Приближась к берегу, поют
                         Святую Гильды песнь оне;
                         Их голос в поздней тишине,
                         Как бы сходящий с вышины,
                         Слиясь с гармонией волны,
                         По небу звонко пробежал;
                         И с брега хор им отвечал,
                         И вышел из святых ворот
                         С хоругвями, крестами ход
                         Навстречу инокинь честных;
                         И возвестил явленье их
                         Колоколов согласный звон,
                         И был он звучно повторен
                         Отзывом ближних, дальних скал
                         И весь народ на брег созвал.
                         С ладьи игуменья сошла,
                         Благословенье всем дала
                         И, подпираясь костылем,
                         Пошла в святой Кутбертов дом
                         Вослед хоругвей и крестов.

VII

                         Им стол в трапезнице готов;
                         Садятся ужинать; потом
                         Обширный монастырский дом
                         Толпой осматривать идут;
                         Смеются, резвятся, поют;
                         Заходят в кельи, в древний храм,
                         Творят поклоны образам
                         И молятся мощам святым...
                         Но вечер холодом сырым
                         И резкий с моря ветерок
                         Собраться нудят всех в кружок
                         К огню, хозяек и гостей;
                         Жужжат, лепечут; как ручей,
                         Веселый льется разговор;
                         И наконец меж ними спор
                         О том заходит, чей святой
                         Своею жизнию земной
                         И боле славы заслужил
                         И боле небу угодил?

VIII

                         "Святая Гильда (говорят
                         Монахини из Витби) вряд
                         Отдаст ли первенство кому!
                         Известна ж боле потому
                         Ее обитель с давних дней,
                         Что три барона знатных ей
                         Служить вассалами должны;
                         Угодницей осуждены
                         Когда-то были Брюс, Герберт
                         И Перси; суд сей был простерт
                         На их потомство до конца
                         Всего их рода: чернеца
                         Они дерзнули умертвить.
                         С тех пор должны к нам приходить
                         Три старших в роде каждый год
                         В день вознесенья, и народ
                         Тут видит, как игумен их
                         Становит рядом у честных
                         Мощей угодницы святой,
                         Как над склоненной их главой
                         Прочтет псалом, как наконец
                         С словами: _все простил чернец!_
                         Им разрешение дает;
                         Тогда _аминь!_ гласит народ.
                         К нам повесть древняя дошла
                         О том, как некогда жила
                         У нас саксонская княжна,
                         Как наша вся была полна
                         Округа ядовитых змей,
                         Как Гильда, вняв мольбам своей
                         Любимицы святой княжны,
                         Явилась, как превращены
                         Все змеи в камень, как с тех пор
                         Находят в недре наших гор
                         Окаменелых много змей.
                         Еще же древность нам об ней
                         Сказание передала:
                         Как раз во гневе прокляла
                         Она пролетных журавлей
                         И как с тех пор до наших дней,
                         Едва на Витби налетит
                         Журавль, застонет, закричит,
                         Перевернется, упадет
                         И чудной смертью отдает
                         Угоднице блаженной честь".

IX

                         "А наш Кутберт? Не перечесть
                         Его чудес. Теперь покой
                         Нашел уж гроб его святой;
                         Но прежде... что он претерпел!
                         От датских хищников сгорел
                         Линдфарн, приют с давнишних дней
                         Честн_ы_х угодника мощей;
                         Монахи гроб его спасли
                         И с гробом странствовать пошли
                         Из земли в землю, по полям,
                         Лесам, болотам и горам;
                         Семь лет в молитве и трудах
                         С тяжелым гробом на плечах
                         Они скиталися; в Мельрос
                         Их напоследок бог принес;
                         Мельрос Кутберт живой любил,
                         Но мертвый в нем не рассудил
                         Он для себя избрать приют,
                         И чудо совершилось тут:
                         Хоть тяжкий гроб из камня был,
                         Но от Мельроса вдруг поплыл
                         По Твиду он, как легкий челн.
                         На юг теченьем быстрых волн
                         Его помчало; миновав
                         Тильмут и Риппон, в Вардилав,
                         Препон не встретя, наконец
                         Привел свой гроб святой пловец;
                         И выбрал он в жилище там
                         Святой готический Дургам;
                         Но где святого погребли,
                         Ту тайну знают на земли
                         Лишь только трое; и когда
                         Которому из них чреда
                         Расстаться с жизнию придет,
                         Он на духу передает
                         Ее другому; тот молчит
                         Дотоль, пока не разрешит
                         Его молчанья смертный час.
                         И мало ль чудесами нас
                         Святой угодник изумлял?
                         На нашу Англию напал
                         Король шотландский, злой тиран;
                         Пришла с ним рать галвегиан,
                         Неистовых, как море их;
                         Он рыцарей привел своих,
                         Разбойников, залитых в сталь;
                         Он весь подвигнул Тевьотдаль;
                         Но рать его костьми легла:
                         Для нас Кутбертова была
                         Хоругвь спасением от бед.
                         Им ободрен был и Альфред
                         На поражение датчан;
                         Пред ним впервой и сам Норман
                         Завоеватель страх узнал
                         И из Нортумбрии бежал".

X

                         Монахини из Витби тут
                         Сестрам линдфарнским задают
                         С усмешкою вопрос такой:
                         "А правда ли, что ваш святой
                         По свету бродит кузнецом?
                         Что он огромным молотком
                         По тяжкой наковальне бьет
                         И им жемчужины кует?
                         Что на работу ходит он,
                         Туманной рясой облачен?
                         Что на приморской он скале,
                         Чернее мглы, стоит во мгле?
                         И что, покуда молот бьет,
                         Он ветер на море зовет?
                         И что в то время рыбаки
                         Уводят в пристань челноки,
                         Боясь, чтоб бурею ночной
                         Не утопил их ваш святой?"
                         Сестер линдфарнских оскорбил
                         Такой вопрос; ответ их был:
                         "Пустого много бредит свет;
                         Об этом здесь и слуху нет;
                         Кутберт, блаженный наш отец,
                         Честной угодник, не кузнец".

XI

                         Так весело перед огнем
                         Шел о житейском, о святом
                         Между монахинь разговор.
                         А близко был иной собор,
                         И суд иной происходил.
                         Под зданьем монастырским был
                         Тайник - страшней темницы нет;
                         Король Кольвульф, покинув свет,
                         Жил произвольным мертвецом
                         В глубоком подземелье том.
                         Сперва в монастыре оно
                         _Смиренья кельей_ названо;
                         Потом в ужасной келье той,
                         Куда ни разу луч дневной,
                         Ни воздух божий не входил,
                         Прелат Сексгельм определил
                         Кладбищу осужденных быть;
                         Но наконец там хоронить
                         Не мертвых стали, а живых:
                         О бедственной судьбине их
                         Молчал неведомый тайник;
                         И суд, и казнь, и жертвы крик -
                         Все жадно поглощалось им;
                         А если случаем каким
                         Невнятный стон из глубины
                         И доходил до вышины,
                         Никто из внемлющих не знал,
                         Кто, где и отчего стенал;
                         Шептали только меж собой,
                         Что там, глубоко под землей,
                         Во гробе мучится мертвец,
                         Свершивший дней своих конец
                         Без покаяния во зле
                         И непрощенный на земле.

XII

                         Хотя в монастыре о том
                         Заклепе казни роковом
                         И сохранилася молва,
                         Но где он был? Один иль два
                         Монаха знали то да сам
                         Отец аббат; и к тем местам
                         Ему лишь с ними доступ был;
                         С повязкой на глазах входил
                         За жертвой сам палач туда
                         В час совершения суда.
                         Там зрелся тесный, тяжкий свод;
                         Глубоко, ниже внешних вод,
                         Был выдолблен в утесе он;
                         Весь гробовыми замощен
                         Плитами пол неровный был;
                         И ряд покинутых могил
                         С полуистертою резьбой,
                         Полузатоптанных землей,
                         Являлся там; от мокроты
                         Скопляясь, капли с высоты
                         На камни падали; их звук
                         Однообразно-тих, как стук
                         Ночного маятника, был;
                         И бледно, трепетно светил,
                         Пуская дым, борясь со мглой,
                         Огонь в лампаде гробовой,
                         Висевшей тяжко на цепях;
                         И тускло на сырых стенах,
                         Покрытых плеснью, как корой,
                         Свет, поглощенный темнотой,
                         Туманным отблеском лежал.
                         Он в подземелье озарял
                         Явленье страшное тогда.

XIII

                         Три совершителя суда
                         Сидели рядом за столом;
                         Пред ними разложен на нем
                         Устав бенедиктинцев был;
                         И, чуть во мгле сияя, лил
                         Мерцанье бледное ночник
                         На их со мглой слиянный лик.
                         Товарищ двум другим судьям,
                         Игуменья из Витби там
                         Являлась, и была сперва
                         Ее открыта голова;
                         Но скоро скорбь втеснилась ей
                         Во грудь, и слезы из очей
                         Невольно жалость извлекла,
                         И покрывалом облекла
                         Тогда лицо свое она.
                         С ней рядом, как мертвец бледна,
                         С суровой строгостью в чертах,
                         Обретшая в посте, в мольбах
                         Бесстрастье хладное одно
                         (В душе святошеством давно
                         Прямую святость уморя), -
                         Тильмутского монастыря
                         Приорша гордая была;
                         И ряса, черная как мгла,
                         Лежала на ее плечах;
                         И жизни не было в очах,
                         Черневших мутно, без лучей,
                         Из-под седых ее бровей.
                         Аббат Кутбертовой святой
                         Обители, монах седой,
                         Иссохнувший полумертвец
                         И уж с давнишних пор слепец,
                         Меж ними, сгорбившись, сидел;
                         Потухший взор его глядел
                         Вперед, ничем не привлечен,
                         И, грозной думой омрачен,
                         Ужасен бледный был старик,
                         Как каменный надгробный лик,
                         Во храме зримый в час ночной,
                         Немого праха страж немой.
                         Пред ними жертва их стоит:
                         На голове ее лежит
                         Лицо скрывающий покров;
                         Видна на белой рясе кровь;
                         И на столе положены
                         Свидетели ее вины:
                         Лампада, четки и кинжал.
                         По знаку данному, сорвал
                         Монах с лица ее покров;
                         И кудри черных волосов
                         Упали тучей по плечам.
                         Приорши строгия очам
                         Был узницы противен вид;
                         С насмешкой злобною глядит
                         В лицо преступницы она,
                         И казнь ее уж решена.

XIV

                         Но кто же узница была?
                         Сестра Матильда. Лишь сошла
                         Та роковая полночь, мглой
                         Окутавшись как пеленой,
                         Тильмутская обитель вся
                         Вдруг замолчала; погася
                         Лампады в кельях, сестры в них
                         Все затворились; пуст и тих
                         Стал монастырь; лишь главный вход
                         Святых обители ворот
                         Не заперт и свободен был.
                         На колокольне час пробил.
                         Лампаду и кинжал берет
                         И в платье мертвеца идет
                         Матильда смело в ворота;
                         Пред нею ночь и пустота;
                         Обитель сном глубоким спит;
                         Над церковью луна стоит
                         И сыплет на дорогу свет;
                         И виден на дороге след
                         В густой пыли копыт и ног;
                         И слышен ей далекий скок...
                         Она с волненьем вдаль глядит;
                         Но там ночной туман лежит;
                         Все тише, тише слышен скок,
                         Лишь по дороге ветерок
                         Полночный ходит да луна
                         Сияет с неба. Вот она
                         Минуты две подождала;
                         Потом с молитвою пошла
                         Вперед - не встретится ли с ним?
                         И долго шла путем пустым;
                         Но все желанной встречи нет.
                         Вот наконец и дневный свет
                         И на небе зажглась заря...
                         И вдруг от стен монастыря
                         Послышался набатный звон;
                         Всю огласил окрестность он.
                         Что ей начать? Куда уйти?
                         Среди открытого пути,
                         Окаменев, она стоит;
                         И страшно колокол гудит;
                         И вот за ней погоня вслед;
                         И ей нигде приюта нет;
                         И вот настигнута она,
                         И в монастырь увлечена,
                         И скрыта заживо под спуд;
                         И ждет ее кровавый суд.

XV

                         Перед судилищем она
                         Стоит, почти умерщвлена
                         Терзаньем близкого конца;
                         И бледность мертвая лица
                         Была видней, была страшней
                         От черноты ее кудрей,
                         Двойною пышною волной
                         Обливших лик ее младой.
                         Оцепенев, стоит она;
                         Глава на грудь наклонена;
                         И если б мутный луч в глазах
                         И содрогание в грудях
                         Не изменяли ей порой,
                         За лик бездушный восковой
                         Могла б быть принята она:
                         Так бездыханна, так бледна,
                         С таким безжизненным лицом,
                         Таким безгласным мертвецом
                         Она ждала судьбы своей
                         От непрощающих судей.
                         И казни страх ей весь открыт:
                         В стене, как темный гроб, прорыт
                         Глубокий, низкий, тесный вход;
                         Тому, кто раз в тот гроб войдет,
                         Назад не выйти никогда;
                         Коренья, в черепке вода,
                         Краюшка хлеба с ночником
                         Уже готовы в гробе том;
                         И с дымным факелом в руках,
                         На заступ опершись, монах,
                         Палач подземный, перед ним,
                         Безгласен, мрачен, недвижим,
                         С покровом на лице стоит;
                         И грудой на полу лежит
                         Гробокопательный снаряд:
                         Кирпич, кирка, известка, млат.
                         Слепой игумен с места встал,
                         И руку тощую поднял,
                         И узницу благословил...
                         И в землю факел свой вонзил
                         И к жертве подошел монах;
                         И уж она в его руках
                         Трепещет, борется, кричит,
                         И, сладив с ней, уже тащит,
                         Бесчувственный на крик и плач,
                         Ее живую в гроб палач...

XVI

                         Сто ступеней наверх вели;
                         Из тайника судьи пошли,
                         И вид их был свирепо дик;
                         И глухо жалкий, томный крик