил, как еще несколько фигур выскочили из дома, но не мог понять, кто
именно. Затем полыхнуло ослепительно белое пламя, и дом Рэя Барнета  взлетел
на воздух, разметав в ночи бревна, доски и всякую домашнюю  утварь.  Ударной
волной их бросило на тротуар. Бренда вопила, и Джонни пришлось  заткнуть  ей
рот ладонью. Он понял, что, если не сделает этого, ему самому может  настать
конец. Сверху валились обломки того, что было домом, а также  горящие  куски
человеческой плоти. Джонни и Бренда вскочили и помчались прочь,  не  обращая
внимания на разбитые и кровоточащие колени.
   Они пробежали через центр города, по главной его магистрали под названием
Строб-стрит, миновали театр Спектора и книжную лавку религиозной  литературы
Скиппа. В ночи со всех сторон слышались вопли и крики,  в  небе  над  полями
плясали красные огни. Джонни думал только о  том,  как  добраться  домой,  и
надеялся, что до этого  момента  земля  не  разверзнется  под  ногами  и  не
поглотит их.
   Джонни и Бренда бежали мимо кладбища на холме Макдауэлл, когда  очередной
треск и взрыв снова сбил их с ног.  Повсюду  над  головой  полыхали  красные
молнии, в воздухе стоял тошнотворно-сладкий запах. Когда Джонни смог поднять
голову и оглядеться, он обнаружил, что холма больше не  существует,  на  его
месте - вмятина, словно от удара гигантского кулака. А спустя три секунды  с
неба на равнину, которая раньше была холмом и двести лет - кладбищем, начали
сыпаться обломки гробов и надгробий. Гравитационная гаубица, подумал Джонни.
Подняв Бренду, он помчался дальше - по Ольсон-лейн и мимо  руин  баптистской
церкви на перекрестке Дэниэлс и Саул-стрит.
   Когда они  пробегали  по  Райт-стрит,  большой  кирпичный  дом  от  удара
невидимой разбушевавшейся гравитационной стихии прямо на глазах  превратился
в груду развалин, над которой взметнулся столб пыли.  Джонни  крепко  сжимал
руку Бренды, увлекая ее за собой по пустынным улицам. Гравитационные гаубицы
грохотали по всему городу - от Шоу-стрит на западе до  бульвара  Баркера  на
востоке. Над головой по-прежнему полыхали красные  молнии,  рассекая  ночное
небо как плетки-девятихвостки. Наконец они очутились  на  Кольце  Страйбера,
практически на краю города, где раньше  можно  было  любоваться  бескрайними
полями и бездонным звездным небом над ними и куда дети  обычно  приходили  с
тайной надеждой встретиться с НЛО.
   Но нынче ночью не будет ни НЛО, ни малейшей надежды  на  спасение  Земли.
Гравитационные гаубицы молотили по полям так,  что  тряслись  звезды.  Земля
дрожала. В неверном свете  красных  молний  Джонни  и  Бренда  могли  видеть
результаты действия этих  гаубиц.  На  кукурузных  полях  чернели  прогалины
диаметром от двенадцати до пятнадцати футов. Кулак Божий, подумал Джонни. На
той улице, что осталась у них за спиной, еще один дом превратился  в  руины.
Гравитационные гаубицы молотили без какой-либо особой цели  или  задачи,  но
Джонни видел, что осталось от  Стэна  Хайнса  однажды  солнечным  воскресным
утром, когда тот подвернулся  под  такой  удар.  Кровавое  месиво  в  смятых
ботинках. Словно раздавленный гнилой гриб.
   Гаубицы молотили по полям, по городу. Еще  несколько  домов  на  северной
окраине превратилось в прах. И затем все внезапно кончилось.  Как  отрезало.
Стали слышны человеческие крики, собачий лай. Звуки сливались, переплетались
и вскоре стали попросту неразличимы.
   Джонни и Бренда сидели на обочине дороги, держась  за  руки,  и  дрожали.
Долгая ночь продолжалась.

Глава 3

   Солнце приобрело фиолетовый оттенок. Даже в самый полдень  оно  выглядело
как пурпурно-лиловый шар на белесом невыразительном небосклоне. Жара  стояла
по-прежнему, но исходила она теперь скорее  всего  не  от  солнца.  Миновали
первые дни нового года, и палящая зима медленно катилась к весне.
   Впервые Джонни заметил это на руках Бренды. Коричневые пятнышки.  Признак
старости, подумал он. Кожа ее стала  меняться.  Она  становилась  все  более
сухой, глубокие морщины складками прочертили лицо. В свои двадцать семь  она
начала седеть.
   А спустя некоторое  время,  бреясь  перед  зеркалом  и  споласкивая  лицо
бензином, обратил внимание и на себя. Складки вокруг глаз  куда-то  пропали.
Лицо стало глаже. А еще и одежда: одежда вдруг стала ему велика. Она  висела
мешком, в рубашки можно было обернуться несколько раз.
   Конечно, Бренда тоже  обратила  на  это  внимание.  Просто  не  могла  не
обратить, хотя и старалась изо всех  сил  не  подавать  виду.  Кости  начали
побаливать,  позвоночник  все  суровее  пригибал  к  земле.  Болели  суставы
пальцев, а хуже всего - она уже  не  могла  совладать  с  руками  и  однажды
уронила Джей-Джея, который упал и разбился на  мелкие  части,  как  глиняная
пластинка. Как-то  в  марте  она  взглянула  в  зеркало,  увидела  отражение
морщинистого старческого лица и все поняла. Потом присмотрелась к  Джонни  и
увидела вместо, тридцатилетнего мужчины девятнадцатилетнего юношу.
   Они сидели на крыльце  рядом.  Джонни  -  непоседливо  и  нервно,  как  и
полагается молодежи рядом с седовласыми  старцами,  Бренда  -  неподвижно  и
молча,  уставившись  прямо  перед  собой  слезящимися  выцветшими   голубыми
глазами.
   - Мы движемся в разных направлениях, - произнес Джонни  голосом,  который
становился выше и выше день ото дня.  -  Я  не  понимаю,  что  происходит  и
почему. Но.., это так. - Он потянулся и прикоснулся к ее  морщинистой  руке.
Косточки ее стали тонкими, как у птички. - Я тебя люблю, - добавил он. - И я
тебя люблю, - улыбнувшись, дребезжащим старческим голосом ответила она.
   Некоторое время они  сидели,  залитые  пурпурным  сиянием.  Потом  Джонни
вскочил, выбежал на улицу и принялся швырять камни, целясь в опустевший  дом
Гордона Мэйфилда. Бренда дремала, роняя голову.
   Что-то происходит,  думала  она  в  сонном  оцепенении.  Вспомнился  день
свадьбы. Она  вытерла  с  подбородка  тонкую  слюнку  и  улыбнулась.  Что-то
происходит. Что это было и куда все это ушло?
   Джонни начал дружить с собаками, но Бренда  не  разрешала  держать  их  в
доме. Джонни обещал, что будет убирать за ними, кормить и  все  прочее,  что
полагается в таких случаях делать. Бренда ответила категорическим отказом  и
добавила, что не желает видеть в доме драную когтями мебель. Джонни  немного
поскандалил, но успокоился. В одном заброшенном доме  он  нашел  бейсбольную
биту и мяч и большую часть времени проводил,  гоняя  его  на  улице.  Бренда
пыталась заняться вязаньем, но пальцы уже не слушались.
   Наступают последние дни, думала она, сидя на крыльце и наблюдая  за  тем,
как маленький мальчик бегает с мячом по  улице.  На  коленях  она  постоянно
держала Библию и пыталась читать, хотя глаза болели и слезились.  Наконец-то
настали последние дни, и нј одному человеку не под силу  остановить  течение
времени.
   Наступил день, когда Джонни не смог  забраться  к  ней  на  колени.  Было
больно поднимать его на руки, но она хотела,  чтобы  он  был  рядом.  Джонни
играл ее пальцами, а Бренда рассказывала ему, о  рае  и  загробном  царстве.
Джонни спрашивал, какие там есть игрушки, а Бренда лишь  улыбалась  беззубым
ртом и ерошила ему волосы.
   Что-то происходит, думала Бренда и наконец поняла, в чем  дело.  Дело  во
времени. Завод старых часов заканчивается. Старые планеты замедляют  бег  по
своим орбитам. Старые сердца устали стучать. Огромная машина приближается  к
своему концу, и кто может сказать, что это плохо?
   Она держала его на руках, слегка покачиваясь в старом кресле, и  напевала
ему старую милую песенку:

   Спи, мой малыш, засыпай, баюшки-баюшки-бай...

   Потом замолчала и, прищурившись, вгляделась в даль.
   Гигантская  переливающаяся  зелено-фиолетовая  волна  медленно  шла   над
Землей. Она надвигалась безмолвно, почти... Да, Бренда была в этом  уверена.
Она надвигалась с любовью и милостью.  Волна  медленно  катилась  по  полям,
оставляя за собой серую пустоту, словно влажная  тряпка,  стирающая  мел  на
школьной доске. Скоро она достигнет города, их улицы, их дома, их  крылечка.
И тогда и она, и ее маленький сын узнают ответ.
   Движение было неотвратимо.
   У нее еще хватило времени допеть свою песенку:

   Спи, мой малыш, засыпай, большим поскорей вырастай...

   Наконец волна достигла их. Она пела о дальних берегах. Младенец  лежал  с
сияющими глазами, и старая женщина улыбнулась ему и встала навстречу тайне.



   Роберт МАК-КАММОН
   КРАСНЫЙ ДОМ



ONLINE БИБЛИОТЕКА http://bestlibrary.rusinfo.com
http://bestlibrary.agava.ru


   Есть у меня одна история, которую хотелось бы вам рассказать.  У  каждого
за душой наверняка есть  нечто  подобное.  Потому  что  это  и  придает  нам
ощущение жизни - не так ли? Конечно. Каждому человеку есть о чем  рассказать
- о тех, с кем сводила судьба, или о том, что с ними  происходило,  или  что
они совершили, что мечтают совершить или так никогда и не совершат. В  жизни
каждого человека  на  этом  старом  крутящемся  шарике  найдется  история  о
непройденном пути, или о неудавшейся любви, или о каком-то призраке. Ну,  вы
понимаете, что я имею в виду. У вас у самих есть такие.
   Так вот, хочу поведать вам одну историю. Проблема  в  том,  что  я  помню
слишком многое из того, что связано с Грейстоун-Бэй. Я мог бы  рассказать  о
том, что мы однажды  с  Джо  Хаммерсом  обнаружили  среди  обломков  старого
"шевроле" на автосвалке, где живет слепой старик. Мог бы  рассказать  о  тех
временах, когда у старой  леди  Фэрроу  из  водопроводных  труб  в  огромных
количествах полезли змеи и как она с ними поступила. Еще мог бы рассказать о
том, как в город приехал человек, выдававший себя за Элвиса Пресли, и как он
сошел с ума, когда не смог избавиться от своей маски. О да, я  многое  помню
из  того,  что  происходило  в  Грейстоун-Бэй.  Кое  о  чем  я  бы  не  стал
рассказывать вам после захода солнца. Но я хочу рассказать вам о себе. Стоит
ли - решать вам.
   Зовут меня Боб Дикен. Когда-то я был  Бобби  Дикеном  и  жил  с  отцом  и
матерью в  одном  из  стандартных  щитовых  домишек,  обшитых  вагонкой,  на
Аккардо-стрит, неподалеку от Саут-Хилл.  Вокруг  нас  много  таких  домов  -
одинаковых по форме, размерам и по цвету - этакого цвета серого шифера. Или,
могильного камня: У всех  одинаковые  окна,  крылечки,  бетонные  ступеньки,
выходящие прямо на улицу. Клянусь Богом, мне кажется, что и  трещины  у  них
одинаковые!  Короче  говоря,  словно  построили  один  дом,  потом   сделали
черно-белую фотографию и сказали -  вот  идеальный  дом  для  Аккардо-стрит.
После чего их размножили как копии, вплоть до покосившихся  дверей,  которые
остаются распахнутыми в жару и плотно закрываются, когда  наступают  холода.
Думаю, мистер Линдквист решил, что такие дома  вполне  годятся  для  греков,
португальцев, итальянцев и поляков, которые живут в них и работают у него на
заводе. Конечно, на Аккардо-стрит довольно много и настоящих американцев,  и
они тоже работают на заводе мистера Линдквиста, как, например, мой отец.
   Все, кто живет на Аккардо, платят  ренту  мистеру  Линдквисту.  Эти  дома
принадлежат ему. Он один из самых богатых  людей  в  Грейстоун-Бэй.  На  его
заводе делают всякие колеса и шестеренки для тяжелых машин.  После  школы  я
работал там одно лето техническим контролером.  Отец  устроил  меня  на  эту
работу, и я стоял у ленты конвейера  вместе  еще  с  несколькими  такими  же
подростками целый день, занимаясь лишь тем,  что  следил,  чтобы  шестеренки
определенных размеров  попадали  в  соответствующие  шаблоны.  Если  они  не
совпадали хоть на волосок,  мы  выбрасывали  их  в  ящик.  Брак  отправлялся
обратно на переплавку, а потом штамповали заново. На словах очень просто,  я
понимаю, но дело в том,  что  конвейер  протаскивал  мимо  нас  сотни  таких
шестеренок ежечасно, и наш начальник, мистер Галлахер, был просто  настоящим
чудовищем с орлиным зрением и не пропускал ни одного нашего промаха. Сколько
бы я ни жаловался, отец говорил., что  надо  быть  благодарным  за  то,  что
вообще у меня есть работа, времена тяжелые и все такое. А мать лишь пожимала
плечами и говорила, что мистер Линдквист, наверное, тоже когда-то начинал  с
того, что стоял у конвейера и проверял шестеренки.
   Но вы спросите моего отца, для каких конкретно  машин  делаются  все  эти
шестеренки и колеса - он вам не ответит. Он работает  здесь  с  девятнадцати
лет, но до сих пор не знает. Ему не  интересно,  для  чего  они  нужны;  его
задача - делать их, и это единственное, что его волнует. Миллионы и миллионы
шестеренок, предназначенных для неведомых механизмов в неведомых городах  за
тысячи миль от Грейстоун-Бэй.
   Саут-Хилл - местечко неплохое. Не хочу сказать, что лучше не бывает, но и
не совсем трущобы. По-моему, самое  худшее  для  жизни  на  Аккардо-стрит  -
слишком уж здесь много домов и все они одинаковые. Множество людей рождаются
на Аккардо-стрит, вырастают, спустя какое-то  время  обзаводятся  семьями  и
переселяются на два-три дома в сторону от того, где  появились  на  свет,  и
потом  все  по  новой.  Даже  мистер