отворил зло, но от бессилия. Боясь упустить хоть
частицу власти,  он  теперь теряет ее всю.  Соломон рек:  "Берут участие в
пролитии  крови  и   навлекают  на  себя  зло.   Таковы  пути  совершающих
беззаконие". Что ж, пусть люди изгоняют князя. Изяслав сам повинен в своей
гибели.  Всеслав Полоцкий,  прослывший мучеником, обещает прислушиваться к
речам Феодосия и  хоть в  ближайшее время вынужден будет это исполнять.  А
потом...  Потом игумен печерский сумеет удержать его  в  узде повиновения,
пугая возвращением Изяслава. Хуже не будет...
     Монахи уставились на  Феодосия.  Что он сделает?  Его пример,  словно
безмолвное приказание,  повторят все они.  Пойдет ли  он  увещевать людей,
начнет  проклинать полоцкого князя?  Каким  путем  он  поможет  Ярославичу
удержаться у власти?
     Игумен обвел взглядом Христово воинство.
     - В Евангелии записано,  - молвил он, и монахи задержали дыхание: вот
сейчас,  сейчас...  -  В Евангелии от Матфея записано, - повторил Феодосий
тихим и смиренным голосом:  -  "Бог дает власть, кому хочет, поставляет бо
всевышний цесаря и князя, кому захочет дать. Если какая земля угодна Богу,
поставляет ей Бог цесаря или князя праведного,  любящего суд и  правду,  и
властителя,  и  судию.  Ибо  если князья справедливы в  стране,  то  много
согрешений прощается земле той,  если же злы и  лукавы бывают,  то большее
зло наводит Бог на страну ту, понеже князь есть глава земли".
     Игумен сложил руки на впалой груди и умолк.  Монахи поняли:  Феодосий
приказывает не вмешиваться.
     А Феодосий, ссутулившись больше обычного, пошел в свою келью. Решение
было  принято.  Но  перед  глазами игумена возник  молодой князь  Изяслав.
Ярославич тогда ласково спросил:  "Феодосие милый,  где  в  теле тщедушном
столько силы берется?" И почему-то игумену захотелось вернуться к монахам,
крикнуть, что надо идти к люду, спасать князя. Только послушаются ли люди?
     Вспоминает Феодосий,  что  молодой  Ярославич  был  совсем  другим  -
честным и горячим,  умеющим ненавидеть и любить не по расчету.  Не заметно
было в нем злобного и трусливого коварства - коварства от  бессилия.  "Что
же заставляло его трусить и таить злобу, лгать и изворачиваться, аки змей,
и опускаться все ниже и ниже,  ведь  сказавши  "аз",  приходится  говорить
"буки"?.."  -  с  тоской спрашивает себя Феодосий.  И хочет он того или не
хочет,  ему приходится  для  ответа  вспомнить  то,  о  чем  предупреждали
пророки, то, что было и понукателем, и удержателем, что толкало на войну и
разбой,  ради чего предавали отца и мать, друзей и любимых, что называлось
сладким  и  ядовитым  словом  -  вїлїаїсїтїь.  И  один  ли Изяслав не смог
удержать узду этого норовистого коня,  его ли одного конь понес со светлой
на черную тропу?  А много ли было таких, кто не выпустил узды из рук? Да и
было ли это на самом деле,  или им  лишь  казалось?  Ведь  не  зря  пророк
Екклезиаст говорил,  что все предрешает Бог.  Человек предполагает,  а Бог
располагает.  Властитель не волен распоряжаться  властью  по  собственному
разумению.  Он может лишь усугублять зло своей гордыней, неразумностью или
бессилием, но полностью уничтожить зло он не может.
     Феодосий прервал свои воспоминания.  Он  понял,  что  ищет оправдание
князю  Изяславу,  и  с  досадой на  себя  подумал:  "Привык я,  видать,  к
недостойнику сему".
     Он начал молиться.  Но и  молитва не принесла успокоения.  И Феодосий
спросил у Бога:
     - Зачем  даешь  человеку  непотребные  чувства,  а  приказываешь  ему
поступать праведно?


                                    4

     Сквозь  разноцветные стекла  княжьей палаты  солнце  бросало красные,
синие,  зеленые блики на пол и  стены.  Блики перебегали с места на место,
отвлекали, мешали сосредоточиться. Они раздражали князя Изяслава.
     Ярославич был  подавлен всем  происходящим.  Ему  не  хотелось никого
видеть, ни с кем говорить. Он беседовал в эти дни лишь с воеводой Коснячко
и  боярином  Жариславом.  Святополку стоило  большого  труда  прорваться к
князю.  Он заметил прореху на платье отца, обычно аккуратного, и понял его
состояние. Святополк прижался головой к груди князя, заговорил жалобно:
     - Люди  хотят  освободить Всеслава.  Если  выполнят  -  то  всем  нам
погибель. Князь полоцкий отомстит. Надобно, отче, упредить людей.
     - Самим освободить князя? - Ярославич привстал от неожиданности.
     Минуту  спустя  понял,   как  ему  казалось,  мысль  сына:  выпустить
Брячиславича из поруба,  вернуть ему Полоцк. И за это взять с него клятву,
что  он  уедет в  свое княжество и  не  начнет новой распри.  Но  можно ли
поверить чьей-либо клятве после того, как преступили самую священную?
     - Нельзя освободить Всеслава,  сыне,  - необычайно мягко сказал князь
Святополку. - Верить ему опасно.
     Святополк пожал плечами.  Нет,  отец до  сих  пор  никак не  научится
понимать его с первого слова. Святополк снисходительно усмехнулся:
     - Освободим его,  яко Бог освобождает грешников - душу от земных оков
освободим,  покуда он ее до конца не погубил. Довольно ей мучиться в юдоли
скорби, в бренном теле.
     Князь  резко  оттолкнул Святополка.  Неужели же  это  его  сын,  внук
Ярослава?  Он  хуже Жариславичей,  ибо не  только коварен и  жаден,  но  и
труслив.    Послушавшись   в   первый   раз   его   совета,   князь   стал
клятвопреступником. А теперь Святополк хочет, чтобы он стал еще и убийцей,
подобным Святополку Окаянному,  убившему Бориса и  Глеба.  Князя  поразило
совпадение: того звали Святополком, и этот носит то же имя.
     - Изыди, окаянный! - дико закричал князь. - Ты явился с того света!
     Святополк взглянул в  расширенные мутные глаза отца и  поспешил уйти.
На вершок от его головы пролетел тяжелый медный кувшин. Княжич слышал, как
отец что-то  кричал и  топал ногами.  Очутившись на  подворье,  он  быстро
зашагал к  Жариславичам.  Если отец не в  своем уме -  это его дело.  Но и
безумному можно доказать,  что если полоцкий князь останется в живых -  он
будет киевским князем.  А доказав это отцу, можно одной стрелой убить двух
зайцев. Одним из них станет Всеслав Полоцкий, а вторым... Вторым, если люд
узнает,  что Всеслава убили по наказу князя,  будет сам Изяслав Ярославич.
Киевский престол окажется свободным...


                                    5

     Над  головой  полоцкого князя  меж  тяжелых  сколоченных обаполоков*,
закрывающих вход в поруб,  серело узкое оконце.  Сквозь него солнце иногда
опускало в сырую яму тонкий белый луч. Всеслав радовался каждому лучу, как
подарку.  Уподобившись ребенку,  он старался поймать его в руки. И по мере
того  как  оставалось все  меньше надежд на  освобождение,  князю начинало
казаться, что однажды он ухватится за такой луч, как за канат, и взберется
по нему на землю, к солнцу, к свободе.
     _______________
          * Оїбїаїпїоїлїоїк - крайняя доска от бревна - чорбыль.

     Свобода!  Тут, в порубе, Всеслав узнал ей цену. Она дороже власти. Да
и  что  такое власть,  как  не  приманка для человеческой жадности.  С  ее
помощью Бог  вылавливает наибольших грешников.  Мгновение они повисят выше
всех,  возгордятся собой,  и  им покажется,  что это они сами взлетели так
высоко и  отсюда управляют судьбами тысяч людей.  Насмешливый Бог  даст им
потешиться гордыней,  как тешился и он,  Всеслав,  а потом отрежет нить, и
упадут они в бездну,  чтобы осознать свое ничтожество и терзаться вечно. В
бездне они  поймут,  как понял и  он,  Всеслав,  что им  только казалось с
высоты,  будто они  видят далеко вокруг и  властвуют над жизнью и  смертью
своих подданных.  А  на  самом деле они  -  попавшиеся на  крючок рыбешки,
глядящие с высоты на реку, из которой их только что выловили.
     Всеслав спрашивал себя:  зачем  человек хочет иметь больше,  чем  ему
нужно?  Все равно,  будешь ли ты последним смердом или первым князем, тебе
не избежать горя.  Станешь ли богачом или останешься нищим, будут и минуты
радости.  Бог уравнивает на своих весах горе и радость человека, и человек
все  равно останется лишь осью между чашами весов.  Что нужно ему?  Теперь
Всеславу казалось,  что  он  знает:  нужно  немного -  хлеб,  свежая вода,
женщина и свобода. Свобода дороже жизни.
     В  темном порубе,  отгороженный от людей и  деревьев,  травы и  неба,
полоцкий князь  обогатился еще  одним  чувством.  Тысячи раз  на  воле  он
проходил мимо раскидистых деревьев и ярких цветов, не замечая их красоты и
силы.  А  тут,  во  тьме,  он  восхищался крошечным белым  ростком,  чудом
выросшим из стены и потянувшимся к одинокому солнечному лучу.
     О  если бы  удалось выйти на волю!  Он начал бы совсем иную жизнь.  К
чему власть,  когда можно любоваться зеленой травинкой.  Можно подставлять
лицо ласковым солнечным лучам.  Зачем вражда и распри,  когда хлеба и воды
хватит для всех?  О если бы князь Изяслав мог заглянуть в его мысли.  Если
бы Ярославич отпустил его на свободу! Всеслав удалился бы в лег и жил там.
     Узник подошел к ростку, торчащему из стены, осторожно погладил его...
Раздумья утомили Всеслава.  Он опустился на лохмотья,  кишащие насекомыми.
Ныли суставы,  болела поясница. Сырость постепенно высасывала здоровье. Он
повернулся лицом к  стене.  Его глаза за  несколько месяцев так привыкли к
темноте, что он различал комочки ноздреватой земли. Он долго смотрел прямо
перед собой, пока его веки не отяжелели...
     Князь проспал несколько часов.  Он не слышал, как на рассвете наверху
раздались голоса,  как  отрывали  массивные обаполоки.  Когда  Брячиславич
открыл  глаза,  то  увидел  нечто  удивительное:  неподвижно висящий белый
солнечный луч.  Всеслав улыбнулся, протянул руку. Но что это? Луч оказался
твердым,  шершавым.  За него можно было ухватиться. Князь подумал, что это
ему приснилось. Он закрыл и открыл глаза. Луч был на прежнем месте, словно
приглашал  узника  осуществить  мечту  и  выбраться  на  свободу.  Всеслав
испугался. Неужели у него помутился рассудок? И тут послышался голос:
     - Княже!
     Всеслав поднял голову.  Над  ним  был квадратный кусок неба.  Никогда
раньше на воле Всеслав не замечал, что небо может быть таким синим. Но вот
в нем появилось незнакомое лицо.
     - Княже, друзья твои пришли.
     Всеслав схватился за веревку,  с  ее помощью попробовал взобраться по
узким  ступенькам.  Вдруг наверху прозвучали громкие голоса,  звон  мечей.
Один из голосов показался Брячиславичу знакомым.  Кто-то застонал. Веревка
с шуршанием сползла в яму и свилась в кольцо, подобно змее.
     В оконце показалось новое лицо,  изуродованное шрамом. Это был боярин
Стефан. Он тихо проговорил:
     - Святополк замыслил тебя извести.  Воинов своих послал.  Я  убил их.
Потерпи,  княже,  сегодня на Подолии вече.  Люд Изяслава прогонит.  А  без
князя оставаться нельзя.  Мои  воины все  сделают.  Люд  освободит тебя из
поруба, наречет киевским князем.
     Всеслав закричал:
     - Не желаю княжьего стола! Возьми меня наверх!
     - Не вой, как неразумное дитя. Потерпи!
     Стефан бросил в поруб сверток, кое-как скрепил обаполоки и скрылся.
     Всеслав опять остался один. Он грыз пальцы от отчаяния. Ему ничего не
нужно,  только  свобода.  Он  поднял сверток,  брошенный Стефаном.  В  нем
оказались еда,  меч и княжий плащ-корзно. Всеслав набросился на еду. Потом
обвязался поясом,  накинул плащ.  Он сразу стал увереннее в себе, сильнее.
Выбраться бы на свободу!  Он уехал бы в  Полоцк,  княжил там и  не затевал
ссор с Ярославичами.
     Теперь,  когда появилась надежда на скорое избавление, стало особенно
трудно томиться в сыром порубе.  Всеслава терзали сомнения: а вдруг люд не
пойдет освобождать его? Может быть, Стефан изменил, обманул?
     Всеслав напрасно тревожился.  Боярин Стефан сейчас был,  как никогда,
верен ему.
     В  полдень Всеслав услышал приближающийся гул толпы.  Он положил руку
на грудь, чтобы сдержать колотящееся сердце.
     Два  незнакомых  молодых  воина  спустились  в  поруб,   помогли  ему
выбраться наверх.  Он  стоял  перед толпой,  заросший густой всклокоченной
бородой,  в роскошном плаще,  и жмурился от яркого солнца.  Его подхватили
сильные  руки,  вознесли над  толпой.  Всеслав  увидел  обращенные к  нему
восторженные лица и забыл о раздумьях в сыром погребе.
     О да!  Он будет киевским князем,  он соединит в своей мощной руке все
русские земли!  Это будет по справедливости.  К Всеславу вернулись прежние
заботы,  и  он  не  заметил,  как ласково греет солнце,  и  не залюбовался
зеленой  травой.  Лишь  где-то  в  дальних уголках памяти  остались мысли,
выношенные в порубе. Осталась печаль, смягчившая резкие черты его лица.
     Один из воинов Стефана крикнул:
     - Правь Киевом, светлый княже!
     Верникрай схватил воина за ворот, рывком повернул к себе:
     - Хрен редьки не слаще.  Твой Всеслав не лучше Изяслава.  Кто зачинал
распрю, кто Новгород на щит взял?
     Товарищи воина  ринулись было  на  Верникрая,  но  вокруг  древосечца
встало несколько подолян.
     Стефан выкрикнул:
     - Всем ведомо:  люд  без  князя аки стадо без пастуха!  Может,  ты  в
князья метишь?
     Верникрай  растерялся,  не  зная,  что  ответить.  Вмешался  градодел
Дубонос:
     - Пусть  Изяслав князем остается,  даст  нам  оружие и  коней,  чтобы
поганых отбить. Пусть поведет нас!
     - Оружие и коней! - разом выдохнула толпа.
     А Стефан дал знак своим воинам, и они закричали:
     - Мученик, за твою кровь Ярославичу живот пресечем!
     - За твою муку Изяслав муку примет!
     Всеслав прислушивался к этим яростным крикам,  и его охватывал озноб.
Он не различал тех,  кто кричал, и ему казалось, что это голос всей толпы.
Если эти люди могут так поносить своего властителя,  то  кто сохранит его,
Всеслава, от их гнева? Он встретился взглядом со Стефаном. Тот кивал: все,
мол, идет, как надо. Но на этот раз Брячиславич поступил наперекор боярину
Стефану.  Нет,  он не разрешит им пролить княжьей крови.  Ведь,  пролив ее
один раз, они смогут сделать это и вторично. Всеслав возвысил голос:
     - Не прольем княжьей крови, освященной Богом!
     С этого дня его называли Всеславом Милостивым.


                                    6

     Дождался своего посла князь Изяслав.  Боярин стоял перед ним,  тяжело
дыша.  Пыль  и  грязь  покрывали его  плащ  -  скакал посол  в  Чернигов к
Святославу без передышки,  а оттуда - еще быстрей, загоняя коней, не жалея
ни своих слуг, ни себя.
     Князь  Изяслав,  завидя его,  поспешил навстречу.  Сердце колотилось,
будто  взбесившись,  руки  дрожали.  От  того,  какую  весть привез боярин
Пестослав,  зависело многое.  Если Святослав со своей дружиной поспешит на
помощь старшему брату в Киев,  можно будет запросто обуздать люд. А уж он,
князь Изяслав,  никогда больше даже не  помыслит о  таком деянии,  которое
может  нанести ущерб  Святославу,  или  детям его,  или  детям его  детей.
"Отныне за одно сердце буду навеки с  братьями своими!  Пусть отсохнет моя
десница,  если нарушу свое слово!  - мысленно клянется Изяслав и взывает к
Богу:  -  Господи,  разве не искупил я свой грех страданием? Доколе карать
меня будешь?  Господи, если услышу сейчас благую весть, церковь воздвигну,
храм Прощения! Услышь, милостивый. Смилуйся надо мной!"
     Лицо  князя  напряжено так,  что  обозначены все  мышцы.  Изяслав уже
подошел вплотную к боярину, но его невидящие глаза устремлены в потолок. А
если бы он взглянул на боярина,  то все бы понял без слов и не приказал бы
прерывающимся голосом:
     - Говори!
     - Прости меня, светлый княже-господине, за недобрую весть. Святослав,
брат твой, не пойдет с дружиной в Киев. Не может он Чернигов без присмотра
оставить в такой час,  когда половцы близко. Наказывал передать тебе: "Мой
щит  -  единый щит  для  Черниговской земли.  Уберу его  -  кто  землю мою
защитит?"
     Князь Изяслав понимает то недосказанное, что скрыто за этими словами.
Ничего не  забыл Святослав или не смог забыть.  Не надеется он на старшего
брата,  на щит и  меч Киева.  Никакой помощи не ждет он от брата и  ему на
помощь не придет.  Вызрела-таки обида,  нашла время и проклюнулась в самую
тяжкую годину.
     Бессильно падают руки князя.  "Куда мы,  Ярославичи, идем? - с тоской
думает он.  - Неужто мы такие же, как все остальные, как простые смертные?
Говорим о  благе земли,  а  заботимся лишь о себе.  Мыслим одно,  а делаем
другое. Знаем, что это ведет к несчастью, но остановиться не можем, ибо не
властны изменить свою душу!  Стоит сделать первый шаг,  а  второй и третий
уже  выходят сами собой.  О  Всемогущий,  кто  же  поможет мне,  если брат
отступился от меня, а Ты, Господи, не прощаешь грехов?"


                                    7

     Князь Изяслав собрал оставшихся бояр и  дружинников.  Бояре и  отроки
стояли  молча,   иногда  кто-нибудь  кланялся  князю  и   ронял  несколько
нерешительных слов.
     Издали  доносился  могучий  гул.   То  надвигалась  с  Подолия  толпа
восставших. Надо принимать решение.
     В пояс князю поклонился невзрачный с виду,  слегка косоглазый боярин.
Это был Тукы, брат боярина Чудина, бывалый воин. На него и его брата князь
мог положиться во всем. В те времена, когда Изяслав был молод и горяч и не
всегда помышлял о  выгоде,  он  возвысил этих незнатных воинов из  племени
чудь.  И  никогда об  этом Ярославич не жалел.  Чудины служили ему верой и
правдой.
     Тукы сказал:
     - Видишь, княже, люди взвыли. Пошли воинов постеречь Всеслава.
     - Пошли воинов ко Всеславу,  - повторил другой голос. - Пусть, вызвав
обманом, пронзят его мечом!
     Князь  быстро  повернул голову  в  сторону  говорившего,  смерил  его
гневным взглядом.
     О, Святополк всюду имеет свои уши и рты! Он не может дождаться смерти
отца.  Он хочет впиться ему в  горло еще при жизни,  вырвать из ослабевших
рук власть.
     Что делать?  "Люди взвыли", - молвит Тукы. Нет, люда князь не боится.
Он  помнит науку властителей:  не нашел виноватого -  поищи несчастливого.
Гнев  людей  можно  направить в  другое русло.  Разъяренная толпа  получит
жертву и уймется.  Они хотят пролить кровь?  Так и быть, князь предоставит
им такую возможность.  Он скажет:  "Вина за все,  за поражение,  за горе и
обиды -  на чужеземцах".  Но кого выбрать - греков или чудинов? За греками
стоит могучая Византия. Выходит - чудинов.
     Князь не может решиться и на это.  А вдруг толпа так разойдется,  что
чудинов ей  покажется мало?  Появилась новая  мысль:  язычники!  Кудесники
напророчили беду от  поганых.  Кудесники наволхвовали поражение в  битве с
половцами.  Вот  на  кого  надо натравить толпу.  Пусть одна половина люда
пойдет на другую и пусть на время забудут о князе. А там он сам напомнит о
себе.
     Ярославич решил:  язычники за  все в  ответе.  Да низвергнется на них
гнев люда!
     Но  не  только  простонародье вышло  против  Изяслава.  Многие бояре,
игумен  Феодосий,  черноризцы хотят  другого князя.  Ярославич лихорадочно
соображает: язычников не трогать. Надо найти среди ближних бояр ответчика.
     Толпа уже близко. Уже можно разобрать отдельные крики. Среди них чаще
всего слышался один:
     - Коснячко проклятого давай! Через Коснячко от поганых едва утекли!
     Взгляд  князя  остановился на  посиневшем  от  страха  лице  старшего
воеводы.  Вот она -  жертва!  Князь бросит его,  словно пастух козленка, в
набежавшую стаю волков и тем спасет свою жизнь.
     "Надо свалить всю вину на  князя",  -  думал в  это же время насмерть
перепуганный Коснячко.
     А толпа уже бурлила у дворца.  Медленно переступая нетвердыми ногами,
князь подошел к оконцу, распахнул его и спросил:
     - Чего хотите?
     Вперед выступил градодел Дубонос.
     - Половцы растеклись по нашей земле. Дай, княже, оружие и коней. Сами
с погаными будем биться!
     Словно эхо, подхватил эти слова разноголосый хор:
     - Коней и оружие!
     Князь отступил от оконца.  Коней и оружие? Да, их давал