Покуда поединок длился,
                    Внезапно Уильям пробудился.
                    Он тотчас же узнал о том,
                    Что кто-то с поднятым мечом
                    В его доспехах дерзновенно
                    Присвоил имя Делорена,
                    Он к месту боя побежал.
                    Его весь клан там увидал,
                    И всем казалось в то мгновенье,
                    Что появилось привиденье.
                    Сэр Крэнстон рыцарю не мил,
                    Но Уильям мужество ценил
                    И потому врага приветом
                    Почтил, забыв старинный спор,
                    Хотя грубоватым с давних пор
                    Он слыл - и неучем при этом.
                    В бою, смиряя гневный пыл,
                    Он тех, кто сдался, не рубил
                    И попусту врагу не мстил.
                    Умел ценить он в схватке ярой
                    Своих противников удары.
                    Так было с ним и в этот миг.
                    На тело Масгрейва взирая,
                    Он низко головой поник,
                    Суровый взор свой потупляя.
                    Так и стоял он на лугу,
                    Скорбя по падшему врагу.

29

                    "Ну, Ричард Масгрейв, мой когда-то
                    Смертельный враг! Ты мертв, злодей!
                    Да, у тебя я отнял брата,
                    Ты - сына у сестры моей.
                    Три месяца сидел в темнице
                    Я в замке Нейуортском твоем
                    И вынужден был расплатиться
                    С тобою выкупом потом.
                    Когда бы нам сойтись в сраженье,
                    Когда б ты был живым сейчас,
                    Нам не было бы примиренья,
                    Похоронили б вместе нас!
                    Спи, взыскан милостью господней!
                    Врага не знал я благородней.
                    Всем был известен с давних пор
                    Твой клич: "Копье и пара шпор!"
                    Быстрее лучших гончих свор
                    Ты настигать умел оленя,
                    И все внимали в восхищенье,
                    Когда твой рог во тьме лесов
                    Сзывал к тебе отставших псов.
                    Я б отдал земли Делорена,
                    Чтоб не был ты добычей тлена!"

30

                    И к Камберленду в путь, домой,
                    Лорд Дакр отряд направил свой.
                    Положен Масгрейв был сраженный
                    На щит, в бою окровавленный;
                    Его посменно вчетвером
                    На копьях понесли потом.
                    Бард впереди идет. Стенанья
                    Доносит ветерка дыханье.
                    А вслед священники идут,
                    Молитвы скорбные поют.
                    И рядом рыцари. В печали
                    Они копье к земле склоняли.
                    Так тело Масгрейва несли
                    К холмам родной его земли
                    И в горном храме схоронили,
                    В отцовской родовой могиле.

                                   -----

                    Умолк певец. Но арфы звон
                    Продолжил песню похорон,
                    И звуки, полные печали,
                    Чуть смолкнув, снова возникали,
                    То откликаясь за горой,
                    То поглощаясь тишиной,
                    Как будто менестреля стоны
                    Наполнили долины, склоны
                    И над оставленным холмом
                    Перекатили струнный гром.

                    Те, кто внимал печальной были,
                    Певца умолкшего спросили,
                    Зачем он здесь, в глухом краю,
                    В нужде проводит жизнь свою?
                    Ведь там, на юге, награжденья
                    Щедрее были бы за пенье.

                    Бард молча оглядел гостей.
                    Он горд был арфою своей
                    И похвалой всеобщей тоже,
                    Но родина ему дороже.
                    Внимать ему невыносимо
                    Насмешке над страной родимой,
                    И потому был резок звон
                    Струны, когда вновь начал он.


                                Песнь шестая

1

                    Где тот мертвец из мертвецов,
                    Чей разум глух для нежных слов:
                    "Вот милый край, страна родная!"
                    В чьем сердце не забрезжит свет,
                    Кто не вздохнет мечте в ответ,
                    Вновь после странствий
                                          многих лет
                    На почву родины вступая?
                    Для тех, чьи чувства таковы,
                    Все песни немы и мертвы!
                    Пускай огромны их владенья
                    И знатно их происхожденье,
                    Ни золото, ни знатный род -
                    Ничто им в пользу не пойдет.
                    Любуясь собственной тоскою,
                    Они не ведают покоя.
                    Удел и рок печальный их -
                    В себе убить себя самих!
                    Они бесславно канут в Лету,
                    Непризнанны и невоспеты!

2

                    О Каледония, твой лик
                    Порою строг, порою дик!
                    Страна могучих кряжей горных,
                    Страна потоков непокорных,
                    Лесов и вересков страна,
                    Моя душа всегда верна
                    Сыновней верностью великой
                    Твоей красе угрюмо-дикой.
                    Увы, я думаю порой,
                    Чем прежде был мой край родной!
                    Одна природа величаво
                    Хранит его былую славу,
                    Но в запустенье скорбных дней
                    Мне милый край еще милей.
                    Пускай брожу я одиноко
                    У обмелевшего потока,
                    Пусть ветер щеки холодит,
                    Но он от Эттрика летит.
                    Поют мне Тивиота струи.
                    Здесь голову свою седую
                    На белый камень положу я!
                    Здесь от раздумий и невзгод
                    Певец навеки отдохнет!

3

                    В те дни повсюду бардов чтили
                    И всех их в Брэнксом пригласили.
                    Они сошлись со всех концов,
                    Певцы веселья и боев.
                    Жрецы живого вдохновенья
                    Несут оружье песнопенья
                    На пир и на поля сраженья.
                    Их песни слышит клан любой,
                    Вступая с недругами в бой.
                    А ныне им врата открыты:
                    Зовет их праздник именитый.
                    Настройте струны - альт и бас,
                    Чтоб, веселясь, как все у нас,
                    Пустились башни замка в пляс!

4

                    Не описать мне красоты
                    Того венчального обряда:
                    Гостей роскошные наряды,
                    Гирлянды, свечи и цветы,
                    Зеленый шелк плащей старинных,
                    И горностай на юбках длинных,
                    Угрюмый блеск кольчуг стальных,
                    Плюмажей белых колыханье
                    И шпор серебряных бряцанье
                    И украшений золотых.
                    Но описать всего труднее,
                    Как Маргарет, зари алее,
                    Встревожена и смущена,
                    Была прекрасна и нежна.

5

                    Нередко барды говорили,
                    Что леди Брэнксом темной силе
                    Настолько душу отдала,
                    Что даже в церковь не могла
                    Входить в часы богослуженья.
                    Но это просто заблужденье:
                    Она, по моему сужденью,
                    Причастна к колдовству была,
                    Но не служила духу зла.
                    На зов ее в часы ночные
                    Являлись тени неземные.
                    Но я считаю все равно:
                    С тем, что сокрыто и темно,
                    Водиться вредно и грешно.
                    Однако не могу не знать я,
                    И клясться я не стал бы зря:
                    В широком, длинном черном платье
                    Она была у алтаря,
                    В пунцовой шапочке расшитой,
                    Жемчужной ниткой перевитой.
                    И дрозд на шелковом шнурке
                    Сидел у леди на руке.

6

                    Закончился обряд венчанья
                    К полудню. В замке ликованье,
                    Роскошный зал гостей зовет:
                    Для пира время настает.
                    Шныряют слуги беспокойно,
                    Тщась усадить гостей достойно,
                    И держат ловкие пажи
                    Для дичи острые ножи.
                    Вот свита пышного павлина -
                    И цапля, и журавль, и вина;
                    А вот кабанья голова,
                    Разряженная в кружева;
                    Вот куропатки, вот олени;
                    Вот произнес благословенье
                    Священник - и со всех сторон
                    Поднялись сразу шум и звон.
                    Седые воины шумели,
                    Как будто в дни былых боев:
                    Кричали громко, громко пели,
                    Наполнив кубки до краев.
                    Так буйно гости веселились,
                    Что на насестах всполошились
                    И зашумели сокола,
                    Раскинув широко крыла,
                    Звеня тревожно бубенцами.
                    И им в ответ раздался вой
                    Собачьей своры боевой.
                    А вина Рейна, Орлеана
                    Лились, и гости были пьяны,
                    И возрастал, как грома гул,
                    Веселья шумного разгул.

7

                    Но злой колдун, слуга барона,
                    Вертлявый и неугомонный,
                    Гостей на ссоры подстрекал,
                    И шум, вином разгоряченный,
                    В недобрый спор перекипал.
                    Вот Конрад Вольфенштейн драчливый,
                    В угаре от вина и пива,
                    Вдруг завопил: "Какой злодей
                    Смел увести моих коней!"
                    Не соразмерив пьяной силы,
                    Он, злобного исполнен пыла,
                    Ударил толстого Хантхилла,
                    Которого народ прозвал
                    "Хантхилл, разящий наповал".
                    Лорд Хьюм вскочил, и Дуглас тоже,
                    Лорд Хоуард молвил, что негоже
                    Такие ссоры затевать,
                    Где подобает пировать.
                    Но зубы сжал Хантхилл сурово
                    И больше не сказал ни слова.
                    Еще и месяц не прошел,
                    Как Вольфенштейна труп огромный,
                    От страшных ран и крови темный,
                    Лесник напуганный нашел.
                    И меч и щит его пропали,
                    Его убийц не отыскали,
                    Но кельнским кованым клинком
                    Сэр Дикон хвастался потом.

8

                    Страшась, чтоб не открыл случайно
                    Барон его проделок тайных,
                    Злой карлик спрятался в людской...
                    И здесь вино лилось рекой.
                    Простолюдины пировали
                    Не хуже лордов в пышном зале.
                    Уот Тинлинн пенистый бокал
                    За Файр-де-Брэза поднимал.
                    А Файр-де-Брэз кричал спьяна:
                    "Я пью за Хоуарда до дна,
                    Но пусть не трогает соседей
                    И нашей не вредит беседе!"
                    И Роланд Форстер возглашал:
                    "Таких пиров наш клан не знал!
                    Я не могу подняться с места,
                    Но пью за прелести невесты!"
                    Напиток темный и хмельной
                    Струился пенистой волной,
                    И славил Брэнксомов любой.

9

                    Но злой колдун завел беседу
                    О том, как Тинлинн храбр и смел,
                    Как Тинлинн каждого соседа
                    Держать в покорности умел.
                    А Тинлинну с улыбкой злою
                    Он нашептал совсем другое:
                    "Ты жизнь проводишь на войне,
                    Но с Армстронгом наедине
                    Не скучно без тебя жене!"
                    Он от удара увернулся
                    И вновь к пирующим вернулся,
                    Схватил у пьющего стакан,
                    Как будто сам был очень пьян,
                    И острый нож вонзил мгновенно
                    Шотландцу в правое колено
                    (Такие раны всех больней:
                    Они гноятся много дней).
                    Вскочил шотландец, дико воя,
                    И стол перевернул ногою.
                    Поднялись шум и кутерьма,
                    Как будто все сошли с ума.
                    Но колдуна не отыскали -
                    Забившись в угол в темном зале,
                    Он усмехался и дрожал,
                    Твердя: "Пропал! Пропал! Пропал!"

10

                    Тут леди Брэнксом объявила,
                    Что менестрелей пригласила,
                    Чтоб на пиру не скучно было,
                    И первым вышел Элберт Грэм,
                    В те времена известный всем:
                    Едва ли кто искусством песни
                    Владел свободней и чудесней.
                    Везде друзьями окружен,
                    Всегда был горд и весел он,
                    По обе стороны границы
                    Встречал приветливые лица
                    И сам любил повеселиться.
                    Он всем понравиться сумел
                    И песню скромную пропел.

11

                                Элберт Грэм

                    Английская дева в Карлайле жила -
                    Сияет солнце, и небо ясно, -
                    Шотландцу сердце она отдала:
                    Ведь все на свете любви подвластно.

                    С восторгом рассвет встречали они -
                    Сияет солнце, и небо ясно, -
                    Но грустно они проводили дни,
                    Хоть все на свете любви подвластно.

                    Все отдал отец ей, чем был богат, -
                    Сияет солнце, и небо ясно, -
                    Но только вино ей подал брат,
                    Ярясь, что любви все на свете подвластно.

                    Поклялся он смертью сестры своей -
                    Сияет солнце, и небо ясно, -
                    Что земли отцов - для сыновей,
                    Не будут они шотландцу подвластны.

12

                    Вина не успев допить до дна -
                    Сияет солнце, и небо ясно, -
                    На груди жениха умерла она:
                    Ведь все на свете любви подвластно.

                    Он сердце брата ее пронзил -
                    Сияет солнце, и небо ясно. -
                    Да погибнут все, кто любившим вредил!
                    Да будет любви все на свете подвластно!

                    За гроб господень в дальних краях,
                    Где солнце сияло светло и ясно,
                    Он пал с ее именем на устах:
                    Ведь все на свете любви подвластно.

                    Вы все, кто сердцем чист и душой -
                    Сияет солнце, и небо ясно, -
                    Молитесь о жертвах любви земной:
                    Ведь силе любви все на свете подвластно.

13

                    Закончил песню Элберт Грэм,
                    И вышел бард с челом высоким,
                    Творец сонетов и поэм,
                    Гонимый Генрихом жестоким.
                    Его сребристой арфы звон
                    Дошел до нынешних времен.
                    Фицтрейвер! Дар его прекрасный
                    Любил прославленный Саррей,
                    Герой с душой, как пламя, страстной,
                    Бессмертный бард страны своей,
                    Певец любви непобедимой,
                    Всем рыцарством высоко чтимый.

14

                    Не раз в минуты вдохновенья,
                    Под сенью лавров и олив,
                    Друзья мечтали, песнопенья
                    Любви Саррея посвятив.
                    А итальянцы поселяне
                    Вздыхали, забывая труд:
                    "То духи света и сиянья
                    У кельи схимника поют".
                    Так пел Саррей своей святыне,
                    Своей прекрасной Джеральдине!

15

                    Фицтрейвер! Как он ранен был,
                    Как проклинал он рок коварный,
                    Когда Саррея погубил
                    Тюдора гнев неблагодарный!
                    Тирана он не признавал
                    И к мести яростно взывал.
                    Оставил он аллеи чудных
                    Уиндзорских парков изумрудных,
                    Решив Саррею верным быть
                    И лорду Хоуарду служить.
                    С его роскошной шумной свитой
                    На пир он прибыл знаменитый.

17

                                 Фицтрейвер

                    Саррей влюбленный целый вечер
                                               ждал,
                    Но вот ударил колокол ночной.
                    Заветный час таинственный настал,
                    Когда пообещал мудрец святой,
                    Что он увидит образ неземной
                    Возлюбленной, хотя бы море злое
                    Их разделяло черной пеленою,
                    И он поймет, узрев ее живою,
                    Верна ль она ему и сердцем и душою!

17

                    В высоком зале сводчатом темно.
                    Молчит поэт, молчит мудрец седой.
                    Лишь зеркало огромное одно
                    Озарено мерцающей свечой.
                    И тут же книга, крест и аналой,
                    И странные какие-то предметы,
                    Присущие лишь магии одной -
                    Цепочки, талисманы, амулеты -
                    В причудливой игре густых теней и света.

18

                    Но вдруг в огромном зеркале блеснул
                    Мерцавший изнутри чудесный свет.
                    Туманных форм причудливый разгул
                    Увидел в нем взволнованный поэт.
                    Потом обрисовался силуэт
                    Колонн какой-то комнаты прекрасной:
                    Большая лампа, белых роз букет,
                    Диван покрыт индийской тканью красной.
                    А дальше - лунный мрак, туманный
                                                  и неясный.

19

                    Но лучшее в картине чудной той
                    Была красавица - тиха, нежна,
                    Грудь белая, поток кудрей густой,
                    Бледна, грустна, тоской истомлена.
                    Читала так задумчиво она
                    Стихи Саррея в книжке темно-синей,
                    И так была душа ее полна