олжны
быть в строю и на стуже", - сообщает А. Т. Болотов.
     Андрей   Тимофеевич  Болотов  прожил   долгую  и   интересную  жизнь.
Участвовал в Семилетней войне,  дружил с Григорием Орловым, был адъютантом
генерал-полицмейстера   Корфа.   Ученый-агроном,   архитектор,   художник,
фенолог,  метеоролог,  театральный деятель,  писатель и  мемуарист Болотов
скончался в 1833 году, оставив 350 томов своих сочинений. В 1875 году была
издана его  книга "Любопытные и  достопамятные деяния и  анекдоты государя
императора Павла Первого".
     "...Вставал государь обыкновенно очень рано и не позже пяти часов,  -
пишет Болотов, - и, обтершись по обыкновению своему куском льда и одевшись
с  превеликою  поспешностью,  препровождал  весь  шестой  час  в отдавании
ежедневного  долга  своего  Царю  царей,  в   выслушивании   донесений   о
благосостоянии города,  в распоряжении своих домашних дел... Ровно в шесть
занимается делами с генерал-прокурором, первым министром и многими другими
сенаторами  и министрами.  В восемь часов стоят уже у крыльца в готовности
санки и верховая лошадь,  и государь, распустив своих бояр для исправления
в тот же день приказанного,  садится либо в санки, либо на лошадь верхом и
в препровождении очень немногих разъезжает  по  всему  городу  и  по  всем
местам,  где  намерение  имеет  побывать  в  тот  день...  К  десяти часам
император возвращается во дворец и приступает  к  любимому  делу,  разводу
гвардии...  Ровно  в  12  часов государь обедает со всем своим семейством.
Затем короткий отдых,  и в три часа на санках или  верховой  лошади  опять
отправляется  по  городу.  В  пять  возвращается  и  до  семи занимается с
министрами и вельможами, проверяя исполнение данных поручений..."
     Не  проходило дня  без новых указов,  распоряжений и  правил.  "Слухи
будоражили общество -  все едва успевали впечатлевать все слышанное в свою
память  -   толь  великое  было  их  множество;   вся  публика  занималась
единственно только о том разговорами",  -  писал В. О. Ключевский. Никогда
еще  со  времен  Петра  не  было  в  России  столь  бурной законодательной
деятельности:  указы,  манифесты,  распоряжения следовали один за  другим.
Павел начинает проводить в жизнь намеченную им программу реформ.
     "Павел  вступил  на  престол  с  обширным запасом  преобразовательных
программ и с еще более обильным запасом раздраженного чувства,  - замечает
Ключевский.  -  Но ему уже было значительно за сорок лет, когда он вступил
на престол;  он так долго дожидался престола,  что,  вступив, подумал, что
вступил уже поздно;  во всем,  что тогда делалось в России,  он видел одни
непорядки и  упущения и  предвидел так много дела,  что не надеялся с  ним
справиться".


     Царствование началось с  манифеста,  провозгласившего мирную политику
России.  В  нем  говорилось,  что "империя с  начала Семилетней войны вела
непрерывную борьбу  и  что  подданные  нуждаются в  отдыхе".  Был  отменен
тяжелейший  рекрутский набор,  объявленный Екатериной II.  Для  уменьшения
цены  на  хлеб  объявляется денежная  подать  и  создаются государственные
магазины.  Из  тюрем  освобождаются Новиков,  Костюшко и  десятки поляков,
возвращается из ссылки А. Н. Радищев. Национальный герой Польши был принят
императором,  вернувшим ему  шпагу вместе с  крупной суммой денег.  Сотням
поляков разрешается выезд из России.
     Принимаются энергичные  меры  по  восстановлению курса  обесцененного
инфляцией рубля.  Император объявляет,  что он "согласится до тех пор есть
на олове, покуда не восстановит нашим деньгам надлежащий курс и не доведет
его до того, чтобы рубли наши ходили рублями", - сообщает Болотов.
     Он  приказывает собрать серебряные сервизы "по  наместничествам и  по
большим  боярам  и  отливать из  них  рубли  во  множайшем количестве".  В
присутствии  Павла  сжигаются  обесцененные  ассигнации  в   количестве  6
миллионов рублей.
     5 апреля 1797 года выходят два важнейших закона: о престолонаследии и
ограничении барщины. В основу закона о престолонаследии, положившего конец
произволу,   существовавшему  со  времен  Петра  I,  было  положено  право
первородства  в   мужском  колене,   и   только   по   пресечении  мужских
представителей династии эти права в том же порядке получали женщины.
     Как   известно,   Петр   I   уничтожил  прежде  действовавший  обычай
престолонаследия законом 1721  года,  который был  вызван его  несчастными
семейными отношениями.  С  тех  пор судьба русского престола предоставлена
была  на  волю  политического ветра,  каждый царствующий государь назначал
себе  преемника по  своему усмотрению.  Закон  5  апреля определял порядок
престолонаследия в  нисходящей мужской линии  и  взаимное отношение членов
императорской фамилии".
     Манифестом от  5  апреля  впервые делается попытка ограничить барщину
крестьян тремя днями в  неделю.  В  праздничные и  воскресные дни работать
запрещалось.  "Павел первый обратил внимание на  несчастный быт крестьян и
определением трехдневного труда  в  неделю  оградил раба  от  своевольного
произвола..." - писал декабрист Поджио.
     Указом от  16  октября 1798  года запрещалось в  категорической форме
продавать крепостных и дворовых людей без земли.


                                  * * *

                                              Солдат, полковник, генерал -
                                         теперь это все одно.

                                                               Современник

     Особое  внимание уделяется укреплению дисциплины и  порядка в  армии.
"Гвардия -  позор армии", - говорили тогда многие. Еще будучи наследником,
Павел   Петрович  писал   Энгельгардту,   сын   которого  был   записан  в
Преображенский полк:  "Пожалуйста, не спеши отправлять его на службу, если
не хочешь, чтоб он развратился".
     "...Все гвардейские полки набиты были множеством офицеров,  но из них
и половина не находились в полках,  а жили они отчасти в Москве и в других
губернских городах,  -  пишет А.  Т.  Болотов,  -  и вместо несения службы
только лытали, вертопрашили, мотали, играли в карты и утопали в роскоши; и
за все сие ежегодно производились,  и с такою поспешностью, в высшие чины,
что меньше,  нежели через 10 лет из прапорщиков дослуживались до бригадных
чинов...  На  такое  страшное неустройство смотрел  государь уже  давно  с
досадою,  и ему крайне было неприятно,  что тем делалась неописанная обида
армейским и действительную службу и труды несущим офицерам. Но, как будучи
великим князем, не в силах он был сего переменить, то и молчал до времени,
когда состоять то будет в его воле. А посему не успел вступить на престол,
на  третий уж  день через письмо к  генерал-прокурору (указ от  20 ноября)
приказал обвестить всюду и  всюду,  чтоб все уволенные на время в  домовые
отпуска гвардейские офицеры непременно и  в  самой  скорости явились своим
полкам,  где  намерен был  он  заставить их  нести  прямую  службу,  а  не
по-прежнему наживать себе  чины без  всяких трудов.  И  как  повеление сие
начало  по  примеру  прочих  производиться в  самой  точности,  то  нельзя
изобразить,  как  перетревожились тем  все  сии тунеядцы и  какая со  всех
сторон началась скачка и  гоньба в  Петербург.  Из Москвы всех их вытурили
даже в несколько часов и многих выпроваживали из города даже с конвоем,  а
с  прочих брали подписки о скорейшем их выезде;  и никому не давали покоя,
покуда не исполнится в самой точности повеление государя".
     Офицерам запрещается ездить в каретах, ходить в шубах и в гражданском
платье.  Вместо дорогих и неудобных мундиров вводятся простые и дешевые из
темно-зеленого сукна.  Император подает пример -  в любую погоду на выезде
или на параде он в одном сюртуке. "Время было тогда хотя и наисуровейшее в
году и самое зимнее,  -  пишет Болотов,  - однако он не ставил себе в труд
присутствовать самолично всякий день и  без шубы,  а  в  одном сюртуке при
разводе и  при смене караула и иметь при себе обоих своих сыновей и всех к
себе  приближенных,  а  вкупе  и  всех  гвардейских офицеров  того  полка,
долженствующих забыть также о своих шубах, муфтах и каретах и привыкать ко
всей военной нужде и  беспокойству...  Однажды,  -  продолжает Болотов,  -
проезжая  по  городу,  государь заметил  офицера  в  шубе.  Он  тотчас  же
остановился и велел сопровождавшим его лицам с офицера шубу снять и отдать
ее случившемуся здесь будочнику.
     - Возьми ее себе,  -  сказал государь,  -  тебе она приличнее, нежели
солдату,  ты не воин,  а стоишь целый день на морозе и зябнешь,  а солдату
надобно приучаться и  привыкать к  стуже,  а  того  более слушаться своего
государя...
     В  другой раз Павел увидел,  как по  улице шел офицер,  а  за  ним на
почтительном расстоянии солдат нес его шубу и шпагу.  Император подходит к
солдату и спрашивает:  "Чью несешь ты шубу и шпагу?" -  "Офицера моего,  -
отвечает солдат,  -  того самого,  что идет впереди". - "Офицера, - сказал
государь,  удивившись, - так, значит, ему стало слишком трудно носить свою
шпагу,  она ему,  видно,  наскучила.  Надень-ка ты ее на себя, а ему отдай
портупею,  штык свой,  оно ему будет покойнее". Сим словом вдруг пожаловал
государь солдата сего в офицеры, а офицера разжаловал в солдаты... Словом,
во всем и во всем произвел он великие перемены и всех гвардейцев не только
спознакомил с  настоящею службою,  но и  заставил нести и  самую строгую и
тяжкую и,  позабыв все  прежние шалости и  дури,  привыкать к  трудолюбию,
порядку,  добропорядочному поведению,  повиновению команде и почтению себя
старейшим и к несению прямой службы".
     "До  меня доходит,  что  господа офицеры ропщут и  жалуются,  что  их
морожу на вахт-парадах,  -  говорит император.  -  Вы сами видите, в каком
жалком положении служба в гвардии:  никто ничего не знает, каждому надо не
только толковать,  показывать,  но даже водить за руки,  чтобы делали свое
дело".
     Случалось, что, вырвав экспантон из рук нерадивого офицера, император
сам проходил вместо него, показывая, как надо обращаться с оружием, как бы
испытывая хладнокровие присутствующих.
     Измайловский полк за  одну ночь разучил новый артикул,  "и толико тем
обрадовал и  удивил монарха,  что  он  плакал даже  от  удовольствия и  не
преминул публично благодарить за то;  и в самом приказе повелел изъявить к
полку  сему  особое свое  благоволение.  Что  же  касается произведших сие
трудное дело в одну ночь, то сих не преминул он за то наградить чинами".
     Уже  29  ноября выходит новый  устав  по  строевой части  и  воинской
службе.   Издаются  новые   штаты,   точные  правила  рекрутских  наборов,
чинопроизводства и увольнений. Запрещается использование воинских чинов по
частным надобностям;  издается новый морской устав.  "Передвижением войск,
распределением   и    личным    составом    занимается   сам    император.
Главнокомандующие обязаны  каждые  две  недели  доносить ему  о  состоянии
войск.  Но Павел,  зачастую минуя их,  сносится с шефами полков,  вникая в
подробности службы и передвижения отдельных команд".
     Современники  единодушно  отмечают,  что  солдаты  любили  Павла.  Он
никогда  не  позволял  в  отношении  их  никакой  несправедливости.   "Все
трепетали перед императором, только одни солдаты его любили", - вспоминает
княгиня  Д.  Х.  Ливен.  "Император никогда  не  оказывал несправедливости
солдату и  привязывал его к  себе",  -  свидетельствует генерал Беннигсен.
"Солдаты любили Павла",  -  вторит ему Ланжерон.  "...Начиная с  Павла,  -
писал  он,  -  продовольствие всегда выдавалось точно  и  даже  до  срока.
Полковники не могли более присваивать то, что принадлежало солдатам".
     Рекрутов  разворовывали  и   обращали  в  собственность  -   в  своих
крепостных.  По свидетельству Безбородко,  "растасканных разными способами
из  полков  людей  в  1795  году  было  до  50  тысяч,  или  восьмая часть
численности армии".  Павел  I  положил этому  конец,  строго  взыскивая за
каждого пропавшего солдата.  "23 декабря 1800 года солдатам,  находившимся
на  службе до  вступления Павла I  на  престол,  было  объявлено,  что  по
окончании срока  они  становятся однодворцами,  получая  по  15  десятин в
Саратовской губернии и по 100 рублей на обзаведение".
     Манифестом от  29 апреля 1797 года "объявляется прощение отлучившимся
нижним чинам и разного звания людям". А. Т. Болотов поясняет это положение
манифеста:  "Всякий унтер-офицер,  капрал и  солдат,  прослуживший 20  лет
беспорочно,  получал отличительный за  то знак на мундире своем,  и  такой
знак,  который бы не только приносил ему особливую честь и  всякому издали
уже доказывал, что он старый и добропорядочный воин, но доставлял ему и ту
великую и для солдата бесценную выгоду, что он освобождался уже от всякого
телесного наказания и  не  мог уже страшиться ни  палок,  ни  батожьев,  а
пользоваться мог почти преимуществом дворянским".
     Нижние чины получают право жаловаться на  офицеров,  их  человеческое
достоинство охраняется.  "Всем солдатам было сие крайне приятно,  -  пишет
Болотов,  - а офицеры перестали нежиться, а стали лучше помнить свой сан и
уважать свое достоинство".
     "Я  находился на службе в  течение всего царствования этого государя,
не пропустил ни одного учения или вахт-парада и  могу засвидетельствовать,
что хотя он  часто сердился,  но  я  никогда не  слыхал,  чтобы из уст его
исходила брань",  -  вспоминает полковник Н.  А.  Саблуков. Он отмечает за
четыре года лишь раз расправу тростью с тремя офицерами.
     Что касается "жестоких" телесных наказаний солдат, то "гонение сквозь
строй" при императоре Павле не только было урегулировано уставом,  но было
несравненно менее жестоко, нежели в последующие времена", - пишет он.
     Все унтер-офицеры,  участвовавшие в Итальянском походе Суворова, были
произведены  в  офицеры,   а  солдаты  получили  годовой  оклад  денежного
содержания.
     "Успей Павел спастись бегством и покажись он войскам,  солдаты бы его
сохранили и спасли", - считает Д. Х. Ливен.
     Легенда об отправке Павлом в Сибирь целого полка  -  "Полк  в  Сибирь
марш!" - не соответствует действительности. Не было такого случая и такого
полка!
     Благодаря принятым мерам в  армии улучшилась дисциплина и  повысилась
ее боеспособность.  В 1801 году прусский агент,  не склонный к идеализации
русского царя,  доносит в Берлин: "Император Павел создал в некотором роде
дисциплину,   регулярную  организацию,  военное  обучение  русской  армии,
которой  пренебрегала  Екатерина..."   Видный  и  осведомленный  чиновник,
служивший четырем императорам,  писал о  военных реформах царя:  "Об  этом
ратном строе впоследствии времени один  старый и  разумный генерал говорил
мне,  что  идея дать войскам свежую силу все  же  не  без пользы прошла по
русской  земле:  обратилась-де  в  постоянную  недремлющую  бдительность с
грозною  взыскательностью и  тем  заранее  приготовляла войска  к  великой
отечественной брани..."
     "В общих чертах мы можем лишь свидетельствовать,  -  пишет историк С.
Панчулидзев,  -  что многое из заведенного Павлом I  сохранилось с пользою
для армии до наших дней,  и,  если беспристрастно отнестись к  его военным
реформам,  то необходимо будет признать, что наша армия обязана ему весьма
многим".


                                  * * *

                                         Эти первые распоряжения  поразили
                                    петербургское   общество...  заставили
                                    всех подумать о том, как они глубоко в
                                    нем ошибались...

                                                             В. Ключевский

     Слухи один чудней другого ползут по городу: государь заставил Платона
Зубова  вернуть  в  казну  награбленные  им  полмиллиона;  интересовался у
встречного молодого человека,  одетого в вицмундир,  почему в десять часов
он  еще  не  на  службе;  приказал  скупить  в  трактире крепкие  напитки,
продаваемые втридорога,  "бутылки все  перебить и  трактир сей уничтожить,
дабы и другим неповадно было так нагло молодых людей ограблять...".
     Говорили и  о  том,  пишет А.  Т.  Болотов,  что "государь,  узнав на
восьмой день,  что именной указ об  освобождении арестованных не выполнен,
пригласил  к  себе  виновника  -   статского  советника  П.  А.  Ермолова,
состоявшего при  генерал-прокуроре и  в  существе своем  всеми его  делами
управлявшего, сделавшегося всей России по великой своей силе, по безмерной
горделивости и  по беспредельному грабительству и лихоимству известным,  и
как те  арестанты по его небрежению просидели целых восемь дней лишних под
стражею и в неволе,  заплатить им точно такою же монетою и посидеть восемь
дней на  их месте в  неволе и  чрез то узнать,  каково-то всякому приятно.
Наказание таковое было до сего неслыханное и  необыкновенное;  но господин
Ермолов,  несмотря что  был  бригадирского ранга  и  пред  недавним только
временем  украшен  был  орденом  Владимира второй  степени,  принужден был
шествовать на гауптвахту,  а по утверждениям некоторых,  в Петропавловскую
крепость и просидеть там восемь дней на месте помянутых арестантов. А чтоб
жена его не  могла от того слишком перетревожиться,  то государь с  самого
начала послал нарочного ей  сказать,  чтоб она  ничего в  рассуждении мужа
своего не  опасалась и  что  ему ничего худого не  будет.  Сим-то  образом
наказал  государь  горделивца  и   грабителя  сего  по  достоинству.   Все
благомыслящие не  могли довольно восхвалять государя за таковое образцовое
наказание;  а  как после того открылось,  что у господина Ермолова не одно
сие,  а и несколько десятков именных повелений были не выполнены,  а лежат
под сукном,  о  которых сначала уже государю и не доносили,  -  то носился
слух,  что господин Ермолов не  стал после сего долго медлить,  но убрался
заблаговременно в  отставку.  Сим  образом лишился Сенат сего недостойного
своего члена и  в делах своих соучастника,  ко всеобщему удовольствию всех
патриотов".
     Рассказывали,  что  государь по  примеру прадеда своего навел жесткую
экономию при дворе.  Он отменил подряды и поставки в расходах на 250 тысяч
рублей и  завел один  общий стол  для  всего семейства.  Членам семьи было
положено  денежное  содержание  за  исполнение  должностей:  наследнику  -
военного  губернатора,   сыновьям  -   командиров  полков,  императрице  -
начальницы Смольного института благородных девиц. Удивлялись, что прошения
на  имя  государя разрешено подавать при  разводе гвардии и  что  какой-то
купец,  воспользовавшись разрешением,  обратился к  государю с  жалобой на
самого губернатора Архарова,  задолжавшего ему 12 тысяч рублей.  "Прочитав
сию  жалобу,  государь ласково подзывает к  себе  Архарова и,  подавая ему
бумагу, ласковым голосом говорит: "Что-то у меня сегодня глаза слипаются и
власью как  запорошены,  так  что я  прочесть не  могу.  Пожалуй,  Николай
Петрович,  прими на себя труд и прочти мне оную".  Архаров начинает читать
и,  смутившись,  поняв, что челобитная на него, начинает читать тихо, едва
слышно.  "Громче,  -  говорит Павел,  - я сегодня что-то и плохо слышу". И
пришлось  Архарову  прочитать всю  челобитную во  весь  голос.  "Что  это?
Неужели это  на  тебя,  Николай Петрович?"  -  "Так,  Ваше Высочество",  -
отвечает тот  смущенным голосом.  "Да  неужели  это  правда?"  -  "Правда.
Виноват,  государь".  - "Но неужели и то все правда, Николай Петрович, что
его за его же добро вместо благодарности не только взашей выталкивали,  но
даже и били?" -  "Что делать?  Должен и в том,  государь,  признаться, что
виноват.  Обстоятельства мои к тому меня принудили.  Однако я, в угодность
вашему величеству,  сегодня же его удовольствую и деньги заплачу".  -  "Ну
хорошо, - ответил Павел, - когда так. Так вот, слышишь, мой друг, - сказал
Павел,  обращаясь к купцу, - деньги тебе с