жданно-негаданно он сам не заглянул в гости. Михаил принес мясо белок.
     Славята отодвинул от себя подарок, приподнялся с постели, спросил:
     - Кто бил?
     Сосед выдержал взгляд, на вопрос ответил вопросом:
     - А за что били?
     - Кто бил?! - зарычал Славята.
     - Все били.  И я бил.  За дело.  Правый суд не разлад.  Будешь мстить
всем кожемякам?
     Смелость ответа обескуражила Славяту.  Он  опустился на лавку,  молча
указал соседу на  дверь.  Михаил вышел,  а  избитый долго  думал  над  его
словами.
     Спустя несколько дней Славята вышел на улицу и  первый,  как ни в чем
ни бывало,  поздоровался с соседями. Он вел себя по-прежнему, участвовал в
советах,  был в  гуще кулачных боев.  От минувшего осталась лишь памятка -
шрам за ухом.  Кожемяки оценили разум Славяты и  выбрали его старостой.  И
когда  кто-то  возразил,  что  он,  дескать,  битый,  Михаил Молот  первый
откликнулся:
     - За одного битого двух небитых дают.
     С тех пор всегда,  если старосту подмывало вознестись над товарищами,
забрать себе лучшее из общей добычи,  он притрагивался пальцем к  заушному
шраму...


                                    4

     Стоголовое,  сторукое чудище гуляет по Подолию. То замашет оно лапами
и  выпустит когти,  то  плюнет камнем и  проломит крышу дома,  то полыхнет
пожарами.  И  рев у  чудища ни с чем не сравнимый:  неумолчный,  как рокот
днепровских  порогов,   грозный,  как  рычание  раненого  вепря,  дикий  и
заунывный,  как вой голодных волков,  яростно-веселый,  как гром в  летнюю
грозу.  И нет для чудища ни закона звериного,  ни преграды. Это - люди. Их
около сотни.  Не видно среди них ни гончаров, ни ложкарей, ни кузнецов, ни
прочих  подольских ремесленников.  Все  больше прокутившиеся,  задолжавшие
купцы да холопы Жарислава.
     Впереди  толпы  хромает,  будто  приплясывает,  иссохший  человечек с
ясными голубыми глазами.  Но  в  руке он  сжимает узловатую дубину.  Он не
вожак толпы.  Он  просто передний баран,  на  шею  которого хозяин повесил
колокольчик. И называют человечка весело и незлобиво - Кочеток. Он смеется
и  поджигает плетень,  ограждающий двор  резоимца  Константина.  Несколько
людей из толпы устремляются во двор, а остальных Кочеток увлекает за собой
дальше.  Ему нужно добраться до дома Абделя.  До дома того,  кто лишил его
жены, детей, убогой хаты, кто сделал его калекой и продал в холопы боярину
Жариславу.  У Кочетка очень смирный нрав.  Он и мухи не обидит.  Но теперь
пламя  обиды охватило его  душу.  Он  впервые почувствовал себя  вольным и
сильным, сильнее Жарислава, сильнее князя.
     А  недалеко отсюда,  за Подольскими воротами,  в  островерхом тереме,
боярин Жарислав мелкими шажками бегает по светлице и  потирает руки.  Дело
сделано. Это он изо дня в день подогревал злобу Кочетка, науськивая его на
иноплеменника Абделя,  это он повесил колокольчик на шею головному барану.
Толпа погромит чужеплеменных резоимцев,  как метла,  пройдет по  Подолию и
очистит его от соперников Жарислава.
     С  гордостью думает боярин о своей силе.  Ибо могущество не в княжьей
власти,  не в блестящих мечах отроков, золоченых шеломах, червленых щитах.
Нет.  Настоящая,  неподдельная сила  и  власть  -  в  золотых,  серебряных
кружочках,   что  он  спрятал  в  подпол.  Золотые  динары  и  милиарисии,
серебряные дирхемы,  куны,  резаны -  вот его всемогущие воины.  И  сейчас
толпа добывает ему новые дружины этих богатырей.
     Боярин становится на колени перед образом Спаса и с горячим умилением
молится:
     - Господи, пошли удачу рабу твоему Жариславу!
     А  толпе нет дела до боярина Жарислава.  Она мстит за свои обиды,  за
свое горе.  Но внезапно гул стихает. Головные словно в преграду уткнулись,
остановились. Задние толкают передних, вытягивают шеи в жгучем нетерпении:
что там?
     Откуда-то вырывается на тонконогих конях десяток княжьих дружинников.
Их  ведет сам тысяцкий Гарлав.  Они врезаются в  толпу,  давят ее  конями,
крушат мечами.  Сверкание мечей,  подобное молниям, поражает бегущих. "Без
милости!" Таков приказ Коснячко.
     ...Кочеток не чует под собой ног.  Два отрока на быстрых конях скачут
по  его следам.  Кочеток знает здесь все тропинки.  До сих пор это спасало
его. Он петляет по огородам и садам, тут конным трудно за ним угнаться. Но
все же они настигают его.
     Беглец прыгает в  сторону,  проваливается,  как в  гнездо,  в  густую
траву.  Дружинники промчались мимо.  Кочеток  встает  и  бежит  по  другой
тропинке в гору, к воротам. Он знает: отроки не найдут его и вернутся. И в
самом деле,  оглядываясь,  он видит,  как,  все увеличиваясь, мелькают две
фигурки по его следу.
     Кочеток останавливается -  впереди ворота.  Надо, чтобы стража ничего
не заметила:  ни окровавленного плеча,  ни тяжелого дыхания. Он проходит в
ворота и  дрожит каждой жилкой:  а  что,  если со сторожевой башни заметят
преследующих?
     Вот наконец и высокий забор,  ограждающий подворье Жарислава.  Ворота
заперты. Кочеток обоими кулаками стучит в них.
     - Чего надобно?  -  слышится такой знакомый и  сейчас особенно родной
голос челядина Парутка.
     - Я это, Кочеток, скорей пусти. Княжьи отроки идут по пятам, - шепчет
несчастный беглец, оглядываясь.
     Голос за воротами звучит невозмутимо:
     - Господин приказал не впускать никого. Спрошу у него.
     На  крыльцо терема  выходит боярин Жарислав.  Услышав мольбу Кочетка,
кричит:
     - Уходи, откуда пришел. Мне убивец не надобен!
     У  Кочетка слабеют ноги.  Но  отчаяние придает смелости.  Он  вопит в
ответ:
     - До  князя дойду,  скажу:  Жарислав меня подбивал на  злодейство!  В
свидетели пойду!
     С радостным удивлением он слышит, как заскрипели ворота, и вбегает во
двор. Бросается к боярину, припадает к его ногам:
     - Исполнил, как ты велел, боярине-господине.
     Жарислав подает знак -  встать!  Ведет Кочетка за собой на огород, за
клети.  Тут  почему-то  стоит  Склир с  мечом в  руке  и  молча смотрит на
челядина.   Кочеток  опять  бросается  в   ноги  Жариславу,   молит.   Тот
успокаивает:
     - Креста на  мне  нет?  Не  бойся!  Пойди  к  Склиру,  он  спрячет от
гридней*.
     _______________
          * Гїрїиїдїеїнїь   -    воин    отборной    дружины;    княжеский
     телохранитель.

     Боярин поднимает челядина на  ноги,  толкает к  сыну.  Тот все так же
молча  заносит  меч,  стремительным навесным  ударом  опускает  на  голову
Кочетка...
     Хоть челядин по "Русской правде" и не может быть свидетелем, а все же
такой больше не нужен боярину...
     И  тотчас же  слышится сильный стук в  ворота.  Два отрока влетают на
подворье.  Немного погодя сюда поспевает и  тысяцкий Гарлав.  Он слезает с
коня, понимающе щурит глаза на убитого:
     - Вира*. А был бы жив, не сносить головы тебе, боярин.
     _______________
          * Вїиїрїа - штраф.  За убитого холопа платили 5 гривен,  столько
     же, сколько за княжьего коня.

     Поворачивается спиной, бросает:
     - Иди за мной. Князь кличет.


                                    5

     Никогда  не  видели  бояре  своего  князя  таким  разгневанным.  Тиун
Николай,  попавший под горячую руку,  был строго наказан за незначительную
провинность,   совершенную  в  прошлое  лето.  Быстро  прошел  князь  мимо
притихших отроков  в  свою  светлицу,  чтобы  они  не  слышали разговора с
боярином.
     Едва  ступил Жарислав на  порог,  как  Яроелавич подскочил к  нему  и
выдохнул:
     - Ты что?!
     Боярин остановился на  пороге,  вмиг позабыв все оправдательные речи,
придуманные по  дороге.  Гарлав,  шедший  позади,  ударил  его  в  затылок
кулаком, и Жарислав распластался перед князем.
     - Зачем  учинил  татьбу  над  чужинцами?  -  спросил князь.  -  Зачем
челядинов своих натравил?  Зачем смутил людей? Думал, не узнаю? А? Говори,
дохлый пес!
     Боярин стал все отрицать:  его перед князем оговорили, оклеветали. Да
разве он может, разве рука поднимется на такое?
     - Ведаешь, княже-господине, по-божески живу, твою землю украшаю, тебе
помогаю, детишек сирых приютил. Ибо возлюбил ближнего, яко самого себя.
     Князь, взбешенный льстивой речью, прервал его:
     - Ангельские словеса речешь,  а нож за спиной держишь! Гляди, боярин,
жизнь твоя на волоске!
     Откуда-то  из  угла,  из-за  спины  князя,  появился  невысокий худой
человек, одетый в черную рясу. Огромные серые глаза смотрели задумчиво. Он
держался просто,  но с достоинством. Человек словно глядел сквозь боярина,
словно не замечал Жарислава. Он сказал, обращаясь к самому себе:
     - Бес ничто противу злого человека.  И бес того не замыслит,  что зол
человек замыслит.
     - Верно слово твое,  Феодосий, - повернулся к нему князь. - А то и не
человек. Скот неразумный.
     И опять к Жариславу:
     - Моих  людей  в   чужой  земле  как  встречают?   В  Царьграде  дают
купцам-русичам улицы:  живите,  радейте.  В  Париже мой брат король Филипп
ссужает и  дружиной для охраны,  чехи встречают меня с почтением.  А ты со
всеми поссорить меня надумал? Безголовый. А и взаправду таким станешь!
     Жарислав молчал: оправдательные слова только распалят князя. Резоимец
был  уверен:  гроза минет.  Князь не  убьет его.  Суда боярин не  боится -
доказательства нет,  ведь  донос -  еще  не  доказательство.  Даже скудной
княжьей  милости  не  лишится.  Как  только  Ярославич немного успокоится,
начнут действовать тиун  Николай и  воевода Коснячко,  заступятся за  него
перед князем.  Не задаром. Немало денег дал им Жарислав. И еще неизвестно,
кому больше служат тиун и воевода - князю или ему?
     А  самый  крепкий  заступник за  боярина -  княжий  сын,  сребролюбец
Святополк.  Уж он-то замолвит слово перед отцом. Одумается Изяслав, сменит
гнев на милость.
     Боярин  перевел  взгляд  на   черного  человека.   Князь  назвал  его
Феодосием. Наверное, это монах Феодосий, игумен тех затворников, что живут
в печерах за Крещатицким ручьем,  в берестяных дебрях.  Говорят, праведной
жизни человек.  А если говорят -  праведник,  значит, в силу входит. Стало
быть, неплохо его милость заслужить. Боярин протягивает руки к Феодосию:
     - О столп премудрости,  труба небесная, отец братии святой! Распознай
- невинен я.
     И прося заступничества у праведного мужа,  Жарислав уже отсчитывает в
уме, сколько надо будет дать гривен на святую братию - затворников.


                                 Глава IV

                               ВОЗВРАЩЕНИЕ


                                    1

     Гребцы еще  несколько раз взмахнули широкими веслами-лопатами,  лодья
вынеслась из-за обрывистого берега на быстрину,  и взгляду Изяслава-отрока
открылся Киев,  сказочный -  в  легком мареве,  опоясанный синим  поясом и
огражденный деревянной стеной.  На  безоблачном небе выделялись тринадцать
куполов храма Святой Софии, взметнувшие ввысь свои кресты.
     Но  вот  взгляд отрока скользнул по  домам Подолия.  Вспомнились речи
подольских кожемяк и дерзкие слова,  слышанные в Новгороде.  В нужде живут
на Подолии и гончары,  и кожемяки, и древосечцы... А хитрые и гордые бояре
жиреют в праздности.  Праздность же,  известно, мать пороков. Разве боярин
смог бы прокормить семью, если бы жил лишь на то, что добудет на войне? На
него работают челядины.  И  он к тому же волен в их жизни и смерти.  Разве
это по правде?
     Изяслав испугался таких мыслей, отмахнулся от них, как от наваждения.
     ...Лодьи подошли к пристани.  Бояре -  послы новгородские отправились
на гору,  в  княжий дворец.  Турволод и Верникрай остались на подворье,  а
Изяслав прошел длинным коридором к княжьей палате. Но не один он добивался
в  этот день к  князю.  Неожиданно отрок лицом к  лицу столкнулся с  сыном
боярина Жарислава,  Склиром,  своим давним обидчиком.  Не  раз в  детстве,
поймав Изяслава,  Склир заставлял его  быть "конем" -  садился на  плечи и
больно  пришпоривал каблуками.  И  позже,  встретив  сына  бывшей  отцовой
холопки,  понукал им,  как слугой.  Изяслав не осмеливался ослушаться.  Он
лишь старался избегать встреч со Склиром.
     И вот теперь они оба ожидали вызова к князю как равные. Жариславич не
подал и виду, что знаком с дружинником, лишь недобрая ухмылка мелькнула.
     Изяслав же обрадовался случаю досадить обидчику.  И когда сам воевода
Коснячко  выглянул  из  светелки и  обратился к  нему  со  словами  "князь
кличет", он прошел совсем близко от Склира, задев его краем плаща.
     Если бы можно было убить взглядом, Изяслав был бы мертв.


                                    2

     Изяслав-отрок решил навестить своих.  Ему  было неловко:  уже  восемь
дней  он  в   Киеве,   а  только  теперь  выбрался  на  Подолие.   Правда,
необязательно сообщать матери и  брату день  своего приезда.  Но  совестно
перед самим собой.
     Отроку кружила голову милость князя.  Ярославич собственноручно надел
серебряный крестик на шею отроку  и  назначил  челядина  Верникрая  ему  в
услужение.  Отрок  купался,  как  в  меду,  в  льстивых  улыбках  тиунов и
дружинников,  узнавших о княжьей милости.  Наконец-то  он  проник  в  этот
манивший мир, как равный, как боярский сын. Пусть теперь Славята попробует
посмеяться над ним!
     Чем  ближе Изяслав подъезжал к  Кожемякам,  тем  явственней вспоминал
насмешливое лицо Славяты, хохот его товарищей.
     И  еще острее почувствовал свое возвышение,  повидавшись с  матерью и
братом Лукой.  Лука вбежал в  дом  с  огорода как был -  в  грубой одежде,
перепачканный землей. Его молодое лицо уже поблекло от непосильной работы.
     Отрок обнял мать, прижал к груди.
     - Мамо моя, теперь вам лучше будет!
     - А нам и так стало лучше - спасибо тебе, сыне. - Она просияла от его
ласки. - Ты воротился здоровым. Чего же еще просить у Господа?
     Отрок  не  устоял  перед  соблазном похвастаться собственным слугой и
взял Верникрая с  собой на Подолие.  Теперь он послал новгородца подсыпать
корм коню и достать из переметной сумы гостинцы.
     - Верникрай останется на  семь дней у  вас,  поможет по хозяйству,  -
сказал отрок, гордый тем, что и он волен кем-то распорядиться.
     Лука подсел ближе, сказал внезапно:
     - Резоимец Жарислав прибегал. Хотел взять нас в холопы.
     - Хорошо, что Славята оберег, а то бы пропали, - добавила мать.
     Изяслав повернулся к ней:
     - Кожемяка Славята?
     Она подтвердила: Славята внес за них деньги.
     "Как же это выходит?" - думал отрок. Славята, который позавидовал его
счастью и  так  жестоко посмеялся над  бывшим учеником?  Тот самый Славята
теперь спас его семью?  Почему он это сделал?  Потому ли, что Изяслав стал
большим человеком, княжьим огнищанином* и может ему пригодиться? Но отчего
же кожемяка не побоялся посмеяться над ним тогда?
     _______________
          * Оїгїнїиїщїаїнїиїн - хозяин; крестьянин, земледелец.

     Изяслав порывисто вскочил.
     - Куда ты, сыне?
     Он   должен  немедленно  поехать  к   кожемяке  поблагодарить.   Мать
улыбнулась и  закивала головой.  Да.  Пусть едет.  Ее  сын  всегда такой -
скорый на решения, честный и добрый.
     Изяслав вместе с  Лукой  и  Верникраем вошли во  двор  кожемяки.  Тут
стояла большая кадка  из  колотых плах.  В  ней  лежали коровьи и  конские
шкуры,  засыпанные известью.  Сначала они  очищались от  шерсти.  Затем их
заливали щами,  очищали от  мездры,  мяли руками.  Это  была самая тяжелая
работа. Потом кожи дубили корой и вывешивали сушиться на распялках.
     Славята вышел навстречу гестям.  Увидев Изяслава, насмешливо прищурил
глаза и  взглянул на его пояс.  Кровь бросилась в  лицо дружиннику,  но он
сдержался.  Непонятный человек этот Славята. То насмехается, то выручает в
беде.  Отрок  протянул кожемяке деньги.  Тот  молча взял  их,  отдал жене.
Наступило неловкое молчание. Наконец Славята пригласил гостей в свой дом.
     Хозяева и гости уселись на лавках и принялись за угощение.
     Славята  почти  не  разговаривал с  отроком.  Неприязнь к  Пустодвору
возникла  давно,   еще  в  тот  день,  когда  староста  заметил,  с  каким
восхищением смотрел юноша на проехавшего боярина и  как потом,  сравнивая,
взглянул на одежду кожемяки,  а  проходя мимо бочек с  рассолом,  задержал
дыхание.
     Пустодвор был  неважным работником.  Иногда  опускал скребок и  долго
сидел неподвижно,  мечтая,  пока окрик старосты не возвращал его к делу. И
оживлялся ученик всякий раз,  если речь заходила о боярах и князьях, об их
богатствах.
     "С  червоточиной парень,  -  думал  Славята.  -  Из  таких получаются
боярские блюдолизы, настоящие рабы..."
     А рабов староста ненавидел.  Не тех, кто силой был обращен в рабство,
но не смирился, а таких, кто по нраву своему был рабом.
     "Говорят, яблоко от яблони недалеко падает, а поди ж ты, куда это вот
яблочко закатилось,  - с обидой думал староста. - Сын Микулы, да не в отца
и не в мать пошел..."
     Узнав,  что Верникрай -  житель Новгорода, Славята расспрашивал его о
тамошнем законе-ряде. Слушая рассказ о вече, на котором новгородцы изрядно
напугали бояр, он ласково глядел на Верникрая и приговаривал:
     - Вот это по-нашему! Молодцы! Червь древо тлит, а боярин - людей.
     Староста искоса взглянул на Изяслава и сказал:
     - А вреднее бояр псы боярские.  Нет ничего хуже для человека, чем псу
уподобиться.
     - Верно,  -  кивнул Верникрай.  -  Сколько псу не хватать, а сытым не
бывать.
     - Оттого и люты,  -  продолжал Славята.  - За чужим погонишься - свое
потеряешь.  А  у  нас  своя гордость должна быть.  Махать мечом,  на  коне
красоваться да  корзно носить всяк  сможет,  а  ты  кожу  выделай или  дом
построй!  Тогда и  увидим,  чего стоишь.  Тать на коне -  слуга сатане,  а
добрый работник - Богу угодник.
     Он  увлекся и  говорил уже  не  для того,  чтобы укорить Изяслава,  а
высказывал затаенное,  выношенное в  тяжкой работе,  в нужде,  в стычках с
княжескими тиунами и  боярскими прихвостнями.  Под  конец сказал Верникраю
так, будто, кроме них двоих, никого здесь и не было:
     - А  ты  полюбился мне.  Заходи в  гости почаще.  Не  дорога гостьба,
дорога дружба. У нас, кожемяк, говорится: вяжись лычко с лычком, а ремешок
с ремешком...


                                    3

     Немало дней проводил в церкви Святой Софии Изяслав-отрок.  Не уставал
он  восхищаться собором  с  огромным двенадцатиоконным головным куполом  и
двенадцатью малыми куполами.  Две западные софиевские башни были построены
наподобие  крепостных  веж*   с   шатровыми  позолоченными  верхами.   Они
обозначали  державность и  величие  Русской  земли.  Внутри  башен  вились
пологие лестницы, по которым князь с семейством поднимался на хоры, оттуда
хорошо было видно и  слышно все богослужение.  А попадал на лестницы князь
прямо из дворца. Вели туда длинные крытые переходы, на них у дверей стояли
воины-стражники.
     _______________
          * Вїеїжїа - здесь: башня.

     Только в  Византии имелись церкви,  подобные киевской Софии,  но и те
были поменьше и убранством победнее.
     Облицованные  полированным мрамором  порталы,  холодный  разноцветный
ковер  пола,  составленный  из  резных  плит  серого,  черного,  розового,
зеленого  оттенков...  Кусочки  мозаичной смальцы  образовывали диковинные
цветы.  Блестящий камень обрамлял нижнюю часть стен и  столбов,  загадочно
мерцал в перекрещивающихся солнечных лучах, в трепетных бликах свечей.
     Невысокая мраморная плита  почти  не  закрывала от  молящихся алтарь,
далее виднелись изгибающиеся вдоль стен скамьи - для клира - и пышный трон
митрополита в  центре.  Над ним возвышались мозаичные фигуры отцов Церкви,
картины причащения Христом апостолов, фигура молящейся богоматери.
     А над головами,  в центральном куполе,  созданный из той же мозаичной
смальцы, словно бы парил Исус Христос, испрашивая у Бога Отца прощения для
людей.
     Многократно  бывал  Изяслав-отрок  в   Софии  и  здесь  подружился  с
монахом-списчико