рипел и остановился.  Гребцы спрыгнули в воду,  налегли плечами. Судно
не трогалось с места.  А легкие русские лодьи и плоскодонные струги прошли
рядом.  Изредка их  днища  касались песка,  и  тогда  воины  отталкивались
баграми.
     Наконец варягам удалось столкнуть бус с отмели. Да переменился ветер.
Парус  обвис.  Усталые гребцы не  могли с  прежней силой работать веслами.
Теперь   уже   русские  с   гоготом  протянули  варягам  весло.   Особенно
усердствовал в насмешках сам боярин Жарислав, но приказал не сбавлять ход:
варяги со  зла  могли взяться за  луки.  Бус еще долго мелькал сзади,  все
уменьшаясь. Затем совсем исчез за поворотом...
     На  шестой день  караван миновал устье  Припяти.  Слева  лежали земли
древлян.  Лодьи приближались к  смоленским владениям.  Строптивы древляне,
непокорны.  В большинстве своем -  язычники.  Убивают монахов, насаждающих
Христову веру,  громят княжьи дружины,  взимающие дань. Оттого мерзостны и
князю, и митрополиту. Тут приходилось все время держаться на середине реки
- язычники могли напасть на княжьих людей,  забрать товары.  А добыча была
бы  немалая:  двадцать и  семь штук царьградских паволок*,  переливающихся
всеми  цветами радуги,  словно хвост павлина.  Одна  паволока,  пурпурная,
изукрашена кругами и  грифами -  чудовищами с  головами орлов и туловищами
львов,  на  другой,  крученого шелка,  темно-зелеными  и  золотыми  нитями
вытканы травы, цветы, звезды. А мечи с серебряными рукоятями, золотые чаши
и киевские колты -  серьги с тремя кубиками?..  В каждом кубике,  покрытом
эмалью,  слезилась крупная жемчужина,  а  по краям вились узоры из золотой
проволоки.  Но самая большая ценность -  Евангелие,  везомое новгородскому
посаднику Остромиру.  Переплет его  покрыт  причудливой вязью  из  золота,
буквы на листах выведены мудрейшими переписчиками Софии Киевской. Два года
работали они. Пуще ока наказывал князь беречь эту книгу.
     _______________
          * Пїаївїоїлїоїкїа - шелковая ткань.

     И  еще  одно  чудо  везли  купцы  с  царьградского торжища в  подарок
Остромирову сыну  Вышате.  Было  то  чудо  тоненькое  станом,  с  длинными
волосами, огромными глазищами метало черные стрелы. В кого попадет стрела,
теряет сон и  покой.  Звали чудо -  Селия.  Завернутая с  головы до  ног в
покрывало,  рабыня Селия целыми днями сидела неподвижно и глядела на воду.
А то вдруг заводила песню, печальную, заунывную.
     Не  один из  воинов заглядывался на Селию,  но купцы зорко следили за
девицей,  умели  остановить ретивых.  "Подарок"  должен  быть  доставлен в
целости. Это сулило купцам посадничьи милости.
     Наступал вечер.  Длинные лучи  солнца уже  не  так  немилосердно жгли
измаявшихся гребцов. Изяслав-отрок присел на носу. Он забыл об опасности и
любовался берегами,  вслушивался в  шелест воды за бортом.  Ему никогда не
надоедало смотреть на  волны.  Куда  они  бегут?  Куда торопятся?  Так  же
неустанно текут и люди, торопятся туда, откуда никто не возвращается...
     В  музыку  волн  вплелся тонкий  голос,  почти  неслышный,  мягкий  и
печальный. Пела-плакала Селия о своей загубленной жизни в чужом краю среди
чужих людей.  Сердце Изяслава сжалось от непонятной жалости к самому себе.
Много ли радостей знал он в  жизни?  Но зато сколько было горестей,  обид!
Так  устроено все:  дары судьбы обманчивы,  получаешь совсем не  то,  чего
ждешь;  за  самую малую радость платишь большую цену,  иногда непосильную,
иногда  горестную.  Почему нельзя просто так  сидеть в  лодье,  глядеть на
волны,  на небо, слушать этот волнующий голос? Почему надо бояться за свою
жизнь, тревожиться за князя, подвергаться опасности?
     Он искоса глянул на поющую.  Она тихо раскачивалась в лад мелодии.  В
это время один из воинов,  по имени Палин, мощный, приземистый, похожий на
пень огромного дуба, волосатой лапой зажал рот рабыне.
     - Молчи! - гаркнул он, и вторая его лапища полезла под покрывало.
     Изяслав рванулся к нему:
     - Не смей!
     Тот  удивленно расширил наглые  выпученные глаза  и  еще  крепче сжал
девушку.
     - Отпусти ее!  - в ярости и страхе перед могучим воином завопил отрок
и поднял плеть.
     Один  из  гребцов хотел было  вмешаться,  чтобы не  дать  разгореться
драке, но боярин Жарислав движением руки приказал ему оставаться на месте.
     Палин отшвырнул девушку и  шагнул к Изяславу.  Но навстречу ему встал
Турволод,  занес  весло.  С  Турволодом Палину  не  хотелось тягаться.  Он
переступил через девушку и сел на свое место.  Но злобу затаил. И никто не
заметил, с каким сожалением вздохнул Жарислав.
     Селия с трудом поднялась.  Ее покрывало приоткрылось.  Черные глаза с
благодарностью глянули  на  Изяслава.  Он  почувствовал,  как  перехватило
дыхание, повернулся и пошел на свое место.
     Боярин распорядился пристать к  берегу.  Решено было ночевать в лесу.
Лодьи и  струги оставили на воде,  привязав длинными веревками к деревьям.
Выставили четырех  дозорных и  улеглись -  кто  просто  на  траве,  а  кто
подстелил плащ или наломал веток.
     Изяслав долго  ворочался с  боку  на  бок,  потом  встал и  подошел к
Турволоду, назначенному в дозорные.
     - Ложись, спи. Я за тебя постерегу, - предложил он.
     Турволода уговаривать не пришлось.  Через минуту и его густое сопение
присоединилось к общему храпу.
     Изяслав уселся  невдалеке от  тлеющего костра,  прислонился спиной  к
подножию толстенного граба.  Скоро глаза устали вглядываться во тьму, и он
полузакрыл их.  Отроку виделись грядущие дни:  подвиги и  слава...  Вот он
скачет впереди дружины, вот князь награждает его, возносит и над отроками,
и над боярами...
     Вдруг он вздрогнул,  повернул голову.  Тихий шелест послышался где-то
близко...
     Из-за  дерева в  черном покрывале вышла Селия.  Ее лицо в  свете луны
кажется загадочным,  губы  шевелятся,  будто  шепчут молитву.  Рабыня идет
прямо к отроку, зовет:
     - Заслявь, Ызаслявь...
     И не чует отрок,  как очутился возле нее совсем близко, так, что стал
слышен горьковатый запах благовоний, которыми натирали смуглое тело Селии.
Глядит она на него,  своего заступника, с немым почитанием. Сказать ничего
не может - не знает ни слова, понятного ему. Берет его ладонь, прижимается
к ней щекою и снизу вверх глядит отроку в глаза, словно молится на него. И
он понимает:  "Ты мой купец, ты мой господин-владетель, и все небо - ты. И
ты -  моя земля. Мой хлеб, и моя розовая сладкая вода, и моя красная кровь
- все ты".  А он проводит рукой по ее волосам,  и она понимает:  "Ты - моя
нежность".
     ...И  было  утро  следующего  дня.  Опять  плескались о  борта  волны
Днепра-Славутича.  Селия,  завернувшись в покрывало, молча глядела в воду.
Там она видела отражение любимого.
     Навстречу каравану попадались лодьи и  другие караваны гостей-купцов.
Днепр был широким торговым путем.  Из  немцев везли оружие и  панцири,  из
варягов -  рыбий клей и "рыбий зуб",  моржовые клыки.  Русь вывозила круги
воска для свечей,  бочки меда,  связки мехов соболей, горностаев, хорьков,
куниц,  лисиц,  бобров, зайцев, выделанную кожемяками конскую кожу - юфть,
украшения, кольчуги и мечи...
     Встречаясь, купцы перекликались, привечали знакомцев. Случалось, дело
доходило и до ругани, и до стрел.
     Чем  ближе  к  истокам,  тем  мельче  становился Днепр.  Труднее было
управляться с  судами.  Вблизи  Смоленска караван свернул в  устье  мелкой
речушки Катынки и вскоре пристал к берегу.  Начинались поселения волочан -
выносливых умелых работников,  перетаскивающих суда  волоком от  Катынки в
реку Лелекву.
     Тут и заночевали. Разбрелись по землянкам местных жителей. И никто не
видел,  как  две тени выскользнули из  землянок и  подались в  лес.  А  на
рассвете у Изяслава глаза стали прозрачнее,  и под ними лежали синие тени.
Селия прятала лицо в покрывало.
     Едва  порозовели верхушки  елей,  купцы  вслед  за  проводником пошли
потаенной тропкой к требищу*. В жертву несли козленка и корчагу меда.
     _______________
          * Тїрїеїбїиїщїе  -  место,  где   стояли   языческие   идолы   и
     приносились требы, - жертвы; жертвоприношения; языческий храм.

     Не  дойдя до  требища настолько,  чтобы деревянные идолы не  могли их
заприметить,   купцы  остановились  и  начали  истово  креститься.  Потом,
согнувшись, чтобы и другая сторона - Иисус Христос не увидел, сняли с себя
нательные кресты и  отдали на сохранение проводнику.  Быстро,  почти бегом
направились к требищу - пусть идолы приметят, как жаждут купцы их милости.
     На  круглой площадке,  окруженной забором,  стояло  несколько высоких
деревянных  столбов.   Они   оканчивались  грубо  вырезанными  человечьими
головами.  Старый  волхв  ежечасно подкладывал в  небольшой костер  ветки,
обкуривал богов.  Купцы дали волхву две монеты.  Он  указал им  на Волоса,
покровителя торговли, благодетельного бога скота и богатства, и Стрибога -
повелителя стихий, властелина ветров. Старший из купцов протянул козленка,
показывая,  что это -  дар.  Волхв зарезал его каменным ножом и,  разделив
мясо на равные доли,  положил перед Волосом и Стрибогом.  Остальным идолам
вымазал кровью губы,  чтоб  и  они  отведали требы  и  не  рассердились на
гостей.
     Волхв начал молиться,  постукивать деревянными тарелками.  Купцы ушли
успокоенные -  им обеспечена поддержка. Отойдя немного от требища, взяли у
волочанина свои  кресты.  Перед  тем  как  надеть  их,  еще  несколько раз
поклонились в  сторону требища -  ибо  все  же  Волос  и  Стрибог страшнее
Христа.  Божий сын милосерден и  всепрощающ,  а  они гневны и  злопамятны.
Исполнив обычай, купцы бросились бежать к лодьям.
     На берегу Катынки началась работа. Из лодей и стругов вытащили колы -
катки и колеса.  Часть катков принесли с собой волочане. Старший купец дал
волоцкому тиуну  рукавицы,  чтобы  легче  было  перетаскивать струги и  не
случилось бы  задержки.  Тиун  подал знак своим,  те  навалились на  ручку
ворота.  Ворот заскрипел,  стал наматывать длинную веревку,  привязанную к
носу большой лодьи.  Когда судно почти уперлось в  берег,  три  волочанина
нырнули один за  другим в  воду и  положили под нос лодьи катки.  Это были
лучшие умельцы в поселении.  Миг промедления в таком деле грозил увечьем и
смертью -  не отдерни вовремя руку от катка,  и по ней пройдет вся тяжесть
груженого корабля.
     Из  воды медленно выползла на берег лодья,  как речное чудовище.  Под
нее  подложили новые катки и  отвели подальше от  реки.  Когда все лодьи и
струги  стояли  на  катках,  волочане  разделились  на  три  ватаги.  Одни
расчищали дорогу в лесу,  другие подкладывали катки, третьи тянули суда за
веревки.
     Недалеко от озера Озерища на одном из привалов боярин Жарислав взял с
собой несколько воинов,  среди которых был и  Изяслав-отрок,  и повел их в
дебри по  ведомой лишь ему тропке.  Вскоре их встретили воины с  копьями и
луками. На некоторых копьях наконечники были костяные, на иных - железные.
Воины привели русичей в  стойбище племени чудь,  к большой юрте,  покрытой
звериными шкурами.  Эта  юрта принадлежала старейшине племени.  И  сам он,
сыто  улыбаясь,  вышел встречать гостей,  позвал боярина Жарислава в  свою
юрту. А воинов окружили охотники-чудины, повели угощать.
     Трое дружинников остались в дозоре,  среди них - Изяслав. Помня наказ
князя,  он словно бы зазевался у  юрты,  обошел ее несколько раз,  отыскал
удобное место и слегка раздвинул шкуры.  Что делалось внутри, он не видел,
но  зато  до  него отчетливо долетали голоса:  густой,  тягучий -  боярина
Жарислава,  скрипучий -  старейшины.  Изяслав не все понимал.  Но старался
запоминать и непонятное.
     У отрока затекли ноги,  заболела спина,  урчало от голода в животе, а
между тем  старейшина и  боярин что-то  ели,  пили.  Дозорные менялись,  а
Изяслав  нес  свой  голодный дозор  бессменно.  Зато  он  услышал то,  что
показалось ему  важным.  Старейшина внезапно охрипшим от  волнения голосом
проговорил:
     - Мой  нечто знает.  Мой сказал твой,  твой сказал Остромиру.  Полота
пойдет на Волхов*. Остромир оберегайся. Послан раз, два, три, четыре. - Он
загнул пальцы.  -  И  еще один воин в Новгород.  Один носит на груди змея.
Есть Остромир. Нет Остромир. Будешь в Новгороде, поклонись боярину Чудину.
Родич мой. Теперь ступай. Мой не говорил - твой не слышал.
     _______________
          * Река Полота впадала в Западную Двину недалеко от  Полоцка,  на
     реке Волхов стоял Новгород.

     Жарислав понимающе кивнул. А сам подумал: "Правду молвишь - не слышал
я,  не слышал ничего,  никаких слов для Остромира.  А что слышал -  забыл.
Князю  известно -  память у  меня  слаба.  Тоже  нашли дурака -  Остромира
предупреждать.  Посадника,  что меня от князя оттеснил.  Чем меньше таких,
как он,  тем нужнее князю я.  Господи,  прости мои прегрешения.  Не о себе
ведь забочусь,  а  о  чадах ближних.  Лучшего пастыря,  чем я,  для них не
найти...  Князь у нас,  сам знаешь,  нетверд и замыслом,  и волей, бояре -
предатели,  отроки хотят боярами стать,  растут змеенышами... А уж ближние
князя -  всего хуже.  Воевода Коснячко сети  господину своему расставляет,
княжич Святополк сам во властители метит,  могилу отцу роет денно и нощно.
Простая чадь лишь о брюхе своем печется,  для нее -  что бояре, что князь,
что свой, что чужие - ничто, вроде ветра в поле: пролетит - и исчезнет..."
     Недруги говорили о  Жариславе многое.  Одни  -  будто тайно служит он
Всеславу, другие обвиняли его в сговоре с византийцами, третьи утверждали,
что связан он  с  самим сатаной.  И  все они ошибались.  Ибо с  кем бы  ни
сговаривался боярин-резоимец,  от  кого бы  ни принимал деньги,  он прежде
всего служил одному хозяину - самому себе.
     ...И  вот  перед  воинами  открылся славный  Новгород.  Бело-розовый,
кое-где подсиненный тенями,  с  расписными крышами теремов,  со строгими и
четкими  линиями  многочисленных церквей и  церквушек,  с  большой вечевой
площадью на холме у  реки.  И  с узкими улицами ремесленников,  и с нищими
домишками простой чади.  Город купцов,  водоходов и ремесленников, стоящий
на великом водном пути "из варяг в греки". Не зря говорилось: Киев - мать,
Новгород -  отец. У его пристани причалены и варяжские корабли - дреки - с
изображениями драконов на носу и  на парусе,  и длинные,  на тридцать пять
пар  весел,   боевые  корабли  викингов  -  лангскиры,  и  набойные  лодьи
смоленских купцов, и немецкие - шнеки - узкие, быстроходные.
     Купцы сошли на пристань, воины поспешили вслед за боярином Жариславом
на Ярославово дворище в  теремной дворец посадника Остромира.  Изяслав шел
вместе со  всеми по  деревянным мостовым среди многолюдия и  разноязычного
гула. Время от времени он оглядывался на Селию, хотел сказать ей взглядом:
не бойся, вызволю, будешь моей...
     Стража пропустила их,  как  только боярин объявил свое имя и  показал
охранную грамоту князя.  Мечник проводил их к посаднику. Изяслав ступал по
коврам,  которыми были сплошь устланы дворцовые переходы,  снова вспоминал
собственное убогое жилище...
     Посадник  Остромир,  сын  новгородского посадника  Константина,  внук
новгородского посадника Добрыни,  о  котором  сложены  былины,  праправнук
знаменитого воеводы Свенельда,  оказался высоким стариком с  благообразной
седой бородой. У его кресла стояли светловолосый мужчина в богатом одеянии
и  мальчик с коротким мечом на кожаной перевязи.  Лицом оба были похожи на
Остромира.  Изяслав догадался,  что  это -  сын и  внук посадника:  Вышата
Остремиров и Ян Вышатич.
     Боярин  Жарислав выступил вперед,  слегка согнулся в  поклоне,  подал
грамоту, молвил:
     - Господин  наш,  великий  князь  Изяслав  Ярославич,  передает  тебе
благословение свое и дары.
     У  Изяслава задрожали колени:  значит,  этому старику предназначена и
Селия?
     Остромир взял княжью грамоту,  неторопливо, с достоинством развернул,
прочел. На его лице не дрогнул ни один мускул, и нельзя было понять, какие
вести содержались в  грамоте,  что  они  ему сулят.  Задумчиво пропустил в
кулаке бороду, затем вдруг встрепенулся и обратился к дружинникам:
     - Мой внук Ян Вышатич проводит вас, угостит.
     Изяслав вместе со  всеми пошел за  Яном.  Тот  указал киевским воинам
светлицы,    где   они   на    время   разместятся.    Изяслав   удивлялся
сообразительности и  умению  повелевать,  точности и  краткости приказаний
Яна.  Отрок постарался задержаться в  одном из  переходов.  Когда Ян  увел
последних троих воинов в светлицу,  Изяслав устремился в обратный путь,  к
светлице Остромира.  Он был уже у  цели,  когда навстречу попался челядин.
Изяслав юркнул в боковой узкий переход, но при этом задел локтем заморскую
амфору,  стоящую на высокой подставке.  За его спиной послышался негромкий
удар и огорченный возглас челядина.
     У  Остромировой  светлицы  Изяслав  огляделся  -   никого.   До  него
доносились голоса посадника и боярина.  Иногда раздавался еще один голос -
Вышаты.  Он был погромче,  позвончее.  Вот снова заговорил Вышата, спросил
боярина:
     - Родич Чудина ничего не передавал?
     - Ничего, - ответил Жарислав.
     "Правду  сказывал воевода -  забывчив боярин,  -  подумал Изяслав.  -
Вестимо,  память намозолил,  все перезабыл.  А весть важная,  может стоить
Остромиру головы..."
     И вдруг на него нашло озарение: вот как он заполучит Селию!
     Отрок  так  обрадовался,  так  отдался своему воображению,  уже  видя
желанное,  что не расслышал шагов. Он повернул голову, почувствовав чей-то
пристальный взгляд.
     Посадник Остромир, выйдя из светлицы, удивленно смотрел на него.
     Изяслав оцепенел,  не мог сдвинуться с места.  Он ожидал,  что сейчас
Остромир позовет слуг. Но посадник тихо сказал:
     - Иди за мной.
     Остромир  привел  отрока  в  небольшую овальную  комнату,  заглянул в
глаза, спросил:
     - Кто ты?
     - Зовут меня Изяславом. Князь одарил именем.
     - За что?
     - На ловах живот* ему сберег.
     _______________
          * Т. е. жизнь.

     Посадник понимающе посмотрел на отрока:
     - Князь послал тебя сюда соглядатаем?
     - Не соглядатаем. Боярин Жарислав стар, забывчив.
     Взгляд посадника стал  насмешливым,  это  обидело отрока.  Он  сказал
запальчиво:
     - И тебе забыл он передать важную весть из чудского племени.
     Лицо  посадника  не  изменило  выражения,  только  искорки  в  глазах
потухли.
     - Говори.
     Изяслав передал посаднику слова старейшины.  Остромир,  казалось,  не
придал этому значения.  С  невозмутимым видом достал из-за пояса мешочек с
деньгами,  подал отроку.  Изяслав понял:  плата за весть, которой посадник
якобы не придал значения.
     И  тогда  он  решился.   Не  принимая  денег,  опустился  на  колени,
проговорил:
     - Не  надо монет.  Отдай мне рабыню Селию.  Слюбились мы.  Двух рабов
верных будешь иметь...
     Посадник оторопел,  отступил на  шаг.  Но  вот смысл просьбы дошел до
него, он насупился:
     - Та девка заморская сыну моему Вышате отдана. У него и проси. Вот уж
где сатана не сможет, туда девку пошлет.
     Мешочек, звякнув, упал на пол...
     Остромир строго спросил:
     - Больше никаких дел ко мне не имеешь?
     - Нет,  -  поднимаясь с колен,  сказал Изяслав. - Дело у меня к князю
Ростиславу Владимировичу.
     Остромир прищурился,  впился взглядом в  отрока.  Но  тут же притушил
взгляд, вскользь заметил:
     - Ростислав Владимирович в  этом  терему  живет.  Могу  передать  ему
княжьи слова.
     От посадника не укрылось замешательство отрока.
     - У меня дело до него. Хочу в его дружину проситься...
     Посадник заглянул в глаза отроку, проговорил:
     - Скажешь,  зачем  послали тебя  к  Ростиславу,  вдвое  больше  монет
отсыплю.
     Отрок молчал.
     - А то и рабыню отдам...
     Изяслав закусил губу, отрицательно покачал головой.
     - Ладно,  -  улыбнулся посадник.  -  Испытывал тебя.  Хороший воин  у