- лишние грешки.
     Устав  был  беспощаден.  Феодосий  понимал,  что  недавних язычников,
соблюдавших  иногда  старые  обычаи,  могут  удержать  в  повиновении лишь
суровые священнослужители и суровые законы.  Еще и ста лет не прошло с тех
пор,  как русичи поклонялись языческим идолам,  а  каждый идол имел своего
избранника - вождя среди людей. Новая вера - вера в единого Бога - помогла
взять власть единому князю, объединить обширную Русскую землю. Объединения
требовали   расцветавшие  ремесла   и   торговля.   Объединения  требовали
разоряемые степняками поселения.  Лишь  собравшись воедино,  русичи  могли
противостоять степи.


                                    4

     Вечером  игумен  Феодосий  принимал дорогого гостя,  князя  Изяслава,
который и раньше частенько наведывался к нему. Князь приехал с семнадцатью
отроками, привез с собой на двух телегах припасы. Увидев это, возрадовался
келарь* Феодор, толстенький монашек с длинными руками и кривыми пальцами.
     _______________
          * Кїеїлїаїрїь - инок (монах), ведавший монастырскими припасами и
     прочими светскими делами монастыря.

     По  встревоженному лицу  Ярославича игумен  понял:  предстоит  важная
беседа. Когда они остались одни, князь заговорил:
     - Приехал совет держать с тобой,  святой отче.  Просвети и научи.  Из
Рима прибыли ко  мне  послы папы Григория.  Привезли его  собственноручное
послание.
     Князь  достал из-под  плаща  свиток пергамента.  Развернул.  Феодосий
вцепился взглядом в скоропись латинских букв:
     "Епископ,  слуга слуг Божьих,  Дмитрию*,  князю россиян,  и  княгине,
супруге его, желает здравия и посылает апостольское благословение".
     _______________
          * Дїиїмїиїтїрїиїй - имя, данное при крещении князю Изяславу.

     Феодосий читал дальше, и на его лбу резче обозначились морщины:
     "Желаем,  чтобы святой Петр сохранил Ваше здравие,  княжение и благое
достояние до  кончины живота  и  сделал Вас  некогда сопричастниками славы
вечной.  Желая также изъявить готовность к дальнейшей переписке,  доверяем
сим  послам изустно переговорить с  Вами обо всем,  что есть и  чего нет в
письме. Примите их с любовью, как послов святого Петра".
     Далее в послании говорилось о том,  что папа согласен оказать близкой
его сердцу Русской земле величайшую милость -  принять в лоно Католической
церкви. Взамен этого сын Ярослава должен повиноваться папе и по его совету
войти в союз с христолюбивыми государями.
     "...Всемогущий Бог да  озарит сердца Ваши и  да переведет Вас от благ
временных к славе вечной".
     Феодосий поднял взгляд на князя:
     - Что же брат Дмитрий ответил папским легатам?*
     _______________
          * Лїеїгїаїт - посол (лат.).

     - Сказал,  поразмыслю.  Знаешь сам:  с  папой надо  речи вести мягко,
изъявить на словах покорность.
     - Нет!  Твердость  нужна!  -  воскликнул  Феодосий.  -  Ибо  сказано:
"Хищники не вниидут в царствие небесное,  ежели не возвратят похищенного".
Папа и есть наибольший хищник,  лютый, аки тигр. С ним нельзя мягко. Слово
из крицы*, надо отковать!
     _______________
          * Кїрїиїцїа - железо, сталь.

     - Папа обещает помощь против степи,  -  возразил князь.  -  А врагов,
опаснее половцев, у нас нет...
     Феодосий был уверен,  что князь ошибается, что сейчас он смотрит лишь
себе  под  ноги.   А  властитель  должен  уметь  окинуть  единым  взглядом
сегодняшнее и  прошлое,  чтобы проникнуть мыслью в  будущее.  Князь должен
знать,  что есть враги сильные,  но сила их быстро иссякает; есть и такие,
чья  сила  в  будущем пополнится,  да  злость убудет,  -  значит,  с  ними
союзничать можно.  И  зачастую опаснее не  тот  враг,  что  хочет твой дом
поджечь или разграбить: злость пройдет - и намерение изменится, а тот, кто
желает хозяином стать над твоей душой. Тогда твой дом в любое время станет
его домом.  И ты сам,  и все,  что имеешь,  и вся сила твоя, и все помыслы
твои  -  в  его  распоряжении.  Для  земли  Русской  папа  сейчас  опаснее
степняков.  Кто хочет в  земле своей сам править,  не  должен принимать от
него помощь. Неужели князь не понимает этого?
     - Половцы надвигаются силой неисчислимой,  -  продолжал Изяслав. - Их
ханы ищут союзников среди соседей наших.  Да и  не только соседей.  Боюсь,
найдется и у нас князь, что захочет с помощью половцев стол у меня отнять.
Разве не случалось подобное,  разве сие не записано в  летописях?  А  папе
можно уступить в малом, а зато себе оставить большее...
     - Сунь палец -  враз руку отхватит,  -  сурово проговорил Феодосий. -
Ему бы лишь уцепиться за что-то, а там он себя покажет.
     - Может,  и  прав ты,  святой отче,  но  тогда следует хотя бы начать
переговоры и вести их, пока главная опасность не минует.
     Феодосий вскочил,  воздел руки,  словно внезапно вырос, стал высоким,
могучим.
     - Папа опасней половцев,  княже. Половцы придут и уйдут, аки огонь. А
папа придет и останется навеки.
     Они беседовали долго.  Настойчиво и неутомимо игумен наставлял князя,
уговаривал и скрывал угрозу за ласковыми словами.
     Они  договорились,  что  завтра,  когда  состоится второй  разговор с
римскими послами, Феодосий посетит князя и окажет ему духовную поддержку.
     Беседа закончилась.  Но  дождь  не  дал  Ярославичу отбыть.  Пришлось
остаться в монастыре на ужин.
     Игумен усадил Ярославича рядом с собой за длинный дубовый стол, здесь
же  уселись монахи и  дружинники.  Перед воинами поставили дымящуюся дичь,
перед монахами - лишь сырые овощи, хлеб и воду. Феодосий же и до овощей не
дотронулся - запивал тоненькие просвиры ключевой водой.
     Для князя и воинов он приказал подать мед.  Келарь ответил,  что меда
нет.
     Игумен  неодобрительно  поглядел  на   толстого  келаря,   известного
упрямца.  И  вдруг у  него  появилась мысль -  проучить брата Феодора.  Он
что-то   прошептал  на   ухо   князю,   а   тот  -   сидящему  около  него
Изяславу-отроку.  Воин  незаметно выскользнул из-за  стола  и  прокрался в
клеть, где стояли пустые корчаги из-под меда и полные, привезенные князем.
     Монахи не подавали виду,  что следят за перепалкой игумена и  келаря.
Но  их  быстрые  косые  взгляды  были  достаточно  красноречивы.  Феодосий
насупился и сказал келарю:
     - Неверящий Фома -  что скот без ума.  Ступай в клеть и найдешь мед в
корчаге.
     Келарь по обыкновению заупрямился. Феодосию пришлось потратить немало
сил, прежде чем келарь пожал плечами - ничего не могу поделать, иду, но не
верю -  и пошел в клеть.  Он наклонился над корчагой,  которую еще полчаса
тому  назад  видел  пустой,  и  остолбенел.  Сосуд был  наполнен до  краев
янтарным медом.
     С  возгласом удивления и  восхищения перед чудом келарь упал  в  ноги
игумену. Феодосий возрадовался, увидев такое раскаянье. Он поднял келаря с
земли и усадил по другую сторону от себя.  Монахи с благоговейным трепетом
взирали на  своего игумена,  а  он  думал:  "Господи,  владыко всесильный!
Отчего сам не заботишься о славе своей? От чего я, червь ничтожный, должен
творить за тебя чудо?"
     Вслух же молвил:
     - Не по нашему хотенью,  а  по Божьему изволенью.  Воистину,  десница
Господня - чудотворна!
     Изяслав-дружинник посмотрел на свою правую руку, липкую от меда: "Так
это и есть десница Господня?"


                                    5

     Как-то на рассвете возвращался Феодосий от князя. Он изрядно устал от
душеспасительных бесед  и  дремал  в  одноместном княжеском  возке.  Возок
плавно  покачивался,   убаюкивал.   Игумен  вновь   переживал  сегодняшнее
пиршество,  прием папских послов. Какие злобные искры засверкали во взорах
легатов,  когда увидели рядом с князем Феодосия... Поняли, зачем он здесь.
Но  еще  страшнее был  их  ответ на  отказ князя.  Они не  вздрогнули,  не
закричали.  Наоборот -  смиренно притенили глаза ресницами и  произнесли в
один голос:
     - На все воля Господня.
     Феодосий хорошо понимал,  что означает "воля Господня". Папа присвоил
себе сан, равный апостольскому. Он направляет длинные руки своих слуг. А в
тех руках -  бич коварства, яд клеветы, нож измены. Игумен советовал князю
поестеречься.  Ярославич испуганно глянул  на  черноризца.  На  лбу  князя
сошлись морщины раздумья.  Если  послушаться папу,  он  поможет вступить в
союз  с  иноземными властителями-католиками.  Вместе с  ними  легче  будет
отражать несметные полчища степняков.  Но и Феодосий прав:  папа ничего не
делает даром.  На каких же весах взвесить, кто опаснее для Русской земли и
власти Ярославичей - папа или половцы?..
     Игумен печерский ехал  в  тревожном настроении.  Делу,  в  которое он
вкладывал всю  свою жизнь,  грозила опасность.  Он  нуждался в  утешении и
словно снова увидел лики  икон,  созданные в  печерах лучшими художниками,
свитки  пергамента,   десятки  книг,  списанных  монахами,  широкие  листы
летописи, составляемой великим Никоном.
     В разные концы Русской земли разошлись послы Феодосия,  странствующие
монахи.  Среди них был и  любимейший брат Кукша,  немало потрудившийся для
обращения язычников в православие. Труды Кукши увенчались щедрыми плодами.
Сотни язычников пришли в лоно Христианской церкви.  "И хотя теперь его нет
среди нас,  - думает игумен, - хотя он вкушает блаженство в райских кущах,
крестники продолжают его  дело.  И  вместе с  ними  он  опять  живет среди
нас..."
     У  Феодосия от  долгого сидения затекла нога.  Он  уселся  поудобнее.
Теперь игумену видно возницу,  сидящего верхом на коне. Он что-то напевает
себе под нос,  чтобы не уснуть.  Это - слуга княжьего дружинника Изяслава,
бывший новгородский челядин Верникрай.  "Говорят,  будто  он  превосходный
древосечец,  -  думает  игумен.  -  Надо  поручить ему  сделать дверь  для
церкви".
     Время  от  времени  Верникрай  оборачивается.  Игумену  кажется,  что
возница с  любопытством и  почтением глядит сквозь полуоткрытый верх возка
на черноризца.  "Верникрай не знает,  кого везет,  - мыслит игумен. - Но и
простой  монах  вызывает в  нем  чувство уважения.  Он  готов  свой  живот
положить за меня. Простая чадь - верное стадо наше".
     От  этих  мыслей  игумену  становится спокойно,  дремотно.  Он  опять
закрывает глаза и откидывается на подушки.
     Внезапно возок останавливается.  Возница слезает с коня и заглядывает
к игумену*. Их взгляды встречаются. Феодосий ласково улыбается - очевидно,
древосечец хочет спросить, удобно ли ехать святому отцу. Игумен слышит:
     - Черноризче,  ты вечно нероба, а я всегда в трудах. И сейчас не могу
сидеть на коне. Я отдохну в возке, а ты сядь на коня. Так будет по правде.
     _______________
          * Этот случай,  так же как история с  Варлаамом,  сыном  боярина
     Иоанна,  жизнеописание  Феодосия  и  пр.,  описаны в "Киево-Печерском
     патерике".


                                Глава VIII

                                НА ТОРКОВ!


                                    1

     Всадник  в  кольчуге  и  островерхом  шлеме  скачет  по  Подолию.  Он
поднимает на длинном копье, чтобы все видели, вить - горящий обруч, свитый
из луба,  лубяную гривну.  Завидя ее,  женщины с  плачем прижимают к  себе
ребятишек,  кого-то проклинают,  о  чем-то молятся.  Мужчины угрюмо глядят
вслед всаднику и  направляются по  своим дворам.  Там  одни седлают коней,
другие достают боевые топоры на длинных держаках, дубины. Остальные спешат
за оружием на гору,  в княжий двор. Всадник, несущийся с витью по Подолию,
- витский, вестник войны.
     Увидел витского и  Славята,  сплюнул с  досады через  правое плечо  и
начал собирать в дорогу одного из своих захребетников -  Грома.  "На черта
собралась дружина,  -  думал Славята,  -  все эти бояре и отроки, если они
сами не могут управиться с врагом,  без помощи воев? Их кормят за охорону,
а  они?  Жрут,  пьют,  гуляют,  а  как  дело делать -  так подавай других!
Дармоеды!"
     Знал Славята, что многие бояре, которые должны были бы сейчас идти на
торков,  осели в  своих наделах маленькими князьками.  Расползается княжья
дружина,  а воюет простой люд. Расплачивается за боярские забавы не только
потом, но и кровью.
     "Говорилось раньше,  что дружина боярская - щит против врага, - думал
староста. - А теперь к щиту тому столько золота прилипло, что для битвы он
не  годен.  Каждый из  бояр  лишь  за  свое  богатство трясется,  только и
помышляет,  как бы нахватать побольше -  все равно у кого.  Вот и выходит,
что "боярский меч - голова с плеч", да чья голова?"
     Жмурясь и ворча, Славята протянул Грому хлуд, буркнул:
     - Держи  пока.  Смелым  Бог  владеет,  пьяным черт  качает,  а  князь
обвооружит...
     Захребетник Гром,  прозванный так  за  высокий рост и  трубный голос,
троекратно облобызался с  хозяином,  хозяйкой,  их  детьми,  двумя другими
захребетниками,  вскинул хлуд на плечо и пошел к воротам.  Там его ожидало
еще  несколько воинов.  Всего  кожемяки должны были  представить в  войско
десять человек.
     Они зашагали в гору к теремному дворцу князя.  Сюда же со всех концов
Подолия  сходились реденькими цепочками ложкари,  градоделы,  каменосечцы,
гончары, шерстобиты...
     На  огромной площади,  простирающейся от княжьего двора до Десятинной
церкви, собралось около восьми тысяч воинов. На угорских быстроногих конях
разъезжали бояре  в  расшитых  плащах,  в  шеломах  с  золотыми насечками,
вооруженные дамасскими и  киевскими мечами,  щитами с  умбонами*,  надежно
прикрывающими от копий и  стрел.  Тут были и лучники,  наконечники стрел у
которых оканчивались двумя  зубцами,  разрывающими тело  и  увеличивающими
рану.  Отдельно стояли полки  новгородцев с  боевыми топорами и  булавами.
Перед ними гарцевал боярин Вышата.
     _______________
          * Уїмїбїоїнїы - металлические пластины.

     Словно стая   опытных   хищных   зверей,  держалась  особняком  семья
Жариславичей под водительством самого боярина Жарислава. Старик как влитой
сидел в седле.  Под ним плясала тонконогая кобыла,  кося на уздечку черным
злым глазом.  Боярин оглядывал шумное пестрое воинство,  останавливал глаз
на  золоченых  шеломах и затейливо изукрашенных плащах прочих бояр,  на их
великолепных конях.  Он восторгался этой пышностью и богатством.  "На рати
покрасуюсь",  -  вспомнились  слова  песни.  Взгляд Жарислава,  пораженный
нестерпимым сиянием,  метнулся и замер. Один боярин показывал другому меч,
недавно  сделанный  киевским  оружейником  Матвеем.  Рукоять меча блистала
изумрудами и яхонтами,  а клинок был  подобен  чистому  ручью,  в  котором
отразилась   радуга.   Кузнец  Матвей  ковал  этот  харалужный  клинок  из
нескольких скрученных полос, переплетения горели узорами в клинке.
     Все новые и  новые воины прибывали на площадь.  Вот из ворот княжьего
дворца, окруженный отроками и боярами, выехал воевода Коснячко. Он объехал
полки,  поставил над воинами-подолянами сотских и десятских. Около кожемяк
задержался,  оглядел Грома, успевшего разжиться топором и сулицей. Воевода
расчесал  пятерней  длинную  узкую  бороду,   задумался:  кого  над  этими
поставить?  Он  оглянулся на  свою  свиту,  его  взгляд упал на  Изяслава.
Вспомнил:  князь приказал поставить его десятским. Воевода с самого начала
презирал этого выскочку,  и теперь ему в голову пришла неплохая мысль.  Он
подозвал Изяслава и, указывая на кожемяк, спросил:
     - Ты был кожемякой?
     Изяслав вспыхнул от  обиды.  Зачем Коснячко понадобилось вспоминать о
его  прошлом,  да  еще  перед боярами,  ждущими случая посмеяться над ним?
Кожемяки заметили это и переглянулись.
     - Ты из кожемяк? - повторил воевода.
     Изяслав кивнул.
     - Они тебе ведомы. Ставлю тебя над ними десятским.
     И Коснячко отъехал.
     Изяслав растерялся.  Он  молча сидел на коне перед пешими кожемяками,
бросавшими на него неприязненные взгляды.  Некоторые из них,  в  том числе
Гром, помнили историю с поясом и смеялись тогда над ним.
     Но  нельзя  же  было  бесконечно  молчать.   Изяслав  приосанился  и,
поглядывая на кожемяк с высоты лошадиного крупа, спросил:
     - Кто умеет стрелить?
     Миг молчания - и в ответ наглый голос Грома:
     - А ты умеешь?
     Кожемяки  расхохотались.   Услышав  смех,  подъехал  сотский,  боярин
Жарислав,  в  сотню которого входил и  десяток кожемяк.  И  он  не упустил
случая посмеяться над выскочкой.
     - Али властвовать не обвык?  Ах,  ах,  я же слыхивал,  - с притворным
сочувствием закудахтал он,  - из кожемяк ты. Князь возвысил тебя над ними,
яко царь латинский вознес раба своего над землекопцами галльскими.
     Кожемяки насторожились. А Жарислав, не замечая этого, продолжал:
     - Господь всеблаг и всеправ в своих помыслах. Одних Он родит в стаде,
других поставил стеречь стадо.  Овца  не  может быть пастухом.  Ты  можешь
шкуру мять, да не повелевать.
     Громом овладела ярость.  Опять старая песня:  кожемяки не люди. В нем
проснулось сочувствие к  Изяславу -  ведь его  обижают за  то,  что он  из
кожемяк.  И  когда  Жарислав,  уверенный в  нужном  ему  ответе,  спросил:
"Желаете его десятским над вами?", он услышал неожиданное:
     - Желаем!
     До  Изяслава не  сразу дошел смысл ответа.  Он  смотрел на Грома,  на
других воев,  словно видел их  впервые.  Что  же  случилось?  Признали его
вожаком,  отмеченным Божьим перстом?  Почему же раньше не признавали?  Или
дело совсем в  ином,  чему он не знает названия?  В  том,  из-за чего он с
полуслова понимает Грома так, как никогда не поймет боярина?
     ...На площади загудели трубы,  забили бубны. Воины повернули головы к
помосту, куда взошел князь Изяслав с сыновьями - Мстиславом, Святополком и
Ярополком.  Из  ворот  теремного дворца  показалась церковная процессия во
главе  с  митрополитом  Георгием.  Воинство  прочитало  молитву.  Началось
освящение оружия и крестное целование. Первым умиленно приложился к кресту
Изяслав,  за ним быстро преклонил колено и едва притронулся губами к злату
Мстислав.  Дольше всех у креста задержался низенький,  толстый,  с мягкими
кошачьими движениями Святополк.  Его глаза радовало сияние золота,  он мог
бы часами, не отрываясь, касаться его губами. Золото! Холодное и лучистое,
за обладание им отдают жизнь.  Вот умрет отец, и он, Святополк, унаследует
киевский престол и  все это богатство.  А братья?  Ох эти братья!  Неужели
придется делиться с ними? Если бы милосердный Бог призвал их к себе!
     Войско построилось по десяткам и  сотням и,  сверкая,  гремя оружием,
блистая доспехами,  двинулось из города. Часть его под водительством князя
должна была спуститься к  Переяславлю по  Днепру на  судах.  Другая часть,
возглавляемая Коснячко, направлялась туда же сушей.
     Изяслав   Ярославич  обозревал  полки   с   чувством  удовлетворенной
гордости.  Не он ли приумножил свое воинство? Вот едут бояре Гремиславичи,
которым  "Русская  правда"  Ярослава угрожала смертью  от  рук  злобных  и
родовитых Волковых,  местью за  нечаянное убийство на  охоте старшего сына
Волка.  Но сын Ярослава,  Изяслав,  по смерти отца собрал братьев, а также
Мыкыфора-киянина, мудрого боярина Чудина и дописал отцову "Правду". Что ж,
новые  времена -  новая и  правда.  Изяслав запретил родовую месть,  а  за
убийство боярина ввел  высокий денежный штраф -  виру  -  и  спас  многие,
нужные  ему   и   княжеству  боярские  головы.   Могут   ли   после  этого
многочисленные Гремиславичи и  им  подобные быть ему  неверны?  Вон скачут
воины-новгородцы.  Не  он ли ублажал их и  потакал вольномыслию?  Потакал,
конечно,  не оттого,  что сочувствовал,  а  рассудил:  даже отец не мог на
новгородцев тугую узду накинуть.  Так не  лучше ли еще раз даровать им то,
что они все равно добыли,  чем без надежды на  успех пытаться отнять самое
для них дорогое? Надежность узды не в крепости, а в незаметности.
     Размашисто шагают подольские умельцы.  И  о них он подумал в "Русской
правде"  Ярославичей.  Приравнял  кузнецов-оруже