тве на реке  Лехе  под  Аугсбургом
венгров-кочевников, опустошавших своими набегами Центральную и даже Западную
Европу. После  этого поражения они прекратили свои налеты  и прочно осели на
венгерской  низменности. Существует мнение, будто Болеслав I у разгромленных
венгров отнял Моравию и часть Словакии, присоединив их к своему государству.
Достоверно лишь то, что он получил Силезию и княжество вислян с Краковом, т.
е. территорию,  граничащую с возникавшей тогда  Польшей. С  польским  князем
Мешко I из династии Пястов он поддерживает дружеские отношения, закрепляя их
в 995  году  браком дочери  Доубравки с  этим  основателем  первой  польской
королевской династии. (Как известно, позднее Доубравка внесла большой  вклад
в обращение Польши в христианство).
     В  соответствии с территориальным  расширением рос и авторитет Чешского
княжества и  его князя  Болеслава  1 у соседних  правителей и на родине.  Ни
племенные вожди (если только они еще оставались), ни другие чешские вельможи
не осмеливались  ему прекословить,  поэтому  он  был  свободен в  проведении
политики  внутри  страны.  Он  осуществляет  ее  решительно,  энергично,  но
продуманно, со знанием дела. А это  значит -- успешно. Так, он вводит  новую
монету, серебряный денарий, который чеканит сразу в двенадцати  местах.  Эта
монета с некоторыми видоизменениями остается в  силе  в качестве  платежного
средства вплоть до  1300 г., когда ей на  смену приходят знаменитые пражские
гроши.  В  результате  Прага становится  значительным торговым центром, куда
приезжают купцы со  всех концов мира. Они  бывают здесь  охотно, отмечая при
этом, что дороги в этих краях безопасные, содержатся  в хорошем состоянии, а
пошлины и дорожные сборы сносные (как и годовые налоги и десятины).  Поэтому
в  этот период  растет число  крепостей, замков, поселений, всюду процветает
торговля  товарами (вплоть  до товаров с Востока), мехами, медом,  полотном,
серебряными украшениями, но и рабами, за которых щедро платят в Багдаде.
     Казалось бы, чем не идиллия хозяйственного расцвета и благосостояния.
     Вопрос только: для кого?
     Покупать  и  продавать  могли, прежде всего,  князь и его свита,  члены
дружины,  придворные,  служащие  и  другие  вельможи с  их  семьями,  т.  е.
небольшая горстка людей, две или три тысячи, живущая на плоды труда  других.
Тех, кто их должен был кормить, в сотни раз больше. Но после сдачи княжеским
сборщикам  полагающихся налогов,  годовых  общих  мирских сборов  и  десятин
церкви, им  едва оставалось на то,  чтобы сводить концы с концами. Их  жизнь
складывалась  из  постоянной   борьбы  с  природой  при  добыче  средств   к
существованию, из страха  перед молнией и наводнением, из боязни  остаться в
опустошенном  жилище, которое  могли разорить дружинники князя  или  поджечь
враги, что  тоже бывало нередко. Этим  действительно  нечего было продавать,
разве самих себя в рабство, и то в случае согласия князя. Тот  был хозяином,
ему  принадлежало все.  Даже уже не верилось; что когда-то их деды говорили:
"Это  наше, это  принадлежит нашему  роду".  Не  в  лучшем  положении были и
ремесленники из окрестностей замка, хотя они еще могли  менять  свои изделия
на сельскохозяйственные продукты. Но серебряных денариев не было и у них.
     Уже  при Болеславе  I, но еще больше  в  годы правления его сына, после
полного  объединения  страны,  происходят  значительные  изменения  во  всей
системе  управления. Прежнее  разделение  государства  по  племенам и  родам
изжило  себя. Племенные вожди и старейшины отдельных  родов, если только они
не  подчинились князю,  были давно истреблены. Больше того, не  существовали
даже некоторые роды и целые племена. Так, в Чехии  Пржемысловичей постепенно
внедряется административное  управление,  т.  е. разделение  государства  по
жупам (позднее  областям), с центром управления в одном из княжеских замков,
где,  помимо  служилых  во   главе  со   старейшиной  (позднее  бургграфом),
находились  гарнизон и  дворовые. В  это  время и в  столичном  городе Праге
возникают  соответствующие   учреждения  с  действием  на  всей   территории
(управляющий жупой, позднее  главный бургграф, верховный  канцлер, верховный
судья, главный камергер, главный писарь и т. п.).
     Князь  на  все эти должности назначал  людей, главным образом, из своей
дружины в  благодарность  за  верную  службу.  Они получали не деньги, а так
называемую награду из собственности князя -- селения, крепости и хозяйства с
подданными,  которыми  сначала они  пользовались  как ленными владениями  до
своей смерти  и  которые  позднее стали  переходить к их наследникам. Так из
вассалов,  сначала  полностью  зависимых от князя  и  преданных  ему,  стала
формироваться и на протяжении  дальнейших  десятилетий  укрепляться  чешская
аристократия...
     О  политических  и  государственных способностях Болеслава  I говорят и
другие  шаги,  сделанные  в интересах  освобождения чешского  государства от
зависимости  немецких  епископов  и  господ.  Шаги,  которые   от  государя,
отмеченного  печатью Каина, менее  всего  можно  было ожидать. Речь  идет об
основании  пражского  епископства,  т. е. самостоятельной  чешской церковной
организации.
     Для  этого, конечно,  необходимо  было  согласие  церковных  и  мирских
верхов. Поэтому Болеслав I в 965 г. поручает своей дочери Младе, находящейся
в Риме,  связаться с папой римским.  По-видимому, ее  миссия  была успешной.
Папа  римский Иоанн XIII передал ей учредительную грамоту не только пражской
епархии,  но и женского  бенедиктинского  монастыря  св. Георгия в княжеском
замке (Млада стало его первой аббатисой).
     Однако  сам  Болеслав  I  этого  не  дождался, как  не  дождался  он  и
инвеституры первого  епископа в  Праге. Он  умер 15 июля 972  г. (в  хронике
Козьмы  приводится  ошибочная  дата  967  г.:  либо  первый чешский  хронист
допустил  неточность, либо -- согласно  версии Д.  Тршештика  --  сделал это
сознательно,   передвинув   дату  смерти   Болеслава,  дабы  не  приписывать
братоубийце заслугу за  основание  епископства). Тридцатисемилетнее успешное
правление  Болеслава  на  весах  истории  значительно  перевешивает чашу, на
которой лежит обвинение в братоубийстве. Он многое сделал, но ушел из жизни,
не докончив своих дел. К счастью, его сменил способный наследник.
     Яблоко  от яблони недалеко  падает. Новый князь Болеслав II был достоин
отца во  всем, а кое  в чем  его  и  превосходил. Если  применительно к отцу
многие  хронисты и историки употребляют прозвище Грозный,  то сына  называют
Благочестивый. В этом заслуга хрониста Козьмы Пражского, ибо для  него князь
Болеслав II "человек самых христианских качеств, человек, верящий в церковь,
отец   сирот,  защитник   вдов,   утешитель  угнетенных,  радушный   хозяин,
принимающий священников и странников, основатель церквей божьих".
     Действительно, этих  церквей  Болеслав II  построил ровно двадцать, что
церковному служителю Козьме казалось особенно значительным и привлекательным
в князе. Все остальное в этой  цитате -- лишь атрибуты литературного штампа,
часто  встречающегося у  средневековых авторов.  Далее  Болеслав основал три
монастыря  монашеского  ордена  бенедиктинцев (св. Георгия,  в  Бржевнове  и
Острове) и  щедро наделил им богатств, земли, скота и всего необходимого для
жизни монахов и монахинь, что, вместе взятое, создавало условия для развития
культурной  деятельности  монастырей, возникновения  церковных школ  и роста
образования.
     Однако прежде всего  он довел до победного конца дело, начатое отцом, и
основал  епископство. Вскоре после  своего  вступления  на  трон он  получил
согласие епископа Вольфганга  из  Регенсбурга  и императора  Оттона I  (лишь
император имел право инвеституры, т.  е. введения в  должность епископа), но
поскольку  Оттон I внезапно скончался, Болеславу пришлось ждать согласия его
преемника Оттона II. Наконец,  в 973 г. он получает официальные  регалии для
епископа  пражской епархии Детмара,  родом саксонца,  но знающего славянский
язык, т. к. он до этого жил многие годы в Чехии.
     Новая  епархия организационно была подчинена Мангеймскому архиепископу,
что, в общем, было невыгодно, но основание епископства в Праге в целом можно
считать успехом  в  политике  Болеславов  I  и II  в  деле  укрепления  мощи
Пржемысловичей.  Тогда церковь  была полностью  подчинена  государям.  Князь
назначал  и отстранял от должности священников в отдельных  костелах и  даже
собирал  десятинные  налоги,  которые платили  верующие  церкви.  А пражский
епископ был, собственно, княжеским  капелланом, который  выполнял целый  ряд
светских задач, например,  вел дела с зарубежными  монархами  и  т. д. Таким
образом, из  средневекового крылатого выражения  "крест  и меч" преимущество
извлекала  светская   власть.  (Так   называемое   клюнийское   движение  за
преобразования, направленные на  завоевание независимости церкви от светской
власти и повышение нравственности христиан, и прежде всего среди священников
и монахов, во Франции  и Италии было  еще в  зародыше; в Чехии оно  получило
распространение  в годы деятельности второго пражского  епископа  Войтеха из
княжеского рода Славниковичей).
     Примером отца руководствовался Болеслав II и  в вопросе освобождения от
политической  зависимости чешского княжества от  Священной  Римской империи.
Как только  в 974 г. разразилась борьба князей за трон, он  вмешался в нее и
поддержал Генриха Баварского. Как выяснилось, князь поставил не на ту карту:
победил Оттон II, который в  отместку Болеславу за его "вероломство"  трижды
безуспешно вторгался в Чехию. И лишь четыре года спустя, в  978 г., наконец,
заставил чешского князя признать его главенство. Мир, заключенный Болеславом
II, развязал  ему  руки в  деле  территориальных  захватов  на  Востоке.  Он
расширил  свою державу за счет части Верхней  Лужицы и на некоторое время --
части территории галицкой земли, граничащей с Киевской Русью. Вплоть до этих
мест, к реке Бугу, простиралась власть чешского князя, как об этом  сообщают
хроники и летописи тех времен. Однако о характере этих захватов в них ничего
не сказано. На сей раз, видимо, речь шла о военных захватнических действиях,
о внезапных нападениях на поселения  и крепости вооруженных отрядов князя. И
только страх и перевес оружия могли  удержать  правителей на далеких берегах
Вислы или  в других краях  в  зависимости от  чешского  государя. А если они
хотели  отторгнуться и  пытались  найти  помощь  и  защиту  в  другом месте,
Болеслав  без колебаний  бросал туда  все силы (как, например, в Силезии его
войска подавили мятеж под руководством  его зятя, польского  князя Мешко I).
Территориальное  расширение чешского  княжества,  которое  вело  к  усилению
власти правителей, было оплачено кровью, насилием и страданиями  тысяч людей
-- как  воинов, так и пахарей --  которые  часто и  не знали,  что те  дикие
всадники,  что вторгались в их селения, забирая урожай и  скот,  а  в случае
сопротивления поджигали их дома, были из дружины Болеслава.
     Думаю,  это  надо  было  отметить,  чтобы  понять  смысл  (и  значение)
жестокого даже по тем временам события, происшедшего в конце жизни Болеслава
не где-то в  пограничных лесах, а прямо в центре чешской  котловины, в замке
Либице. Он был построен  на  пологом холме недалеко от слияния рек Цидлина и
Лаба и обнесен двойным крепостным  валом,  за которым высились  великолепный
замок, костел и дома  для дворовых и  вооруженной  дружины. Но этот замок --
что важно подчеркнуть -- не принадлежал Пржемысловичам.
     Его построил где-то в середине IX века неизвестный  вельможа из  зличан
или хорватов --  племен, осевших  на  востоке от реки  Влтава и  в восточной
части Полабской низменности. Здесь постепенно стал формироваться своего рода
политический  центр, вокруг которого насильственным  путем  (как и  в  Чехии
Пржемысловичей) объединялись роды и племена из окрестности, пока не возникло
княжество, известное  в истории  под названием  владение Славниковичей. Свое
название оно получило по имени  князя Славника, который владел Либице в годы
правления  Болеславов.  Славник  был  человек  необычайно способный,  а  что
касается политических амбиций, в этом он не уступал  обоим Пржемысловичам. В
Либице  у него был собственный капеллан, большой княжеский двор.  Он чеканил
собственную  монету, а  с  соседними правителями  поддерживал внешние связи,
которые   скреплял   династическими   браками  своих  сыновей  и  дочерей  с
влиятельными немецкими родами.
     За  всем этим  Болеславы  (их  жены  были также  немецкими принцессами)
следили с беспокойством.  Особенно Болеслав  И видел в  Славниковичах угрозу
для  Пржемысловичей  и их государства. Он тяжело  переживал  то,  что  после
смерти Славника  (981) его сыновья  пытались полностью  освободиться  из-под
власти пражского князя. Напряженность между этими династиями не ослабла даже
после того, как сын Славника Войтех стал  вторым пражским  епископом  (982).
Наоборот,  со  временем  она  еще  более  усиливалась.  Все  чаще  и  острее
происходили столкновения  пражского  князя  с епископом, что переносилось на
отношения между обоими родами. Совершенно закономерно дело шло к решительной
развязке.
     Она  произошла  28 сентября 995  года  --  утверждают, в  момент, когда
четверо сыновей Славника -- Спитимир, Побраслав, Порей и Часлав находились с
семьями  и  дворовыми в  молельне.  Был день св. Вацлава,  которого чтили  и
здесь, считая своим  покровителем. Вооруженная дружина  Болеслава подошла  к
Либице, захватила  замок и  немилосердно перебила всех жителей,  не исключая
женщин и детей.  Из членов рода  Славниковичей остались в живых лишь те, кто
был за  границей:  глава рода  Собебор,  который как  раз с войском  помогал
императору Оттону III завоевывать полабских славян, и его братья -- Войтех и
Радим, которые за пределами Чехии  выполняли церковные обязанности. (Собебор
вернулся в Чехию лишь  в 1003 году с войском Болеслава  Храброго и погиб при
осаде Праги; Войтех и Радим вообще не вернулись в Чехию -- оба отправились к
Балтийскому морю обращать пруссов-язычников в христианство, где Войтех нашел
мученическую смерть). Замок Либице был разрушен  дотла. Такая же судьба была
уготована и остальным  замкам и крепостям Славниковичей. Пржемысловичи стали
единственной правящей династией во всей Чехии.
     Вопросы вокруг либицкой экзекуции. Еще сегодня, почти тысячу лет спустя
со дня варварского уничтожения владения Славниковичей, встает вопрос,  нужно
ли было доводить борьбу за власть  между Пржемысловичами и Славниковичами до
такой меры, до полного истребления членов княжеского рода? Нельзя ли было их
наказать  менее  жестоко,   скажем,   казнив  главных  противников  из  рода
Славниковичей,  а остальных  членов  --  главным образом  детей и женщин  --
послать  в монастыри, дворовых и дружинников рассредоточить по крепостям или
-- в худшем  случае  -- продать в  рабство, что в  те времена  было  обычным
явлением? И наконец: кто дал приказ к резне -- Болеслав II или кто-то за его
спиной?
     На эти вопросы мы могли бы найти довольно точные ответы в книге Ванчуры
"Картины  из истории  чешского народа", где  он пишет: "Некоторые летописцы,
говорящие  о  либицкой  резне,  находят, что такие  истории происходили  и в
других краях,  они точь-в-точь похожи на нее,  что жестокость в  ту эпоху не
останавливалась даже перед  колыбелями. Точно  таким образом были истреблены
многие  премногие семьи вельмож в  Германии  и  Италии. Но чем  бы  ни  была
либицкая история -- заурядным ли делом или страшной  аномалией -- явно одно:
что она означает завершение дела  единства..." Владислав Ванчура имел в виду
завершение политического объединения чешских племен в единую государственную
форму под властью единого государя. Но этого хотел уже Болеслав I. И уж  тем
более стремился к этой  роковой  цели Пржемысловичей  его сын, шаг за  шагом
близившийся  к претворению в  жизнь заветов отца.  Эта идея, заключающаяся в
том, чтобы  покончить с  раздробленностью  чешской земли, родилась у него не
сразу.  По-видимому,   она   созревала  постепенно,   но   преследовала  его
неотступно.  Неясным   остается,  что  явилось   непосредственной  причиной,
импульсом для осуществления либицкой экзекуции?  Почему Болеслав II  решился
на этот шаг именно в памятный день сентября 995 г.?
     Прежде чем мы  попытаемся ответить на эти вопросы, мы не можем оставить
без  внимания  одну  проблему,  высказанную  впервые  хронистом  Козьмой  и,
благодаря  Палацкому  и   другим  историкам,  сохранявшую   актуальность  до
недавнего  времени.  Дело в том,  что  Козьма не  мог  смириться с  тем, что
Болеслав II, государь, по его мнению, столь благочестивый и благородный, мог
иметь что-то  общее с убийством  Славниковичей.  По мнению  Козьмы, виноваты
были  в  этом  "дурные  старейшины" (т. е.  дружинники),  которые  это  дело
совершили  своевольно, без ведома  князя.  Другие  историки  находили обычно
расхожее объяснение: "Плохие советчики", а историк  Антонин  Резек  добавил:
"Вршовичи".  Бесспорно, род Вршовичей, "состояние которого было тощим, а имя
не очень старинным"  (Ванчура), враждовал со Славниковичами, и не исключено,
что Вршовичи  с удовольствием помогли в их истреблении. Палацкий же считает,
что  Болеслав  в это время хворал (к его болезни мы еще вернемся),  а потому
"управление земскими делами он был вынужден передать сыну Болеславу Рыжему и
нескольким чешским вельможам". То,  что рыжий наследник мог совершить  любую
жестокость,  он  не  раз  доказывал  позднее,  в  годы  своего  относительно
короткого правления. Однако во время либицкой экзекуции его не было  в Чехии
-- он находился где-то на Лабе с чешскими войсками,  где помогал  Оттону III
(как известно, вместе с ним  помогал истреблять оборитов и Собебор  во главе
войск   Славниковичей).   А   советники  и   дружинники   тогда,   в  период
раннефеодальных отношений, когда  "чешский князь еще правил  как самодержец,
воля и произвол которого решали все" (К. Стлоукал), вряд ли  решились бы  на
такой  шаг. Болеслав должен  был  быть  действительно  очень  хворым,  чтобы
полностью выпустить из рук  бразды правления. Ничего  подобного не было, ибо
он еще жил несколько лет  после либицкой трагедии. Напрашивается  вывод, что
приказ к резне Славниковичей, несомненно, дал сам пражский князь.
     Почему же это случилось именно в начале осени 995 года?
     Как  мы  уже  сказали,  борьба  "кто  кого"  между   Пржемысловичами  и
Славниковичами,  видимо,  велась  уже продолжительное время.  Очевидно,  она
приобрела  остроту  после  того,  как  Войтех  Славникович  встал  во  главе
пражского епископства. Между ним и пражским князем разразился затяжной спор,
в основе которого лежал вопрос завоевания больших правомочий и светских благ
для  церковных  верхов.  Свои  требования   Войтех  повысил  особенно  после
возвращения  из Рима (993),  где  он не  только присоединился к  клюнийскому
движению, но и сблизился с тогдашним императором "Священной Римской империи"
Оттоном III,  который,  помимо  прочего,  был  ярым  исполнителем германской
политики  "Дранг  нах  Остен", направленной прежде  всего  против славянских
племен,  осевших  в  Нижнем  Полабье,  Поморье  и  Прибалтике.  По-видимому,
Болеслав  воспринимал  усилия  Войтеха   как   опасность   для  суверенитета
Пржемысловичей и не желал  безучастно взирать на это. Дело в том, что Войтех
выступал   в   споре   церковным   представителем   политической   оппозиции
Славниковичей против Болеслава II. Но это было не все.
     В 994  г.  Войтех уезжает  из  Праги и совершает длительное заграничное
путешествие с миссией, которая заключалась не только в "проповедовании слова
божьего, крещении  язычников  и  организации  церковной  жизни  в  Польше  и
Венгрии",  как пытаются нас убедить  летописцы, пропагандиров