оно полезно -  врагу или
другу?  Живя,  думай о том,  кому полезна твоя жизнь; умирая, думай о том,
кому выгодна твоя смерть.  И  раз уж приходится жить и  все равно придется
умереть,  поступай так,  чтобы и  твоя жизнь,  и  твоя смерть были полезны
твоим идеям и  твоим друзьям".  Мак решился:  он присягнет и  примет новое
имя.  И  тут же спросил себя и  поймал себя в  ловушку:  "Все твои мысли -
оправдание твоему поступку. Ты боишься умереть, ты хочешь жить любой ценой
- вот и все".
     "Нет,  мне было бы  легче не присягнуть и  умереть,  чем присягнуть и
бороться. Я устал от борьбы, а смерть мне не страшна, ибо она - покой".
     "...Но ведь можно еще попытаться избежать унижения.  Можно прибегнуть
к заступничеству княжича Мстислава".
     Мак  попросил  князя  дать  ему  время  подумать.   Он  направился  к
Мстиславу.  Завидя  лекаря,  княжич  оперся  на  локоть  и  приподнялся на
постели. Он уже не выглядел таким беспомощным, как раньше.
     - Хорошо,  что ты пришел,  Мак, - сказал он. - Я хотел узнать - скоро
ли  мне можно будет сесть на  коня?  Десница скучает по мечу,  горло -  по
вину, ноги - по стременам!
     Мак снисходительно улыбнулся,  вспомнив: "Рать и пир - суета сует..."
Когда человек болен и  ему  не  хочется двигаться,  он  начинает каяться в
земных прегрешениях.  Говорит его бессилие. Когда человек молод и здоров и
его  крепкое тело наполнено весенними силами,  он  забывает о  раскаянии и
снова мечтает о  подвигах и  развлечениях.  Говорят его силы.  Он успокоил
княжича - силы скоро возвратятся в избытке - и рассказал о своем унижении.
Мстислав воспринял это  совсем  не  так,  как  ожидал  лекарь.  Его  брови
вопросительно изогнулись:
     - Присягнуть в правой вере и принять новое имя от князя?  Это великая
честь!
     Мак отшатнулся:
     - Это бесчестие!
     У  рта Мстислава пролегла жестокая морщинка.  Он спросил голосом,  не
предвещающим ничего хорошего:
     - Принять новое имя от  князя почитаешь за позор?  Премного вознесся,
раб!
     Слово "раб" стегнуло Мака. Он согнулся и молча вышел.
     Да, княжич Мстислав несомненно выздоровел!


                                 Глава XI

                        СВЕТОЗАРА - БОЯРСКАЯ ДОЧЬ


                                    1

     Изяслав-отрок и Верникрай верхом въехали на княжеское подворье. Здесь
спешились,  привязали коней и  уже собирались идти к терему,  как услышали
из-за клетей пронзительный крик, проклятия и стоны. Они поспешили туда.
     У  ног тиуна Маврикия на  снегу лежал полуголый человек.  Его спина и
плечи были  иссечены ременной плетью.  Кожа  свисала клочьями.  Тиун пинал
ногами избитого, отталкивая от себя, и заносил плеть.
     Губы отрока болезненно искривились.  Он  тронул тиуна за  рукав.  Тот
обернул к нему раздраженное лицо.
     - За что?  - спросил Изяслав. Воину было больно, словно плеть увечила
его тело.  Но он не решался выказать своих чувств,  боясь испортить добрые
отношения с Маврикием.
     - Княжий  урок  испоганил!  -  закричал  тиун.  Он  подбежал к  груде
каменных плит,  указал на них.  - Этот скот - каменосечец. Князю украшения
делал. А погляди, как сделал! То не украса, а срам!
     Плеть опять заходила по спине каменосечца.  Но тут к  тиуну подступил
Верникрай:
     - Убьешь каменосечца без пользы. Ты покажи ему умение, научи делу.
     Маврикий ухмыльнулся:
     - Шалый ты.  Разве ж я сему обучен?  То не мое дело.  Я должен блюсти
закон да княжью выгоду. А ты ступай на место!
     И он, не обращая внимания на мольбы своей жертвы, снова поднял плеть.
Но Верникрай подошел ближе и угрожающе произнес:
     - Молю за него, не усердствуй.
     Тиун исподлобья бросил взгляд на стиснутые кулаки Верникрая.  Об этом
новгородском древосечце  ходила  дурная  слава.  Дерзок  премного.  Ему  и
боярин,  и тиун нипочем. Обозлится, встретит один на один без свидетелей в
темном углу -  и  отойдет душенька к Богу.  С кожемяками знается,  с самим
кожемякским верховодой - выборным Славятой в дружбе. Лучше не задирать. Но
и отступить надо с почетом.
     Маврикий рассек плетью воздух.
     - Ладно  плетенная,  да  длань  устала.  -  Он  деланно  приосанился,
протянул плеть Верникраю и проверещал:  -  Слышишь - длань устала. Похлещи
его сам, да приложи усердие. А не то - с тебя шкуру спущу!
     Тиун отдал плеть Верникраю и,  не оглядываясь,  ушел. Верникрай помог
избитому подняться. Изяслав позволил ему довезти каменосечца домой. Сам же
решил прогуляться, развеять неприятное чувство...
     Он прошел мимо Бабиного торжка. В этот час людей здесь было не много,
но пронзительные голоса торговцев,  расхваливающих свой товар, разносились
далеко  вокруг.  Отрок  ненадолго задержался перед  Десятинной церковью  у
бронзовых богатырей, привезенных еще князем Владимиром из Корсуня.
     Мимо  отрока  проскрипело несколько  возков.  Их  сопровождали воины.
Изяслав успел заметить прикрытые дерюгой связки куньих и  собольих шкурок.
Ему  захотелось узнать,  куда это  везут столько.  Он  пошел за  возками и
вскоре  впереди увидел сверкающий купол  церкви Благовещения над  Золотыми
воротами. Отрок перекрестился на икону Благовещения Богоматери, висящую на
воротах,  и  стал наблюдать,  как  сгружают куны в  коморы,  находящиеся в
стенах  у   самых  ворот  под  неусыпным  наблюдением  стражников.   Воины
размещались  и  внизу,  у  деревянных  столбов,  и  вверху,  на  помостах,
укрепленных под  самыми арками ворот.  Оттуда в  час  осады они могли лить
кипящую смолу,  метать стрелы,  факелы,  а  то и большущие камни на головы
нападающих.
     Отрок долго стоял у  Золотых ворот.  Отсюда далеко была видна широкая
главная  улица.  По  ее  сторонам  возвышались храмы  монастырей  Ирины  и
Георгия,  а  за  ними  гордо  вздымала свои  главы соборная церковь Софии.
Сквозь деревья просматривались стены митрополичьего замка.
     С главной улицы отрок свернул  на  другую,  поуже.  На  нее  выходили
ворота нескольких боярских теремов.
     Изяслав как раз проходил мимо дворища  боярина  Пестослава,  которого
навещал  когда-то  по  поручению князя.  В это время ворота отворились,  и
навстречу выпорхнула  девушка  годков  шестнадцати,  беленькая,  легкая  и
хрупкая,  как  снежинка.  Проходя мимо отрока,  она посмотрела ему в глаза
своими наивными,  широко открытыми очами и сморщила гладкий лобик,  словно
что-то припоминая.  А у Изяслава сладко и тревожно заныло сердце. Уж очень
милой и чистой,  не тронутой  злом  и  коварством  показалась  девушка.  И
привиделось счастье:  такая лада может скрасить жизнь,  отвлечь от мрачных
раздумий,  утешить  в  печали.  Он  долго  глядел  ей  вслед.  Когда   она
оглянулась,  снова  встретился  с  ней  глазами.  Ему показалось,  что она
улыбнулась...
     В  ожидании  радости  возвращался Изяслав-отрок  в  княжеский дворец.
Хотелось поскорее рассказать о  нечаянной встрече  Турволоду.  И,  проходя
мимо места у клети,  где недавно избивали каменосечца, отрок не заметил на
снегу крови...


                                    2

     Целыми  днями  слонялся теперь  Изяслав-отрок  вокруг  дворца боярина
Пестослава.  Когда никого вокруг не было,  припадал жадным оком к  щелке в
высоком деревянном заборе.  Несколько раз он  мельком видел боярышню.  Она
легко  поднималась по  ступенькам крыльца и  скрывалась в  тереме или  же,
наоборот, выбегала из низких дверей во двор. Простучат башмачки - и ее уже
нет.
     Изяслав понимал,  что его мечты безнадежны.  Хоть дочь Пестослава уже
давно на  выданье,  уже скоро станут ее дразнить перестаркой,  хоть женихи
стаями за ней не бегают,  а все же надменный боярин никогда не отдаст свою
дочь  Светозару  бывшему  кожемякину захребетнику.  Но  сколько  отрок  ни
убеждал себя в этом,  на другой день ноги сами несли его к забору. То, что
не нравилось другим в Светозаре -  ее бледность и хрупкость,  -  нравилось
ему. Теперь часто ему виделось во снах, будто она - его лада. Встречая его
с охоты или из похода,  выпорхнет навстречу,  закинет тонкие белые руки на
плечи  и  замрет,  глядя  ему  в  глаза.  А  вокруг шепчутся бояре и  дети
боярские,  указывая на него: "Родович* Пестославов, княжий поплечник"**. И
никто не вспомнит о его кожемякском прошлом...
     _______________
          * Рїоїдїоївїиїч - родственник.
          ** Пїоїпїлїеїчїнїиїк - ровня, товарищ.

     У отрока от долгого пребывания на морозе зашлись ноги. Он топтался на
месте,  стараясь согреться.  Успел познакомиться со  всеми псами,  которых
было немало на подворье Пестослава,  и они, почуяв отрока, уже не лаяли, а
лишь слегка повизгивали.
     Вот он расслышал легкие шаги за забором и прильнул к щели.  Но тут же
отпрянул в сторону.
     Заскрипели ворота.  Светозара вышла на  улицу.  За ней едва поспевала
кормилица.  Боярышня была в теплой шубке из серебристого лисьего меха.  На
ногах  -  башмачки,  отороченные сверху  таким  же  мехом.  Вдруг  девушка
споткнулась, взмахнула руками и... упала бы в снег, если бы не Изяслав. Он
подхватил ее. На какой-то миг ему почудилось, будто он слышит, как под его
рукой бьется сердечко боярышни.
     Светозара взглянула ему  в  лицо,  улыбнулась уголком рта.  Она давно
заприметила этого  непрошеного сторожа у  ее  терема и  успела разузнать о
нем.  Ей нравилась его необычная судьба, его тихость и покорность. Ни разу
не  посмел он  пробраться на  подворье,  поговорить с  ней.  Она незаметно
мигнула кормилице, и та обратилась к отроку:
     - Молви нам, отроче, свое имя. Дабы знали, кому благодарствовать.
     Изяслав, не отрывая взгляда от Светозары, произнес:
     - Изяславом кличут,  сыном...  -  он запнулся. Сказать сыном Микулы -
значит выдать свой позор,  обречь себя на презрение боярской дочери. И он,
словно  завязнув зубами в  куске  мяса,  выговорил:  -  Кличут меня  сыном
Стемировым...
     А Стемир, известно, имя боярское.
     ...На следующий день он увидел ее снова. Она выбежала за ворота одна,
без нянюшки.  Он шагнул к ней. Светозара потупила глаза. Но в ее голосе не
чувствовалось смущения,  в  нем был полувопрос и полупоощрение,  когда она
произнесла:
     - Али сызнова подхватить меня устремляешься? Да я ж не падаю...
     Он пошевелил сухими губами, согнулся в поясном поклоне:
     - Челом тебе, Светозаро Пестославно!
     - Будь здоров, отроче! - откликнулась девушка. Он все больше и больше
ей нравился.  Таких она еще не встречала.  Глаза зеленоватые,  дерзкие,  а
движения скованные.
     Он ковырял снег загнутым носком сапога и молчал. Она тихо засмеялась,
повернулась и  убежала в  терем.  Прикрывая лицо  платком,  прошла в  свою
светелку,  схватила неразлучницу -  тряпичную куклу  Каринку и,  прижав  к
своей едва наметившейся груди, поведала ей о воине Изяславе:
     - Слушай,  слушай, Каринка. У него очи зеленые, как травица весенняя,
и  посверкивают  они,   и  посвечивают.   А  брови  густые,  а  уста  алые
трепетнокровные. А ладони его нежные... Видишь его, Каринка?
     Кукла молчала.
     - Слушай,  Каринка. Он воин молодой, а храбрый. Он до Новгорода-града
добирался,  земли перехаживал,  озера переплывал,  яры перемахивал да горы
перелетывал. Славнее его нет у князя-богатыря. Верно, Каринка?
     Кукла молчала.
     - Да слушай же,  слушай же, Каринка! Он мягкий и податливый. Захочу -
соколом воспарит надо мною,  пожелаю -  у ножек моих котеночком свернется.
Он и  тебя будет холить да беречь.  Паволоки новой купит.  Я  тебе одеяние
сошью. Люб он тебе, Каринка?
     Кукла молчала.
     Светозара говорила о  нем еще и  еще.  В ее воображении он вырастал в
богатыря Илью Муромца. А себя она видела его женой, лелеемой и почитаемой,
как святыня, исподволь управляющей воином, подобно скомороху-медвежатнику,
что  на  торжище  заставляет плясать огромного зверя.  Женщина и  ребенок,
хитрость и  наивность,  красота и коварство переплелись в ней столь тесно,
что  наивность  стала  хитрой,   а   коварство  унаследовало  от   красоты
привлекательность.   Светозара  прижимала  к   себе   тряпичную  куклу   и
уговаривала ее:
     - Ничего,  что он  из кожемяк.  Больше ценить станет меня,  коли отец
одарит его богатством. Слушаться станет, покорствовать. Он хороший, у него
очи зеленые. Он милый, и брови густые. Нос кривоватый, да на него смотреть
не  надо.  Зато он храбрый,  он остромыслый.  Только вот...  что тятя-отец
молвит на то?  Добро молвит.  Князь любит отрока, милостью своей одарит. А
что иные бояре молвят?
     Кукла молчала...


                                    3

     Изяслав-отрок продолжал украдкой видеться со  Светозарой.  Она  часто
снилась ему,  и он шептал слова,  не понятные иным гридням,  которые спали
вместе с  ним в  гриднице и прислушивались к его бреду.  Отрок старался не
размышлять о том,  чиста ли его любовь к боярышне, нет ли в ней притязания
на  богатство и  родовитость ее  отца.  На  такой вопрос он не мог бы себе
ответить,  ибо мечта пробиться поближе к властителям была слишком сильной,
владела им  с  детства.  Вот только пришло ли  время ей  исполниться?  Или
поманит и посмеется,  как это не раз бывало в его жизни.  Поэтому лучше не
обольщаться,  не  поддаваться сладкой  мечте,  чтобы  отрезвление не  было
слишком уж  горьким...  Он  убеждал себя,  что  его  сватанье к  Светозаре
безнадежно, но ничего не мог с собой поделать. Снова шел к ее дворищу...
     В  конце  концов  его  заметили слуги  боярина и  донесли Пестославу.
Боярин разлютовался.  Жених дочери -  кожемякский захребетник! Он приказал
спустить на отрока собак. Но Изяслав недаром скармливал им хлеб и приносил
кости - псы, подбежав к нему, заглядывали в лицо, виляли хвостами. Слуги и
сам  боярин науськивали их,  но  ничего не  помогало -  очевидно,  кости с
княжьего стола были вкуснее костей со  стола боярского.  Собаки не трогали
Изяслава.
     Рассвирепевший Пестослав поколотил дочь.  Она с опухшим от слез лицом
гладила тряпичную куклу и говорила:
     - Тятя дерется,  а  милый не выручит.  Не ведает он о моей муке.  Али
оборонить не может? А целуется сладко...
     Когда  отец  уходил  из  дому,  она  сызнова  под  разными предлогами
выбегала из терема и, утерев слезы, виделась с Изяславом.
     Боярин решил  подкараулить их.  И  однажды,  когда они  встретились в
дальнем  конце  дворища,  на  занесенных снегом  огородах,  он  нагрянул с
челядью,  как ловец с гончими на пугливую добычу.  Боярин огрел дружинника
крепкой сучковатой палицей по спине и закричал:
     - Али ровня она тебе? Али вонь кожемякская из тебя уже повыветрилась?
Не  по  смердьему плечу  соболья  шуба.  Мыслишь -  коли  князь  в  отроки
произвел, то и боярином сделает?
     Изяслав был напуган. Но при Светозаре он не мог показать, что боится.
Он был оскорблен.  Но и  этого нельзя показать -  иначе боярышня подумает,
что слова отца - правда. Отрок сжимал рукоять своей плети: полоснуть бы по
рылу боярина, развеять свой страх и стыд! А что князь скажет?
     Слуги смеялись.
     Их смех был для него как горячие угли на голое тело. Но он сдержался.
Подавил в себе оскорбление и, не глядя на Светозару, отмолвил боярину:
     - Не ведал, что сочтешь мое сватанье позором. Прости, господине...
     Говоря это, он чувствовал, что отныне на всю жизнь возненавидит того,
перед кем унижается.  Не будет у Пестослава врага жесточе и коварнее,  чем
он, бывший кожемякский захребетник.
     А боярина ответ дружинника рассмешил и размягчил.  Ему  приятно  было
видеть покорность.  Пестослав схватил Изяслава за плечи, повернул и ударил
по спине палкой - на этот раз легче, чем в первый.
     - Уходи и дорогу сюда забудь!
     Изяслав побрел,  склонив голову,  не смея оглянуться на Светозару.  В
мечтах он  упивался отмщением.  Что он  сделает с  Пестославом,  когда тот
попадет ему в руки?  Изобьет плетью,  а то - привяжет голого к дереву - на
съедение гнуси. А челядь его просто порубит мечом!..
     Светозара глядела вослед Изяславу удивленно и негодующе. И она любила
этого жалкого захребетника,  не сумевшего постоять за себя?  А боярин-отец
раззадоривал ее, да так громко, чтобы отрок слышал:
     - Видала милого ладу?  В бояре пнется! Али боярское дите уплелось бы,
аки побитый скот?  Не постоял за свою честь -  кто ж ты есть? Нет, уж коли
народился в грязи, грязью тебе и оставаться!


                                    4

     Четыре дня  спустя Изяслав,  подобно сторожевому псу,  опять  стоял у
терема,  где  жила Светозара.  Он  уговаривал себя,  что  больше не  любит
боярышню.  Увидит ее в последний раз и равнодушно пройдет мимо.  Любопытно
поглядеть, как она себя будет вести - и только.
     Светозара заметила его из  окошка.  Выйти или не  выйти?  Ей хотелось
услышать его  голос  у  самого уха,  почувствовать прикосновение рук.  Она
убеждала себя,  что хочет лишь поглядеть -  изменился он или все такой же?
Ей интересно,  выдержит ли этот отрок в одежде воина,  но с пресмыкающейся
душой раба ее  презрительный взгляд?  Светозара вспоминала,  как  бил  его
отец,  что отвечал Изяслав, его дрожащий приглушенный голос... "А целуется
сладко... Нет, ни за что не выйду!"
     И вышла.
     "Коли встречусь с ним, миную его!"
     Она не прошла мимо.


     Затянувшийся  поцелуй  прервал  всадник,   направлявшийся  в  сторону
Пестославова дворища.  Он громко кашлянул.  Боярышня и  дружинник,  словно
обжегшись,  отскочили друг от  друга.  Всадник увидел раскрасневшееся лицо
девушки, рдеющие губы.
     "Эге,  да она -  красна девица,  а я доселе не замечал ее красоты", -
подумал всадник и перегнулся с седла:
     - Молви, как проехати к Пестославу-боярину?
     - Провожу тебя, - застыдившись, отвечала Светозара и, кивнув отроку -
дескать, встретимся позже, - пошла к своему двору.
     Всадник тронул шпорой коня и,  ухмыляясь,  оглянулся.  Изяслав сжимал
плеть. Он сразу признал во всаднике Склира, резоимца и сына резоимца.


     ...Вернувшись в  княжью гридницу,  Изяслав не  мог больше скрытничать
перед  Турволодом.  Выслушав  историю  его  любви,  богатырь хлопнул  себя
ладонью по колену:
     - Уломаем боярина!  Молвлю слово княжичу Мстиславу.  Он  для  нас все
сделает!


     Склир  вошел  в  родной терем с  торжественным видом.  Не  отвечая на
расспросы братьев, он прошел к отцу и без предисловий выложил:
     - Задумал жениться на дочке Пестослава.
     Жарислав был поражен дерзким тоном сына:  даже не советуется с отцом,
а просто сообщает о решенном.  Но резоимец и радовался: ладно придумано. У
Пестослава злата куры не  клюют.  Да,  как на  грех,  вспомнил боярин меч,
утащенный сыном почти из-под носа, и вслух высказал:
     - Худа больно дщерь Пестославова.  Словно из воску белого слеплена да
кое-где краской тронута. Господыни из нее не выйдет!
     - Выйдет! За ее худосочие Пестослав приданого набавит.
     И  еще одна мысль ворошилась в  голове Склира:  "Тот вонючий кожемяка
лопнет от злобы!"


                                    5

     Дверь  в  княжью  палату  отворилась  рывком.  Изяслав  Ярославич  не
повернул головы,  он знал:  так входит лишь сын Мстислав. Послышался голос
княжича:
     - Прости. Пришел за твоего отрока слово замолвить.
     Ярославич взглянул на сына.  Мстислав такой же, как всегда, - молодой
рысак, что рвется на привязи.
     - Как кличут отрока?
     - Ты его именем одарил, отец. Тезка твой.
     Князь оживился.  Он верил в преданность бывшего кожемяки, вытащенного
из  бедности и  вознесенного до сыновей боярских.  Ярославич поманил сына,
потянулся,  чтобы  обнять его  за  плечи.  Мстислав уселся на  подлокотник
кресла и  прижался щекой к  голове отца.  Так  они  сиживали давно,  когда
княжич был  маленьким и  когда Изяслав Ярославич видел в  нем  только чадо
родное Мстиславушко,  а не должен был опасаться в нем наследника Мстислава
Изяславича. Князь растрепал кудри сына и растроганно молвил:
     - Тебя ради помогу отроку... Расскажи, сыне, что у него стряслось?
     -