а,  что какой-то всадник галопом несется по улице. Меня
осенило вдохновение,  подсказавшее мне,  что это один из Орловых. Из них я
видела и знала только одного Григория.  Не имея другого способа остановить
его,  я крикнула:  "Орлов!" (будучи бог весть почему твердо убеждена,  что
это один из них).  Он остановился и спросил: "Кто меня зовет?" Я подошла к
нему и,  назвав себя,  спросила его,  куда он  едет и  не  имеет ли он что
сказать мне.  "Я  ехал к  вам,  княгиня,  чтобы сообщить вам,  что  Пассек
арестован  как  государственный преступник,  у  его  дверей  стоят  четыре
солдата и  у каждого окна по одному.  Мой брат поехал возвестить это графу
Панину,  а  я уже был у Рославлева".  -  "Скажите Рославлеву,  Ласунскому,
Черткову и Бредихину,  чтобы,  не теряя ни минуты, они отправлялись в свой
Измайловский полк и  что  они должны встретить там императрицу (это первый
полк на ее пути),  а вы или один из ваших братьев должны стрелой мчаться в
Петергоф и  сказать  Ее  Величеству от  меня,  чтобы  она  воспользовалась
ожидающею ее  наемной  каретой и  безотлагательно приехала в  Измайловский
полк,  где  она  немедленно будет  провозглашена императрицей;  скажите ей
также, что необходимо спешить..." Когда я вернулась домой, взволнованная и
тревожная, мне было не до сна..."
     "...Вдруг  сильный удар  с  улицы  в  дверь заставил ее  затрепетать.
Пришел неизвестный молодой человек, назвавшийся Федором Орловым.
     - Я пришел спросить,  не слишком ли рано ехать брату к императрице, -
сказал  он,   -  полезно  ли  ее  беспокоить  преждевременным  призывом  в
Петербург?
     Я была в гневе и тревоге, услышав эти слова.
     - Вы потеряли самое дорогое время,  - воскликнула я, - что тут думать
о беспокойстве императрицы.  Лучше привезти ее в обмороке в Петербург, чем
подвергать заточению в  монастырь или возведению на эшафот вместе со всеми
нами...
     Молодой  Орлов  ушел,   уверяя,  что  брат  немедленно  отправится  в
Петергоф".
     Еще не  было и  шести часов,  когда запыхавшийся Алексей Орлов рванул
дверь в спальню императрицы в павильоне Монплезир.
     - Пора вставать,  все  готово для вашего провозглашения,  -  спокойно
произнес он.
     - Как? Что? - воскликнула Екатерина.
     - Пассек арестован, - отвечал Орлов.
     "Екатерина более не спрашивала,  поспешно оделась кое-как  и  села  в
карету,  в  которой  приехал Орлов.  Орлов сидел на козлах,  у дверец ехал
другой офицер - В.  И.  Бибиков. За пять верст от Петербурга они встретили
Григория Орлова и младшего князя Барятинского, который уступил свой экипаж
императрице,  потому что ее  лошади  выбились  из  сил.  Она  подъехала  к
казармам Измайловского полка..."
     - Тревога! - зычно крикнул Орлов. - Встречайте государыню!
     Ее уже ждали: в то время как солдаты волокли священника, к ней явился
граф  Кирилл  Григорьевич Разумовский,  командир полка,  любимец  гвардии.
Началась  присяга.   "Потом  просят  императрицу  сесть  опять  в  карету,
священник  с  крестом  идет  впереди;  отправляются  в  Семеновский  полк.
Семеновцы выходят навстречу с криком: "Ура!" В сопровождении измайловцев и
семеновцев  Екатерина  поехала  в  Казанский  собор,  где  была  встречена
архиепископом  Дмитрием;   начался   молебен;   на   ектеньях   возглашали
самодержавную императрицу Екатерину Алексеевну и наследника великого князя
Павла Петровича..."
     Императрицу на руках внесли в Зимний дворец и усадили на трон.  Здесь
в  полном составе ее  уже  ждали  Сенат  и  Синод.  Теплов наскоро сочинил
манифест  и   текст  присяги.   "Без  возражений  и   колебаний  присягали
должностные лица и простые люди -  все,  кто попадал во дворец, всем тогда
открытый.  Все  делалось как-то  само  собой,  точно чья-то  незримая рука
заранее все  приладила,  всех сплотила и  вовремя оповестила...  Дворцовая
площадь,  заполненная  солдатами  и  народом,  бушевала  от  многоголосных
криков:  "Ура!",  "Виват!",  "Здоровье  матушки  государыни!"  Счастливая,
улыбающаяся Екатерина выходит на  балкон и  приветственно машет толпе,  но
она не унимается,  и тогда Екатерина выходит на площадь. Под оглушительные
звуки  многочисленных сторонников пешком  направляется в  старый дворец на
Невский...  Удивительно быстро и  легко совершился этот бескровный дамский
переворот", - писал В. О. Ключевский.
     В  Кронштадт отправляется адмирал Талызин с  рескриптом:  "Объявить о
восшествии на  престол Екатерины II,  привесть всех  к  присяге и  никаких
военных действий не производить".
     В заграничную армию направляется указ:  генерал-поручику П. И. Панину
сменить   генерала   П.  А.  Румянцева  на  посту  командующего,  которого
подозревают в приверженности к Петру III.  К рижскому  генерал-губернатору
Броуну   направляется   рескрипт  о  восшествии  Екатерины  на  престол  и
предлагается "все силы и меры употребить к  отвращению  какого-либо  злого
сопротивления,  не взирая ни на чье достоинство и ни от кого, кроме что за
нашим подписанием,  никаких повелений  не  принимать".  На  совете  решили
предупредить  Петра  III,  для  чего  войску  выступить в Петергоф.  Сенат
получает собственноручный указ:  "Господа  сенаторы!  Я  теперь  выхожу  с
войском,   чтобы   утвердить  и  обнадежить  престол,  оставляя  вам,  яко
верховному  моему  правительству,  с  полною  доверенностью,  под   стражу
отечество,   народ   и   сына   моего.  Графам  Скавронскому,  Шереметеву,
генерал-аншефу Корфу и подполковнику Ушакову присутствовать с  войсками  и
им,  так как и действительному тайному советнику Неплюеву,  жить во дворце
при моем сыне".
     Это было великолепное зрелище:  вдоль всей Садовой улицы, переливаясь
в  лучах заходящего солнца,  выстроилась пестрая лента гвардейских полков.
Екатерине,  одетой  в  старый мундир Преображенского полка,  подвели белую
лошадь;  она  лихо  вскочила в  седло,  выхватила палаш из  ножен и  вдруг
замешкалась,  оглянулась,  указывая взглядом на  эфес.  Статный  красавец,
семнадцатилетний  вахмистр  конногвардейского  полка   Григорий  Потемкин,
влюбленными глазами следивший за императрицей, сразу понял, в чем дело. Не
раздумывая,  он вылетел из строя,  поднял коня на дыбы и, сорвав темляк со
своего палаша, подал его Екатерине.
     - Спасибо,  голубчик,  - с ласковой улыбкой сказала она и спросила: -
Как ваша фамилия?
     - Потемкин, - ответил счастливый вахмистр.
     Около 10 часов императрица с войском выступила из Петербурга; рядом с
ней также в преображенском мундире была княгиня Дашкова.


                                  * * *

                                                Петр III  оставил  престол
                                           совершенно так же, как ребенок,
                                           которого отсылают спать.

                                                                Фридрих II

     В  Ораниенбауме,  как  обычно,  император произвел смотр  голштинским
войскам и  в  10 часов с  целой толпой придворных отправился в  Петергоф к
императрице.  С.  М. Соловьев: "Гудович поехал вперед и вдруг возвращается
встревоженный и  рассказывает Петру,  что императрицы с раннего утра нет в
Петергофе и никто не знает,  куда она девалась.  Император выходит из себя
при этой вести,  выскакивает из экипажа и пешком вместе с Гудовичем спешит
через сад к павильону Монплезир,  входит туда - нет нигде, лежит только ее
бальное платье,  приготовленное к завтрашнему празднику.  Когда Петр после
напрасных розысков выходил из Монплезира,  подошло остальное общество. "Не
говорил ли я  вам,  что она на все способна!"  -  крикнул ему Петр;  с его
проклятиями смешался бессвязный говор  и  вопль женщин.  Потом в  отчаянии
бросился он искать Екатерину по всему саду.  Во время этих поисков подошел
к  нему крестьянин с  запискою от Брессона,  которого Петр из камердинеров
своих  сделал  директором гобеленовой мануфактуры;  в  записке заключалось
известие о петербургском перевороте.  Тут-то Воронцов, Трубецкой и Шувалов
отправляются в Петербург за подробными новостями".
     В  три  часа к  петергофской пристани причалила шлюпка -  голштинский
офицер привез фейерверк к  празднику,  его окружили,  стали расспрашивать,
что происходит в столице.
     - Ничего особенного, - отвечал смущенный всеобщим вниманием офицер, -
многие  солдаты  бегали  и  сильно  кричали:  "Да  здравствует императрица
Екатерина Алексеевна",  а  больше я  ничего не  знаю,  мое  дело  привезти
фейерверк.
     Старый фельдмаршал Миних сочувственно посмотрел на подошедшего Петра,
все замолчали.  Кто-то предложил немедленно ехать в столицу и обратиться к
гвардии  и  народу;  решили  послать за  голштинцами и  ждать  возвращения
канцлера  Воронцова.  Время  тянулось слишком  медленно,  но  вот  подошли
голштинские батальоны,  и  Петр  повеселел.  Он  приказал  генералу Лэвену
занять круговую оборону,  но генерал осторожно объяснил императору,  что у
орудий нет зарядов. В их разговор вмешался храбрый Миних.
     - Ваше  императорское  величество,   -  сказал  он,  -  надо  идти  в
Кронштадт,  а  оттуда на  военном корабле добираться к  заграничной армии.
Военная сила на их стороне, здесь мы не продержимся и десяти минут.
     Только  в  десятом  часу  яхта  и  галера  императора взяли  курс  на
Кронштадт. Начали причаливать, но с берега закричали:
     - Приставать не велено!
     - Но здесь император! - крикнул Гудович.
     - У  нас  нет  больше  императора,  а  есть   императрица   Екатерина
Алексеевна,  -  закричали  в  ответ,  -  отходите,  а  то начнем стрелять!
"...Испуганный Петр  скрылся  в  нижней  части  корабля;  между  женщинами
раздались  рыдания  и вопли,  и суда поплыли назад.  Тут Миних приступил с
новым планом:  с помощью гребцов доплыть до Ревеля,  там сесть на  военный
корабль и отправиться в Померанию.  "Вы примете начальство над войском,  -
говорил  фельдмаршал,  -  поведете  его  в  Россию,  и  я  ручаюсь  Вашему
Величеству,  что  в  шесть  недель  Петербург и Россия опять будут у ваших
ног".  Но другие нашли этот план слишком смелым и советовали, возвратясь в
Ораниенбаум, войти в переговоры с императрицей; этот совет был принят".
     Французский посол де  Бретейль как-то  однажды назвал его "деспотом",
хотя им Петр III никогда не был. Можно добавить: к сожалению для него. Эту
черту  Штелин  охарактеризовал такими  словами:  "На  словах  нисколько не
страшился смерти, то на деле боялся всякой опасности". А боясь - стремился
не преодолеть,  а попросту уйти от нее.  Об этом, разумеется, знал не один
Штелин,  несравненно лучше знала своего супруга Екатерина, знали об этом и
при дворе.  Это-то и  определило успех переворота.  Окажись он в  эти часы
более решительным,  прояви смелость и оперативность - результат, возможно,
был бы иным.  А  сейчас,  в  Ораниенбауме,  император оказался в  западне:
окруженный  со  всех  сторон  морем  и  единственной  дорогой,  ведущей  в
Петергоф, с горсткой голштинцев.
     "...Императрица,  отойдя десять верст от  Петербурга,  остановилась в
Красном Кабачке,  чтобы  дать  несколько часов  отдохнуть войску,  которое
целый день  было  на  ногах...  В  пять часов утра Екатерина опять села на
лошадь и выступила из Красного Кабачка.  В Сергиевской пустыни была другая
небольшая  остановка.   Здесь   встретил  императрицу  вице-канцлер  князь
Александр Михайлович Голицын с  письмом от  Петра:  император предлагал ей
разделить с  ним  власть.  Ответа  не  было.  Затем  приехал генерал-майор
Измайлов и  объявил,  что император намерен отречься от  престола.  "После
отречения вполне свободного я  вам  его  привезу и,  таким образом,  спасу
отечество от междуусобной войны", - говорил Измайлов. Императрица поручила
ему  устроить это  дело.  Дело  было  устроено,  Петр  подписал отречение,
составленное Тепловым..."
     Рано утром 29 июня гусарский отряд под командованием поручика Алексея
Орлова вошел в Петергоф; потом начали подходить полки, располагаясь вокруг
дворца.  В 11 часов верхом появилась императрица,  восторженно встреченная
криками войск и  пушечной пальбой.  В первом часу Григорий Орлов и генерал
Измайлов привезли из Ораниенбаума Петра III.
     Отреченного императора и  Елизавету  Воронцову  поместили во  флигеле
дворца.  "Здесь с  ними случился обморок от непосильных потрясений".  Петр
просит свидания с женой, ему отказывают.
     - Узнайте,  что он еще хочет, - раздраженно сказала Екатерина Панину,
- видеть его не могу!
     "...Я считаю  несчастием  всей моей жизни,  - вспоминал Панин,  - что
принужден был видеть его  тогда.  Я  нашел  его  утопающим  в  слезах.  Он
бросился ко мне,  пытаясь поймать мою руку,  чтобы поцеловать ее, любимица
его бросилась на колени,  испрашивая позволения  остаться  при  нем.  Петр
также только о том и просил..." Он еще просил оставить ему скрипку, собаку
и арапчонка,  их и оставили, а Елизавету Воронцову отправили в Москву, где
выдали замуж за Полянского.
     Вечером в этот день -  святых Петра и Павла -  бывшего императора под
усиленным  конвоем  повезли  в  Ропшу,  в  загородный  дворец,  подаренный
племяннику  Елизаветой  Петровной.  Слуги,  сопровождавшие  его,  кричали:
"Батюшка наш!  Она прикажет умертвить тебя!"  Надо думать,  эти люди знали
лучше характер Екатерины,  нежели ее муж. Загнанный судьбой в угол, не без
уговоров Елизаветы Воронцовой,  Петр  III  вступил на  заведомо обреченный
путь  переговоров,  результатом  которых  стало  отречение.  А  теперь  он
отправился на казнь!
     Из  донесения  австрийского посла  Мерси:  "Во  всемирной истории  не
найдется примера,  чтобы государь,  лишаясь короны и скипетра, выказал так
мало мужества и бодрости духа".
     Фридрих  II  в   беседе  с   французским  послом  Сегюром  по  поводу
случившегося  сказал:  "По  справедливости  императрице  Екатерине  нельзя
приписать ни  чести,  ни  преступления этой  революции:  она  была молода,
слаба,  одинока,  она была иностранка накануне развода,  заточения. Орловы
сделали  все;  княгиня Дашкова была  только  хвастливою мухой  в  повозке.
Екатерина не  могла  еще  ничем управлять,  она  бросилась в  объятия тех,
которые хотели ее  спасти.  Их заговор был разрассуден и  плохо составлен;
отсутствие мужества  в  Петре  III,  несмотря на  советы  храброго Миниха,
погубило его; он позволил свергнуть себя с престола, как ребенок, которого
отсылают спать".


     В  эти  критические  дни,   по  свидетельству  очевидцев,   Екатерина
держалась  "спокойно,   величаво,   но  с  необычайной  осмотрительностью,
хладнокровием и  присутствием духа".  Теперь,  когда она достигла цели,  к
которой стремилась всю  жизнь,  ей  необходимо было доказать,  что престол
принадлежит  ей  по  праву,   что  она  умеет  царствовать.   Поражают  ее
удивительная работоспособность и трудолюбие -  рабочий день длится 14 - 15
часов. В. О. Ключевский: "С терпением и настойчивостью старается она дойти
до всего своим умом,  во всем разобраться,  не стесняется и спросить, если
чего не знает.  День ее расписан по часам,  это поражает приближенных,  не
имевших понятия о систематическом труде.
     Заведен  был  строгий  порядок  времяпрепровождения,  не  требовались
строгие  нравы,   но  обязательны  были  приличные  манеры  и   пристойное
поведение.  Вежливая простота обращения самой Екатерины даже с  дворцовыми
слугами  была  совершенным новшеством после  обычной  грубости  прошедшего
времени...  Во  всем видна ее личная инициатива,  желание принести пользу,
действовать справедливо. Она полна оптимизма и веры в свой талант и даже в
свою  непогрешимость.  Удивительно ее  умение  обращаться  с  людьми  всех
возрастов,  характеров и  состояний,  она умеет обворожить и  превратить в
своего  союзника даже  недруга.  Бесподобно ее  умение слушать терпеливо и
внимательно всякий вздор,  угадывать настроение,  робкие или не находившие
слов мысли собеседника,  и она шла им на подмогу.  Это подкупало,  внушало
доверие,  располагало к откровенности - собеседник чувствовал себя легко и
непринужденно,  словно разговаривал сам с собой. Она умела изучать сильные
стороны людей,  им об этом подсказывать и направлять их на общую пользу...
В этом умении дать человеку почувствовать,  что в нем есть лучшего,  тайна
неотразимого обаяния,  какое,  по словам многих, они испытывали, общаясь с
императрицей...
     Удержать власть часто  бывает труднее,  чем  ее  завоевать.  Совершив
двойной  захват   власти,   Екатерина  хорошо   понимает  шаткость  своего
положения:  многие полагают,  что  она  должна быть регентшей при сыне,  и
каждый  из  заговорщиков считает,  что  он  достоин  особого  положения  и
внимания императрицы.  О  незавидном ее положении в  первые дни переворота
сообщали иностранные послы.
     Французский посол де Бретейль: "...она должна выслушивать и в большей
части  случаев следовать мнениям этих  отъявленных русаков (заговорщиков),
которые,  чувствуя выгоду своего положения,  осаждают ее беспрестанно,  то
для поддержания своих предрассудков относительно государства,  то по своим
частным  интересам.  В  больших  собраниях при  дворе  любопытно наблюдать
тяжелую заботу,  с какою императрица старается понравиться всем, свободу и
надоедливость,  с  какими все толкуют ей о  своих делах и о своих мнениях.
Зная характер этой государыни и видя, с какой необыкновенной ласковостью и
любезностью она отвечает на все это,  я могу себе представить, чего ей это
должно стоить;  значит,  сильно же  чувствует она свою зависимость,  чтобы
пережить такое..."
     А  бывший  император,  расставшись без  сопротивления с  властью,  не
осознав своего положения,  продолжает цепляться за  жизнь.  Как  видно  из
писем  Екатерине,  он  добивается  возможности  уехать  в  Киль  вместе  с
Елизаветой Романовной,  просит снять караул из его комнаты, прислать арапа
Нарцисса,  собачку и  скрипку.  Письма оставались без ответа:  императрица
искала  любой   предлог,   чтобы   удержать  пленника  в   своих  руках  и
воспрепятствовать его отъезду.  Но как пойдут события дальше,  не знала ни
она, ни он.
     С тем большей энергией Екатерина принялась за обработку общественного
мнения.  Этой  цели  был  призван  служить  так  называемый "Обстоятельный
манифест  о  восшествии  ее  императорского  величества  на  всероссийский
престол".  Это  был  удивительный,  противоречивый  и  отчасти  загадочный
документ.  Датированный 6 июля,  напечатанный лишь 13 июля,  он не вошел в
Полное собрание законов Российской империи.
     Повторив уже  известные обвинения в  адрес  Петра III  ("потрясение и
истребление"  православной церкви,  заключение  мира  с  Пруссией,  плохое
управление),   манифест  дополняет  их  новыми:   неуважением  к  покойной
Елизавете Петровне, намерением убить Екатерину и устранить от наследования
Павла Петровича.  Другой мотив -  уверение в том, что императрица не имела
"никогда ни намерения,  ни желания таким образом воцариться", но совершила
это,   дав  согласие  "присланным  от  народа  избранным  верноподданным".
Воцариться ценой отречения или жизни супруга?
     В манифесте приведены известные слова: "Но самовластие, не обузданное
добрыми и человеколюбивыми качествами, в государе, владеющем самодержавно,
есть такое зло,  которое многим пагубным следствиям непосредственно бывает
причиной".  Эти  слова -  для Панина и  его сторонников;  кокетничая своим
либерализмом,  Екатерина  II  не  только  не  собиралась выполнять  такого
обещания, но, в сущности, никогда и никому его не давала.
     В  конце  манифеста был  приложен текст отречения,  в  котором бывший
император   расписывался  в   своей   неспособности  "владеть   Российским
государством".  Мы  знаем,  что  вопреки заявлениям Екатерины оно не  было
подписано  добровольно.  Но  чем  объяснить,  что  такой  важный  документ
появился в  печати только 13 июля?  По каким-то причинам Екатерине II было
нежелательным опубликовать его  при живом супруге?