гивая,  жадно схватывали  на лету большие
ломти юколы.  В этот момент посторонним псам лучше  не  подходить, Исполатов
даже каюров предупредил, чтобы держались подальше:
     - Разорвут!..
     Тщательно проверив укладку груза на нартах, он велел доложить еще сорок
берданок и четыре ящика с патронами.
     - Сашка, - убеждали его, - псы не потянут.
     - Это ваши! А мои рванут за милую душу...
     Но собакам было тяжело. Они  выкинули фортель, который  хорошо известен
всем каюрам.  Не  проехав  и версты, упряжка  стала  описывать  широкую дугу
циркуляции, самовольно возвращаясь  обратно. Исполатов  не  стал их бить или
ругать -  он  покорно бежал рядом  с собаками, позволив  им вернуться  на то
место, с которого они взяли старт.
     Каюры,  конечно, обсмеяли его, но  Исполатов  не  обиделся.  Подойдя  к
Патлаку, траппер  присел на  корточки и с большой нежностью наговорил вожаку
немало приятных слов:
     -  Ты у меня хороший, ты у меня умный, ты самый  красивый и сильный. Мы
же с тобою давние друзья, я заплатил за тебя четыреста рублей, так какого же
черта ты решил со мною трепаться? Давай-ка лучше  как  следует  возьмемся за
дело...
     Шершавым языком Патлак облизал ему лицо.
     Снова раздалось энергичное:
     - Кхо!  - И псы  поняли, что дороги, как и тяжкого  груза, не избежать.
Резко опустив хвосты, они разом налегли  в алыки, дружно молотя снег лапами,
и, по мере того как исчезали вдали деревенские огни, собачьи хвосты уверенно
задирались все выше и выше. Когда  же они закрутились в привычные  для глаза
баранки, Исполатов понял, что его  воля  - воля человека - победила  немалую
волю дружного собачьего коллектива.
     Вместе с упряжкой,  сливаясь  воедино с ее напряжением, траппер целиком
отдался впечатлениям и опасностям дороги.
     Он пересекал Камчатку  с востока  на  запад! От самого Тихого океана до
берегов Охотского моря.
     Исполатов добровольно взял на себя самый трудный маршрут - этот человек
умел не щадить себя.
     Настоящие каюры редко присаживаются на нарты.
     Настоящие каюры чаще бегут рядом с нартами.
     Никто  ведь  не  знает, какой  это труд  - "ездить" на собаках,  часами
пробегая вровень  с упряжкой.  После дороги  лицо  каюра станет серым, будто
обсыпанное  пылью,   -   суровый  отпечаток   непомерной   усталости,   след
неимоверного напряжения.
     Спасибо Патлаку! Если траппер ошибался в верном направлении или подавал
ошибочную  команду,  вожак  поворачивал  голову,  глядя на хозяина  почти  с
презрением,  и сам  избирал верный путь.  Собачьи языки  давно свисали вбок,
словно мокрые красные тряпки.  Изредка заскочив на концы полозьев, Исполатов
с удовольствием  наблюдал, как собаки  бегут  в нерушимом  и слаженном цуге,
ритмично помахивая баранками бодро закрученных хвостов...
     На вторые  сутки он был уже  в Большерецке, а  это  селение немалое,  в
стародавние времена здесь был острог, отсюда начальство управляло Камчаткой.
Созвав  у церкви народ, Исполатов вручал мужикам новенькие  берданки и запас
патронов.
     - О каждом  появлении  японцев, -  наказал  он им, - сразу же извещайте
Петропавловск. В  бой  вступайте  только в том случае,  если  уверены в  его
успехе. Ну, а стрелять учить вас не стану - этому вас учили с детства...
     Следующая  деревня  -  Голыгино;  здешние  мужики  жили с  промыслов  и
огородов,  они  взбивали  вкусное  масло,  а  сливки  со  сметаной  текли  у
голыгинцев рекою.  Но здесь было меньше охотников, и потому Исполатов прочел
целую лекцию, показывая наглядно, как  продергивать  затвор, как поступать в
случае  заедания патрона... Пошел уже пятый день пути.  Собаки устали -  это
так,  но зато уменьшился груз  на  нартах, и трапперу  удавалось выдерживать
прежнюю скорость передвижения, с какой и начинал свой  путь,  когда  бежал с
полной  нагрузкой.  Глаза  уже  слипались  от  многосуточного  недосыпа,  но
Исполатову предстояло заехать еще в Явино, что лежало на юге Камчатки.
     Поздно вечером  он затормозил у  дома  явинского  старосты. Сказал, что
будить людей, глядя на ночь, не следует. За чаем они разговорились о войне с
Японией...
     - А у нас в Явино с осени япончик живет.
     - Откуда он взялся? - удивился траппер.
     - Вроде бы со шхуны, которые тута частенько на камнях калечатся.
     - Где он сейчас? - спросил Исполатов.
     - Дрыхнет небось. Чего ж ему делать-то?
     Староста немного помялся, потом сказал:
     -  История тут такая...  У нас год назад почтальон пропал. Баба у  него
осталась.  Ну, повыла малость, как и положено  бабе, потом притихла. А тут и
японец откель  ни возьмись.  Не  гнать  же его!  Посуди сам, мил  человек...
Японец ласковый. Ожился у  нас и домой ни в какую не собирается. Глядишь, он
дрова колет. За скотиной пригляд  имеет.  Хозяйственный! Вот и  причалил  ко
вдове почтальонной.  Зимою  священник его в православие обратил. Повенчал  с
бабой. Вот история-то какая...
     Исполатов угостил старосту папиросой.
     - А по-русски он говорит?
     - Да леший его разберет. Так вроде бы ни бэ, ни мэ, ни кукареку. А иной
раз по глазам вижу, что нашу речь понимает.
     Исполатов посидел, подумал. Конечно, близ бурного моря случаются всякие
трагедии.  Ничего  удивительного,  если  японского  рыбака  с  острова Шумшу
прибило  к русскому  берегу.  Всякий человек с моря  идет  на свет огня  - к
человеку!  Пришел и этот японец в русскую деревню. Кто его  знает? Может,  и
нашел здесь простое человеческое счастье...
     У Исполатова не возникло никаких подозрений.
     - Но я не хочу,  - сказал он старосте, -  чтобы ваш японец  знал о том,
что я привез оружие и инструкции. Теперь задумался и староста:
     - Куда ж я его подеваю? Не топить же его!
     - Топить  не надо. Я сложу оружие у тебя в сенях. Сам  и раздай мужикам
берданки. Помни, отец,  что твоя деревня Явино ближе всего к острову  Шумшу,
где  самураи  давно высиживают  змеиные  яйца.  На совете  в  Петропавловске
относительно  вас решили так: если японцы  появятся, сразу же отводи людей в
лес или в горы, а нам шли гонца... Тебе все ясно?
     - Ясно, голубь.
     Задерживаться  в Явино траппер не хотел  и решил убраться отсюда, чтобы
его  даже не видели.  Но случилось не  совсем так, как  он задумал. Был  еще
ранний час, когда  Исполатов  начал  выезжать из деревни. На  околице  стоял
коровник, из него вдруг  вышел  молодой  японец с  вилами,  на которые  была
поддета большая куча парного навоза.
     - Брось вилы, иди сюда! - позвал его Исполатов.
     Японец послушно исполнил команду.
     - Садись. Отвезу тебя в Петропавловск.
     Японец  издал  вежливое  шипение, но  в  глазах  его  мелькнуло  что-то
зловещее  -  было видно, как  он  насторожился.  Держа  в руке  "бюксфлинт",
Исполатов сам подошел к нему вплотную.
     - Расскажи, как ты сюда попал и зачем?
     - Моя япона русика не понимай.
     - Перестань дурить. Я же вижу, что руки  у  тебя  совсем не рыбацкие...
Что-о? А ну-ка без разговоров вытяни их!
     Японец с улыбкой вытянул руки.
     Страшной силы удар хлестнул Исполатова по глазам.
     Ослепленный  невыносимой болью,  траппер  одним  замахом  обрушил перед
собой тяжкий, как молот, приклад "бюксфлинта". Но и сам, скрюченный от боли,
обмяк телом и опустился на снег.
     Когда зрение  вернулось к нему,  Исполатов  увидел,  что  лежит рядом с
японцем, у которого череп раскроен пополам сильнейшим ударом приклада.
     Боль была долгой и нестерпимой.
     - О-о,  - стонал траппер,  подвывая. - Ы-ы... Ы-ы-ы... Страшным усилием
воли он заставил себя для начала сесть. Потом, опираясь на ружье, поднялся в
рост. Быстро  огляделся. В  домах Явино уже растапливали печи, но,  кажется,
никто их схватки не видел.
     Исполатов волоком  дотащил убитого  до упряжки и,  словно вялый  мешок,
втянул  его  на  пустые  нарты,  сверху  закинул полостью. Рухнув на передок
саней, траппер слегка тронул потяг, хрипло сказав в сторону вожака;
     - Патлак... кхо!
     Исполатов вернулся в  Петропавловск первым,  остальные каюры  с  грузом
оружия были еще в пути,  развозя берданки и патроны по стойбищам  и деревням
Камчатки.
     Соломин был поражен видом траппера: лицо почти искаженное от невзгод, а
глаза - два сплошных синяка.
     - Что с вами?
     - Было дело под Полтавой... Исполатов тяжело опустился на лавку.
     - Вам надо поспать, - сказал ему Соломин.
     - Дайте выпить. Чего-либо покрепче.
     Андрей Петрович  набулькал  в стакан  чистого  спирту,  наспех соорудил
неказистый бутерброд с икрою.
     - Прошу, - поднес все это трапперу.
     Жадно выпив, Исполатов стал жевать бутерброд.
     - Я все сделал, - мрачно доложил он. -  Население прибрежных деревень о
возможном  нападении  извещено.  Оружие  мужики разобрали охотно.  Раздал  и
кресты  ополченцев. А к тем четырем, что лежат на моей совести, припишите  и
пятого...
     Траппер попросил Соломина выйти во двор. Там, откинув  с  нарт полость,
он показал убитого японца.
     - Хороший  попутчик!  Словно знал, что я не из  болтливых, и потому всю
дорогу молчал как проклятый. Соломина при виде трупа даже зашатало.
     - А где же... второй? - неожиданно спросил он.
     Вопрос показался трапперу прямо-таки дурацким.
     - Я же не молотилка! Или одного вам кажется мало?
     Соломину  пришлось объяснить, что убитый в деревне Явино  японец хорошо
знаком  ему:  год  назад  на  пароходе "Сунгари", вышедшем  из Хакодате, его
соседями по каюте были два  молодых японца - Фурусава и Кабаяси, плывшие  на
Командорские острова изучать русский язык.
     Для меня,  - сказал  Соломин,  - все японцы на одно  лицо, и я  не могу
точно утверждать, кто - это
     - Фурусава или Кабаяси. Но зато я твердо уверен, что перед нами один из
них.
     - В любом  случае, - ответил траппер,  - кто бы это  ни был, но русский
язык  он  изучил  теперь досконально.  Мне непонятно  лишь одно  - как же  с
Командор он угодил в Явино?
     Опрокинув нарты; он пинками ноги откатил замерзший труп к самому забору
и засыпал его снегом.
     -  Мне  и в  самом деле надо выспаться. А вдова явинского почтальона не
слишком-то  и  скучала!  Теперь,  благодаря  моим  постоянным  услугам,  она
овдовела вторично... Это меня не огорчает. У нее такой богатый коровник, что
она скоро найдет себе третьего дурака!
     И пошел спать. Соломин спрашивал Сотенного:
     - Миша, что за человек твой приятель?
     - С ним не пропадешь - он грамотный.
     - Как бы этот грамотный не подвел меня.
     - Сашка не выдаст, - заверил его урядник.
ПРОВОКАЦИЯ
     К  утреннему чаю Исполатов вышел  в полуфраке при  манишке, не  изменив
только своим расхристанным торбасам.
     - Ради  чего это вы так вырядились? - недоуменно спросил Соломин. - Или
пожелали эпатировать камчатское общество?
     - Точно так же  я  иногда одевался и на зимовье, где мне совсем  некого
было  эпатировать.  Просто надоело  шляться  в  затрапезе,  телу  необходимо
подвигаться свободнее.
     Соломин заговорил о погоде - невпопад:
     - Какой сегодня ясный денек, верно?
     Но Исполатов не поддержал этой темы:
     - Вам не кажется, что Россия все-таки безнадежно отстала?  Нам бы давно
пора иметь  на Камчатке радиотелеграф. Будь в Петропавловске  станция; мы не
томились бы полным неведением происходящего в мире.
     - Радио? - ответил Соломин. - Вы многого захотели. Сейчас, как говорила
моя бабушка, не до жиру - быть бы живу...
     Чаепитие прервало появление казака.
     - Тревога! Японцы  в  гавань лезут...  Казак побежал с этим  сообщением
дальше.
     - Японцы лезут, - повторил Исполатов. - Можно подумать, что они лезут к
нему на печку.
     - Собирайтесь же! - волновался Соломин.
     - Умереть всегда успеется...
     По  всему городу хлопали  двери, слышались крики, клацанье  затворов. В
котловину  гавани  отовсюду  сбегались  ополченцы,  а  со стороны  моря  уже
показался неизвестный корабль. Через окно уездного правления было видно, как
он  не спеша разворачивается в  отдалении,  застилая соседние сопки курчавым
дымом.
     - Наверное, крейсер, - говорил Соломин, впопыхах надевая боты. - Сейчас
вот разделают нас артиллерией...  А мы со своими  берданочками  - пых,  пых,
пых!
     - Это не  крейсер, - на глаз  определил траппер. -  Нас, кажется, решил
визитировать  "Редондо",  американский  транспорт,  который  часто  фрахтует
Камчатская компания...
     Андрей Петрович поспешил в гавань, навстречу ему поднимался по тропинке
Мишка Сотенный.
     - Вот оболтусы! - хохотал  урядник. -  Развели шумиху, а это не японцы.
Видать, провизию для нас привезли...
     Жители Петропавловска толпились у берега в чаянии,  что  сейчас  узнают
мирские новости -  о делах на  фронте, о несомненной победе  матушки-России.
Соломин вместе со всеми стоял у самого среза причала, поджидая, когда к нему
подвалит  борт  корабля,  исхлестанный  полосами   засохшей  морской   соли.
Американские  матросы  в длинных  свитерах молча  подали  швартовы. В  толпе
нашлось  немало  охотников, чтобы ловкой  удавкой закрепить их за причальные
кнехты. Дребезжа роликами,  на берег покатилась гремучая корабельная сходня.
Однако никого из петропавловцев  янки на палубу "Редондо" не  допустили. Над
бортом корабля свесился через  леера  чересчур элегантный  господин в  сером
костюме и белых гетрах. Он крикнул вниз:
     - Что вы, как шайка, все с ружьями?
     - Так надо, - за всех ответил ему Егоршин.
     - Кто здесь начальник Камчатки?
     - Я, - сказал Соломин. - Сейчас поднимусь к вам.
     - Не нужно. Я сам спущусь на берег...
     Это  был  барон фон  дер  Бриттен -  потомок крестоносцев,  искавших  в
Палестине гроб господень, а теперь он, урляндский дворянин, сходил на  берег
Камчатки, которая лакомым куском нависала над бездною Тихого океана.
     Продираясь через толпу, барон отрывисто говорил:
     - Война уже  проиграна... страшное поражение... Соломин поспешил увести
Бриттена в правление,  куда сразу  же набились люди, жаждущие узнать правду.
Перед  ими  находился  человек,  прибывший из  того мира,  в  котором  можно
ежедневно читать газеты, знать самые свежие новости.
     Конечно, все буквально в рот смотрели барону, а он, видимо, наслаждался
своим всемогуществом, ибо  один он - только  он!  - обладал той информацией,
которая была сейчас для Петропавловска будто хлеб для голодных.
     - Так расскажите нам! - воззвал к нему Соломин.
     Повесив   макинтош  на  спинку  стула,   Бриттен  сел.  Взором,   почти
отвлеченным, он обвел лица собравшихся. Сказал:
     - Ничего утешительного. Россия разгромлена!
     Календарь  показывал   5  мая  1904  года.  Плотное  молчание,   словно
непрошибаемая стенка, выросло  вокруг того стула, на котором расселся барон.
Чтобы эта тишина не взорвалась возмущением, Бриттен торопливо заговорил:
     -  Я   понимаю,   что  все  вы   жили   под   обаянием   несокрушимости
великороссийской мощи.  На деле оказалось - это мыльный пузырь,  лишь слегка
сверху бронированный... Достаточно было иголочного укола, чтобы он лопнул!
     Блинов прослезился. Казачий урядник ногтем соскабливал смолу, прилипшую
к эфесу его шашки. Исполатов, отвернувшись, пускал  к потолку голубые кольца
табачного дыма. Соломин сказал:
     -  Простите, барон, но такого ведь быть не  может, чтобы наши священные
твердыни, вроде Порт-Артура...
     Бриттен сразу перебил его возгласом:
     - Порт-Артур уже сдан!  Вернее, -  поправился он,  -  когда мы покидали
Сан-Франциско, уже была решена его капитуляция.
     - А как же наш флот? - спросил урядник.
     -  Какой флот? Русского флота давно  нет...  Поищите его на дне  Тихого
океана[6]. - И барон рассмеялся.
     В  сенях  канцелярии  кто-то  задел  пустое  ведро. Этот житейский звук
несколько  оживил Соломина, совсем увядшего. Все  были растеряны, не  зная -
верить или не  верить. Да и как  было не поверить, если говорило официальное
лицо?
     - А что во Владивостоке? - спросил Соломин.
     - Владивостока нет. Эскадра японских крейсеров  еще в марте оставила от
него дымящиеся  руины. Масса  убитых и раненых. Поезда переполнены  - жители
панически спасаются в Россию, и сейчас Владивосток - это мертвое поле, а все
подходы к  нему  японцы завалили минами так густо, что еще добрую  сотню лет
туда никто не рискнет соваться...[7]
     Голова  от  таких  новостей  шла  кругом.  Бриттен  поднялся  и сдернул
макинтош со спинки стула.
     - Сейчас, - произнес он, - назрел вопрос  о конференции  ведущих держав
мира,  чтобы  произвести  окончательный   раздел   дальневосточных  владений
Российской империи.
     Тут, не выдержав, гаркнул Мишка Сотенный:
     - Да Россия-то, чай, не Африка, чтобы делить ее!
     Бриттен, вроде сочувствуя уряднику, пожал плечами:
     - Увы, но это так.
     Исполатов вдруг гортанно  произнес  одно слово,  которое резануло всех,
словно бритвой:
     - Кайкчич!
     К  сожалению  (или к счастью?),  Бриттен его не понял.  Это было старое
оскорбление ительменов,  которое могли  понять лишь  старожилы Камчатки; оно
означало примерно то позорное русское слово, что начинается с буквы "б".
     Белые гетры барона уже заторопились к дверям.
     - Америка, - говорил Бритггн  на  ходу, - получит  Камчатку, из которой
образуется самостоятельный штат, а конгресс Соединенных Штатов в этом случае
отдает мне все, что здесь имеется, на концессионных правах.
     Дверь, взвизгнув пружиной, захлопнулась за  бароном столь громко, будто
выстрелила пушка. Соломин сел.
     - Надо бы его попросить, - сказал вяло, - чтобы он воздержался от таких
слов на улице. Могут возникнуть неприятности.
     Блинов вытер слезы и ожесточился:
     - А пускай, сволочь, болтает, что хочет. Одной  болтовней ему из  нашей
Камчатки колонии не сделать.
     Андрей Петрович с надеждою воззрился на Исполатова:
     - Как вы относитесь ко всему услышанному?
     Траппер размял в  пепельнице погасшую папиросу с таким старанием, будто
хотел уничтожить заклятого врага.
     -  Россия  - это  такая  страна,  которой  можно нанести поражение,  но
которую никогда  и  никому не удавалось победить. Я допускаю, что наша армия
могла оставить  Мукден, допускаю, что Владивосток можно  бомбардировать, как
это  сделали недавно  с  Благовещенском  китайцы.  Но курляндский  баронишко
что-то уж больно  много  насыпал  пеплу  на  наши головы... Вспомните!  Даже
насквозь прогнивший Китай и тот, когда на него напали сразу несколько стран,
обладавших новейшим оружием, даже  Китай не испытал столько  бед и  насилий,
какие, по словам барона,  выпали сейчас на русскую долю. Уж если ты, собака,
взялся за вранье,  - заключил Исполатов,  - так ты уж ври хотя бы так, чтобы
тебе поверили!
     Это  были убедительные слова, и  тут уряднику Сотенному пришла в голову
хорошая мысль:
     - Любое вранье легко  проверить.  Попросим у  барона  газетку.  Хоша бы
американскую.  Не  может  так  быть,  чтобы  на  всем  "Редондо"  не нашлось
захваченной в дорогу газетки...
     Соломин поспешил за Бриттеном,  нагнал  его на улице  и  попросил  дать
почитать последние газеты.
     - Ах  вот оно что! - строго произнес барон.  -  Вы не доверяете мне. Но
учтите, что я дворянин и моим словам...
     - Я тоже дворянин, хотя и мелкотравчатый, - торопливо сказал Соломин. -
Как  дворянин  дворянина, я  настоятельно прошу вас, барон, воздержаться  от
распространения вредных слухов.
     - Сударь мой! Я не слухи распускаю, а сведения о  фактах, и не вредные,
а самые достоверные...
     - Вы доставили на Камчатку товары?
     -Нет.
     ...Тогда непонятно, зачем вообще прибыл сюда "Редондо"?
     Бриттен повидал Неякина и Нафанаила, которые сообщили ему: мол, Соломин
явно  не  в себе, что  и  сам  всенародно  признал  под пасху  при вынесении
городских  святынь. От благочинного барон проследовал в больницу, где доктор
Трушин выразился о Соломине таким образом:
     - Это такая инфекция, что сло