медленно, шаг за шагом, поднималась к неприступным кручам.
Но  спуск с  высоты двух  с  половиной тысяч метров по  обледенелым скалам
оказался намного трудней.
     Как  снег  на  голову  скатились французы в  Ломбардию.  2  июня  под
восторженные крики народа они вошли в Милан -  год австрийского господства
заставил забыть обиды на французов. Рано утром 14 июня началось знаменитое
сражение при Маренго с его неожиданными и трагическими событиями. Бонапарт
впервые изменил себе:  начал битву,  не располагая данными о  неприятеле и
рассредоточив свои  силы.  Дивизия  генерала  Дезе  была  отправлена им  к
городку Нови,  а  корпус  Лапуапа -  к  Валенце.  В  результате Бонапарт с
23-тысячной армией оказался против 45-тысячной австрийской армии  генерала
Меласа.
     Ожесточенное сражение близилось к  концу:  превосходство австрийцев в
артиллерии и  в людях было решающим.  Французы отступали,  и торжествующий
Мелас разослал во  все  концы курьеров с  известием об  одержанной победе.
Потом он сдал командование генералу Заху и уехал в Александрию.
     Бонапарт, окруженный адъютантами, молча смотрел на отступающие полки,
и  только бледность выдавала его  волнение.  "Он  стоял  неподвижно,  лишь
ударяя стеком по мелким камушкам под ногами, и это механически повторяемое
движение,  замеченное наблюдателями, одно выдавало волнение этого человека
с неменяющимся выражением лица".
     Сомнений больше не  оставалось,  сражение было  проиграно.  Вдруг  на
взмыленной лошади примчался адъютант Савари и сообщил,  что Дезе,  услышав
канонаду,  повернул назад.  Бонапарт,  поверив в  невозможное,  с надеждой
отсчитывал минуты. И вот на поле показалась дивизия генерала Дезе.
     "Дезе, оглядев печальную картину проигранной битвы и вынув из кармана
часы,  хладнокровно сказал:  "Первое сражение проиграно, но есть еще время
выиграть второе".
     Второе  сражение сразу  же  закипело по  всему  фронту.  Дивизия Дезе
обрушилась на стоявшую без прикрытия австрийскую колонну.  Бонапарт, выйдя
из   оцепенения,   рядом  приказов  перегруппировал  силы  и   восстановил
непрерывность  линии   атакующих.   Австрийцы,   менее   всего   ожидавшие
возобновления  боя,  после  недолгого  сопротивления бежали,  и  поле  боя
перешло  в  руки  французов.  К  пяти  часам  пополудни  проигранная битва
превратилась в блестящую победу.  Противник потерял всю артиллерию,  шесть
тысяч человек убитыми и  семь тысяч пленными.  Но победа досталась дорогой
ценой -  гибелью своего творца.  Генерал Дезе шел впереди атакующих, когда
пуля попала ему в сердце. "Это - смерть", - успел произнести герой.
     "Почему мне не  позволено плакать?"  -  произнес Бонапарт,  когда ему
сообщили о гибели Дезе. А вечером, после сражения, со слезами на глазах он
сказал:  "Как хорош был бы этот день,  если бы сегодня я мог обнять Дезе!"
Только дважды боевые товарищи видели слезы на  его глазах:  второй раз это
произошло несколько лет спустя, когда у него на руках умирал маршал Ланн.
     В донесении в Париж первый консул писал: "Новости армии очень хороши.
Я  скоро буду в Париже.  Я в глубочайшей скорби по поводу смерти человека,
которого я любил и уважал больше всех".
     Побежденная Австрия запросила мира,  и он был заключен в феврале 1801
года.  Теперь перед Бонапартом встал вопрос, как добиться устойчивого мира
и кто может стать союзником Франции в ее борьбе с Англией. После блестящих
побед Суворова в  Италии престиж России неизмеримо вырос,  и  первым,  кто
понял ее значение в мировой политике,  был Бонапарт. Талантливый дипломат,
дальновидный политик,  он  уже  в  январе 1800  года  делает далеко идущий
вывод,  изложенный им  в  словах:  "Франция может  иметь  союзницей только
Россию!"  Придя  к  этому выводу,  Бонапарт начинает действовать.  "Мы  не
требуем от прусского короля ни армии, ни союза, мы просим его оказать лишь
одну услугу -  примирить нас с  Россией..." -  писал он Талейрану.  Задача
казалась Бонапарту столь трудно осуществимой,  что он  не  мыслил ее иначе
чем при посредничестве Пруссии.
     "Бонапарт тогда еще,  по-видимому, не знал, что Павел I в то же самое
время приходил к сходным мыслям,  - пишет А. Манфред. - На донесении от 28
января 1800 года Крюденера,  русского посланника в Берлине,  сообщавшего о
французском  зондаже,   Павел  собственноручно  написал:   "Что   касается
сближения с  Францией,  то  я  бы  ничего лучшего не желал,  как видеть ее
прибегающей ко мне в особенности как противовесу Австрии..."
     Павел писал о "противовесе Австрии", но столь же крайним раздражением
он   был  охвачен  и   против  другого  союзника  -   Англии.   Эта  новая
внешнеполитическая ориентация  российского императора не  осталась  тайной
для  английского посла в  Петербурге сэра Уитворта -  этот дипломат вообще
обладал  повышенной  любознательностью,   едва   ли   совместимой  с   его
официальным статусом.
     Однако высказанное в январе пожелание сблизиться с Францией повисло в
воздухе  -  еще  сильны  были  идеи  и  традиции  сотрудничества только  с
"законной" династией,  да  и  влиятельные общественные круги  во  главе  с
вице-канцлером Н.  П.  Паниным, колоритнейшей фигурой того времени, немало
способствовали этому.  Уже в  феврале предложения Пруссии о посредничестве
были официально отклонены.  Новое понимание событий во  Франции еще только
прокладывало  себе  дорогу  -  она  оставалась  "источником  революционной
заразы" и "рассадником социального зла".
     Быстрый разгром Австрии и  установление порядка и  законности в самой
Франции способствуют изменению позиции Павла.  "Он делает дела,  и  с  ним
можно иметь дело",  -  говорит он о Бонапарте.  Прав оказался Рене Савари,
один из самых близких людей Бонапарту, утверждавший, что "император Павел,
объявивший войну анархистской власти,  не  имел  больше основания вести ее
против правительства, провозгласившего уважение к порядку".
     "После длительных колебаний,  -  пишет  Манфред,  -  Павел приходит к
заключению, что государственные стратегические интересы России должны быть
поставлены выше  отвлеченных принципов легитимизма".  Две  великие державы
начинают искать пути к сближению, которое быстро приводит их к союзу.


                                  * * *

                                           В политике,  как  и   на   поле
                                      сражения, Наполеон не боялся идти на
                                      обострение   положения,   на   самые
                                      рискованные предложения.

                                                                А. Манфред

     Бонапарт  всячески  торопит  министра  иностранных  дел  Талейрана  в
поисках путей,  ведущих к сближению с Россией. "Надо оказывать Павлу знаки
внимания и надо, чтобы он знал, что мы хотим вступить с ним в переговоры",
- пишет он  Талейрану.  "До  сих  пор  еще не  рассматривалась возможность
вступить в  прямые переговоры с Россией",  -  отвечает тот.  И 7 июля 1800
года  в  далекий  Петербург уходит  послание,  написанное двумя  умнейшими
дипломатами Европы.  Оно адресовано Н.  П.  Панину -  самому непримиримому
врагу республиканской Франции.  В  Париже хорошо знают об этом и надеются,
что  подобный  шаг  станет  "свидетельством  беспристрастности  и  строгой
корректности корреспондентов".
     "Граф,  первый консул Французской республики, знал все обстоятельства
похода,  который предшествовал его  возвращению в  Европу (из Египта).  Он
знает,  что англичане и австрийцы обязаны всеми своими успехами содействию
русских войск..."  Так  начиналось это  послание.  "Все было в  нем  тонко
рассчитано: и неназойливое напоминание о том, что Бонапарт не участвовал в
минувшей  войне,  и  стрелы,  как  бы  мимоходом направленные в  Англию  и
Австрию,  и дань уважения,  принесенная русским "храбрым войскам". За этим
вступлением следовало немногословное,  продиктованное рыцарскими чувствами
к  храбрым  противникам  предложение  безвозмездно и  без  всяких  условий
возвратить всех русских пленных числом около шести тысяч на Родину в новом
обмундировании,  с новым оружием, со своими знаменами и со всеми воинскими
почестями".
     Послание произвело большое впечатление на  Павла  I  своим  рыцарским
предложением и  желанием достичь двухсторонних отношений.  Вслед за первым
ходом последовал и  второй -  столь же  сильный.  Талейран опять же Никите
Панину  от  имени  первого консула пишет  о  решимости французов оборонять
остров Мальту от осаждавших его англичан.
     Талейран знает,  как  высоко ценит  российский император свое  звание
гроссмейстера Мальтийского  рыцарского  ордена!  И  во  Францию  с  особой
миссией отправляется генерал Спренгпортен -  полушвед-полуфинн на  русской
службе.  Формально он  ехал  в  Париж  урегулировать вопросы,  связанные с
возвращением  пленных.   Но   по  данной  ему  инструкции  он  должен  был
способствовать установлению дружеских  отношений с  Францией.  В  записке,
продиктованной ему лично Павлом I,  в частности,  говорилось:  "...так как
взаимно оба  государства,  Франция и  Российская империя,  находясь далеко
друг от друга, никогда не смогут быть вынуждены вредить друг другу, то они
могут,  соединившись  и  постоянно  поддерживая  дружественные  отношения,
воспрепятствовать,  чтобы другие своим стремлением к  захвату и господству
не могли повредить их интересам".
     Во  Франции правильно поняли  значение миссии Спренгпортена,  который
был  принят с  величайшим почетом.  "Было бы  ошибочным упрощать сложный в
действительности ход  вещей или  смотреть на  события 1800  -  1802  годов
глазами людей, умудренных последующим историческим опытом... Нельзя в этой
связи не  признать смелости,  одновременно проявленной с  обеих сторон,  -
пишет А.  Манфред.  -  Формально Франция и  Россия находились в  состоянии
войны;  дипломатические отношения между сторонами были полностью прерваны;
еще не отгремело эхо недавней канонады и не заросла травой могила генерала
Жубера,  сраженного свинцом суворовской армии.  Обратиться в этих условиях
прямо к  противнику,  протянуть поверх поля  брани руку  примирения -  для
этого  надо  было  обладать  кругозором,   решительностью  и   инициативой
Бонапарта. Бонапарт рискнул - и не ошибся!"
     В письме от 9 декабря -  первом прямом обращении к императору Павлу I
Бонапарт  писал:   "Через  двадцать  четыре  часа  после  того,  как  Ваше
императорское  величество  наделит  какое-либо  лицо,  пользующееся  Вашим
доверием и знающее Ваши желанья,  особыми и неограниченными полномочиями -
на суше и на море воцарится спокойствие".
     Принимая в  конце декабря 1800 года генерала Спренгпортена,  Бонапарт
подчеркнул суть новых отношений между Францией и Россией.  "Обе державы, -
сказал он,  -  созданы географически,  чтобы  быть  тесно связанными между
собой".


     "Вопреки поддерживаемому рядом  авторов мнению,  -  пишет Манфред,  -
надо  отдать должное и  русскому правительству,  сумевшему круто  и  резко
изменить политический курс,  несмотря на оказываемое на него давление". 18
декабря 1800  года  Павел  I  обращается с  прямым посланием к  Бонапарту.
"Господин Первый Консул.  Те,  кому Бог  вручил власть управлять народами,
должны думать и  заботиться об  их  благе" -  так начиналось это послание.
"Сам факт обращения к  Бонапарту как  главе государства и  форма обращения
были сенсационными.  Они означали признание де-факто и в значительной мере
и де-юре власти того, кто еще вчера был заклеймен как "узурпатор". То было
полное попрание принципов легитимизма.  Более того,  в  условиях формально
непрекращенной  войны  прямая  переписка  двух  глав  государств  означала
фактическое установление мирных отношений между обеими державами. В первом
письме Павла  содержалась та  знаменитая фраза,  которая потом  так  часто
повторялась: "Я не говорю и не хочу пререкаться ни о правах человека, ни о
принципах   различных  правительств,   установленных  в   каждой   стране.
Постараемся  возвратить  миру  спокойствие и  тишину,  в  которых  он  так
нуждается".
     В   своем   втором   послании  к   первому   консулу   Павел   писал:
"...несомненно,  что две великие державы,  установив между собой согласие,
окажут положительное влияние на  остальную Европу.  Я  готов это сделать".
Сближение  между  двумя  великими  державами идет  ускоренными темпами.  В
Европе возникает новая политическая ситуация: Россию и Францию сближают не
только отсутствие реальных противоречий и  общность интересов в их широком
понимании,  но  и  конкретные практические задачи  по  отношению к  общему
противнику - Англии.
     Сохранился   любопытный   документ    -    записка    Ростопчина   по
внешнеполитическим вопросам, которая была доложена им Павлу 2 октября 1800
года.   Этот  документ  представляет  особый  интерес  тем,   что  он  был
апробирован императором,  который на нем написал:  "Дай Бог,  чтоб по сему
было".
     Основная идея документа:  объединившись,  Россия и Франция, две самые
сильные в военном отношении державы,  будут вершить все европейские дела и
обеспечат длительный и прочный мир в Европе.
     В записке,  в частности,  говорилось об Англии:  "Она своею завистью,
пронырством и  богатством была,  есть и  пребудет не соперница,  но злодей
Франции". Замечание Павла на полях: "Мастерски писано!" Ростопчин упрекает
Англию  в  том,  что  "она  вооружила  попеременно угрозами,  хитростью  и
деньгами все державы против Франции". Павел замечает: "И нас грешных!"
     Об  Австрии:  "Она подала столь справедливые причины к  негодованию и
потеряла из  виду  новейшую цель своей политки".  Павел:  "Чего захотел от
слепой курицы!"
     Ростопчин предлагает произвести раздел Турции совместно с  Пруссией и
Австрией:  "Россия взяла бы Романию,  Болгарию и  Молдавию,  а  по времени
греки и сами подойдут под скипетр российский".  Павел: "А можно подвесть!"
"Австрии отдать Боснию,  Сербию и Валахию". Павел недовольно замечает: "Не
много ль?"
     В  конце записки Ростопчин писал:  "Успех сего  великого и  легкого к
исполнению предприятия зависит от  тайны и  скорости...  Россия и  XIX век
достойно  возгордятся  царствованием  Вашего   Императорского  Величества,
соединившего воедино престол Петра и Константина,  двух великих государей,
основателей знаменитейших империй света".  Павел: "А меня все-таки бранить
станут".


     Неожиданно и  быстро в  Европе все  переменилось:  вчера еще одинокая
Франция и  Россия  встали  теперь  во  главе  мощной  коалиции европейских
государств,  направленной против Англии,  оказавшейся в полной изоляции. В
борьбе  с  ней  объединяются  Франция,  Россия,  Швеция,  Пруссия,  Дания,
Голландия, Италия и Испания.
     Подписанный 4  -  6  декабря 1800 года союзный договор между Россией,
Пруссией,  Швецией и  Данией  фактически означал объявление войны  Англии.
Английское правительство отдает  приказ  захватывать принадлежащие странам
коалиции суда.  В ответ Дания занимает Гамбург,  а Пруссия -  Ганновер.  В
Англию запрещается всякий экспорт,  многие порты в Европе для нее закрыты.
Недостаток хлеба грозит ей голодом.
     В предстоящем походе в Европу предписывается: фон Палену находиться с
армией  в  Брест-Литовске,   М.  И.  Кутузову  -  у  Владимира-Волынского,
Салтыкову -  у Витебска. 31 декабря выходит распоряжение о мерах по защите
Соловецких   островов.   Варварская   бомбардировка  англичанами   мирного
Копенгагена вызвала волну возмущения в Европе и в России.
     "Поворот в  оценке политики Англии не  был  результатом взбалмошности
или  каприза Павла,  как  это иногда изображают,  -  пишет А.  Манфред.  -
Возмущение охватило широкие круги.  А.  Ф. Крузенштерн, знаменитый русский
путешественник,  в  письме 5  декабря 1800 года из  Ревеля адмиралу Рибасу
предлагал для  обуздания Англии  составить легкую  эскадру  из  нескольких
кораблей и  направить ее  в  мае к  Азорским островам,  с  тем чтобы здесь
перехватывать  крупные  английские  корабли,   а   легкие   "надо   просто
потоплять".   Письмо  Крузенштерна  знаменательно  как  выражение  резкого
общественного негодования против Англии".
     Моряк-декабрист  В.   И.   Штейнгель  отмечает   в   своих   записках
патриотическое  одушевление  молодежи,   горевшей  желанием  "сразиться  с
Джеками".
     В Лондоне царили растерянность, ропот и недовольство.


     Павел  I  очарован  Бонапартом.  Слова,  сказанные им  Спренгпортену:
"вместе  с  вашим  повелителем мы  изменим лицо  мира",  приводят Павла  в
восхищение.  В  кабинете императора появляется портрет первого консула,  в
резкой форме он  требует от  Людовика XVIII покинуть Митаву.  Уже строятся
совместные грандиозные планы:  высадка в Ирландии,  раздел Турции, военные
действия на Средиземном море и покорение Индии.
     12  января  1801  года  атаман войска Донского Орлов  получает приказ
"через  Бухарию и  Хиву  выступить на  реку  Индус".  30  тысяч  казаков с
артиллерией пересекают Волгу и углубляются в казахские степи. До недавнего
времени  считалось,  что  поход  в  Индию  -  очередная блажь  "безумного"
императора.  Между тем этот план был отправлен на согласование и апробацию
в  Париж Бонапарту,  а  его никак нельзя заподозрить ни  в  безумии,  ни в
прожектерстве. В основу плана были положены совместные действия русского и
французского  корпусов.  Командовать  ими  по  просьбе  Павла  должен  был
прославленный генерал Массена.
     По Дунаю,   через   Черное   море,   Таганрог,   Царицын  35-тысячный
французский корпус должен был соединиться с 35-тысячной русской  армией  в
Астрахани.
     Затем  объединенные русско-французские войска  должны  были  пересечь
Каспийское море и  высадиться в  Астрабаде.  Путь от  Франции до Астрабада
рассчитывали пройти за 80 дней, еще 50 дней требовалось на то, чтобы через
Герат и Кандагар войти в главные области Индии.  Поход собирались начать в
мае 1801 года и,  следовательно,  в сентябре достичь Индии.  О серьезности
этих  планов  говорит  маршрут,   по   которому  когда-то  прошли  фаланги
Александра Македонского, и союз, заключенный с Персией.
     Бонапарт,  которому нельзя отказать ни в уме,  ни в воинском таланте,
запрашивает Павла:  "Хватит ли  судов?",  "Пропустит ли  султан?"  И  царь
гарантирует суда и  свое воздействие на  Порту.  Одновременно он замечает:
"Французская  и  русская  армии  жаждут  славы:   они  храбры,  терпеливы,
неутомимы,  их мужество, постоянство и благоразумие военачальников победят
любые препятствия".
     "Нельзя не  признать,  что  по  выбору операционного направления план
этот был разработан как нельзя лучше,  -  пишет советский исследователь С.
Б.  Окунь.  -  Этот путь являлся кратчайшим и наиболее удобным.  Именно по
этому пути в  древности прошли фаланги Александра Македонского,  а  в 40-х
годах  XVIII  века   пронеслась  конница  Надиршаха.   Учитывая  небольшое
количество английских войск в Индии, союз с Персией, к заключению которого
были приняты меры,  и,  наконец,  помощь и сочувствие индусов,  на которые
рассчитывали,  следует также признать,  что и  численность экспедиционного
корпуса была вполне достаточной".
     Павел  I   уверен  в  успешном  осуществлении  франко-русского  плана
покорения Индии,  сохранявшегося в  глубокой тайне.  2 февраля 1801 года в
Англии  пало  правительство всемогущего Питта.  Европа замерла в  ожидании
великих событий.
     Вдруг  с  далеких берегов Невы  пришла потрясающая весть -  император
Павел I мертв.


     Узнав о случившемся,  Бонапарт пришел в ярость.  "Они промахнулись по
мне 3 нивоза, но попали в меня в Петербурге", - воскликнул он. "Они" - это
англичане.  В  Париже  были  уверены  в  причастности Англии  к  трагедии,
случившейся в  Михайловском замке.  И  позже,  на  острове  Святой  Елены,
вспоминая об убийстве Павла I,  с которым установил такие дружеские связи,
Наполеон  Бонапарт всегда  начинал  с  имени