князя. Молодец. Мой челядин проводит тебя.


                                    2

     Ростислав  Владимирович  сидел  спиной  к  вошедшему.  Не  оглянулся.
Дописал что-то,  свернул лист в  трубку и только тогда встал из-за стола и
повернулся.
     Был он высок,  широк в плечах и тонок в поясе. Одет просто и удобно -
в  косоворотку из тончайшего льна с  затейливой тмутараканской вышивкой на
груди и  рукавах,  в  длинные штаны с напуском на мягкий касожский сапог с
мягкой  же  выворотной подошвой -  удобнее не  сыщешь  для  верховой езды.
Из-под шелковой наголовной повязки спадали на высокий лоб светлые кудри.
     - Здравствуй, воин, - протянул отроку руку.
     Изяслав замешкался.  Впервые князь - хоть и безнадельный - протягивал
ему руку, как равному. Даже во рту пересохло и голос охрип:
     - Челом тебе бью от великого князя киевского Изяслава Ярославича!
     Рыжие усы князя шевельнулись, глаза залучились радостью:
     - От самого?
     Изяслав поспешно отстегнул меч,  протянул Ростиславу так,  чтобы  тот
увидел имя на рукояти. Проговорил торжественно, подражая Ярославичу:
     - Князь наказывал: мечом этим охраняй границы от врагов наших!
     - Границы? - На мгновение Ростислав задумался. Но был он быстр мыслью
и молниеносно понял тайный смысл княжьего послания.
     - Ну,  спасибо же  стрыю* моему,  великому князю!  Чем  отблагодарить
тебя, отроче? Проси. Моего в этом тереме не много. Но что мое - отдам. Что
смогу - сделаю.
     _______________
          * Сїтїрїыїй - дядя, брат отца.

     Казалось бы,  сама  судьба второй раз  за  короткое время  испытывает
Изяслава. И он вторично высказал заветное.
     Засмеялся Ростислав:
     - Твоему горю легко помочь.  Если боярин не продаст рабыню,  выкрадем
ее!  Одним грехом меньше, одним больше - мне все равно. Баба да бес - один
у них вес. А какому боярину ее привезли?
     - Вышате Остромирову,  -  сказал отрок и  увидел,  как  сник  молодой
князь. Ростислав с сожалением вздохнул:
     - Говорил  он  мне  про  эту  девку.  По  сердцу  пришлась.  Попробую
попросить для тебя. Да навряд ли отдаст. А выкрасть не могу. Вышата - друг
мой...
     И развел руками.
     Такое искреннее сожаление звучало в  голосе Ростислава Владимировича,
что Изяславу стало немножко легче от его сочувствия.
     - Прости, княже, - сказал он. - Спасибо на добром слове.
     И ответил на безмолвный вопрос Ростислава:
     - А ничего иного мне не нужно.
     - Ты погоди горевать. Поговорить все же попробую, - молвил Ростислав.
     - Сегодня  наша  дружина  обратно в  Киев  отплывает с  новгородскими
купцами, - напомнил отрок.
     - Скажу посаднику, чтобы тебя оставили в Новгороде.
     - И Турволода, друга моего... - попросил Изяслав.
     - Ладно,  - кивнул Ростислав. - Через две недели другая ватага купцов
в Киев собирается. С ней и пойдете.


                                    3

     - Ну  что  ж,  оставайся в  Новгороде,  -  сказал  боярин  Жарислав и
внимательно поглядел на отрока.  -  А уж матери твоей я привет передам, не
волнуйся.
     И  так он это сказал,  что недоброе предчувствие сжало сердце отрока.
Понял он, что боярин давно узнал его. А почему виду не подал - неизвестно.
Может, задумал недоброе?
     Он волновался бы еще больше,  если бы знал,  что один только вид сына
бывшей челядинки приводил боярина в ярость.  Она возрастала в той мере,  в
какой боярин должен был  ее  сдерживать.  Ведь  молодых Жариславичей князь
сроду не  осыпал милостями.  Как и  его родитель Ярослав,  презирал за его
ремесло -  не  подобает-де  низкое  занятие боярину.  В  голове  Жарислава
созревал новый замысел...
     Изяслав-отрок,  как  было  положено,  проводил боярина  до  пристани,
помахал на прощанье рукой. А когда шел обратно, тяжко вздыхал.


     ...На   второй  день  Ростислав  Владимирович  сам  разыскал  отрока,
проговорил угрюмо:
     - Виделся я с Вышатой.  Не отдаст он тебе рабыню.  А на меня обиду не
держи.  Великому князю передай:  наказ его буду выполнять свято,  живот за
него положу без страха.
     В  этом отрок не сомневался.  Радовало его,  что такого сыновца имеет
князь,  и что любит его,  и что именно ему,  Изяславу-отроку, выпал случай
отвезти подарок Ростиславу.
     - Счастливого тебе пути,  отроче,  - сказал Ростислав. - Услышишь обо
мне.  Захочешь -  приезжай.  Ближним боярином будешь,  разделишь со мной и
радость и горе.
     - Пусть удача сопутствует тебе, - ответил Изяслав.
     Молодой князь ушел,  а  отрок еще долго думал о нем,  радовался,  что
есть на свете такие люди, как Изяслав Ярославич и племянник его Ростислав.


     Минуло два дня.  Изяслав никак не мог смириться с  мыслью,  что Селия
для него потеряна навсегда. Однажды, проходя по огромному теремному двору,
он  услышал песню.  Нежный  голос  выводил на  незнакомом языке  печальную
мелодию.  Воин остановился.  Это голос Селии!  Изяслав вглядывался в  окна
терема с разноцветными стеклами и слюдой. Там тоскует Селия. Если бы можно
было вбежать к  ней,  обнять!  Но стены и  люди отделяют их друг от друга.
Легче разломать стены, чем уговорить людей.
     А Селия сидела на подушках в пышно убранной светелке.  На ковре около
нее  лежало  ненавистное зеркало,  над  головой висела  золоченая клетка с
попугаем.  И  сама Селия значила тут не больше заморской диковинной птицы,
привезенной для забавы русоволосого холодного Вышаты.  Рабыня покачивалась
в лад мелодии и рассыпала, словно бисер, восточные слова:

              Подобна ласточке моя печаль тревожная,
              Подобна беркуту моя печаль тревожная,
              Терзает душу мне печаль могучим беркутом,
              Трепещет, прячется моя печаль, как ласточка...

     Вспоминала Селия  благоуханные дворцы  Хорезм-шаха.  Вспоминала,  как
темной ночью из степи нагрянули разбойники и  похитили ее.  Как стояла она
на  царьградском торжище,  а  жадные глаза и  цепкие руки ощупывали ее.  И
когда  нашелся  человек,  вступившийся за  нее,  красным  цветком расцвела
любовь в сердце Селии,  всю нежность она отдала ему. А теперь в этом чужом
дворце ее  ждет смерть.  Тут не  найдется никого,  кто бы вступился за нее
перед ревнивицей, женой Вышаты - Марфутой. Селия прячет лицо в подушку. Ей
стыдно признаться себе: Вышата ей нравится. Правда, он чужой, он холодный,
он может легко и помиловать ее и казнить.  Но он сильный господин, сильнее
Изяслава.
     Изяслав стоит у терема.  Песня кончилась. Но в ушах словно еще звучит
дорогой голос.
     Здесь  отрока  и  застал  Турволод,  почти  силой  потащил за  собой.
Слышались тяжелые удары городского била*.  Призывные звуки распластали над
толпой медные крылья, взбудоражили ее, завертели.
     _______________
          * Бїиїлїо  -  здесь:  колокол;  вообще  то,  чїеїмї  бїьїюїт,  -
     колотушка.

     - На  вече!  -  раздавались крики,  и  многосотенная толпа  хлынула к
вечевому месту  -  широкой площади.  Она  закружила Изяслава,  как  щепку,
понесла с  собой.  Все лица были повернуты к дубовому помосту,  на котором
стояли  посадник  Остромир,   Вышата,  архиепископ,  бояре  с  посохами  и
несколько купцов в расшитых кафтанах.
     Остромир выступил вперед, поднял руку:
     - Жалуются гости богатые,  купцы немецкие!  - крикнул он. - Плачутся:
воины-де полоцкие побивают. Что будем делать?
     Он  отступил в  сторону.  Бояре  пропустили вперед немецкого купца  с
изуродованным лицом.  Купец запричитал о разорении,  причиняемом полоцкими
воинами.
     Толпа  загудела,  закричала  вся  разом  -  кто  кого  перекричит,  -
загремела гневно.
     Ударило било -  чтоб утихли. Стал говорить архиепископ. Он напомнил о
том,  сколько горя принесли распри,  молвил о  послушании и каре небесной.
После него говорили выборные златокузнецов и  шерстобитов.  Один предложил
отряжать при караванах усиленные дружины,  второй - ходить на Днепр, минуя
полоцкие заставы, через озеро Селигер, Волгу, Вазузу, Гжать.
     Изяслава потрясло увиденное и услышанное. Посадник спрашивает простых
людей:  "Что делать?" Выходит, в Новгороде советчики не только бояре, но и
гончары,  и градоделы, и даже, может быть, смерды. Дивен город и дивен ряд
- закон его.  Дивен,  а  верен.  Вон сколько советов измыслили новгородцы.
Один посадник столькими мудростями не начинен.
     Изяслав не  знал,  что  на  вече говорят лишь о  том,  что предлагают
посадник и  бояре.  Он не замечал,  что в толпе стоят десятки дружинников,
тиунов  и  подкупленные боярами и  посадниками ремесленники и  громче всех
кричат как раз то,  что нужно их господину. Он слышал только, что посадник
спрашивает совета у простого люда, и был потрясен этим...


                                Глава III

                            РЕЗОИМЕЦ ЖАРИСЛАВ


                                    1

     Семилетний мальчик стоял у церкви Софии и жалобно всхлипывал.  В двух
шагах  от  него  остановился боярин  с  необычайно  мягкими  движениями  и
длинными жилистыми руками. Он спросил у мальчика певучим голосом:
     - Отчего печалишься,  муже храбрый?  Или рать проиграна,  или рожь не
скошена?
     Мальчик  невольно  улыбнулся  сквозь   слезы.   Он   поведал  доброму
прохожему,  как  резоимец грек Константин отнял у  них подворье,  как отец
пошел  в  холопы,  а  мать  умерла  в  печали,  как  его,  сирого,  отдали
родственникам и как плохо ему там жилось.
     Боярин порылся в кошеле,  вытащил оттуда витой сладкий хлеб.  Отломил
кусок, протянул мальчику:
     - Откушай, муже. Вкусно?
     - Вкусно, - еле-еле ответил мальчонка, давясь большим куском, который
сразу же сунул в рот и теперь никак не мог разжевать.
     - Ешь,  ешь, - проговорил боярин и внезапно спросил: - Пойдешь ко мне
жить?  Работа легкая,  козочек пасти.  А с Константином-кровопивцем мы еще
расплатимся. Худо ему будет!
     Лицо боярина,  покрытое сетью морщин,  светилось лаской и заботой.  У
него самого было шестеро сыновей,  он  очень любил детей.  На его подворье
всегда находился десяток ребятишек.  Боярин ставил их на легкие работы.  В
свободное время ребята ходили в  гости к  соседям и  всем  рассказывали об
обидчиках их семей, о резоимцах Константине и Павле, Вартане, о черномазом
Гаварии и  патлатом Урсе.  И всюду дети -  ангельские души -  расхваливали
господина и хозяина, боярина Жарислава.
     Услышав    обещание   отомстить   Константину,    мальчик   доверился
неожиданному покровителю.  Он  подскочил к  нему,  вложил в  сухую сильную
ладонь свою грязную ручонку, крикнул:
     - Хочу к тебе!
     Боярин погладил мальчонку по  голове и  улыбнулся.  В  тот же миг его
лицо преобразилось от оскала острых щучьих зубов.


                                    2

     Мать Изяслава-отрока,  Микулиха,  как  ее  называли все на  Копыревом
конце,  доила корову. Подумать только - корова... С тех пор как надорвался
на княжьей работе Микула,  муж,  да вскорости и умер,  не только коровы, и
козы на подворье не было.  А  теперь -  корова!  И к тому же куплена на те
деньги,  что  принес сын  с  княжьей службы.  Тот  самый,  что держался за
материн подол,  боясь отойти на  шаг,  тот самый,  что обнимал ее  за шею,
прижимался мягким тельцем и  путался пальцами в  ее  волосах.  И  вот  сын
заработал деньги и отдал ей. Может ли быть у матери большее счастье?!
     Глядит не  наглядится Микулиха,  как  упругими струйками бьет  теплое
молоко  из  тяжелого  коровьего вымени  в  глиняный корчажек,  любуется не
налюбуется.
     - Ну и радость у тебя,  Микулиха,  ну и радость!  - слышится от ворот
певучий голос.
     Корчажек падает из  рук  Микулихи.  Молоко течет  на  землю  -  белое
мешается с черным.  Женщина узнала этот голос. Она медленно оборачивается.
Перед ней  -  улыбающееся лицо боярина Жарислава.  Боярин разевает широкую
пасть и ласково говорит:
     - Бог в  помощь,  Лаленка.  (И ведь не родные,  не близкие,  а боярин
помнит,  как ее называли в молодости.) Услышал про твое благоденствие, про
удачу  сыночка.  Твое  чадушко  у  князя  -  знатный  муж.  Гривнами князь
пожаловал,  обогатил.  Я и подумал: дай проведаю. За мужем твоим, Микулой,
должок запомнился.  Шесть лет дожидался терпеливо,  знал -  в нестатке вы.
Нынче ж  година подошла.  При  деньгах ты.  У  меня и  знак Микулы есть на
бересте.
     Сзади Жарислава стоят сыновья Склир и  Мечислав.  Высокий,  костистый
Склир  протянул отцу  кусок  бересты,  на  котором под  двумя  рядами букв
нацарапан крест.
     - Гляди,  Лаленка,  голубка,  -  продолжает Жарислав, - две гривны да
двадцать ногат  взял  Микула.  Лета  текли  -  резы* текли.  За  шесть лет
натекло...  - Боярин поднял глаза к небу. - Натекло, Лаленка, три гривны и
девятнадцать ногат. А долг платежом красен.
     _______________
          * Рїеїзїы - зарубки, метки для счету, т. е. долги.

     Закон "Русской правды" гласил,  что сумма процентов - рез - не должна
превышать более  чем  вдвое  первоначальный долг.  Тут  и  Жарислав ничего
поделать не мог.
     Женщина оцепенела.  Таких  денег  отроду в  доме  не  водилось.  Если
продать все, что она имеет, и то столько не выручить. И на что брал Микула
две гривны?  Она знает лишь о долге в двадцать ногат.  С отчаянием смотрит
Микулиха на берестяную грамоту,  на грубый крестик.  Все, все перечеркнуто
этим  знаком.  Крест поставлен на  всех ее  надеждах.  Теперь боярин может
забрать ее в полные челядинки,  владеть ее жизнью и смертью. Она вспомнила
давнее.
     А  Жариславу и  вспоминать не  нужно.  Никогда не забывал.  И  деньги
Микуле занял нарочно. После его смерти хотел наложить лапы на его жену, да
девятнадцать лет прошло. Присмотрелся к Лаленке - стара стала, негожа.
     А встреча с Изяславом-отроком разбередила старую рану. Жарислав очень
искусно  подправил  берестяную грамоту.  Двадцать  ногат  переделал в  две
гривны и двадцать ногат. С тем и пришел.
     - Ведаю,  Лаленка,  долг отдать можешь,  - говорит Жарислав. - И тебе
лучше. Деньги отдашь - на душе полегчает. После они по ветру разлетятся. И
ни мне,  ни тебе.  На твое же благо пришел.  Ибо глаголет Господь наш Исус
Христос: "Возлюби ближнего, яко самого себя".
     Микулиха  стояла  без  кровинки в  лице.  Из-за  спины  Жарислава его
сыновья,  Склир и  Мечислав,  выткнулись,  знаки подают отцу:  хватит речи
вести,  пора дело делать.  А  из-за  плетня глядят соседи,  любопытствуют,
сочувствуют.
     Микулиха не знает, что делать. Платить нечем. И долг признать нельзя.
Микула не  брал таких денег.  И  сказать нельзя.  Еще  больше разгневается
резоимец. Потащит на княжий суд, приведет свидетелей.
     Не выдержала женщина, заплакала. Жарислав ласково утешает, советует:
     - Слезоньки -  сор.  Выкинь их -  полегчает,  на душе чище станет.  А
коровушку продай.  И огород продай, и рало*. Верни долг, голубушка. О душе
твоей забочусь.  Освободи ее,  облегчи.  Долги у изголовья стоят, спать не
дают.
     _______________
          * Рїаїлїо - соха.

     Сквозь слезы,  как  сквозь туман,  видит  Микулиха:  Склир Жариславич
подходит к  корове,  отвязывает.  Бросилась к нему,  голосит:  "Не отдам!"
Отмахнулся Склир так, что старая упала.
     Но тут разнесся, прогремел мощный басовитый голос Славяты:
     - Не к добру, боярин, разгулялся!
     Кожемякский староста Славята и  с  ним еще несколько кожемяк вошли во
двор.  Славята поднял Микулиху, поставил на ноги рядом с собой, повернулся
к Жариславу;
     - Зачем пришел?
     Услышав ответ боярина, разгневался:
     - Вылгать гривны хочешь?  Взял лычко,  а  отдай ремешок?  Микула брал
только двадцать ногат. Я - видок*.
     _______________
          * Вїиїдїоїк - свидетель.

     Затрясся, зашипел Жарислав, да делать нечего:
     - Писец попутал грамоту.  Я не разобрался. По-божески: "Не умыслю зла
на ближнего". Двадцать ногат и резы - будет гривна и четырнадцать ногат.
     Славята кивнул одному из  кожемяк.  Тот подался с  подворья и  спустя
немного  времени  возвратился с  деньгами:  кожемяки сложились -  Микулиху
выручать из беды.
     В пояс женщина поклонилась Славяте. А он улыбается:
     - И вы же кожемяки. Твой сын был у меня в захребетниках. А не осадить
Жарислава -  сегодня к тебе, завтра - ко мне. Дай волю щуке - житья рыбице
не будет.
     Он простился и пошел со двора - жилистый, плечистый.


                                    3

     Неподалеку от   хаты  Микулихи  кожемякам  повстречались  смерды*  из
близлежащих сел.  Они везли на нескольких  возах-колымагах  необработанные
шкуры быков и коней - на продажу. Кожемяки остановили смердов, приценились
к товару.  Наметанный глаз Славяты сразу же определил,  какие шкуры лучше,
но  раньше  старосты  к  возу  подскочил Михаил Молот и ударил по рукам со
смердом:
     - Мое. Беру!
     _______________
          * Сїмїеїрїд - холоп; позже - крепостной.

     Остальные кожемяки с любопытством смотрели на Славяту.  Они заметили,
что и  он  устремился к  этой колымаге,  и  знали:  староста не  привык ни
отступать, ни уступать.
     Славята разозлился.  Неужели же он не заслуживает уступки? Он, не раз
выводивший кожемяк из  беды,  отстаивавший их права в  тяжбах с  боярами и
купцами,  помогавший заключать выгодные сделки? Староста уже сбил шапку на
затылок, готовясь гаркнуть: "Мое!" Его пальцы задержались за ухом, и вдруг
Славята  как-то  обмяк...  Пересилил  себя,  заулыбался и  сказал  Михаилу
Молоту:
     - Ладные шкуры. Молодец купец, сразу приметил.
     Напряженность   прошла.   Кожемяки   зашумели,   стали   торговаться,
перешучиваться. Славята купил шкуры у другого смерда и пошел к своему дому
впереди воза,  показывая дорогу.  Он несколько раз почесал за ухом.  В том
месте был шрам.
     Шрам напоминал ему о  юности,  о  ее порывах и  ошибках.  Славята рос
смекалистым и остромыслым,  да к тому же сильным и выносливым парнем.  Это
делало его  прирожденным вожаком.  Еще  в  ранней молодости за  ним  всюду
следовала   орава   кожемякских  сынов,   боготворивших  своего   главаря.
Постепенно Славята  научился понимать людей,  их  желания,  разгадывать их
замыслы,  подчинять себе.  Но вместе с тем он привык решать за других,  не
спрашивая их  согласия.  Ему стало казаться,  что он рожден повелевать,  а
другие -  подчиняться. Он особенно остро возненавидел бояр. Ведь многие из
них были значительно глупее и слабее его, а власть имели большую.
     Однажды,   в  пору  сватовства  Славяты,  кожемяки  сообща  выжгли  и
выкорчевали большой участок леса под огороды. Славяту подговорили родители
невесты,  чтобы  он  захватил  себе  наилучший кусок.  Другие  кожемяки не
согласились с этим.
     Славята заперся в своем доме.  Он был взбешен.  Ах,  они так?! Хорошо
же! Он не будет больше вмешиваться в их дела!
     И  когда  вспыхнул  кулачный  бой  между  гончарами,  шерстобитами  и
кожемяками, Славята не вышел из дому. Он злорадно прислушивался к крикам и
шуму.  Раньше он всегда был среди дерущихся, прокладывал тяжелыми кулаками
дорогу, вел за собою кожемяк. Теперь же пусть обходятся без него!
     Он ожидал,  что кожемяки не выдержат натиска шерстобитов и гончаров и
можно  будет  вдоволь  посмеяться  над  своими  товарищами.   Но  кожемяки
справились и без него.
     Услышав,  что  шум драки удаляется,  пристыженный Славята выскочил из
дому и бросился к своим. Кожемяки встретили его хмурыми взглядами.
     - Раньше в углу дрожал? На готовое пришел? - спросил Михаил Молот.
     Славята  не  успел  ответить.  Кто-то  сзади  накинул ему  на  голову
полушубок.  Его сбили с ног. На плечи, на голову посыпались удары. Славята
попробовал сопротивляться. Это еще больше разозлило кожемяк.
     Славяту без сознания оставили на дороге.  Мать еле втащила его в дом.
Лишь  через  несколько дней  Славята очнулся.  И  по  мере  того,  как  он
выздоравливал и набирался сил,  в нем крепло желание узнать имена тех, кто
бил его,  и  отомстить.  Первым пострадал бы  сосед Михаил Молот,  если бы
не