указ  государь
подписал не  подумав,  хлеб выйдет слишком дорогой,  да  и  не  успеют его
привезти к  сроку.  Тотчас доложили Петру;  не мешкая,  от прибыл в Сенат.
"Почему не исполняешь мой указ? - грозно спросил он у Долгорукова. - С чем
флот выйдет в море?" -  "Не гневайся,  государь,  - отвечает Долгоруков, -
твой указ хлеба к сроку привезти не поможет. А лучше сделаем так. У меня в
Петербурге больше хлеба,  чем нужно на  употребление дому моему,  у  князя
Меншикова и  того больше;  у каждого генерала и начальника лежит хлеб,  и,
если мы излишки все соберем,  хватит его на флотские нужды.  А между тем в
свое время придет хлеб с низовых мест, ты, государь, рассчитаешься с нами,
и все будут без убытку".  -  "Спасибо,  дядя,  ты,  право,  умнее меня, не
напрасно слывешь умником",  - ответил государь и поцеловал князя в голову.
"Нет,  не умнее,  -  ответил смущенный Долгоруков, - но дел у меня намного
меньше,  и есть время обдумать каждое.  У тебя ж дел без числа, и не диво,
что иной раз что-то и  не додумаешь!" Государь весело рассмеялся,  шутливо
погрозил князю пальцем и при всех разорвал свой указ.  Так он любил правду
и так не стыдился признаваться в ошибках.
     - Но зато и не терпел,  когда его обманывали,  - перебил Строганов. -
Вспомните случай,  когда  сибирский губернатор князь  Матвей  Гагарин  был
замечен в противных закону поступках,  а заслуженный полковник,  посланный
государем   на    ревизию,    по    просьбе    супруги   его    Екатерины,
покровительствовавшей Гагарину, скрыл от монарха правду о злоупотреблениях
князя...  Узнал о том государь,  вызывает полковника. "Кому ты присягал, -
спрашивает,  -  царю  или  жене  его?  Давал  присягу  нерушимо  сохранить
правосудие, а потому казнен будешь, как укрыватель злодейства и преступник
перед верховной властью".  Пал на  колени полковник,  обнажает грудь свою,
указывает на раны,  полученные в  боях за отечество,  и  молит о прощении.
"Сколь  я  почитаю раны,  -  говорит государь,  -  я  тебе  докажу,  -  он
преклоняет колено и  целует их,  -  однако при всем том ты должен умереть.
Правосудие требует от меня этой жертвы"...
     В наступившем молчании слово взял Никита Иванович:
     - При покойном государе Петре Алексеевиче,  -  молвил он, - был у нас
порядок,  и  немалый.  А потом все под гору пошло.  Законы перестали иметь
цену,  а  все  решали  фавориты и  случайные люди.  Как  они  скажут,  так
генерал-прокурор и  сделает.  Расположение же  фаворита можно было  купить
лестью,  либо деньгами, либо еще чем. Временщики и куртизаны - вот главный
источник зла в государстве!
     Александр Сергеевич Строганов заметил:
     - Великий  государь  частенько жаловал  своих  министров палкою  и  -
ничего, не обижались.
     - В истории,  -  заметил Сальдерн,  -  только двое государей-драчунов
известны:  Петр  да  Фридрих,  король прусский.  Царь Петр частенько бивал
своих генералов,  а  его шведы бивали не раз.  Карл XII был более искусным
полководцем,  хоть Полтавскую баталию и проиграл, а войну вел искусней, по
всем правилам.
     Возмущенный Порошин вскипел от негодования.
     - Покойный государь,  -  громко  сказал  он,  -  не  только от  своих
единоверцев славным полководцем почитается,  но и  сам Вольтер пишет,  что
Карл  XII  в  армии Петра Великого быть достоин только первым солдатом.  И
говорит это не русский, а француз.
     - Неужели так? - спросил Павел.
     - Доподлинно  так,  -  ответил  граф  Иван  Григорьевич  с  некоторым
восхищением,  слезы на  глазах имея,  -  это  истинно Бог был на  земле во
времена отцов наших!
     "Для  многих причин несказанно рад  я  был  таковому восклицанию",  -
записал  Порошин.  Вечером он  читал  наследнику "Историю Петра  Великого"
Вольтера:  "Карл  XII,  славный девятью годами  побед;  Петр  Алексеевич -
девятью годами  трудов,  положенных на  создание войска,  равного шведской
армии; один - прославленный тем, что он дарил государства, другой тем, что
он  цивилизовал подвластные ему  народы.  Карл  имел  титул  непобедимого,
который мог  быть  отнят  у  него  в  одно  мгновение;  народы дали  Петру
Алексеевичу  имя  Великого,   которого  его  не   могло  уже  лишить  одно
поражение"...
     - Петр  Великий  в  изображении  Вольтера,   -   заметил  Порошин,  -
герой-преобразователь;  он  -  законодатель  и  отец  народа  -  идеальное
воплощение просвещенного государя.
     - Вот бы и мне быть похожим на него,  - вздохнув, ответил Павел. - Да
это очень трудно.
     - Не  тужите,  Ваше  Высочество,  -  улыбнувшись,  сказал Порошин,  -
главное - у вас есть с кого брать достойный пример для подражания.
     Поздним вечером в дневнике Порошина появилась такая запись: "Чьи дела
большее в  нем возбудить внимание,  сильнейшее произвесть в нем действие и
для сведения его нужнее быть могут,  как дела Великого Петра?  Они по всей
подсолнечной громки и  велики,  превозносятся с восторгом сынов Российских
устами.   Если  бы   не   было  никогда  на   Российском  престоле  такого
несравненного мужа,  то б  полезно было и  вымыслить такого Его Высочеству
для подражания".
     ...Из  дневника  Семена  Андреевича  Порошина:  "В  этот  день  после
утреннего чая  великий князь  пошел  в  залу  и  принялся готовить флажную
иллюминацию подаренного ему  к  дню  рождения  большого линейного корабля,
точную копию настоящего - "Ингерманландии".
     Когда  Порошин позвал мальчика на  занятия,  он  сделал вид,  что  не
слышит, а на повторный зов ответил:
     - Мы  сейчас все равно едем в  Академию художеств,  что ж  на  минуту
книгу раскрывать?
     - Идемте,  Ваше  Высочество,  -  настаивал Порошин,  -  отлынивать от
учения негоже.
     - Что ж,  - проворчал обиженно Павел, - не все государю трудиться-то,
чай, он не лошадь, надобно и отдохнуть!
     - Никто не требует,  чтобы государь трудился без отдыха,  -  возразил
Порошин.  -  Он  такой же  человек,  как  все прочие,  и  возвышен в  свое
достоинство не  для  себя,  а  для народа.  Поэтому всеми силами стараться
должен о народном благосостоянии и просвещении.
     - Экий ты,  братец,  прилипчивый,  - сдаваясь, сказал Павел, - пойдем
сядем и посчитаем один на один, - ведь мы с тобой известные математики".
     Вечером, укладываясь спать, Павел виновато сказал Порошину:
     - Не сердись на меня,  я понимаю, что был не прав. Когда вырасту, все
исправлю в своем поведении.
     - Зачем же откладывать? Исправлять надо сейчас, а там появятся другие
нелегкие заботы, - задумчиво произнес Порошин.
     - А  теперь  спать,  утро  вечера мудренее,  -  сказал он  и  ласково
потрепал мальчика по голове.
     В  дневнике встречаются и  такие записи:  "У меня очень дурно учился,
так,  что  я,  брося бумаги,  взял  шляпу и  домой уехал.  Причины дурному
сегодняшнему учению иной  я  не  нахожу,  как  ту,  что  учиться он  начал
несколько поздно,  а  после моих лекций оставалося еще фехтовать и сходить
за   ширмы  подтянуть  чулки  и   идти  на   концерт.   И   так  боялся  и
нетерпеливствовал, чтоб не опоздать"...
     "Говорил все о штрафах,  и я бранил его за то: "С лучшими намерениями
в мире вы заставите ненавидеть себя, государь..."
     Вскоре у наследника появился товарищ по играм и наперсник.
     - Познакомьтесь, Ваше Высочество, - сказал Никита Иванович, подводя к
нему мальчика лет двенадцати, румяного и упитанного, смущенно улыбавшегося
Павлу.
     - Это  мой  внук,  князь  Александр  Борисович Куракин.  Батюшка  его
скончался, и государыня разрешила Саше быть в отведенных мне покоях. Прошу
любить и  жаловать.  Теперь вы  часто будете видеться и  играть вместе,  -
сказал Панин, представляя внука.
     Вначале  мальчики дичились друг  друга,  но  потом  возраст  и  общие
интересы сделали свое дело -  они подружились, и надолго. Пожалуй, у Павла
не  было  более  близкого  и   преданного  ему  человека.   Медлительному,
неуклюжему Саше Куракину часто доставалось от резкого и быстрого Павла. Но
он был терпелив, добродушен и все прощал своему высокородному другу.
     Запись  от  19  сентября 1765  года:  "По  окончании всенощной принял
Государь Цесаревич от всех нас поздравление и весьма был весел.  Разошлися
все, и я, раздевши, положил Его Высочество в постелю, было десять часов.
     Государь  Великий  Князь  изволил  проститься  со  мною  с  особливою
горячностью и ласкою и тем как бы припечатал в сердце моем все те движения
моей горячности и  ревности,  которые во все течение первого-надесять году
возрастало и в предшедшия лета к нему пламенело".


     4 апреля 1765 года скончался великий Ломоносов. Порошин узнал об этом
в  тот же день вечером и  утром принес печальную весть во дворец.  Павел с
участием отнесся к известию, пожалел покойного и спросил, велика ли у него
семья.  Порошин рассказал о  жене  и  дочери Ломоносова,  о  большом горе,
постигшем россиян.  Потом он взял "Российскую грамматику" и  раскрыл ее на
посвящении автора великому князю.  Книга была  издана в  1757 году,  когда
наследнику исполнилось только три года,  но  автор обращался к  нему как к
взрослому. "Пресветлейший государь, великий князь, милостивейший государь,
- читал Порошин,  -  повелитель многих языков,  язык  российский не  токмо
обширностью мест,  где  он  господствует,  но  купно  и  собственным своим
пространством и  довольствием велик  перед всеми в  Европе.  Карл  Пятый -
римский император -  говаривал, что шпанским языком с Богом, французским с
друзьями,  немецким с  неприятелем,  итальянским с  женским полом говорить
прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому
присовокупил бы, что сим со всеми оными говорить пристойно. Ибо нашел бы в
нем  великолепие  шпанского,  живость  французского,  крепость  немецкого,
нежность итальянского,  сверх  того,  богатство и  сильную в  изображениях
краткость греческого и латинского языков.  И так, когда в грамматике как в
науке  таковую  нужду  имеют,   того  ради  желая,  дабы  она  сиянием  от
пресветлого имени вашего императорского высочества приобретенным привлекла
российское юношество к своему наставлению,  всенижайше приношу оную вашему
императорскому высочеству"...
     - Не надо, - перебил Порошина внимательно слушавший Павел. - Ведь это
льстит он. Писал мне, когда я еще ничего не понимал.
     - Автор объясняет,  что,  посвящая вам свою грамматику,  он  желал бы
придать ей  некое сияние от  вашего имени,  чтоб привлекла она  российское
юношество, - ответил Порошин.
     - Ну и что, привлекла она?
     - Да,  Ваше Высочество,  и не только юношей. По российской грамматике
господина Ломоносова везде обучаются русские люди и воздают ему хвалу.  По
этой книге и вы, государь, родной свой язык познаете.
     8  апреля состоялись похороны.  День выдался теплый,  солнечный;  под
непрестанный звон  колоколов  масса  народа  провожала  в  последний  путь
великого сына  земли  русской.  Похоронная процессия медленно двигалась по
Невскому  к   Лавре.   За  гробом  шли  сенаторы,   вельможи,   академики,
духовенство, кадеты Сухопутного и Пажеского корпусов, люди всякого звания.
Не было только никого от царской фамилии.
     Прямо с  похорон Порошин появился во  дворце.  Он занял свое место за
обеденным столом рядом с великим князем.
     - Ну как,  похоронили Ломоносова?  - спросил он учителя неприязненным
тоном, и Порошин понял, что разговор о Ломоносове уже был и говорили о нем
дурно.  Павел был  очень восприимчив к  отрицательным оценкам и  мгновенно
выдавал их за свои.
     - Не я один хоронил,  Ваше Высочество,  - спокойно ответил Порошин. -
Многие  тысячи русских людей  прах  Ломоносова провожали и  о  смерти сего
ученого и доброго человека жалели.
     - Что  о  нем  жалеть?  -  возразил Павел,  ища взглядом сочувствия у
присутствующих.
     - О  делах  Ломоносова  его  изобретения  и  открытия  повествуют,  -
продолжал Порошин,  -  притом он  был поэт и  советчик государей,  которых
наставлял управлять народом разумно и мягко, как о том в одах его сказано.
     Павел  насупился,  он  понял,  какую обиду нанес любимому учителю,  и
теперь раскаивался в  своих  необдуманных словах.  Никита Иванович заметил
смущение наследника и, чтобы отвлечь внимание, начал разговор о любимой им
Швеции.
     - Вот разумное государство,  -  сказал он,  - там в королевской семье
принцев и даже принцесс обучают разным наукам.  Помнится,  наследный принц
Адольф Фридрих на одиннадцатом году экзаменовался по математике, истории и
географии.  Часа три он простоял, не сходя с места, отвечая на вопросы. Да
не  сочтено будет  хвастовством и  лестью,  но  и  у  нас  учение государя
цесаревича идет ровно, - добавил он.
     - У  меня  великий князь хорошо учится,  -  заметил Порошин,  -  жаль
только, что лениться иногда любит.
     - И у меня по истории хорошо успевает, - заметил Остервальд.
     После обеда Павел подбежал к Порошину и шепнул:
     - Прости меня, пожалуйста, за нелепый разговор за столом.
     Порошин улыбнулся и ласково потрепал мальчика по голове. Воспитывая и
наставляя наследника,  "Порошин принял за образец пчелу, которая из разных
растений высасывает только то,  что ей надобно...  При этом Порошин должен
был бороться с большими трудностями,  часто испытывать горькую досаду",  -
пишет С. Соловьев.
     Павел  -   натура  страстная,   впечатлительная,  с  сильно  развитым
воображением.  "Его Высочество все себе может так ясно и живо представить,
- указывает Порошин,  - как бы то уже перед ним действительно происходило:
веселится  тогда,   попрыгивает  и   откидывает  по  привычке  руки  назад
беспрестанно...  Всякое  незнание  или  чрезвычайное  происшествие  весьма
трогает Его Высочество.  В таком случае живое воображение и в ночь не дает
ему покоя".
     Он быстро усваивает все,  что говорилось другими,  и  его отношение к
людям часто менялось в  зависимости от услышанного о них мнения,  особенно
если оно было сказано в  их отсутствие.  К сожалению,  эта черта характера
сохранилась у него на всю жизнь. Одаренный способностью быстро схватывать,
он  все  события вокруг себя воспринимает лишь на  основе непосредственных
личных впечатлений.
     Нервность  и   какая-то  торопливость,   впечатлительность  и  сильно
развитое воображение были  присущи его  характеру.  На  такую натуру можно
было действовать только добром и добрым примером,  как действовал Порошин,
оберегавший мальчика от  дурных  влияний.  Но  что  мог  сделать даже  он,
имевший такое большое влияние на ребенка,  если Павел был лишен главного -
у  него не было матери.  Она виделась с сыном почти всегда при других,  их
свидания носили официальный характер.
     "Светлый ум,  благородное сердце Порошина могли служить поруками, что
дальнейшее воспитание великого князя  Павла  Петровича Порошиным имело  бы
самые благотворные последствия".  Но  иначе судила о  том  высшая власть -
зависть и "опасный дневник", в котором простодушный автор с откровенностью
писал о  некоторых событиях придворной жизни,  сделали свое дело:  Порошин
был отставлен от двора великого князя.
     "Невежество  и  зависть,  против  всех  добрых  дел  искони  воюющие,
вооружились на меня посередь моего течения", - писал он.
     "Люди   с   крупными   умственными  и   нравственными  достоинствами,
образованные и  любившие горячо  свое  отечество,  но  скромные и  прямые,
подобные учителю математики при великом князе Павле Порошину, как-то плохо
уживались при дворе Екатерины II", - замечает В. Ключевский.


                                  * * *

                                             И о  сих записках уверили его
                                        высочество,  что они  со  временем
                                        будут только служить к его стыду и
                                        посрамлению.

                                                                С. Порошин

     "К  несчастью,  записки Порошина обнимают только два года,  1764-й  и
1765-й,  -  писал С.  М.  Соловьев.  -  В конце последнего года из записок
видим,  что  против их  автора уже ведется интрига.  Порошин говорит очень
темно об интриге,  лиц не называет.  Можно видеть только,  что,  выдаваясь
слишком резко из толпы своими достоинствами,  отличаясь добросовестностью,
желанием быть как можно чаще с наследником и служить ему своими советами и
сведениями,  Порошин приобрел сильное влияние на впечатлительного ребенка.
Нашлись люди,  которым это не понравилось и которые постарались произвести
холодность между великим князем и Порошиным,  который находит, что великий
князь имеет много рассеяний и других дел, вредных для серьезных занятий...
А  ребенок жаловался,  что ему мало развлечений,  зачем в вольный маскарад
его не водят,  жилище свое в горести называл монастырем Павловским, Никиту
Ивановича Панина настоятелем,  а  себя  вечно дежурным монахом.  С  другой
стороны,  завистливые кавалеры указывали Панину,  что  Порошин забрал себе
слишком много влияния на великого князя".
     Панин узна„т  о  существовании записок Порошина и просит их почитать.
"Если он  и  прежде  по  известным  внушениям  переменил  свой  взгляд  на
Порошина,  -  пишет  С.  Соловьев,  -  то записки окончательно должны были
оттолкнуть его от их автора.  В  них  на  первом  плане  великий  князь  и
Порошин;  о Панине говорится с уважением,  но нравственное значение его не
выдается вперед.  Некоторые из лиц,  посещавшие великого князя, выставлены
беспощадно  с  точки  зрения  автора записок,  что не могло не обеспокоить
Панина,  тем более что некоторые из  этих  лиц  очень  крупны,  и  Порошин
назначал  записки  для  чтения великому князю.  Могло показаться опасным и
неприятным,  что  малейшее  слово  всех  посещавших   наследника,   слово,
сказанное  невзначай,  было  записано  и будет потом возобновлено в памяти
великого князя,  а может быть, передастся и кому-нибудь другому. Панин был
откровенен  с Порошиным в своих отзывах о лицах высокопоставленных,  и все
это было записано,  например: "Никита Иванович изволил долго разговаривать
со  мною  о  нынешнем генерал-прокуроре князе Вяземском и удивляться,  как
фортуна его в это место поставила:  упоминаемо тут было о разных  случаях,
которые могут оправдать сие удивление".
     28 декабря 1765 года в  дневнике Порошина появилась последняя запись:
"Хотя и  была  у  меня  с  Его  Высочеством экспликация,  однако после тех
интрижек и  наушничеств все  еще  не  примечаю я  к  себе  со  стороны Его
Высочества той  доверенности,  той горячности и  тех отличностей,  которые
прежде  были.  От  Никиты  Ивановича поднесенных ему  тетрадей записок  не
получил я еще,  и никакого об них мнения, ни худого, ни доброго, не слыхал
от  его  превосходительства.  При  таких  обстоятельствах продолжение сего
журнала становится мне скучным и  тягостным.  Если они не переменятся,  то
принужден буду его покинуть,  дабы употребить то  время на  то,  что авось
либо более к спокойствию моему послужит".
     Интриги и  опасный дневник сделали свое  дело  -  в  начале 1766 года
Семен Андреевич Порошин был  отставлен от  двора великого князя и  получил
направление в  Малороссию.  Павел  утратил  истинного друга  и  достойного
руководителя,   сумевшего   соединить   строгость  педагога   с   какой-то
женственной, материнской нежностью к своему возлюбленному питомцу.
     Его дальнейшая судьба сложилась печально:  в  правителе Малороссии П.
А.   Румянцеве  Порошин  встретил  человека,  который  сумел  оценить  его
способности.  В  1768  году  он  был  назначен  командиром Староосколького
пехотного полка, с которым в следующем году выступил в поход против турок;
в  этом  походе  Порошин  заболел  лихорадкой,  и  12  сентября 1769  года
скончался.
     Полковник Порошин,  которому шел двадцать девятый год,  был похоронен
на кладбище Елизаветградской крепости.
     "Исчез один  из  самых  светлых русских образов второй половины XVIII
века; на