йников к  боярским  детям,
предоставил выгоды купцам.  Он послал к  ним своих монахов и своих воинов,
чтобы заботились о покорности душ и тел.  Изяслав опять -  в который раз -
вспомнил заветы отца:
     "Надейся на бояр -  то плечи твои,  а  и  на отроков -  то руки твои.
Пекися о них наипервейше и непрестанно. А и о смердах заботься - то земля,
на  ней  стоишь.   Зерном,  хлебом  заботься  -  дабы  плодились  и  землю
возделывали. Крестом и мечом заботься - дабы покорны были!"
     Суда под звуки труб отчалили от  почайновской пристани.  Течение было
сильным,  и гребцы не очень утруждали себя.  У Витичева суда остановились.
Здесь было место сбора купцов,  плывущих к  Черному морю,  в греки.  Князь
Изяслав решил ожидать брата Святослава и племянника Всеслава. Черниговцы и
полочане не замедлили прибыть.
     Караван,  растянувшись на  расстояние,  равное почти половине пути от
Киева до Василева, двинулся вниз по Днепру.
     Недалеко от  Переяславля княжье войско встретили дружинники Всеволода
Ярославича с  радостным известием -  услышав о  приближении тьмы  русичей,
торки затрепетали:  одни,  оседлые,  присмирели в своих поселениях,  опять
исправно платят дань; другие, кочевники, убегают обратно в степь.
     - Твое имя, пресветлый, навело ужас на ворога, - сказал один из бояр.
     Знал князь Изяслав,  что дело не в его имени,  а в отцовом;  помнили,
нехристи,  о грозном Ярославе.  Да и не столько имени испугались степняки,
сколько объединенного войска.  И все же горделивое чувство распирало грудь
киевского князя.
     "Правду молвят,  что  хула  врага  менее опасна для  властителя,  чем
льстивые речи подданных",  -  подумал Ярославич,  но не удержался от того,
чтобы спросить себя:  "А  может,  торские ханы узнали о  том,  как крепкой
рукой покорял я голядов?"
     И  как бы  там ни было,  но мешочек с  монетами,  который вложил он в
подставленные руки посыльного, был вдвое тяжелее, чем полагалось за доброе
известие.
     Многие воины,  особенно из простого  люда,  были  довольны  тем,  что
сраженья  не  будет.  Что  они  могли  выиграть на войне?  С какой добычей
вернуться?  Остался живым - считай,  в сорочке родился.  А некоторые бояре
хмурились.  Среди  них - боярин Жарислав,  его сыновья.  Ушли враги - ушла
добыча.  К чему же весь этот поход?  Издавна бояре добывали  богатство  на
войне.  Так добыл его и первый боярин из рода Жариславичей.  А его потомки
приумножали богатство кто чем мог - и ратными подвигами, и просто разбоем,
и резоимством.  Но трусов среди Жариславичей не водилось.  Никто из них не
упустил бы случая поживиться,  даже если приходилось рисковать собственной
головой.
     Жарислав узнал  от  одного  из  Всеволодовых дружинников,  что  отряд
вольных торков  под  водительством опытного степного коршуна хана  Горчана
недавно обложил город Родню и,  очевидно,  не успел уйти далеко.  Подбивал
Горчан на  разбой и  своих оседлых собратьев,  посылал гонцов в  поселения
черных клобуков.  Но старейшины оседлых торков ответили: "Мы испытали волю
и неволю,  кочевья и поселения.  Раньше мы ели,  что найдем,  теперь - что
вырастим. Мы испытали одно и другое. Ты - только одно. Как можешь выбирать
за нас?"
     Гонцы Горчана и просили, и грозились. Но желающих примкнуть к Горчану
оказалось не много.  Да и  те после неудачной осады Родни вернулись в свои
поселения. А Горчан уходил в степь...
     Боярин  Жарислав  через  посредство Коснячко и  Святополка испросил у
князя разрешения перенять вражеский отряд.  Ярославич колебался не  долго:
нужна была военная добыча,  а  пуще всего -  пленные.  Еще Владимир Святой
поселил пленных врагов на границах.  Обращал в  христианство.  Создавал из
степняков же  щит  от  степи.  Бывшие неприятели зажили оседло,  в  домах,
укрывавших их  от ветра и  стужи,  за деревянными стенами,  преграждающими
путь диким зверям. Раньше, в голодные годы, особенно весной и зимой, когда
не было корма для людей и коней,  они вымирали тысячами.  Теперь же с лета
запасали пищу и  голодный год не  так страшил.  Поэтому они были вынуждены
защищать  свои  поселения  от  воинственных  прожорливых  соплеменников  -
кочевников и поневоле охранять Русскую землю.
     ...Жариславу даны были в подмогу еще две сотни воинов.
     Четыре  дня  и  четыре ночи  вел  он  свой  отряд  по  степи.  Склир,
пристально из-под ладони вглядывающийся вдаль,  первым заметил торков.  Он
указал отцу на  синеющую далеко впереди Сулу и  на черные движущиеся точки
по ее берегам.  Жарислав оглядел сотских и десятских, остановился взглядом
на Склире:
     - Возьми  кожемяк  да  еще  два  десятка воев.  Переправься,  перейми
торков.  Пусть думают,  что с тобою много воинов.  Пусть остановятся. А мы
ударим с другой стороны. Ни один поганец не уйдет.
     Склир  взмахнул плетью,  помчался впереди отряда.  Когда  подобрались
совсем близко к Суле,  Склир Жариславич приказал стреножить коней, оставил
при них сторожевых. На несколько перестрелов вправо переправлялись торки.
     Жариславич подозвал к себе Турволода,  велел срезать несколько охапок
камыша.  Воины неслышно опустились в неглубокую здесь реку и пошли по дну,
согнувшись,  не  поднимая голов  над  водой,  дыша  через  соломинки.  Так
незримыми умели  переправляться через реки  прадеды русичей.  Склир усвоил
военные хитрости предков. Они ему не раз помогали.
     Изяслав-отрок  одним из  первых вылез на  противоположный берег Сулы,
прополз несколько локтей* и  нырнул в густую высокую траву.  За ним ползли
кожемяки.  Изяслав добрался до  холма -  места сбора отряда.  Отсюда торки
были  хорошо видны.  Они  переправляли через реку свои колымаги.  Колымаги
стояли на огромных мешках, сшитых из лошадиных шкур и набитых сеном. Такие
же мешки, но только поменьше, были привязаны к хвостам плывущих лошадей.
     _______________
          * Лїоїкїоїтїь   -   приблизительная  мера  длины  от  50  до  80
     сантиметров.

     Склир  разделил  свой  отряд  -   три  десятка  -   на   три  группы.
Изяславу-отроку с  кожемяками он приказал тотчас ударить на торков справа,
другому десятку -  гончарам велел  зайти  слева.  Сам  он  пошел  вместе с
третьим десятком - княжьих дружинников.
     С  гиком  и  свирепыми криками кожемяки ударили по  врагу.  Торки  не
ожидали неприятеля с этой стороны. В панике они бросились к реке. Тогда-то
с  другой стороны на них ударили гончары,  а в спину -  дружинники.  Торки
пытались ускользнуть,  некоторые бросались с  конями в реку.  Но вот среди
бегущих  появился всадник на  приземистой лошади.  Его  островерхий клобук
блистал золотыми нитями.  Это  был  прославленный воин Горчан.  Он  собрал
вокруг себя  два  десятка наиболее стойких воинов и  ринулся на  русских с
криком:
     - Тягри!*
     _______________
          * Тїяїгїрїи - Бог (тюрк.).

     За  считанные минуты  от  десятка  гончаров  осталось  три  человека.
Кожемяки  и  отроки  отступили,  осыпая  врагов  стрелами.  Воины  Горчана
составили свои колымаги так,  что  образовался круг.  Они  укрылись внутри
его,   собирая  разбежавшихся  соплеменников.  Вскоре  торки  ответили  на
стрельбу русичей  тучей  стрел.  Затем  раздвинулись колымаги,  из  узкого
прохода вылетело три-четыре десятка всадников, размахивая кривыми саблями.
Княжьи  дружинники стреляли метко,  и  торки,  потеряв несколько конников,
возвратились под прикрытие.  Оттуда они ответили стрелами.  Склир понимал:
еще немного,  и придется отступить или лечь костьми. Он послал Турволода к
Жариславу - поторопить главные силы.
     Вскоре сотни Жарислава появились на берегу Сулы.
     Боярин Жарислав подозвал своего младшего сына Ярволода и  тихо сказал
ему:
     - Переправишься с  двумя  воинами  и  поедешь посредником к  Горчану.
Скажешь  ему:   если  отдаст  без  боя  добычу  и   людей,   сам  с  двумя
телохранителями может уходить в степь.  Не тронем.  Но скажешь так,  чтобы
слышал лишь он. Иначе воины...
     - Я понял,  отче, - ответил Ярволод, подмигнув многозначительно. - Не
то мы потеряем воинов, а хан вдобавок голову.
     "Моя кость и моя смекалка!" -  с гордостью подумал Жарислав, глядя на
широкоплечего и  узкобедрого,  сухощавого и  жилистого  сына,  отдававшего
приказы воинам.
     Ярволод в  сопровождении двух  отроков,  один из  которых поднимал на
копье белый флаг,  переправился на  плоскодонке через Сулу.  Навстречу уже
скакало  несколько  торских  всадников.   Вскоре  более  половины  из  них
вернулись в свой стан, а вместо них появились хан и его телохранитель.
     Ярволод на виду у  степняков отдал меч отроку,  принял стремя у хана,
оказывая ему честь, да при этом шепнул:
     - Слово тебе молвить должен с глазу на глаз. Не опасайся.
     Горчан двинул плечами,  презрительно глянул на  Ярволода и  дал  знак
своим воинам не приближаться.
     - Говори! - сказал он, и в его желтоватых глазах мелькнула усмешка. -
Пусть речь  твоя  будет короткой.  Предки заждались меня в  Долине Вечного
Молчания...  и многих из вас тоже... Я не нарушал закон предков при жизни,
и мне нечего бояться их гнева после смерти.
     - А еще пожить хочешь? - спросил Ярволод.
     - А  ты  не  хочешь?  -  ответил  хан,  раздвинув  в  улыбке  твердые
коричневые губы.
     - Мой отец, воевода над сей дружиной, повелел передать тебе: сдайтесь
и отдайте добычу - и он отпустит тебя с двумя верными воинами на волю.
     Не повышая голоса, хан спросил:
     - Мне,  хану,  ты смеешь предлагать позор?  - Его рука легко легла на
рукоять ножа.
     Ярволод,  однако, нисколько не испугался. Как говаривал его отец, был
он  из  молодых да ранних и  сразу смекнул,  что хан не повышает голоса не
случайно.
     - А что просишь ты? - спросил он.
     - Оставьте мне половину добычи, - так же тихо сказал Горчан.
     Ярволод отрицательно покачал головой.
     - Треть...
     - Только то, что увезете в переметных сумах, - твердо молвил Ярволод.
     Хан гордо вскинул голову, но младший Жариславич не отвел взгляда. Так
продолжался немой поединок, пока хан окончательно не взвесил все. Его губы
шевельнулись:
     - Сделаю, как просите.
     Теперь во весь рот осклабился Ярволод и похлопал хана по плечу:
     - Спасибо, что уважил... друже...
     Хан  с  телохранителями вернулся в  свой  стан.  Тотчас  вокруг  него
собрались воины.  Стояли  молча.  Десятки глаз  требовательно и  выжидающе
смотрели на него.  Телохранитель, мусульманин Юсуф, остававшийся в лагере,
протолкался поближе,  стал  так,  чтобы  на  всякий случай заслонить хана.
Горчан растроганно подумал:  "Жаль,  что взять можно только двоих.  Бедный
Юсуф".  Приосанился,  выпятил грудь,  улыбнулся -  и  лица воинов в  ответ
слегка просветлели, появилась надежда.
     - Успех сопутствует мне! - громко сказал Горчан. - Русичей привел мой
старый друг. Правда, он не может сразу отпустить всех нас. Ведь там есть и
другие русские вожаки, преданные киевскому хану. Мы договорились так. Пока
он отпустит только троих - меня и двух моих людей, кого я выберу.
     Горчан  обвел  улыбчивым взглядом  воинов,  задерживая его  почти  на
каждом,  иногда заговорщицки подмигивая,  будто говоря: ты и есть тот, кто
поедет со мной на волю. Он продолжал:
     - Остальные сдадутся в плен русичам.
     Послышался тихий, но грозный ропот.
     - Плен будет недолгим, - поспешно проговорил хан. - Мой друг, русский
воевода, оставит для охраны десяток воинов, а сам с отрядом уйдет в другом
направлении. Когда я вернусь с подмогой, ваш плен закончится.,
     Тягостное, напряженное молчание было ответом.
     Верный Юсуф воскликнул:
     - Тысячу лет нашему премудрому Горчану!
     Его  крик подхватили лишь те,  кто рассчитывал попасть в  число двух.
Недоверчиво и злобно смотрели остальные воины на своего предводителя. А он
все так же  улыбчиво положил какой-то  сверток в  переметную суму,  бросил
несколько слов двум воинам, с которыми был на переговорах.
     И  вдруг резко вскочил на коня,  крикнул:  "Ждите!" -  и,  сбив с ног
Юсуфа, поскакал во весь опор к выходу из стана. За ним едва поспевали двое
всадников.
     Юсуф растерянно поднялся на ноги, часто моргая от пыли и отряхиваясь.
Он  глянул  вслед  хану  и   наконец-то  осознал,   что  его  ожидания  не
оправдались.
     - Горчан предал нас! Убейте собаку! - закричал он и бросился к своему
коню, на бегу вытаскивая саблю.
     Свистнув, стрела вошла в его горло...
     Через несколько минут хан Горчан был уже далеко. Русичи провожали его
улюлюканьем.


                                    2

     Два  воина подвели к  князю Изяславу худого человека в  черной рясе с
капюшоном.  Его  захватили среди  пленных  торков.  Жарислав  распорядился
доставить монаха,  плохо говорившего по-русски,  к  князю.  Монах оказался
католическим проповедником,  посланцем папы.  Он  нес  нечестивым Христово
слово. На вопрос князя о причине его пребывания в отряде Горчана у русских
границ монах ответил,  что  его долг -  следовать за  заблудшими братьями,
подобно человеческой тени.
     - Слово  апостола  Петра  подобно  звону  меча!  -  крикнул  Всеволод
Ярославич, князь переяславльский. - Папа на нас натравляет нечестивых!
     Монах перевел взгляд с  князя Изяслава на  его братьев,  посмотрел на
Коснячко,  на Всеслава Полоцкого, потом опять остановился на побагровевшем
лице Всеволода и спокойно ответил, как бы извиняя горячность князя:
     - Ira impotents sui est*.
     _______________
          * Гнев не владеет собой (лат.).

     Князь Изяслав заинтересовался монахом. Такие, как этот посланец папы,
составляли главную заботу  Феодосия и  митрополита Георгия.  Они  боролись
против византийцев и  русичей за души нечестивых степняков и в этой борьбе
не гнушались никакими средствами.
     Монах   продолжал  отвечать   на   вопросы,   задаваемые  Всеволодом,
Святославом и воеводой Коснячко.  Иногда он отвечал откровенно.  Тогда его
речь становилась громогласной.  Иногда он юлил,  хитрил, заливал словесным
медом гнев слушающих.  На  вопрос князя черниговского о  том,  почему папа
завоевывает души не только словом,  но и мечом, почему стремится захватить
всю  землю и  действует не  только убеждением,  но  и  силой,  монах гордо
выпрямился и ответил поговоркой:
     - Ferrum ferro acuitur*.
     _______________
          * Железо железом острится (лат.).

     - Папа забыл другую поговорку,  - грозно сказал Святослав, и его рука
легла на  рукоять меча:  -  Ex  nimia potentia principium oritur interitus
principium*.
     _______________
          * От чрезмерной власти властителей происходит гибель властителей
     (лат.).

     Изяслав  Ярославич поспешно  взмахнул рукой,  показывая,  что  допрос
окончен  и  монаха  можно  увести.  Он  спросил у  Коснячко совета  -  как
поступить с  пленником?  Держать у  себя -  папа узнает,  разгневается.  И
отпустить нельзя -  монах,  несомненно,  лазутчик.  Воевода в ответ сделал
недвусмысленный жест:  ребром  ладони  провел по  горлу.  Князь  испуганно
замотал головой, но не сказал ни слова.
     В тот же день два хмурых воина увели монаха в степь.  Один из них уже
занес меч,  как  вдруг пошатнулся и  упал.  Стрела вонзилась ему в  спину.
Другая стрела настигла его  товарища.  Из-за  холма показалось трое людей.
Передний  разрезал  ремни,   стягивающие  руки  монаха.  Недавний  пленник
поправил рясу и прошептал на ухо своему спасителю:
     - За торками идут куманы*.
     _______________
          * Кїуїмїаїнїаїмїиї называли в Европе половцев.


                                    3

     Узнав о бегстве пленника и гибели его стражей,  воевода Коснячко,  не
теряя времени,  доложил об  этом князю и  высказал свои догадки.  Князь же
вызвал Изяслава-отрока и  приказал следить за  полоцким боярином Стефаном,
не спускать с него глаз, да так, чтобы боярин ничего не замечал.
     - Друга своего, Турволода, в помощь возьми, - сказал Коснячко. - Дабы
и ночью сторожили...
     Князь добавил:
     - Надеюсь на тебя, отроче.
     И отрок старался.  Он уподобился тени и не отставал от Стефана. А тот
вскоре заметил соглядатая,  но виду не подал. Наблюдая, как отрок пытается
остаться  незамеченным,   недобро  усмехался  про  себя,   думал:  "Ладно,
потешься, княжий выкормыш. Ты еще сослужишь службу, да не князю, а мне..."
     Однажды поздним вечером к Стефану подошел какой-то боярин.
     Настороженно оглядываясь, они зашли за плетень.
     У Изяслава сильно забилось сердце. "Увидят - убьют", - подумал отрок,
но поспешил за ними.  Окажись сейчас Турволод рядом, все было бы проще. Но
умаявшийся после целого дня слежки Турволод спал в тереме.
     Двор  был  большой и  пустынный.  Темные тени протянулись через него,
между ними оставались светлые пятна.  Одно из них было особенно большим, а
обминуть его отрок не мог.
     "О Боже,  защити мя,  засти им глаза туманом!"  -  взмолился он.  Ему
показалось,  что мольба помогла. Ни Стефан, ни второй боярин не оглянулись
до тех пор,  пока он не спрятался в густой тени.  Оказалось, что рисковать
стоило,  предчувствие не  обмануло отрока.  Он  услышал то,  что,  по  его
мнению, было очень важным для князя. Стефан сказал:
     - Передай (кому передать,  отрок не расслышал): Всеслав хочет вначале
получить от Ярославича Псков.  Ибо пока киевская дружина сильнее нашей.  А
присоединим к своему войску псковичей - можно будет начинать...
     Кожа отрока покрылась пупырышками,  стала шершавой, будто его окунули
в  ледяную воду.  "Как же  это?  Ведь он князь,  да к  тому же сыновец,  -
подумал он о Всеславе.  -  Как он может быть таким подлым,  чтобы добротой
нашего князя воспользоваться да за добро злом отплатить? Да на такое не то
что простая чадь, а даже нехристь не пойдет..."


                                    4

     Десять  дней  праздновал Киев  победу  над  торками.  Десять  дней  в
княжеском дворце лились рекой хиосские вина и  раздавались песни гусляров.
На одиннадцатый день начали разъезжаться гости и союзники.
     Всеслав Брячиславич напомнил своему  стрыю,  киевскому князю,  о  его
обещании.
     - Велю  приготовить тебе  грамоту  на  владение  Псковом,  -  ответил
Изяслав.
     Радостная улыбка слегка оживила серое унылое лицо полоцкого князя. Из
его  уст вырвался вздох облегчения,  и  он  обнял своего дядю,  прижался к
нему.  Его  порыв был искренним,  теперь он  поверил,  что князь не  лгал.
Старая обида на какое-то время отлегла от сердца. Однако Всеслав знал, что
она все равно вернется,  ибо обласкан он в  меньшем,  а  обижен в большем,
обижен давно и надолго. К обиде деда присоединялась обида отца - эти обиды
он с  рождения получил в наследство,  таил в себе,  присоединял к ним свои
собственные, нехотя копил, как дьявольское богатство, от которого был не в
силах избавиться.  Может, передал бы его дальше - своим потомкам, ничем не
выдал бы себя перед Ярославичами до самой смерти, но время созрело раньше,
чем кто-либо ожидал.
     "Видимо,  посеянное семя  должно прорасти,  -  с  какой-то  тоскливой
обреченностью думал  он.  -  Сумеет ли  князь  Изяслав своим  благодеянием
заглушить росток еще до того, как он заколосится, или того, что определила
судьба,  никому не  изменить?.."  Он  понимал,  что свара их  на руку лишь
врагам русичей,  он  готов был  после получения Пскова стараться угомонить
своих бояр и  себя самого,  но  знал,  что все это продлится недолго.  Ибо
ближние - те, на кого он опирался, - раздували искры обиды, а пойти против
ближних он не мог:  князь без соратников - посмешище. И все же после того,
как он вступит во владение Псковом,  появится надежда,  ибо сможет сказать
он:  от Ярославича получил не одни обиды,  но и  радость.  Ибо не побоялся
киевский властитель усилить его,  а  значит,  не  замышляет худого  против
Полоцка.
     Князь Изяслав ушел к писцам.  Постоял немного,  глядя, как они рисуют
замысловатой вязью на выделанных кожах, как под их руками рождаются слова,
которые останутся