в тот  же
грех!
     Домициан значительно усилил  бюрократический аппарат -- разумеется,  за
счет преданных ему людей. Впрочем, число обычных государственных чиновников,
отнюдь   не  возросло  --  большую  часть  аппарата  составляли  теперь  так
называемые  доносчики. Через них  и  осуществлялась  вся связь  Домициана  с
общественностью, точнее, с рядовыми гражданами, его подданными.
     Его самодержавие опиралось не на  метрополию,  а,  наоборот, на широкую
внеиталийскую базу.
     В частности, утверждают (хотя с уверенностью этого сказать нельзя), что
Домициан  издал специальный закон  в  пользу италийского земледелия,  точнее
виноградарства,  который   запрещал   выращивать   виноград   всюду,   кроме
метрополии. К счастью,  предки сегодняшних винодельцев во  Франции, Испании,
Греции, Алжире и на Балканах  так никогда и не послушались императора, иначе
сегодня  мы  не  знали  бы  ни  волшебного  вкуса  "божоле",  ни  знаменитых
французских коньяков, ни греческого или испанского бренди...
     Домициан  заботился  и  о  соответственном  украшении  Рима  --  своими
статуями и дворцами.  Но надо отдать  ему должное  -- в  его  правление были
вымощены камнем многие римские улицы.
     Домициан считал  себя замечательным философом (впрочем, какой  диктатор
или  самодержец  не  считал себя  великим  мыслителем?).  В  этом  качестве,
впрочем,  по Светонию, он проявлял себя так,  что каждый день  "на несколько
часов  уединялся и не делал ничего  другого,  как только ловил мух". Взгляды
других философов Домициан опровергал их арестами и изгнанием из Рима. Вообще
же,  по источникам,  с момента  вступления  в должность император  не  читал
ничего, кроме  самых необходимых государственных бумаг. Тем не менее  считал
себя  непревзойденным  знатоком литературы,  хотя, как говорит Светоний, "он
никогда не дал  себе труда  познакомиться  с  историей и поэзией или освоить
хотя бы минимальную беглость  слога". Это  не  мешало ему  запрещать  писать
иначе,  чем  в соответствии с  его представлениями. Утверждают, что Домициан
даже написал трактат "Об уходе за волосами". Когда же его собственные волосы
стали выпадать, и он сильно облысел, труд был им уничтожен. От него осталась
в веках одна фраза: "Разве ты не видишь, как красив и велик я собой?".
     Домициан выбрасывал  из библиотек и сжигал книги,  руководствуясь не их
содержанием, а той информацией, которую он получал от своих доносчиков об их
авторах.  Сами  авторы  преследовались,  причем  такая  же участь  постигала
зачастую и их друзей.
     Терроризм  самодержавия  Домициана постоянно  возрастал.  По применению
закона об "оскорблении Величества" он превзошел всех своих предшественников,
не исключая Нерона.
     Хотел он прославиться и в качестве полководца. И хотя битву с даками он
в конце концов проиграл, это не помешало ему отпраздновать над ними  триумф.
Вместе  с  тем  не   соответствует  действительности  утверждение  некоторых
историков, что Домициан  проиграл якобы все  военные сражения.  Во время его
правления  укрепилась, в частности, рейнская граница.  В 83--85  годах  были
разбиты  германские  племена  хатов,  и  территория  между  Рейном и  Дунаем
присоединена к империи. Около 90 года были созданы самостоятельные провинции
(на верхнем  и нижнем Рейне).  На римских  границах  сооружались  крепости и
воздвигались защитные валы.
     В боях с хатами Домициан участвовал лично, и  по его приказу в глубоких
болотистых  лесах на  границе вырубались  широкие просеки, чтобы  восставшим
негде было скрываться. С побежденными император обращался хорошо.
     И  здесь источники  снова подтверждают, что Домициан в  большей степени
опирался  на  провинции,  чем на метрополию,  следствием  чего было растущее
сопротивление  римлян  ему.  Начиная  с  восьмидесятых  годов,  организуются
многочисленные антидомициановские заговоры. В 88 году легат Верхней Германии
Антоний Сатурний даже объявил себя императором, подняв мятеж в двух легиях в
Могонтиаке  (Мангейме)  и  объединившись  с германскими  племенами,  включая
побежденных хатов. Восставшие собирались  пойти  на Рим. Домициан  послал на
Рейн войска  из Испании и  лично возглавил подавление мятежа. И  снова удача
оказалась на  его стороне:  неожиданный  ледоход  на Рейне помешал  Сатурнию
объединиться с германцами. После  трудной кровопролитной битвы  он  потерпел
поражение и был убит.
     Последовали  кровавые  репрессии  как  против  истинных,  так и  против
воображаемых союзников Сатурния. С этого момента и до самого конца правления
Домициана  не  обрывается  цепочка  антидомициановских  заговоров  и  террор
императора.  Организуются  массовые  процессы,  жертвами  которых становятся
много  невинных.  Снова  преследуются  евреи и  христиане.  В  преследовании
иноверцев Домициан превзошел даже Нерона: при нем христиан заживо сбрасывали
в кипящее масло.
     Атмосферу этого террора и вытекающего из него всеобщего страха отражает
в  одной  из  своих  сатир  Ювенал.  Он  рассказывает  о  рыбаке,  поймавшем
необычайно крупную и красивую камбалу. Продать ее он не  отваживался, потому
что боялся доносчиков:  а вдруг  да  обвинят его, что рыба  из императорских
прудов! И решил  рыбак  пойти  к  императору во  дворец и  подарить  камбалу
Домициану.  Тот принял  дар  и велел созвать сенаторов. Перепуганные, пришли
они во  дворец:  а ну как открыли новый "заговор", и всем им  грозит смерть!
Однако  император обращается к ним  за советом: что делать с такой  огромной
рыбой?  Наконец  принято  решение,  что  императорские гончары  сделают  для
камбалы специальную посуду, в которой ее можно было бы сварить... Счастливые
сенаторы возвращаются домой...
     В  последние  два  года  жизни  Домициана террор  приобретает  огромные
размеры, как, впрочем,  и страх императора. По его приказу во всех комнатах,
где  они жил, вставляют  зеркальные стены и  потолки, чтобы ничто не ушло от
взора императора.
     Однако  и это оказывается  наивным и бессмысленным.  Террор  --  плохое
оружие,  палка  о  двух  концах.  Обращенный  против  врагов  Домициана,  он
становится причиной гибели его самого.
     В  конце  концов он  становится  жертвой  заговора,  созревшего  в  его
ближайшем окружении  -- в нем  участвовала даже жена Домициана,  императрица
Домиция Лонгина.
     В сентябре 96 года Домициан был убит в своей спальне.
     Возникает вопрос:
     БЫЛ  ДОМИЦИАН  ФИЗИЧЕСКИ  И  ПСИХИЧЕСКИ  ЗДОРОВЫМ  ЧЕЛОВЕКОМ?  Светоний
изображает его так: "Телосложения был высокого... В  более поздние  годы его
уродовали худые ноги и толстый  живот,  впрочем,  ноги стали слабеть у  него
после долгой болезни".
     После какой болезни?
     Вне сомнения,  речь  шла об атрофии,  то есть уменьшении мышц на нижних
конечностях.
     Светоний пишет  далее: "Не  перенося физического  напряжения,  Домициан
никогда  почти не ходил по городу  пешком;  в походах  и боях изредка  ездил
верхом, обычно же его носили на  носилках. Упражнениями в латах не занимался
вообще".
     Таким  образом, поражение нижних конечностей  мешало Домициану свободно
передвигаться.  Давайте исключим  паралич,  о котором  историки, несомненно,
оставили бы нам свои свидетельства, и рассмотрим поближе атрофию.
     Причиной атрофии мышц бывает, как  правило,  повреждение  самой  мышцы,
поражение  периферического  нерва  или передних рогов спинного мозга, откуда
выходят периферические нервы. Поражение мышц, так  называемую миопатию,  или
мышечную  дистрофию,  мы может  со  всей  вероятностью  исключить.  Мышечная
дистрофия (существует несколько  ее  разновидностей)  является, в  основном,
наследственным заболеванием,  развивающимся в  детстве  или  ранней юности и
быстро прогрессирующим. Есть,  однако, и вторичные миопатии  (очень редкие),
которые  возникают   во  взрослом  возрасте,  в   частности,  при  нарушении
внутренней секреции. В  пользу подобного заболевания может свидетельствовать
необычайное потолстение Домициана.
     Поражение  периферических  нервов  тоже  представляется  маловероятным.
Любое   воспаление  нервов  --   явление   внезапное   и  часто   временное;
дегенеративные заболевания нервов поражают почти всегда не только нижние, но
и верхние конечности, и начинаются относительно рано.
     Остается, таким  образом,  поражение  передних  рогов  спинного  мозга,
которое представляется  наиболее  вероятным.  Спинальная  мышечная  атрофия,
относящаяся к большой группе спинальных амиотоний -- амиотрофий, не является
редким заболеванием. Часто она локализируется только  на  верхних или только
на нижних конечностях. Причем  поражает, как правило, взрослых в возрасте от
40 до 50 лет. В период, когда Домициан был  убит, ему было 45 лет. В детстве
эта  болезнь протекает  совершенно  иначе, причем приносит только  нарушение
мышечного напряжения.
     Таким  образом,   если   предположить,   что   Домициан,   на   котором
заканчивается  династия Флавиев, страдал  спинальной мышечной  атрофией, это
заболевание нервной системы (хотя  и  всего лишь периферической) могло  быть
частично связано  с его  подозрительностью и жестокостью.  Тем более что эта
жестокость   все   возрастала   --   видимо,  по   мере  того,  как  болезнь
прогрессировала.  Прогрессирующая  ограниченность подвижности и потолстение,
которые,  по Светонию,  уродовали  внешность  императора  (которой  он очень
гордился), оказывали аффектирующее влияние на Домициана, раня его гордость и
неизменно высокое самомнение.
     Все это, разумеется, далеко не все объясняет в характере этой странной,
жестокой и все еще несколько загадочной фигуры римской истории.
     Пятнадцать лет правления  Домициана мало кто  поминал  добром. Недобрым
словом отозвался о нем и историк Тацит, который два года спустя после смерти
Домициана в похвальной речи Юлию Агриколе написал:
     "Мы читали, что хвала, которой Арулен Рустик чествовал Паэта Фрасею,  а
Геренний Сенецио  Гельвидия, стала причиной смертного  приговора  для обоих,
причем гнев  пал  не  только  на головы  авторов,  но  и  на  их  сочинения.
Трехглавая судебная коллегия получила задание сжечь произведения  высочайших
духом на комиции  и  на форуме; без  сомнения, те, кто приказал сделать это,
полагали, что огнем можно заставить умолкнуть глас римского народа, подавить
свободу  сената и  совесть человечества. Кроме  того,  они изгнали  учителей
философии,  а  с ними  послали  в изгнание и распространителей  просвещения,
чтобы человек нигде не мог встретить  ничего честного. Воистину,  мы  подали
большое  доказательство  своей  терпеливости,  и  как  старое  время вкусило
крайней свободы, так мы отведали крайнего рабства, когда слежка отняла у нас
даже  возможность  обмена мыслями.  Вместе  с  речью мы могли бы утратить  и
память, если бы в нашей власти было забывать также, как и молчать".


        "КАРЛ IV"
     "Пришел  я  в Чехию и не нашел ни  отца и ни  матери, и ни братьев,  ни
сестер,  и  никаких  знакомых. И по-чешски  говорить  я разучился,  и только
позднее  снова выучил я родной  язык  и стал говорить и понимать,  как любой
чех.  Королевство я нашел  в  таком жалком состоянии,  что не  было в нем ни
крепости, ни поместья незаложенного.
     Большинство чешских панов занималось  насилием  из жадности и спеси, не
зная ни страха, ни поклона перед королем.
     Славный  некогда Отакаров град лежал в руинах, и мне пришлось пребывать
как мещанину".
        "Карл ЧЕТВЕРТЫЙ. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ."

     Сей  жалкий  вид  разрушенной  резиденции  последних  Пржемысловичей  и
состояния  чешских  земель  вообще  открылся взору старшего сына  короля Яна
Люксембургского  30  октября 1333 года, когда после десятилетнего пребывания
во  Франции  он  вернулся  в  родную  Прагу,  чтобы  в  должности  маркграфа
моравского  взять,  в  отсутствие  отца,  в  свои  руки  правление Чехией  и
Моравией. Маркграфу было в ту пору семнадцать лет.
     В Прагу прибыла и его первая супруга --  ровесница  Карла  Бланш Валуа,
сестра французского  короля Филиппа VI  (брак  между  ними  был  заключен  в
семилетнем возрасте, что не было в то  время при дворе никакой редкостью). А
поскольку  король  Ян заложил в свое  тремя  Пражский Град вместе  со  всеми
сокровищами короны  -- еще до того,  как его разрушил пожар, а  собственного
дома в  городе у него не было, то молодой маркграф поселился в Старом Городе
-- по всей видимости, в доме "У Штупарту", о котором известно, что он служил
прибежищем и его отцу, когда тот возвращался  с поля  брани или  с рыцарских
турниров  в   Прагу  (впрочем,  обычно  он  здесь  долго  не   задерживался,
ограничиваясь   взиманием   денег   за   наем   земель  Чешской   короны   и
новоприобретенных  территорий).   Однако  новый   правитель  чешских  земель
намеревался осесть в Праге постоянно, чтобы лучше выполнять свои обязанности
монарха.  Для  этого у  него  имелись  все  предпосылки:  врожденные  добрые
качества, достаток смелости и юношеского энтузиазма, а также  прекрасное для
того времени  образование  и культурный уровень,  приобретенные  во Франции.
Оттуда  же  он привез и свое новое  имя:  16 мая 1316 года -- в День  своего
рождения  -- его нарекли  при крещении  Вацлавом -- в честь великого  князя,
теперь он возвращался домой Карлом. Это новое имя он принял при  конфирмации
и именно под ним вошел позднее в историю.
     Другое, символическое имя "Отец своей страны", которое впервые пало над
его гробом,  определило устоявшиеся представления о роли Карла  IV в чешской
истории. Согласно этим представлениям, это неизменно величественный государь
в  торжественной  мантии  с  золотой  короной  на голове:  то он подписывает
учредительную  грамоту  университета  --  самого  старинного  в  Центральной
Европе,  чтобы  жаждущим  знаний  обитателям милого  его  сердцу королевства
Чешского  "не  пришлось  ходить  к чужим  престолам"; то  он возглавляет  на
высоком  троне  блестящее  собрание  имперских  князей   и  курфюрстов;  то,
преклонив колена,  стоит  в тихой задумчивости в  часовне Карлштейна - в том
прекрасном  замке,  что  он сам  построил  наряду с  другими многочисленными
великолепными сооружениями.
     Следы, которые оставил  Карл  IV в одной только нашей столице, поистине
нестираемы.  Мы встречаемся с ними на каждом шагу,  сами  того не  сознавая.
Достаточно  пройти  по  Карловой площади, относящейся  к числу самых крупных
площадей  Европы;  достаточно  прогуляться  по  чудесному  каменному  мосту,
перекинутому  через  Влтаву,  в котором  и сегодня чувствуется дух  Франции,
откуда  Карл  IV  привез  с  собой  знаменитого  зодчего Матвея  из  Арраса;
достаточно  полюбоваться  панорамой  Градчан со стройной  башней собора  св.
Вита...
     Неотъемлемой  частью  готической  Праги  --  этой  "поэмы  из камня" --
является  университетское  здание  Каролинум,  монастыри  Карлов  и  Эмаузы,
возвышающиеся своими башнями над окружающими их кварталами,  и  много других
строений, обязанных своей сегодняшней красой Карлу IV. Его печать стоит и на
учредительной грамоте Нового Пражского города. Карл  собственноручно положил
первый камень в фундамент его крепостных стен, а также освободил его жителей
на некоторое время от всяких  налогов -- в свою очередь каждый,  кто покупал
участок в Новом Пражском городе, обязан был до полутора лет построить на нем
дом...
     Впрочем,  с  именем  Карла  IV  связан  не   только  знаменитый   мост,
университет, Карлштейн, Новый Пражский город, собор св. Вита, Карловы Вары и
прочее, и прочее. По приказу мудрого государя в Чехию из прославленной вином
и виноградом французской области Бургундия была привезена и привилась  здесь
виноградная  лоза.  Карл IV  поддерживал  устройство  прудов  и  заботился о
расцвете городов, которые он  даровал многими правами и  привилегиями; когда
интересы королевства  и короны  попадали под угрозу,  не колебался выступить
против  произвола  помещиков  не  только  с  позиций  закона,  но  в  случае
необходимости и с позиций силы...
     Если бы мы задались  целью подменить собой  учебник истории, что отнюдь
не входит в наши  задачи, в  перечислении  заслуг Карла  не обошлось бы  без
упоминания   Золотой   буллы,   без   повышения   пражского   епископства  в
архиепископство или без расширения территорий  Чешской короны за счет  новых
больших   держав.   Во   всех   этих  и   ДРУГИХ   делах   государственного,
дипломатического и законодательного характера Карл IV проявил себя монархом,
действующим во имя размаха  и славы древнего королевства, унаследованного им
от своих предков Пржемысловичей.
     НИЧТО  ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ  ЕМУ  НЕ  БЫЛО  ЧУЖДО.  Давайте  отложим  в сторону
почтение  и посмотрим на  личность Карла немного иначе.  Вспомним, например,
как, согласно романсу Неруды,  уселся он с Бушеком из Велгартиц "к  дубовому
столу", за  которым  -  почему бы не поверить  поэту? --  выпили  они вдвоем
"много кубков и напелись  во  всю  глотку".  Или как  в королевском  одеянии
прогуливался  государь среди каменщиков,  возводивших стены Нового Города, и
вел  с ними беседы  -- с  пониманием да со  знанием  дела. Да еще на чешском
языке!
     К чешскому  --  своему родному языку  -- Карл IV вообще питал слабость.
Хотя  все  изданные   им  важные  грамоты  и   его  жизнеописание   написаны
по-латински, он настаивал на том, чтобы в обычном общении и делопроизводстве
в  учреждениях  писали  и  говорили  по-чешски.   В   Золотой   Сулле,  этом
основополагающем  законе  "Священной  Римской  империи",   действовавшем  на
протяжении всей ее истории, говорилось, что все чиновники в  империи, и даже
сыновья германских князей и курфюрстов должны учиться чешскому языку. И хотя
все жены Карла были по  происхождению иностранки,  чешский язык преобладал и
при  дворе.  Особенно красноречивым  свидетельством  национального  сознания
Карла  является введение  славянских литургий  в  построенном  им  Эмаузском
монастыре.  Известно,  что  монастырю  "На  Славянах"  Карл  IV  подарил,  в
частности,  уникальное  евангелие,  авторство которого  приписывается  опату
сазавского  монастыря  Прокопу, которое  позднее попало  в Реймс,  где стало
традиционным реквизитом при коронационных обрядах французских королей.
     Впрочем,  это  уже о другой  слабости Карла, или скорее, о его страсти.
Известно, что он собирал  реликвии, то  есть мощи  святых, которые  хранил в
драгоценных  шкатулках -- произведениях  искусства работы лучших золотых дел
мастеров  того  времени. Менее  известно,  что  Карл  обладал многочисленным
собранием  редких  рукописей  и  вручную   написанных  книг  религиозного  и
светского   характера  (ими   он   снабдил  позднее   новую  университетскую
библиотеку), а также, что  свою  страсть коллекционера он распространил и на
античные монеты, камеи и природные минералы. О размерах всех  его коллекций,
содержавших,  согласно  инвентаризации  1379  года,  более   3  900  единиц,
"свидетельствует сообщение, которое  приводит итог грабежа Сигизмунда: когда
в  1422  году  он  увозил  из страны  коллекции  своего  отца  и  брата, ему
понадобилось 500 повозок. "Однако ему недолго довелось радоваться добыче, --
узнаем мы из книги издательства  "Свобода", посвященной  коллекционированию,
--  так как  уже у Немецкого Брода  (ныне Гавличкув Брод)  повозки захватили
гуситы".
     Карл IV был также человеком, наверняка унаследовавшим несколько  капель
беспокойной крови  своего отца  --  рыцаря  и искателя  приключений. Что  же
касается  его  матери  --  Элишки  Пржемысловны,  то,  по  дошедшим  до  нас
историческим  документам,  она  тоже  отнюдь  не  была  флегматичной.  Таким
образом,  государственная, дипломатическая и человеческая мудрость  чешского
короля  и римского императора Карла IV  должна была постепенно  созреть, как
зреет она с возрастом у  каждого  человека. В  молодости  он отнюдь  не  был
монахом, о чем свидетельствуют не  только современники (в  достоверности  их
выск