это было  бы
короче.
     Секретарь: Таков обычай, цезарь.
     Калигула: Обычай можно  подавить. --  И помолчав:  --  Может быть,  чем
подавлять сенат, будет проще подавить сенаторов".
     И  вскоре  после  этого  40  сенаторов  отправляются на  смерть,  чтобы
"возместить" эту  потерю,  Калигула,  как  утверждают,  собирается назначить
сенатором... своего коня. Итак,  можно сказать: ясные симптомы сумасшествия.
Однако все  известные  нам обстоятельства  позволяют сделать вывод, что  его
главной  причиной было  именно  горячечное заболевание, длившееся  несколько
месяцев.
     Итак,  горячечное  заболевание...  довольно  общий диагноз.  Однако  он
перестает быть  общим, если принять  во внимание,  что  после  выздоровления
Калигулы  в  его  поведении и характере происходит столь  резкий и внезапный
перелом.
     Из этого  можно  сделать  вывод, что Калигула перенес тяжелую  инфекцию
(возможно,   вирусную),  которая  проявилась  в  виде  энцефалита,  то  есть
воспаления мозга, На то,  что болезнь локализовалась именно на  мозге, могло
повлиять и прежнее  небольшое  нарушение нервной системы  (не исключено, что
врожденное), если верить Светонию и Антонии.
     Печальным фактом остается однако то, что энцефалит не прошел у Калигулы
бесследно.
     Надо  сказать,  что нарушения  психики в результате воспаления мозга --
явление   нередкое.   Они  возникают  преимущественно  после  эпидемического
энцефалита, однако  могут проявиться практически  после  каждого  воспаления
мозга.
     В случае Калигулы речь шла  о  структурных нарушениях  в  лобных  долях
мозга. Повреждение  в  этой  области  ведет к  потере  барьеров,  разложению
общественных навыков и, наконец,  к дезинтеграции  личности и слабоумию.  До
последней стадии  болезнь Калигулы  еще  не могла дойти, однако  в  нем  уже
проснулись все "дремлющие бесы".
     Если  его  поведение  в  самом   деле  было  обусловлено  последствиями
энцефалита (с уверенностью установить диагноз две  тысячи лет спустя вряд ли
возможно), то  этот  энцефалит  оказал  свое  влияние  на  римскую  историю.
Самодурство Калигулы, усиленное его  болезненным представлением о себе как о
всемогущем  боге,  стало  образцом  для   других  жестоких,  честолюбивых  и
извращенных правителей, какими были, например, Нерон, Коммод  или Каракалла.
И  в  значительной  степени  это  предопределило  конечное  падение империи,
владевшей почти всем известным тогда миром.


        "КЛАВДИЙ"
     "Всегда, когда  слезы выступят украдкой у  тебя на глазах, обрати их на
цезаря; и высохнут они при виде этого самого могущественного и самого ясного
божества.
        "Его блеск ослепит их, чтобы они не видели ничего другого...""
        "Клавдий СЕНЕКА."

     Римская  пословица "Человеку свойственно  ошибаться" как  нельзя  лучше
отражает настроения и чувства римлян в момент, когда убитого Калигулу сменил
Тит Клавдий Нерон Германик,  брат популярного  полководца Германика  и  дядя
Калигулы.  В  то время  как приход  Калигулы  к власти  вызвал в  свое время
восторги толпы,  провозглашение Клавдия принцепсом было встречено по меньшей
мере с  растерянностью.  К тому времени имя пятидесятилетнего  Клавдия  было
окружено   многими   легендами,    которые   изображали   его   чудаковатым,
непрактичным, смешным  и даже отсталым и неполноценным. Римские историки той
поры не питали симпатий к Клавдию.
     Свидетельствует об  этом и их  описание  драмы,  которая разыгралась 24
января 41 года н. э. на Палатине. Тогда, как мы знаем по предыдущему очерку,
Калигула возвращался из театра домой во дворец, чтобы отдохнуть и пообедать.
Впереди шел с двумя сенаторами Клавдий, который направился прямо к  главному
зданию,  что,  по-видимому,  спасло  ему  жизнь.  Зато  Калигула,  шедший  в
сопровождении еще одного  сенатора, неожиданно повернул к крытому  переходу,
где и стал жертвой антиимператорского заговора.
     Некоторые римские историки, а вслед за ними и римская улица, утверждали
позднее, что Клавдий в это время, спрятавшись за портьеру, трясся от страха.
     Что  же на  самом  деле испытывал  в  эту минуту Клавдий,  какие  мысли
мелькали в его голове -- этого мы уже никогда не узнаем.
     Итак, трясся от страха... Да если бы и так -- кто на его месте держался
бы по-другому? Его  брат Германик  скончался при загадочных обстоятельствах,
дядя Тиберий был  убит  (по стечению обстоятельств,  также преторианцами), а
теперь еще и Калигула...  Каким  бы он ни был, в  конце концов он приходился
Клавдию родным племянником.
     Если бы в тот роковой день  Клавдий избрал тот же путь, что и Калигула,
а не пошел  прямо  во  дворец, скорее всего,  это  стоило  бы  ему  жизни --
заговорщики,  судя по  всему,  были намерены  уничтожить  всю  императорскую
семью.  Когда жена Калигулы бросилась  на  тело мужа с причитаниями, один из
преторианцев  вонзил  ей  в  шею меч,  а  маленькую  дочку  Калигулы  просто
размозжили головой о стену.
     А Клавдий, говорят, трясся от страха. Насмешки тут неуместны.
     Более  того, у Клавдия было более чем  достаточно причин не  слишком-то
доверять людям.  В  Риме  тех времен,  где в  чести были воины,  гладиаторы,
геркулесы, человек его склада вряд ли мог рассчитывать на признание. Клавдий
явно  не предполагал, что он может стать принцепсом  или императором, хотя и
принадлежал к главным членам правящей династии Юлиев-Клавдиев.
     И все  же ему уготован был славный удел.  Во время  убийства Калигулы и
его  семьи,  которое наверняка  наделало много шума,  Клавдий  действительно
спрятался во дворце за ширмой. Там и нашел его вечером один из преторианцев.
Он  воскликнул: "Да здравствует цезарь!" --  и чудак  Клавдий стал четвертым
римским принцепсом.
     НИ  АДОНИС,  НИ  ГЕРКУЛЕС.  Мы уже  отметили, что  современные  Клавдию
источники  не  были к нему снисходительны и  не нашли для него теплых  слов.
Согласно Светонию,  Клавдий  "страдал  от  многообразных  и  продолжительных
болезней, поэтому  был ослаблен и духом, и телом и даже в зрелом возрасте не
считался способным заниматься делами  общественного  или личного характера".
Поэтому  долгое  время,  уже  по достижении  своего совершеннолетия,  он  не
признавался правоспособным и имел над собой опекуна. Этим "опекуном" был, по
утверждениям историков, бывший конюший, поэтому можно себе  представить, как
обращался он с мальчиком.
     Однако  самым  чувствительным  местом для Клавдия было отношение к нему
собственной матери, Антонии (той  самой Антонии,  которая  воспитывала внука
Калигулу мальчиком),  которая заявляла о нем, что он "человеческий выродок",
и что он "от природы не был доделан -- а только зачат".
     Некоторые источники утверждают, что Клавдий появился на свет "необычным
способом". Его голова тряслась, слабые ноги едва держали грузное тело, черты
лица несли следы дегенерации.
     Ни Адонисом, ни Геркулесом он решительно не был.
     Однако было ли все  это  достаточной  причиной для того,  чтобы считать
Клавдия  чуть  ли  не   слабоумным?  Его  мать  Антония,  желая  подчеркнуть
чей-нибудь  низкий  интеллект, говорила: "Он еще  глупее, чем  мой Клавдий".
(Это  суждение  серьезно  подрывает  достоверность  свидетельств Антонии  об
извращенности юного Калигулы).
     Оценки  матери, разумеется, быстро разнеслись по всему Риму. Знал о них
и  Клавдий. Он  прекрасно  чувствовал  на себе  презрение  семьи и  насмешки
римлян,  и потому  стал робким и скрытным.  Разумеется,  эта скрытность тоже
стала  предметом  для  дополнительных  пересудов:  ее  считали  чудачеством,
отсталостью  и т. д.  Ирония в том,  что изо всей  семьи  к нему лучше всего
относился  его приемный  дед  Август, что  основа свидетельствует о мудрости
последнего.  Но  и  Августу  не  слишком-то хотелось показывать  Клавдия  на
публике. Он  сознавал, насколько  мало  соответствует его приемный  внук  по
внешности  "античному идеалу". Если это все же случалось, Клавдия закутывали
в капюшон. Даже тогу "гирилис" -- символ взрослости, вручение которой было в
Риме, особенно  в знатном семействе, настоящей  церемонией,  Клавдий получил
тихо, незаметно и чуть ли не тайно: вручение проходило в полночь!
     В 24 году н. э., в 33 года, Клавдий  был избран в только  что созданную
Collegia Sodalium Augustalium.
     По  завещанию Августа он получил  800 000  сестерциев.  При Тиберии  он
держался в тени, проводя время в своих поместьях в Кампании, так как Тиберий
не доверил  ему ни одной должности.  Отношение  преемника Августа к Клавдию,
судя по всему, было прохладным: в конце концов Клавдий был братом Германика,
а Тиберию было хорошо известно, что легии хотели некогда объявить преемником
Августа именно Германика.
     Калигула тоже не предоставил Клавдию государственного  поста. однако во
время его правления тот жил в Риме  на Палатине в императорской  резиденции,
вероятно, поначалу Клавдий  любил своего  племянника, перенося  на него свою
любовь и восхищение,  которые  он некогда  питал  к  своему  старшему  брату
Германику. Однако на Палатине ему приходилось несладко. Калигула унижал его,
как  мог,  насмехался  над  ним.  Например,  он  пригласил  его  в  коллегию
священнослужителей, заставив  заплатить  за  эту  "честь" в  государственную
казну 80 миллионов сестерциев. Бедному Клавдию пришлось из-за этого влезть в
долги.
     В период, когда на порядке дня стояли  провокации, аресты, политические
процессы и  приказы к  самоубийству, Клавдия  спасла  именно  его  репутация
чудака и  безвредного сумасшедшего.  Для Калигулы  он  стал скорее  объектом
развлечений, чем ненависти, и считался  на Палатине этаким придворным шутом,
над которым посмеивались и рабы.
     ВСЕ БЫЛО НАОБОРОТ. Вместе  с тем, этот "шут" и "чудак" был историком --
и историком преотличным. Это как-то ушло от внимания  его матери, племянника
и  римской улицы -- или  просто  считалось чем-то лишним, ненужным.  История
была страстным увлечением Клавдия. В то время  историческая наука находилась
в Риме на довольно высоком уровне. Учителем и другом Клавдия  был знаменитый
Тит  Ливий  --  крупнейший  летописец  эпохи Августа,  прославившийся  своей
историей Рима  "С основания города". Клавдий  как историк ставил перед собой
немалые задачи: он  занимался историей  этрусков  (к сожалению, его труд  не
сохранился, иначе мы  знали бы сегодня о таинственном народе куда  больше) и
историей  Карфагена.  Его  третьим  историческим  трудом была  история  мира
Августа, и кроме того,  он собирался написать новейшую,  современную историю
со дня смерти Цезаря. Однако семья воспротивилась его намерению --  эта тема
уже казалась тогда политически неприемлемой и опасной.
     Хотя  до нас  и не дошли  --  увы --  исторические труды Клавдия, о них
сохранились подробные сведения  в других источниках, причем все они сходятся
на том,  что Клавдий  был исключительно  талантливым  историком  и его труды
стоят  в одном ряду  с работами таких классиков римской исторической  науки,
как Тацит, Ливии, Саллюстий и др.
     Разумеется, занятия историей требовали тщательного изучения источников.
А потому Клавдий,  относившийся к ним с любовью и страстью,  напоминал своим
современникам рассеянного профессора или просто чудака. А вот откуда взялись
россказни о его "неполноценности"? Вероятно, здесь была "заслуга" его матери
Антонии,  а  также племянника  Калигулы.  Способствовал этому,  вероятно,  и
внешний вид Клавдия, и бросающиеся в глаза дефекты (в частности, речи, из-за
чего его называли "заика Кла-Кла-Клавдий"). Ко всему прочему, он припадал на
левую ногу, страдал тиком лица, а голова его постоянно тряслась.
     Предметом насмешек  служила и  его  страсть к  еде.  Рассказывали,  что
однажды,  председательствуя в  суде, он  учуял откуда-то по соседству  запах
пищи.  Клавдий  якобы  покинул  суд  и  отправился  по  запаху.  Злые  языки
утверждали даже, что император собирался  якобы издать  специальный указ, по
которому  его  гостям  (Клавдий любил  общество)  разрешалось  бы  выпускать
кишечные газы, так как он узнал, что кто-то заболел, удерживаясь от этого.
     Однако, несмотря на свою  гротескную, увитую молвой  репутацию, Клавдий
проявил  себя  на посту принцепса государственным  мужем,  которому не  было
равных  с кончины Августа (14 г. н. э.) до прихода к власти Траяна (98 г. н.
э.).
     PATRES CONSCRIPTI  --  обратился при  вступлении  в  права  принцепса к
сенаторам Клавдий (Patres  conscripti было их официальное название), -- если
вы  согласны с этими  предложениями, скажите  это сразу, просто и  по своему
искреннему убеждению. Если вы не согласны с ними или знаете другие средства,
сообщите это на данном заседании. Или, если вам  нужен более длительный срок
для  размышления, -- вы его получите, но  помните, что когда вы будете снова
созваны, вы должны будете проявить собственное мнение".
     Это  обращение,  согласитесь, не говорит  ни  о "неполноценности", ни о
"чудачестве" Клавдия.  Наоборот, оно свидетельствует о том,  что  Клавдий не
мечтал об автаркии,  стремясь лояльно прислушиваться к сенату.  Однако сенат
уже давно  не  был тем,  чем  он являлся во времена  республики:  он  боялся
императора  и старался ему угождать. Это обстоятельство,  а  также тот факт,
что  на второй год  правления  Клавдия  сенаторы приняли участие в  заговоре
против  него,  заставило  императора  отказаться  от  мысли  привлечь  их  к
управлению огромной Римской империей, и в дальнейшем он правил сам.
     Здесь и  проявилось,  как глубоко  ошибалось общественное  мнение Рима,
встречая нового принцепса с недоверием и насмешкой. Клавдий, убедившись, что
взаимодействие с сенаторами  в вопросах власти невозможно, сделал то, что на
семнадцать  веков  позднее  габсбургский  император   Иосиф   II:  наряду  с
традиционными государственными учреждениями,  какими  были в Риме  квестуры,
претуры и консулаты, он учредил отличный бюрократический механизм, слаженный
и преданный  императору.  Центральное управление  Римской  империей в период
правления  Клавдия  сосредоточилось  в  руках  своего  рода  министерств или
центральных учреждений.
     Во главу этих  учреждений Клавдий поставил  людей, которые пользовались
его стопроцентным доверием -- вольноотпущенников,  которые служили его семье
или семье его бабушки  Антонии.  (Когда  в Риме давали рабу свободу,  он уже
считался  членом семьи своего  бывшего господина и принимал  его имя). Самым
верным (и самым способным) из таких вольноотпущенников Клавдия стал Нарцисс,
превратившийся  в своего рода  премьер-министра; финансами  ведал Паллас.  а
юстицией --  Каллист.  Клавдий  даже учредил  институцию, которая  выполняла
подобную функцию, как современные министерства образования и культуры.
     Встреченное насмешками правительство было для своего времени достаточно
просвещенным. При Клавдии строились  дороги, общественные здания;  появились
своеобразные  зародыши  социальной  деятельности.  И  хотя  центром  тяжести
по-прежнему  оставалась   Италия,  заботы   императора   и   его  чиновников
распространялись и на провинцию.  Их высшим  представителям  предоставлялось
римское гражданство чаще,  чем прежде, их принимали даже  в сенат. Эти шаги,
как  и  улучшение сообщения, благодаря  строительству  сети дорог,  серьезно
способствовали  латинизации   всего   Средиземноморья,   а  их   последствия
сказывались еще много веков спустя. Терпимость Клавдия ярче всего проявилась
в его  отношении к евреям,  которым  он разрешал вести богослужения  на всей
территории   Римской  империи.  Более  того,  на  одиннадцатом  году  своего
правления Клавдий  довольно неожиданным образом разрешил спор между евреями,
самаритянами  и  правителем  Иудеи  Куманом. Самаритяне напали на  еврейских
путников  на  их пути  в  Иерусалим. Евреи обратились  к  Куману с  просьбой
наказать виновников.  Однако  тот, подкупленный самаритянами,  не предпринял
никаких шагов.  Когда, как  следствие  этого, вспыхнули  новые беспокойства,
Куман, подавляя их силой, много евреев перебил. Выслушав свидетелей, Клавдий
признал  правоту  евреев и  строго  наказал  как самаритян,  так и правителя
Иудеи.
     Разумеется,  римское  общество,  основанное на  эксплуатации  рабов,  с
трудом переносило правление  презренных вольноотпущенных (мало кто сознавал,
что  Клавдий избирает  их не  только потому,  что  может  положиться  на  их
лояльность,  но   и   потому,   что  по  своим   способностям   они   больше
соответствовали занимаемым должностям). Возникла оппозиция. Ее существование
лучше объясняет и насмешки, которым подвергался Клавдий. Однако оппозиции не
удалось  подорвать  позиции  императора.   Централистский  характер  римской
империи, который придал ей Клавдий, сохранился почти до самого ее распада, а
бюрократическая система, которую  он  ввел,  предвосхитила  все  последующие
абсолютизмы.
     Успешно развивалась и  внешняя политика Клавдия. Ни один  император (за
исключением Траяна)  не расширил настолько  границы Римской империи, как это
сделал  "чудак"   Клавдий.  Только   после  присоединения  оставшейся  части
североафриканского побережья Средиземное море стало внутренним морем Римской
империи -- "нашим морем". У него уже  не было других берегов, за исключением
тех, что принадлежали Риму. При Клавдии к Римской  империи была присоединена
и Фракия,  однако  вершиной  военных успехов правительства  Клавдия  явилось
завоевание Британии вплоть  до  рек Трент и  Северн,  что  позволило стереть
память  о  позорном поражении здесь Калигулы. Клавдий  лично руководил в  43
году н. э. военным походом против  британцев, объединенных под Кунобеллином.
Война закончилась падением центра  сопротивления Камадолуна, где позднее был
сооружен центральный храм, символизирующий британское почитание  Рима. Здесь
Клавдий  превзошел и Цезаря, сумев  добиться  того, чего  не удалось сделать
тому: Британия начала латинизироваться.
     Одновременно с  завоеванием  Лидии  стала  чисто римской и  Малая Азия,
вскоре  после  чего  к  Риму были присоединены  остатки  бывшего  Иудейского
царства.
     МЕССАЛИНА. С чем Клавдию  не  везло,  так это с женами. В первый раз он
женился довольно поздно.  С первой женой, Ургуланиллой, внучкой приятельницы
его  бабушки,  Клавдий развелся очень скоро. Недолгим был  брак и  со второй
женой, Элеей.
     Уже в  зрелом возрасте он женится в третий раз, теперь уже на красавице
Валерии  Мессалине,  правнучатой  племяннице  Августа,  очаровавшей  Клавдия
своими прелестями. Мессалина была на тридцать лет моложе мужа. Клавдий очень
любил ее, доверял  ей все свои  секреты, советовался  с ней.  Мессалина даже
разделила его  триумф  после победы в  Британии. От нее у Клавдия было  двое
детей: сын Британик и дочь Октавия.
     К  сожалению,  супружеская  верность  не  принадлежала  к  добродетелям
Мессалины.  Кажется,  источники  не  очень  преувеличивают,  утверждая,  что
количество ее любовников исчислялось сотнями.  Имя  Мессалины стало  в конце
концов  синонимом  испорченной,   порочной  женщины.  Когда  в   1794   году
французскому  революционному трибуналу  хотелось как можно сильнее оскорбить
бывшую королеву Марию Антуанетту, он назвал ее Мессалиной.
     В некоторых исторических трудах  Мессалину называют "публичной девкой в
пурпуре".  Это, впрочем, не очень  логичное  заключение. Мессалина  не  была
продажной женщиной --  ей  не было нужды продаваться. Скорее,  она  страдала
нимфоманией,  болезненной  эротичностью,  чего,   как  правило,  не  хватает
продажным женщинам.  Мессалина раздавала должности, требуя в уплату "любви".
Когда кто-либо отказывался по каким-либо причинам от этой "чести" (а  таких,
надо  сказать, было  мало), он рисковал  головой. Утверждают, что нескольким
верным мужьям такой отказ стоил жизни.
     Кроме того, Мессалина устраивала  "пиршества", которые сегодня получили
бы название "групповой секс".
     Весь Рим знал  о разгульном поведении Мессал