начальникам,  добрый к  солдатам,  был  горд,  даже
невежлив и  груб с равными себе.  Не знавших его он поражал,  закидывая их
своими частыми и  быстрыми вопросами,  как будто делал им  допрос;  так он
знакомился с людьми. Ему неприятно было, когда приходили в замешательство;
но  он  уважал тех,  которые отвечали определительно,  без запинок.  Это я
испытал, будучи в Петербурге; я понравился ему моими лаконичными ответами,
и  он  не  раз  у  меня  обедывал во  время  краткого своего  пребывания в
столице".
     Когда кто-то из друзей заметил Суворову, что его трудно разгадать, он
быстро прервал его,  сказав:  "Помилуй бог! И не трудитесь, я вам сам себя
раскрою:  цари меня хвалили,  солдаты любили, друзья мне удивлялись, враги
меня ругали,  придворные надо мною смеялись;  побасенками говорил я правду
при дворах,  был Балакиревым (шут при Анне Иоанновне) для пользы отечества
и пел петухом, чтобы пробуждать сонливых..."
     Он  тяготился придворной обстановкой и  не  любил  Петербург.  "Здесь
поутру мне  тошно,  к  вечеру голова болит,  -  писал он.  -  Здесь язык и
обращение мне  незнакомы...  поздно,  охоты нет учиться,  чему до  сего не
научился".
     15 декабря  1796  года  Павел  I   писал   Суворову,   командовавшему
крупнейшим   соединением   русской  армии  -  Екатеринославской  дивизией:
"Поздравляю с Новым Годом и зову приехать к Москве к коронации,  если тебе
можно.   Прощай,  не  забывай  старых  друзей.  Пїаївїеїл".  Ниже  подписи
собственноручная приписка,  как о деле само собой  разумеющемся:  "Приведи
своих людей в порядок, пожалуй".
     В армии началась реорганизация, и, зная популярность полководца и его
строптивый характер,  Павел намекает ему,  чтобы не  противился переменам.
Они хорошо узнали друг друга еще с  первой встречи в  Гатчине в 1792 году.
Войдя  в  кабинет  наследника,   Суворов,  по  своему  обыкновению,  начал
проказничать и кривляться, но Павел остановил его и сказал: "Мы и без того
понимаем друг друга". Суворов сменил тон и удивил хозяина своим остроумием
и образованностью.  После серьезного разговора, выйдя из кабинета, Суворов
побежал вприпрыжку и запел:  "Принц восхитительный,  деспот неумолимый". В
это время навстречу ему шел А.  Б.  Куракин,  который и рассказал Павлу об
увиденном.
     На  коронацию Суворов  не  поехал,  отговорившись неотложными делами.
Вскоре  между  ними   начались  трения.   Суворов  не   терпел  чьего-либо
вмешательства и продолжал заниматься с войсками по своему методу,  да и не
спешил переодеваться в новую форму. Пользуясь правами фельдмаршала, он сам
распределял вновь прибывших офицеров, "без высочайшего на то соизволения",
как  требовалось  по  новому  уставу.   В   ответ  на  очередной  "разнос"
императора,  заканчивавшийся словами:  "По  предписаниям нашим исполнять в
точности,  не доводя о напоминании долгу службы", Суворов сказался больным
и  сдал  командование дивизией  своему  заместителю  генералу  Михельсону,
победителю Пугачева.
     26 января 1797 года Павел I направляет Суворову именной рескрипт:  "С
получением сего немедленно отправьтесь в Петербург".  Но затем, выведенный
из  себя очередным доносом на строптивого фельдмаршала,  отстраняет его от
командования.  Суворов просит предоставить ему годичный отпуск по  причине
"многих ран и увечий",  но Павел напоминает фельдмаршалу, что "обязанности
службы препятствуют от  оной отлучаться".  Тогда Суворов -  "поелику войны
сейчас нет, то и в армии ему делать нечего" - подает в отставку.
     6 февраля  1797 года вышел указ,  в котором говорилось:  "Фельдмаршал
граф Суворов,  отнесясь к его императорскому величеству, что так как войны
нет  и  ему  делать нечего,  за подобный отзыв отставляется от службы".  А
через несколько дней последовало уточнение:  "без права ношения мундира  и
орденов,  без  пенсии  с  местонахождением  в  селе  Кончанское".  Мемуары
современников  проливают  свет  на  эти  строгие  меры  и  причины  ссылки
фельдмаршала.   Хорошо   осведомленная  В.  Н.  Головина  писала  в  своих
"Записках":  "Во время коронации князь Репнин  получил  от  графа  Михаила
Румянцева   (сына   полководца.   -   Авт.),   служившего   тогда  в  чине
генерал-лейтенанта под командой фельдмаршала Суворова, письмо. Граф Михаил
был самый ограниченный,  но очень гордый человек и сверх того сплетник, не
лучше старой бабы.  Фельдмаршал обращался с  ним  по  его  заслугам:  граф
оскорбился и решил отомстить.  Он написал князю Репнину, будто фельдмаршал
волновал  умы,  и  дал  ему  понять,  что  готовится  бунт.  Князь  Репнин
чувствовал  всю  ложность  этого  известия,  но  не  мог  отказать  себе в
удовольствии выслужиться и повредить фельдмаршалу,  заслугам  которого  он
завидовал.  Поэтому  он сообщил о письме графа Румянцева графу Ростопчину.
Этот последний представил ему, насколько опасно возбуждать резкий характер
императора.  Доводы  его  не  произвели,  однако,  никакого впечатления на
Репнина,  он сам  доложил  письмо  Румянцева  его  величеству,  и  Суворов
подвергся ссылке".


     Девять месяцев продолжалась ссылка опального фельдмаршала. Подозрения
о  затеваемом им  бунте,  видимо,  рассеялись.  12 февраля 1798 года Павел
вызвал  флигель-адъютанта,  девятнадцатилетнего  князя  А.  И.  Горчакова,
племянника Суворова,  и сказал ему:  "Ехать вам,  князь, к графу Суворову,
сказать ему от  меня,  что,  если было что от него мне,  я  сего не помню;
может  он  ехать  сюда,  где,  надеюсь,  не  будет  подавать повода  своим
поведением к нынешнему недоразумению".
     Поздним февральским вечером к  дому полковницы Фоминой на  набережной
Крюкова канала подъехал дорожный возок.  Не торопясь из него вылез Суворов
и  направился на  второй этаж.  Здесь в  просторной квартире проживал граф
Дмитрий  Иванович  Хвостов,  обер-прокурор Сената,  женатый  на  Агриппине
Ивановне Горчаковой,  племяннице фельдмаршала.  Добрейший Дмитрий Иванович
страдал одним  недостатком:  писал длиннющие,  скучнейшие стихи и  пытался
читать их всем -  в  надежде узнать их мнение.  Чтобы не обидеть милейшего
графа, многие, завидев его, пытались бежать или отвечали что-то невнятное.
Получив  очередной опус  сиятельного графомана,  писатели  не  знали,  что
ответить их автору.  Выход из этого положения нашел известный стихотворец,
будущий министр И.  И.  Дмитриев.  "Знаешь,  -  сказал  он  как-то  Н.  М.
Карамзину,  -  я  нашел,  кажется,  удачный ответ на присылаемые Хвостовым
творения".  -  "Какой же, если не секрет?" - полюбопытствовал Карамзин. "Я
графу отвечаю так:  "Ваши последние оды ни в чем не уступают старшим своим
сестрам.  И автор доволен,  и я не солгал".  -  "Ты это хорошо придумал, -
рассмеялся Карамзин, - разреши и мне твоей выдумкой воспользоваться".
     Суворов очень любил Митеньку,  но и он, увидев его заплаканное лицо в
апрельскую ночь 1800 года,  прошептал слабеющим голосом: "Друг мой, одолжи
меня, не пиши оды на смерть мою..."
     Когда  невзрачный,  некрасивый Хвостов сразу  же  после  женитьбы был
пожалован в камер-юнкеры,  кто-то заметил императрице,  что это звание ему
никак не подходит.  Екатерина II рассмеялась и ответила:  "Если бы Суворов
меня попросил, то я бы сделала Хвостова даже камер-фрейлиной". А Карамзин,
отдавая должное его  бескорыстной любви  к  поэзии,  писал:  "Вот  любовь,
достойная таланта! Он заслуживает иметь это, если и не имеет".


     Встреча Суворова с нетерпеливым Павлом  состоялась  утром  следующего
дня.  Она  продолжалась более часа,  и император,  к изумлению придворных,
впервые опоздал на  развод  гвардии.  Павел  вел  себя  как  гостеприимный
хозяин,  но  Суворов  делал вид,  что не понимает,  чего от него хотят,  и
паясничал.  Садясь в карету,  он зацепился за шпагу,  потом  неловко  снял
шляпу,  ходил перебежками,  шепча молитвы и крестясь. На вопрос Павла, что
все это значит,  отвечал:  "Читаю молитву".  - "Да  будет  воля  твоя",  -
говорил  Павел.  Время шло,  а Суворов не просился на службу.  Недовольный
этой комедией,  Павел вызвал Горчакова.  "Что значит  все  это?  -  сурово
спросил  он юношу и,  не слушая объяснений,  продолжал:  - Я говорю ему об
услугах,  которые он  может  оказать  отечеству,  веду  к  тому,  чтоб  он
попросился  на службу,  а он в ответ рассказывает мне о штурме Измаила.  Я
слушаю,  пока кончит, снова навожу разговор на свое, - гляжу, а мы опять в
Очакове  либо  в  Варшаве.  Извольте,  сударь,  ехать  к  нему  и  просить
объяснений сих действий и как можно скорее везите ответ;  до тех пор я  за
стол  не  сяду".  Горчаков  поспешил к Суворову.  "Инспектором я уже был в
генерал-майорском чине,  - ответил фельдмаршал,  -  теперь  мне  поздно  в
инспекторы.  Вот если предложат главнокомандующим и дадут прежний мой штаб
да прежние права,  тогда,  пожалуй, пойду на службу. А нет - поеду назад в
деревню".
     Неизвестно,  о  чем докладывал Горчаков императору,  но  разговоров о
службе больше не было.  Около трех недель пробыл Суворов в столице:  бывал
на разводах и обедах,  беседовал с государем, но прошения о возвращении на
службу так и не подал.
     Прошел почти год,  и 6 февраля 1799 года полковник Толбухин с именным
рескриптом императора подлетел  к  господскому дому.  Суворов  нетерпеливо
сломал  печать:   "Граф  Александр  Васильевич!   Теперь  нам   не   время
рассчитываться.  Виноватого Бог  простит.  Римский император требует вас в
начальники своей армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии.  Мое дело на
сие согласиться,  а ваше спасти их. Поспешите приездом сюда и не отнимайте
у славы вашей времени, а у меня удовольствия вас видеть. Пїаївїеїл".
     Сборы были  недолги,  в  тот  же  день Суворов выехал в Петербург.  9
февраля он был принят Павлом.  "Веди войну по-своему, воюй, как умеешь", -
сказал он фельдмаршалу, давая этим понять, что не будет вмешиваться.
     Скомплектовав штаб  и  отдав  необходимые  распоряжения,  17  февраля
Суворов выехал в Вену.


                                  * * *

                                        Он любил решительность в действиях
                                   и лаконизм в речах.

                                                                Д. Давыдов

     4   апреля   Суворов  прибыл   в   главную  квартиру  союзной  армии,
расположенную в местечке Валеджио на севере Италии.  Уже 10 апреля взятием
Брешии  начались  военные  действия.  Против  86-тысячной армии  союзников
действовала 58-тысячная армия  Франции;  на  севере  ею  командовал бывший
военный  министр  Шерер,   а  на  юге  -  молодой  и  талантливый  генерал
Макдональд.  Используя  численное превосходство союзников,  Суворов  решил
оттеснить неприятеля в  горы за Геную и овладеть Миланом,  а затем нанести
поражение Макдональду. В дальнейшем он планировал через Савойю вторгнуться
во  Францию,   а   войска  эрцгерцога  Карла  вместе  с  русским  корпусом
Римского-Корсакова  должны  были   вытеснить  французов  из   Швейцарии  и
устремиться к  Рейну.  15  апреля  началось упорное трехдневное сражение с
французами на реке Адда. В этот день дряхлого Шерера сменил один из лучших
полководцев Франции генерал Моро.
     В  кровопролитнейшем сражении успех сопутствовал то одной,  то другой
стороне.  Энергичный Моро пытается собрать вместе растянувшиеся на десяток
километров войска,  но  ему это не  удается.  Потеряв три тысячи убитыми и
пять тысяч пленными,  французы откатываются на  юг.  Участь Ломбардии была
решена - реку Адда Суворов назвал Рубиконом по дороге в Париж.
     Получив известие об  этой  победе,  Павел I  вызвал пятнадцатилетнего
генерал-майора  Аркадия  Суворова,  назначенного  в  генерал-адъютанты,  и
сказал ему.  "Поезжай и учись у него. Лучшего примера тебе дать и в лучшие
руки отдать не  могу".  Такими же  словами император напутствует и  своего
сына Константина, отправляя его на учебу к Суворову.
     Препровождая фельдмаршалу бриллиантовый перстень со  своим портретом,
Павел ему писал:  "Примите его в  свидетели знаменитых дел ваших и  носите
его  на  руке,   поражающей  врага...   Сына  вашего  взял  я   к  себе  в
генерал-адъютанты со старшинством и  оставлением при вас.  Мне показалось,
что сыну вашему и ученику неприлично быть в придворной службе".
     Стремительным  суворовским  маршем  с   востока  на   запад  союзники
отбросили  армию  неприятеля и  вошли  в  Милан.  Не  допуская  соединения
остатков армии  Моро  с  Макдональдом,  Суворов наносит ему  поражение при
Маренго и вступает в Турин.  В ожесточенном сражении у реки Треббия терпит
поражение и генерал Макдональд.
     Спустя много лет  прославленный маршал Франции говорил русскому послу
в Париже: "Я был молод во время сражения при Треббии. Эта неудача могла бы
иметь  пагубное  влияние  на  мою  карьеру,   меня  спасло  лишь  то,  что
победителем моим был Суворов".
     За  два  месяца  французы  потеряли всю  Северную Италию.  Поздравляя
Суворова с этой победой, Павел I писал: "Поздравляю Вас вашими же словами:
"Слава Богу, слава Вам!"
     6  июля командующим французскими войсками был  назначен прославленный
генерал Жубер,  прошедший путь от рядового до генерала за четыре года. Это
о  нем  сказал  Наполеон после  победы  при  Риволи:  "Жубер  показал себя
гренадером  по   храбрости  и   великим  генералом  по  военным  знаниям".
Отправляясь в армию сразу же после свадьбы,  он говорит молодой жене:  "Ты
меня  встретишь победителем или  мертвым!"  Сразу же  по  прибытии генерал
Жубер отдает приказ идти вперед, и спустя десять дней противники сошлись у
городка Нови.
     Не  зная  о  взятии  австрийцами крепости  Мантуя,  Жубер  неожиданно
встретил всю союзную армию.  Еще не поздно было повернуть назад в горы, но
тогда он не был бы Жубером.
     4  августа  на  рассвете орудийные залпы  возвестили о  начале  самой
ожесточенной и  самой кровавой битвы в этой кампании.  Никогда еще за свою
долгую  службу  Суворову  не  приходилось  встречаться  с  таким  яростным
сопротивлением  противника.   Жуберу   не   пришлось  скрестить  шпагу   с
прославленным полководцем -  в  самом начале сражения он  был убит шальной
пулей,  успев произнести:  "Вперед,  только вперед!"  Его смерть скрыли от
солдат,  командование принял  генерал  Моро.  Непрерывные атаки  союзников
успешно отражались французами в  течение девяти часов,  и  только обходной
маневр генерала Маласа и  штыковая атака генерала Дерфельдена решили исход
сражения: французы потеряли более десяти тысяч человек только убитыми.
     После этой битвы генерал Моро сказал о Суворове: "Что можно сказать о
генерале,  который погибнет сам и уложит свою армию до последнего солдата,
прежде чем отступить на один шаг".
     Исполнившего  свой  воинский  долг  генерала  Жубера  с   величайшими
почестями хоронил весь Париж.


     Суворову потребовалось всего четыре месяца,  чтобы освободить Италию.
Союзники ликовали: в лондонских театрах о нем читаются стихи, выставляются
его портреты. Появляются суворовские прически и пироги, на обедах вслед за
тостом королю пьют за его здоровье.
     Знаменитый  адмирал  Нельсон  писал   фельдмаршалу:   "Меня   осыпают
наградами, но сегодня удостоился я высочайшей награды - мне сказали, что я
похож на Вас".
     И  в  России  имя  Суворова не  сходит со  страниц газет,  становится
легендой.  Восхищенный Павел писал полководцу:  "Я  уже не  знаю,  что Вам
дать,  Вы  поставили себя выше моих наград..."  И  повелел "отдавать князю
Италийскому графу Суворову-Рымникскому даже и  в  присутствии государя все
воинские почести, подобно отдаваемой особе его императорского величества".
     Король  Сардинии прислал Суворову грамоту с  титулом принца  и  брата
королевского. Разрешая ее принять, Павел писал полководцу: "Через сие Вы и
мне войдете в родство, быв единожды приняты в одну царскую фамилию, потому
что владетельные особы между собою все почитаются роднею".
     Во Франции с тревогой ждали начала вторжения.  Заключались пари -  во
сколько дней  Суворов дойдет  до  Парижа.  Но  союзников в  первую очередь
волновали их  собственные интересы:  англичане предлагают сначала овладеть
Голландией  и  Бельгией,   и  австрийцы  в  надежде  заполучить  последнюю
поддерживают их.
     Павел I был вынужден согласиться с новым планом своих союзников.


     План этот состоял в следующем: австрийцы из Швейцарии идут на Рейн, а
Суворов,  соединившись с  корпусом  Корсакова,  вторгается во  Францию;  в
Голландии начинает действовать англо-русский  экспедиционный корпус,  а  в
Италии остаются австрийцы.  Суворов был против предстоящей перегруппировки
огромной массы войск, но ему пришлось подчиниться.
     28  августа  русская  армия  начинает  поход.  Воспользовавшись этим,
генерал Моро спускается с  гор  на  помощь осажденной австрийцами крепости
Тортона и занимает городок Нови.  Пришлось Суворову вернуться назад, чтобы
помочь  союзникам и  потерять  на  этом  драгоценных три  дня.  Между  тем
австрийский эрцгерцог Карл,  не  дождавшись Суворова,  начал выводить свои
войска из  Швейцарии,  оставляя русский корпус Корсакова один  на  один  с
французами.  Узнав об  этом,  возмущенный фельдмаршал писал в  Петербург о
Тугуте,  первом министре Австрии:  "Сия сова не с ума ли сошла или никогда
его не  имела.  Массена не будет нас ожидать и  устремится на Корсакова...
Хоть в свете ничего не боюсь, скажу - в опасности от перевеса Массена мало
пособят мои войска отсюда, и поздно".
     В  Швейцарии против  60-тысячной  французской армии  генерала Массены
остаются  24-тысячный  корпус  Корсакова и  20-тысячный корпус  австрийцев
генерала Готце.  Суворов спешит на выручку Корсакова кратчайшим и наиболее
трудным путем - через Сен-Готардский перевал. Но и здесь австрийцы подвели
своих союзников -  обещанных ими  мулов не  оказалось.  "Нет лошаков,  нет
лошадей,  а  есть Тугут,  и  горы,  и пропасти",  -  с горечью писал Павлу
Суворов.  В поисках мулов проходят еще пять дней. Только 12 сентября армия
начинает восхождение на  перевал.  По  скалам и  утесам медленно,  шаг  за
шагом,   двигались   "чудо-богатыри",   преодолевая  холод,   усталость  и
сопротивление неприятеля.
     Когда  в   Петербурге  узнали  об   уходе  эрцгерцога  из  Швейцарии,
разразился скандал,  и  только  боязнь сепаратного мира  между  Францией и
Австрией остановила Павла  от  разрыва с  союзниками.  Понимая серьезность
положения и  трудности,  которые  предстоят армии,  он  наделяет  Суворова
особыми полномочиями. "Сие предлагаю, прося простить меня в том и возлагая
на вас самих избирать - что делать", - пишет он фельдмаршалу.


                                  * * *

                                         Орлы русские    облетели    орлов
                                    римских. Русский штык прорвался сквозь
                                    Альпы.

                                                                А. Суворов

     "Самым изумительным из  подвигов за все время похода Суворова" назвал
этот переход известный военный историк и теоретик К.  Клаузевиц.  В завесе
моросящего сентябрьского дождя  угрюмо  смотрел перевал Сен-Готард.  Узкая
дорога вела на него через долину,  стесненную высокими скалистыми стенами.
Двадцатитысячная русская армия,  словно  огромная гусеница растянувшись на
несколько километров,  медленно,  шаг за шагом,  двигалась вперед. Перевал
защищала 3-тысячная бригада Гюденя,  но в  подобных условиях и  этого было
достаточно.
     Суворов посылает в  обход  корпус  Розенберга и  с  другой  стороны -
Багратиона, а с остальными атакует неприятеля, но безрезультатно: французы
поднимаются выше  и  выше.  Уже  вечером  во  время  третьей  атаки  помог
Багратион, ударивший сверху. Перевал был взят, но дорогой ценой - из строя
вышли около тысячи человек. А впереди их ждали более трудные испытания.
     Еще  в  1707  году  один  из  искусных итальянских минеров  пробил  в
неприступной скале тоннель длиной 80 шагов и