шириной 2  -  3  метра.  Эта
почти  круглая,  темная  и  сырая  дыра  получила название Урнер-Лох,  или
Урнерская дыра.  За  ней дорога шла по  низкому карнизу,  прилепившемуся к
отвесной скале,  далее она  круто спускалась к  реке  Рейс,  через которую
перекинулась ажурная  арка  Чертова  моста.  14  сентября авангард русской
армии подошел к Урнер-Лох,  но был остановлен неприятелем.  Пришлось опять
искать  пути  в  обход.  Сотни  смельчаков стали  карабкаться по  отвесным
скалам.  Боясь  окружения,  французы начали отходить,  но  успели взорвать
Чертов мост.  К  счастью,  основная арка  сохранилась,  зато вместо другой
зияла  пустота.  Разобрали стоявший  неподалеку сарай,  связали  бревна  и
медленно,  рискуя  сорваться с  большой  высоты  в  бурлящую горную  реку,
поползли по зыбкой переправе.
     15 сентября армия вышла к местечку Альтдорф,  но здесь оказалось, что
сен-готардская дорога дальше обрывается,  а на пути измученной, раздетой и
голодной армии  встал суровый горный хребет Росшток.  Отвесными скалами он
упирался в озеро,  зажатое горами Муттенской долины.  Можно было повернуть
назад и попытаться другой,  Мадеранской долиной выйти к Рейсу,  но в горах
уже вторые сутки слышалась канонада - Массена атаковал корпус Корсакова.
     16  сентября рано  утром авангард князя Багратиона начинает подъем на
Росшток.  Шестьдесят часов  подряд  длился  этот  беспримерный переход  по
рыхлому глубокому снегу в  густом тумане.  Трудным был  подъем,  но  спуск
оказался труднее.  Дул  резкий,  порывистый ветер,  чтобы согреться,  люди
сбивались в кучи.  Отдохнув,  скользили вниз,  срывались, но погибших было
мало -  каждый помогал другому.  Спустились в  местечко Муттенталь и здесь
узнали страшную новость - корпус Корсакова был разгромлен еще 15 сентября.
Катастрофа,  усугубленная самонадеянностью Корсакова,  была полной:  шесть
тысяч человек погибли,  многие оказались в  плену.  В этот же день генерал
Сульт разбил и австрийцев.
     Покидая Цюрих, генерал Массена обещал пленным русским офицерам вскоре
привезти к ним фельдмаршала Суворова и великого князя Константина.


                                  * * *

                                         Меня гонят в Швейцарию, чтобы там
                                    раздавить.

                                                 А. Суворов - С. Воронцову

     Обессиленная русская  армия  оказалась запертой  в  Муттентале -  оба
выхода, на Швиц и Гларис, были блокированы французами. 18 сентября Суворов
собрал военный совет. "Мы окружены предательством нашего союзника, - начал
он  свою  речь,  -  мы  поставлены в  тяжелое положение.  Корсаков разбит,
австрийцы рассеяны,  и  мы  одни  теперь  против шестидесятитысячной армии
неприятеля.  Идти назад -  стыд.  Это значило бы отступить,  а русские и я
никогда   не   отступали!"   Суворов  внимательно  оглядел  сосредоточенно
слушавших его генералов и  продолжал:  "Помощи нам ждать не от кого,  одна
надежда на  Бога,  на  величайшую храбрость и  самоотвержение войск,  вами
предводительствуемых.  Только это остается нам, ибо мы на краю пропасти. -
Он умолк и воскликнул: - Но мы русские! Спасите, спасите честь и достояние
России и ее самодержца!" С этим возгласом фельдмаршал опустился на колени.
     "Мы,  сказать прямо,  остолбенели,  -  вспоминал Багратион,  -  и все
невольно двинулись поднимать старца героя... Но Константин Павлович первым
быстро поднял его,  обнимал, целовал его плечи и руки, и слезы из глаз его
лились.  У Александра Васильевича слезы падали крупными каплями.  О,  я не
забуду  до  смерти этой  минуты!"  Потрясенные случившимся,  видавшие виды
генералы  повторяли вслед  за  старейшим из  них  Вилимом  Христофоровичем
Дерфельденом:  "Все перенесем и не посрамим русского оружия! А если падем,
то умрем со славою!  Веди нас,  куда думаешь,  делай, что знаешь: мы твои,
отец,  мы русские!  Клянемся в том перед всесильным Богом!" Суворов поднял
голову,  глаза его сверкнули.  "Надеюсь!  Рад!  Помилуй Бог,  мы  русские!
Благодарю,  спасибо!  -  проговорил он. - Врага разобьем, победа над ним и
над коварством будет!"
     ...Тяжелораненые с  прислугой и лекарями остались в долине на милость
французского правительства,  к  которому с  письмом обратился фельдмаршал.
Все остальные,  кто только мог ходить,  устремились вперед.  19 сентября в
семь  часов угра  к  местечку Глариса выступил авангард под  командованием
князя  Багратиона.  За  ним  с  главными силами  -  генерал Дерфельден,  в
арьергарде  -  генерал  Розенберг.  Предстояло с  боями  преодолеть хребет
Паникс,  покрытый снегом и  льдом,  а  затем спуститься в  долину Верхнего
Рейна.
     Багратион,  поднявшись на одну из вершин, обрушивается на неприятеля;
в  это время Массена наносит удар по корпусу Розенберга,  пытаясь отрезать
его и уничтожить.  Упорное сражение закончилось отчаянной штыковой атакой.
Французы не выдержали и отошли.  В ночь на 24 сентября начался последний и
самый трудный поход.  Покрытый льдом и  снегом перевал встретил их сильным
ветром и  дождем.  Согреваясь дыханием и  яростью,  с  нетерпением ожидали
рассвета. Спускаясь, скользили, срывались и сходили с ума, но упорно лезли
вперед  и  вперед,   обессиленные  от  страданий  и  голода.  Беспримерный
Швейцарский поход подошел к  концу.  Русский солдат удивил весь мир  своей
стойкостью и  мужеством!  "Орлы  русские  облетели  орлов  римских!"  -  с
гордостью говорил  о  них  великий Суворов.  Прославленный маршал  Франции
Массена с  восхищением скажет:  "Я  отдал  бы  все  свои  победы  за  один
Швейцарский поход Суворова".
     В приветливом и уютном местечке Кур русские воины нашли тепло, пищу и
заботу местных жителей.
     "Армия северных   варваров   прошла   пол-Европы   и   показала  себя
человечнее,     дисциплинированнее     и      цивилизованнее      наиболее
дисциплинированных   и  цивилизованных  европейских  армий,  не  говоря  о
самоотверженности.  В  Муттене  голодные  русские  ничего  не  тронули   у
обывателей,  великий  князь  Константин на свои деньги скупил съестное для
солдат.  И Суворов был силен нравственными средствами военачальника более,
чем стратегической и тактической механикой, влиянием на войска и волей", -
писал В. О. Ключевский.


     Только  20  октября  в   Петербурге  узнали  о  благополучном  исходе
кампании. "Да спасет Вас господь Бог за спасение славы государя и русского
войска,   -  писал  Ростопчин  Суворову,  -  до  единого  все  награждены,
унтер-офицеры все произведены в офицеры".
     28   октября  фельдмаршал  Суворов  производится  в   генералиссимусы
российских войск:  "Ставлю Вас  на  высшую ступень почестей,  уверен,  что
возвожу на нее первого полководца нашего и всех веков",  - писал ему Павел
I.
     Русская  армия  получает  приказ  вернуться  на  родину.   На  вопрос
Ростопчина,  что  подумают об  этом  союзники,  император ответил:  "Когда
придет официальная нота о требованиях двора венского, то отвечать, что это
есть галиматья и бред".


     Столица  готовилась к  грандиозной встрече  великого полководца.  Был
разработан  ритуал,   подготовлены  эскизы  праздничных  иллюминаций,  над
прижизненным   памятником   полководцу   самозабвенно  работал   известный
скульптор Козловский.  Суворову уже  сообщили,  что  торжественная встреча
начнется с самой Нарвы,  что двадцать тысяч гвардейцев,  построенных в две
шеренги  лицом  к  лицу,  будут  приветствовать  генералиссимуса до  самой
Дворцовой площади, где император встретит его под гром орудийного салюта и
торжественно проводит в Таврический дворец, отведенный ему под резиденцию.
Затем состоится торжественный прием в  присутствии членов Сената и Синода,
после  которого будет праздничный обед.  Вечером этот  знаменательный день
будет  отмечен  народными  гуляниями,  фейерверком  и  великолепным балом.
Нетерпеливый,  порывистый Павел  по  нескольку раз  в  день  интересовался
местонахождением полководца,  выехавшего из  Праги.  Но  по  дороге  домой
Суворов тяжело заболел и  остановился в Кракове.  Подлечившись и отдохнув,
больной Суворов с трудом добрался до родного Кобрина: "Двенадцать суток не
ем,  а  последние шесть ничего без  лекаря.  Сухопутье меня качало больше,
нежели море,  - писал он Ростопчину. - Я спешил из Кракова сюда, чтоб быть
на своей стороне,  в обмороке, уже не на стуле, а на целом ложе". Давали о
себе знать и  старые раны,  но  Суворов мужественно борется с  болезнями и
надеется на скорое выздоровление.


     Французский  историк  А.   Сорель  назвал  его   "Талейраном,   Фуше,
Бернадотом  в  одном  лице".   Карьера  рижского  губернатора  фон  Палена
неожиданно пошла в  гору  после его  отставки в  1798  году за  "чрезмерно
горячую  встречу" Платона Зубова.  55-летний  Петр  Алексеевич назначается
военным губернатором столицы и становится министром полиции. Он пользуется
полным  доверием  и  благосклонностью  императора.   Веселый,  находчивый,
хладнокровный,  этот  мастер интриг хорошо изучил характер Павла  и  часто
пользовался его доверчивостью, восторженностью и подозрительностью в своих
целях.
     Нам  трудно судить,  чем  руководствовался этот  прибалтийский немец,
затевая интригу против Суворова,  но  она  становится причиной отмены всех
торжеств. Возможно, это была зависть и неприязнь к русскому, а может быть,
желание  вызвать  недовольство современников и  потомков действиями Павла,
против  которого уже  плелся заговор.  Но  однажды фон  Пален  обратился к
императору с  вопросом:  "Ваше величество,  не прикажете ли вы,  чтобы при
встрече с  Суворовым на улицах все,  не исключая дам,  выходили из экипажа
для  его  приветствия,  как  это делается для особы государя?"  -  "Как же
иначе,  сударь,  -  быстро ответил Павел и продолжал: - Я сам, как встречу
князя,  выйду  из  кареты".  Тогда  Пален  начал  с  другого конца:  "Ваше
величество,  наш  славный полководец,  как видно,  не  очень-то  торопится
припасть  к  ногам  обожаемого  монарха?"  Павел  подбежал  к  долговязому
генерал-губернатору и  впился в него глазами:  "Но ведь он сильно занемог!
Брось упражняться в  подлости,  Суворова я  тебе не дам!" -  скороговоркой
выпалил он и быстро подошел к столу.
     Но  вероломному Палену удалось-таки  нащупать слабое место  государя.
Спустя несколько дней,  при очередном докладе,  он вдруг замялся,  и Павел
это заметил.  "Мне кажется,  вы  чем-то озабочены?"  -  спросил он Палена.
Последовал тщательно  подготовленный ответ:  "Страшусь,  ваше  величество,
сумею ли оправдать ваше доверие в  день приезда и пребывания Суворова".  -
"А почему нет?"  -  последовал вопрос.  "Уж слишком велика особа и  велики
указанные  почести.   Справлюсь  ли?  Вы  сами,  ваше  величество,  будете
встречать Суворова?" -  добавил Пален,  как бы раздумывая. "А как же?" - с
недоумением спросил Павел. "И ему при вас гвардия будет отдавать почести?"
- "Конечно,  ведь так мной приказано".  - "И он поедет в Зимний дворец при
колокольном звоне?" - "Так". - "И здесь на молебне ему будет провозглашено
многолетие,  а  за обедом будут провозглашать тост за его здоровье в вашем
присутствии?"  -  "Конечно,  ведь он  же российских войск генералиссимус и
победоносец,  князь  Италийский".  -  "И  за  обедом  будет  викториальная
пальба?" -  "Конечно".  - "А вечером во всем городе будет иллюминация и на
Неве фейерверк?" - "Верно". - "Но это же очень опасно, ваше величество!" -
"Отчего?  -  повысил голос Павел,  -  отвечай немедля!"  -  "Да как же,  -
ответил тот как можно простодушней,  - будет жить в Зимнем дворце со всеми
почестями,  приличествующими высочайшим особам;  войска  и  караулы  будут
отдавать ему честь в присутствии вашего величества, он станет принимать во
дворце генералов и вельмож".  - "Ну и что же?" - не сдавался Павел. "А то,
ваше величество,  что он,  если захочет, поведет полки, куда прикажет - на
учение,  маневры или еще куда",  -  смешавшись,  добавил Пален.  Наступило
долгое молчание.  "Пожалуй,  ты прав, генералиссимус при царствующей особе
может быть опасен",  -  все еще раздумывая,  заметил Павел.  Возможно,  он
вспомнил,  как  много лет назад за  обеденным столом,  одетый в  мундирчик
генерал-адмирала,  звание которого носил с восьми лет,  он, трогая тройной
ряд золотого шитья,  заметил:  "Ну ежели кто будет генералиссимус, так где
же  ему  вышивать еще  мундир свой  -  швов  не  осталось!"  И  граф Захар
Григорьевич Чернышев на  это  ответил:  "Генералиссимуса быть  не  должно,
потому что государь отдает свое войско в руки другого. А армия - это такая
узда, которую всегда в своем кулаке держать надобно!"
     Через несколько дней было объявлено об  отмене торжеств,  посвященных
Суворову. Подозрительность и страх взяли верх над благоразумием!


                                  * * *

                                            Потомство мое, прошу брать мой
                                       пример: ...до издыхания быть верным
                                       отечеству.

                                                                А. Суворов

     20  апреля  в  десять  часов  вечера  дорожный  возок  остановился на
Крюковом канале. Больного полководца встречали только близкие. Сразу же по
прибытии он  слег в  постель,  у  него начиналась гангрена.  Суворов часто
впадает  в  беспамятство,  но  не  верит,  что  это  конец.  Его  посещают
Багратион,  Ростопчин и по поручению Павла Кутайсов.  6 мая во втором часу
пополудни великий полководец скончался.  Пять суток толпы народа прощались
с героем.  Пробиться через толпу,  забившую прилегающие к дому улицы, было
невозможно.  "Не помню с кем, помнится, с батюшкой, - писал современник, -
поехал я в карете,  чтобы проститься с покойным,  но мы не могли добраться
до  его  дома.  Все  улицы  были  загромождены  экипажами  и  народом.  Не
правительство, а Россия оплакивала Суворова".
     Официальный Петербург  хранил  молчание.  Военное  ведомство даже  не
исключило его из списков, боясь лишний раз напомнить Павлу о Суворове.
     12 мая столица провожала великого полководца в последний путь.  Шесть
лошадей,  покрытых черным сукном,  медленно везли  погребальную колесницу,
сопровождаемую тремя  батальонами войск  и  двенадцатью орудиями.  Впереди
процессии шла  длинная  колонна  офицеров,  которые  несли  многочисленные
награды генералиссимуса.  Гвардия в  похоронах не  участвовала "по причине
усталости" после парада.
     "Известно,  что подлецы и завистники обнесли его у Павла,  - писал Н.
Греч. - ...Но в Павле доброе начало, наконец, взяло верх. Он выехал верхом
на Невский проспект и остановился на углу Императорской библиотеки. Кортеж
шел  по  Большой  Садовой.  По  приближении гроба  император  снял  шляпу,
перекрестился и заплакал.
     Бог  да  осудит  тех,  которые в  этом  добром,  благородном человеке
заглушили начало благости и зажгли буйные страсти".
     Погребение  состоялось  в  Благовещенской  церкви  Александро-Невской
лавры, где покоятся особы царского происхождения и выдающиеся сыны России.
Гавриил Романович Державин, первый наш поэт, долго работал над эпитафией к
памятнику,  извел много бумаги,  но ничего не получалось. Спустя несколько
месяцев над  прахом  великого полководца появилась сочиненная им  надпись:
"Здесь лежит Суворов". Лучше и не скажешь.


                            Глава двенадцатая

                           ФРАНКО-РУССКИЙ СОЮЗ

                                             Франция может иметь союзницей
                                        только Россию.

                                                               Н. Бонапарт

     Коалиция  государств,  каждое  из  которых  руководствовалось  своими
интересами,   распалась.   Павел  не  мог  простить  бывшим  союзникам  их
предательства  и   преждевременного  вывода  войск   эрцгерцога  Карла  из
Швейцарии.  После завершения похода Суворова Ф. Ростопчин писал: "Франция,
Англия  и  Пруссия  кончат  войну  со  значительными выгодами,  Россия  же
останется ни  при  чем,  потеряв 23  тысячи человек единственно для  того,
чтобы уверить себя в  вероломстве Питта и  Тугута,  а  Европу в бессмертии
князя Суворова".
     Вступая в коалицию,  Павел I увлекался рыцарской целью восстановления
"потрясенных тронов".  А  на  деле освобожденная от  французов Италия была
порабощена  Австрией,   а   остров  Мальта  захвачен  Англией.   Коварство
союзников,  в  руках которых он  был только орудием,  глубоко разочаровало
императора.  А  восстановление во  Франции сильной власти в  лице  первого
консула  Бонапарта давало  повод  для  изменения курса  российской внешней
политики.
     В  беседе с  датским послом Розенкранцем Павел  Петрович так  изложил
свою  позицию:  "Долгое время  он  был  того  мнения,  что  справедливость
находится на  стороне противников Франции,  правительство которой угрожало
всем державам;  теперь же в этой стране в скором времени водворится король
если не по имени,  то по существу, что изменяет дело". В этих словах Павел
I проявил не только прозорливость, но и широту взгляда!


                                  * * *

                                             Он делает дела, и с ним можно
                                        иметь дело.

                                                       Павел I о Бонапарте

     Прославленный блестящими победами в  Италии  и  Египте,  пользующийся
огромной популярностью Наполеон Бонапарт совершает военный  переворот.  18
брюмера  1799  года  "отряд  гренадеров  с  барабанным  боем,   с  ружьями
наперевес,   предводительствуемый  Мюратом  и  Леклером,  двинулся  в  зал
заседаний  Совета  пятисот.   Распахнув  двери,   Мюрат  громовым  голосом
выкрикнул приказ:  "Вышвырните всю  эту  свору  вон!"  Депутаты  мгновенно
разбежались".
     Совет старейшин и Совет пятисот вслед за Директорией были  вычеркнуты
из  истории.  К власти пришел Бонапарт - первый консул.  "Что вы сделали с
Францией, которую я вам оставил в таком блестящем положении? Я вам оставил
мир; я нашел войну. Я вам оставил победы; я нашел поражения! Я вам оставил
миллионы из Италии; я нашел нищету и хищнические законы! Что вы сделали со
ста  тысячами французов,  которых я знал,  моими товарищами по славе?  Они
мертвы!" - такими словами клеймил этот гениальный актер на  мировой  сцене
бездарное правительство Директории.
     Обессиленная Франция больше всего  нуждалась в  мире  и  спокойствии.
Понимая это,  Бонапарт с присущей ему энергией принимается за поиски мира.
Уже  25  декабря  первый  консул  направляет послания Англии  и  Австрии с
предложением начать  мирные  переговоры.  Это  еще  больше  поднимает  его
авторитет,   а  отказ  союзников  от  мирных  предложений  вызывает  волну
возмущения и  патриотизма.  Народ  горит желанием наказать врагов мира,  и
Бонапарт  начинает  подготовку к  войне.  На  восточных  границах  Франции
готовится  к   вторжению  в  Германию  и  далее  на  Вену  Рейнская  армия
прославленного генерала Моро.  В  Дижоне ведет  подготовку резервная армия
генерала Бертье -  ее  готовят под "большим секретом" так,  чтобы союзники
знали  об  этом.  А  в  это  время  тайно  отовсюду  войска  стягиваются в
Швейцарию,   чтобы   оттуда  через  Сен-Готардский  перевал  спуститься  в
Ломбардию и ударить в тыл австрийцам. Этот дерзкий план Бонапарта требовал
строжайшей секретности и осторожности -  он был рассчитан на внезапность и
смелость.
     13 марта Бонапарт прибыл в  Лозанну.  На следующий день его небольшая
армия выступила в труднейший поход.  Успех его зависел от каждого солдата,
от которого требовались огромная самоотверженность и мужество. Когда-то по
этому пути через Альпы прошел на  Рим знаменитый Ганнибал,  но  у  него не
было артиллерии.  Генерал Мармон придумал простое средство: орудия, снятые
с  лафетов,  положили на  обрубки сосен с  выдолбленным дном  и  тащили на
веревках. Армия