им князем.
     "...Кончина сего добродетельного мужа,  приключившаяся 31  марта 1783
года, поразила сродников и друзей внезапным ударом, - писал Д. Фонвизин. -
Накануне  горестного  сего  происшествия  был   он   здоровее  и   веселее
обыкновенного, но поутру в четыре часа, ложась в постелю, вдруг лишился он
языка  и  памяти  поражением  апоплексическим...   Через  несколько  часов
скончался он на глазах возлюбленного питомца своего, для которого он жил и
к  которому  привязанность его  была  нежнейшая и  беспредельная.  В  этот
момент,  когда душа его разлучилась от тела,  великий князь бросился перед
ним на колени и целовал руку его, орошая ее горчайшими слезами. "Боже мой,
дай  ему  хотя одну минуту чувства,  чтобы он  почувствовал,  сколь я  ему
одолжен",   -  воскликнул  он.  Государыня  -  великая  княгиня  вне  себя
исторгнута была  почти силою из  сего несчастного дома.  Стенание и  вопль
сродников,  друзей и слуг изображали неизреченное душевное их страдание...
Весь  город был  душевно огорчен кончиною мудрого и  добродетельного мужа.
Казалось,  что  всякий со  смертью его нечто потерял.  Погребение его было
третьего апреля.  Вынос тела удостоен был  присутствием его императорского
высочества.  Прощаясь  последний  раз  со  своим  другом  и  воспитателем,
поцеловал он руку его с таким рыданием,  что не было человека, которого бы
сердце не  растерзалось жалостию и  не наполнилось внутренним убеждением о
доброте сердца наследника Российского престола.  Все  знатные особы,  коим
позволяло  здоровье,  проводили  тело  его  пешком  в  Невский  монастырь.
Скопление народа было превеликое..."
     Погребение  состоялось  в  Благовещенской  церкви  Александро-Невской
лавры,   где   покоились  особы   царского   происхождения  и   выдающиеся
государственные деятели России.  Спустя пять  лет  над  могилой Панина был
поставлен  мраморный  памятник  работы  известного  скульптора  Мартоса  с
надписью:    "Панин,    граф    Никита   Иванович,    друг   человечества,
предводительствовал двадцать  лет  политическими делами,  приобрел  колену
своему  графское  достоинство  и  имел  доверенность воспитать  наследника
престола всероссийского".
     Денис  Иванович  Фонвизин  увековечил  память  друга  и   покровителя
замечательным произведением "Житие графа Никиты Ивановича Панина".  Это  и
некролог  и  биография,  документальное  и  публицистическое произведение,
направленное  против  "презрительной корысти,  пристрастия,  невежества  и
раболепства".
     ...До   конца   дней   своих   сохранил  Павел  любовь  и   сердечную
привязанность к  незабвенному наставнику,  сыгравшему большую роль  в  его
судьбе. Он ставит ему памятник в Павловске и роду графов Паниных завещает:
"...перо бриллиантовое с бантом, что на Андреевской шляпе носил, и портрет
мой,  который вручит жена моя на память моей любви к покойному воспитателю
моему; еще возлагаю на старшего моего сына и всех моих потомков наблюдение
долга  моей  благодарности  противу  рода  означенного  воспитателя  моего
покойного  графа  Никиты  Ивановича,  которого  краткость  моего  века  не
дозволила мне им доказать".
     Они  были сердечно привязаны друг к  другу.  И  разве могли они  себе
представить,   что  единственный  племянник  Панина,   названный  в  честь
просвещенного  дяди  Никитой,   станет  первым  виновником  гибели  горячо
любимого им воспитанника.
     В 1789 году скончался мужественный и прямодушный Петр Иванович Панин,
"персональный  обидчик"  императрицы.  "Болтовня  Панина"  была  предметом
оживленной  переписки  между  Екатериной  и  московским  главнокомандующим
князем Волконским.  На  очередное его  донесение,  что "Петр Панин много и
дерзко болтает", она с удовлетворением отвечает: "Что касается до дерзкого
вам известного болтуна,  то я здесь кое-кому внушила, чтобы до него дошло,
что если он не уймется, то я принуждена буду его унимать, наконец..."
     Четыре года не дожил до воцарения Павла I и Д. И. Фонвизин.


                                  * * *

                                             Я обличал порок и невежество.

                                                               Д. Фонвизин

     Вершиной творчества Фонвизина да  и  всей  русской  драматургии XVIII
века стала комедия "Недоросль",  написанная весной 1782 года.  Ее премьера
состоялась 24 сентября в  Петербурге,  "в театре,  что на Царицыном лугу".
Успех  был  необыкновенный.  "...Бабушка моя  сказывала мне,  -  вспоминал
Вяземский,  - что в представлении "Недоросля" в театре была давка, сыновья
Простаковых и  Скотининых,  приехавшие  на  службу  из  степных  деревень,
присутствовали тут  и,  следственно,  видели перед  собою  своих  близких,
знакомых, свою семью".
     А.  С.  Пушкин назвал "Недоросля" "народною комедией" - она не только
смешила,   но   и   заставляла  задуматься  над  важнейшими  общественными
вопросами. "Фонвизин взял героев Недоросля прямо из жизненного омута..." -
писал Ключевский.
     Комедия с  успехом шла  во  всех  крупных городах России и  дожила до
наших дней.
     "Комедия  Фонвизина поражает  огрубелое зверство  человека,  -  писал
великий Гоголь,  - происшедшее от долгого, бесчувственного, непотрясаемого
застоя в отдаленных углах и захолустьях России.  Она выставила так страшно
эту  кору огрубенья,  что в  нем почти не  узнаешь русского человека.  Кто
может  узнать  что-нибудь  русское в  этом  злобном существе,  исполненном
тиранства,  какова Простакова,  мучительница крестьян, мужа и всего, кроме
своего сына?  А  между тем чувствуешь,  что нигде в  другой земле,  ни  во
Франции,  ни в Англии,  не могло образоваться такое существо. Эта безумная
любовь  к  своему  детищу  есть  наша  сильная  русская любовь,  которая в
человеке,  потерявшем свое  достоинство,  выразилась в  таком  извращенном
виде, в таком чудном соединении с тиранством, так что, чем более она любит
свое дитя,  тем более ненавидит все,  что не  есть ее  дитя...  Это Русь в
самом страшном и худшем - в своем невежестве и самодовольстве!"
     Восхищенный комедией, Потемкин сказал автору фразу, ставшую крылатой:
"Умри,  Денис, иль больше не пиши: имя твое бессмертно будет по одной этой
пьесе".


     Спустя  три  дня  после  кончины Панина  Фонвизин подает в  отставку.
Весной 1785 года с ним случился удар,  в августе - второй: отнялись рука и
нога. Но он мужественно переносит болезнь и продолжает писать.
     Из  записок И.  И.  Дмитриева,  поэта  и  министра:  "В  шесть  часов
пополудни  приехал  Фонвизин.  Увидя  его  в  первый  раз,  я  вздрогнул и
почувствовал всю  бедность и  тщету  человеческую.  Он  вступил в  кабинет
Державина,  поддерживаемый двумя  молодыми  офицерами...  Уже  он  не  мог
владеть одною рукою,  равно и  одна  нога одеревенела.  Обе  поражены были
параличом.  Говорил с  крайним усилием и  каждое слово  произносил голосом
охриплым и диким;  но большие глаза его быстро сверкали.  Первый брошенный
на  меня  взгляд  привел  меня  в  смятение.  Разговор не  замешкался.  Он
приступил ко мне с вопросом о своих сочинениях... Наконец спросил меня и о
чужом сочинении: что я думаю об "Душеньке"? Потом Фонвизин сказал хозяину,
что  он  привез показать ему новую свою комедию "Гофмейстер"...  Игривость
ума  не  оставляла  его  и  при  болезненном состоянии тела.  Несмотря  на
трудность рассказа,  он заставлял нас не однажды смеяться... Мы расстались
с ним в одиннадцать часов вечера, а наутро он уже был во гробе".
     На  Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры над одной из  могил
сохранилось большое каменное надгробие.  На  нем надпись:  "Фонвизин Денис
Иванович,  статский советник,  родился 3 апреля 1745 года,  умер 1 декабря
1792 года. Жил 48 лет, семь месяцев, 28 дней".
     "Сатиры смелой властелин и  друг свободы",  мечтавший о конституции и
освобождении  крепостных  крестьян,   заслужил  вечную  память  в  сердцах
потомков.


                              Глава восьмая

                                 ГАТЧИНА

                                          Я знаю, что вас долго оскорбляли
                                     и   преследовали,   но   в  последнее
                                     царствование   все    честные    люди
                                     подверглись  подобной  участи,  и я -
                                     первый.

                                               Из письма Павла I Потоцкому

     В  сорока двух верстах от  Петербурга "над озером Хотчино" еще  в  XV
веке  существовало небольшое новгородское село  Хотчино.  В  начале  XVIII
века,  после  освобождения прибалтийских земель  от  шведских захватчиков,
здесь находилась финская усадьба -  мыза.  В  1712  году гатчинская мыза с
приписанными к  ней  деревнями была  подарена Петром  I  любимой сестре  -
царевне Наталье Алексеевне.  После ее  смерти в  1717  году владельцы мызы
неоднократно менялись,  а  в  1763 году Екатерина II  подарила ее Григорию
Орлову.  После его смерти в  1783 году Екатерина выкупила мызу у братьев и
подарила ее сыну.
     С августа 1783 года начался самый мрачный,  гатчинский период в жизни
Павла.  Здесь,  в 42 верстах от столицы, окончательно созрели политические
взгляды  и  реформаторские планы  будущего императора.  Здесь  он  мучился
страхом и подозрениями,  ревниво мечтал о власти, истово молился и думал о
смерти.  Здесь  определился  его  характер,  сложный  и  противоречивый  -
"странное смешение благороднейших влечений и ужасных наклонностей".
     Его  по-прежнему  не  допускают к  участию  в  государственных делах;
единственно, что ему разрешается, это завести небольшое гатчинское войско.
Отношения с  матерью окончательно разладились -  они  боятся  друг  друга.
Павла окружают доносители и  шпионы -  каждое его слово и  каждый поступок
становятся тотчас же известными матери.
     "Простого  благоволения  с   его   стороны  было  достаточно,   чтобы
повредить!   Какая  горечь  должна  была  отравить  его  сердце!  -  писал
современник  Павла  А.  Коцебу.  -  Отсюда  родилась  в  нем  справедливая
ненависть  ко  всему  окружавшему  его  мать;  отсюда  образовалась  черта
характера,  которая в  его  царствование причиняла,  может быть,  наиболее
несчастий: постоянное опасение, что не оказывают ему должного почтения. До
самого зрелого возраста он  был приучен к  тому,  что на  него не обращали
никакого  внимания  и  что  даже  осмеивали  всякий  знак  оказанного  ему
почтения;  он  не  мог отрешиться от мысли,  что и  теперь достоинство его
недостаточно уважаемо;  всякое невольное или  даже  мнимое оскорбление его
достоинства  снова  напоминало  ему   его   прежнее  положение;   с   этим
воспоминанием возвращались и  прежние ненавистные ему ощущения,  но  уже с
сознанием,  что отныне в его власти не терпеть прежнего обращения, и таким
образом  являлись  тысячи  поспешных,   необдуманных  поступков,   которые
казались ему лишь восстановлением его нарушенных прав...  монарх ничего не
сделал  для  потомства,  если  отравил  сердце  своего  преемника.  Многие
скорбевшие о Павле не знали,  что,  в сущности, они обвиняли превозносимую
ими Екатерину".
     Наследник  престола  живет   уединенно  -   императрица  неприязненно
относится к  смельчакам,  рискнувшим посетить сына без ее ведома.  Старшие
дети  с  малых  лет  оторваны от  семьи  и  живут с  бабкой,  которая сама
занимается воспитанием внуков.
     В  назначенные дни,  раз в неделю,  он приезжает к матери и к детям с
"видом строгим,  всем внушая страх".  Он ненавидит и  презирает фаворитов,
которые в  угоду императрице открыто выказывают ему  свое  пренебрежение и
"сеют недоверие и подозрительность в отношениях между матерью и сыном".
     "...Сим   призраком   (заговором.   -   Авт.)   беспрестанно  смущали
государыню, - писал А. С. Пушкин, - и тем отравляли сношения между матерью
и  сыном,  которого раздражали и  ожесточали ежедневные мелочные досады  и
подлая дерзость временщиков.  А.  И.  Бибиков не раз был посредником между
императрицей и великим князем. Вот один из тысячи примеров: великий князь,
разговаривая однажды  о  военных  движениях,  подозвал полковника Бибикова
(брат Александра Ильича) и спросил,  во сколько времени полк его (в случае
тревоги) может поспеть в  Гатчину?  На другой день Александр Ильич узнает,
что  о  вопросе великого князя донесено и  что  у  брата его отымают полк.
Александр Ильич,  расспросив брата,  бросился к императрице и объяснил ей,
что  слова великого князя были не  что иное,  как военное суждение,  а  не
заговор.  Государыня успокоилась,  но сказала:  "Скажи брату своему, что в
случае тревоги полк его должен идти в Петербург, а не в Гатчину".
     "Павел подозревал даже Екатерину II  в  злом умысле на свою особу,  -
рассказывал генерал Беннигсен.  -  Он  платил шпионам с  целью знать,  что
говорили и  думали о  нем  и  чтобы  проникнуть в  намерения своей  матери
относительно себя.  Трудно  поверить  следующему факту,  который,  однако,
действительно  имел  место.  Однажды  он  пожаловался  на  боль  в  горле.
Екатерина II  сказала ему на  это:  "Я  пришлю вам своего медика,  который
хорошо  меня  лечил".  Павел,  боявшийся  отравы,  не  мог  скрыть  своего
смущения,  услыша  имя  медика  своей  матери.  Императрица,  заметив это,
успокоила сына,  заверив его,  что лекарство самое безвредное и что он сам
решит, принимать его или нет".
     Генерал-майор Л. Н. Энгельгардт: "Можно сказать, что он совсем был не
злопамятен;  бывали времена, и не редко, он показывал благородную душу и к
добру расположенное сердце.  Думать надобно, что, ежели бы он не претерпел
столько  неудовольствий  в   продолжительное  царствование  Екатерины  II,
характер его не был бы так раздражен и  царствование его было бы счастливо
для России,  ибо он помышлял о благе оной...  Если б он окружен был лучше,
говорили бы ему правду и не льстили бы ему из подлой корысти,  приводя его
на гнев, он был бы добрый государь. Но когда истина была, есть и будет при
дворе?"


                                  * * *

                                         Правящие боялись допустить до дел
                                    Павла   с   его  особыми  взглядами  и
                                    правилами,  ни с кем не  связанного  и
                                    независимого.

                                                             В. Ключевский

     К  беспорядкам привыкли по  давности.  "Действовали люди  с  великими
идеями,  энергичные и  находчивые,  но  не любившие вникать в  подробности
исполнения,  следить за исполнителями,  мало технически подготовленные или
считавшие:  правила -  пустой формализм,  а сила в даровитом усмотрении...
Россия после  1775  года  по  закону стройное и  величественное здание,  в
подробностях  -  хаос,  беспорядок  -  картина  мазками,  рассчитанная  на
дальнего зрителя".
     "Везде  плутовство  на  плутовстве,   -   свидетельствовал  известный
писатель и ученый А.  Т.  Болотов, - сплетни, скопы, заговоры, замышляющие
ограбление казны..."  Даже  великий князь Александр жаловался своему другу
Кочубею:  "В  наших  делах господствует неимоверный беспорядок:  грабят со
всех  сторон,  все  части  управления дурны,  порядок изгнан  отовсюду,  а
императрица стремится лишь к расширению пределов".
     Гатчинский затворник, не допускаемый до государственных дел, невольно
превращается  в   оппозиционно  настроенного  наблюдателя   творящегося  в
государстве и под влиянием этих наблюдений вырабатывает свою программу.
     Когда в  1788 году ему разрешили наконец ехать в  действующую армию в
Финляндию,  Павел оставляет завещание,  три письма к жене,  одно к детям и
наказ об управлении государством.
     "В наказе с особенной любовью о крестьянстве, - указывает Ключевский,
- которое содержит собою все прочие части и своими трудами, следовательно,
особого  уважения  достойно...  Переменить и  разрешить  судьбу  заводских
крестьян  и  других  сельских  классов.  Уменьшение питейного  дохода  как
развратительного для нравов. Доходы земли держать соразмерно возможности с
надобностью; промыслы поощрять, ибо основаны на труде и прилежании.
     Внешняя  политика:   не  нужна  России  чья-либо  помощь;   задача  -
политическое равновесие,  доверие к  соседям и  соседей к  нам -  для чего
честность,  союз с северными державами, в нас нуждающимися. Главный пункт:
надлежит положить закон, кому быть государем... Отвращение к переворотам и
чувство законности,  воспитанное конституционалистом Н.  Паниным.  Далее в
наказе - укрепить войско и флот дисциплиной и учением".
     В  программе Павла два главных начала:  устранение привилегий (во имя
равенства всех перед законом) и установление однообразного порядка (во имя
закона, взамен личного усмотрения).
     После шведской войны императрица написала комедию, разыгранную в 1789
году   в   Эрмитаже,   под   названием   "Горе-богатырь".   В   неразумном
сыне-царевиче,  который  просился  у  царицы-матери  на  войну,  угодливые
придворные с насмешливой улыбкой узнавали ее сына.


     В октябре 1789 года у Павла состоялся любопытный разговор о Екатерине
с французским послом Сегюром:
     "- Не допускает вас к участию в делах - ей трудно иначе: вы осуждаете
ее образ жизни, связи, систему управления и политику, - сказал посол.
     - Вы плохо узнали Россию в пять лет, - ответил Павел. - Объясните мне
наконец,  отчего  в  других  европейских  государствах  государи  спокойно
вступают на престол, а в России не так.
     - У  вас  отсутствует закон о  престолонаследии,  -  сказал Сегюр,  -
успехами образованности обязаны мы, европейцы, этой твердости престолов. В
России  же  ничего  в  этом  отношении не  установлено.  Государь избирает
наследника по  своей  воле,  а  это  служит источником постоянных замыслов
честолюбия, козней и заговоров.
     - Согласен,  но что же делать?  -  ответил Павел. - Здесь все к этому
привыкли,  обычай господствует,  и  изменить его можно только с опасностью
для жизни. Русские лучше любят видеть юбку на престоле, нежели мундир.
     - Можно перемену эту сделать в какую-нибудь торжественную минуту,  по
случаю коронации,  когда народ расположен к радости,  доверию,  -  ответил
посол.
     - Понимаю, надо попробовать, - заметил Павел".


     Не  всякий  вельможа отваживался посетить опального принца  Гамлета в
его уединении.  Но  Михаил Илларионович Кутузов во время редких приездов в
столицу считал своим долгом навестить великого князя, к которому испытывал
симпатию.  Вчера по  поводу назначения послом в  Турцию Кутузов был принят
императрицей,  а  теперь  хмурым ноябрьским утром  1791  года  он  ехал  в
Гатчину.
     Жизнь  в  Гатчинском дворце  отличалась простотой и  семейным  уютом.
Мария Федоровна обожала детей:  их было девять,  из них четверо мальчиков;
любила музыку,  сама недурно играла на фортепиано,  рисовала и вырезала по
камню.  Все  это  давало  повод  императрице  подшучивать над  слишком  уж
добродетельной невесткой.  Приезду нежданного гостя хозяева обрадовались -
весь день были с ним ласковы и обходительны.
     За  обедом  говорили сначала о  детях,  потом  о  Турции  в  связи  с
назначением Кутузова, о Фридрихе II, к которому Павел, как и его отец, был
неравнодушен.  Кроме  знакомых Кутузову Бенкендорфа и  Плещеева за  столом
сидел молодой высокий капитан с удлиненным лицом и большим мясистым носом.
Ел он по-мужицки, жадно и быстро.
     - Аракчеев,  -  рекомендовал его Павел и быстро добавил:  -  Он умеет
носить панталоны (так называл он людей с сильным характером),  со временем
я сделаю из него человека!
     После обеда хозяин пригласил гостя посидеть в  библиотеке  -  у  него
была  прекрасная  библиотека,  насчитывающая  сорок  тысяч  томов.  Сели в
кресла,  закурили.  Кутузов выразил сожаление по поводу внезапной  кончины
младшего   брата   Марии   Федоровны,   вюрт