ду столом и мною существует определенный интервал, между машиной и мною - увеличивающийся интервал, который я не могу увидеть из той точки, в которой нахожусь, но который сообщает мне о себе посредством видимой величины объекта. Именно видимая величина стола, пианино и стены, в сравнении с их реальной величиной, ставит их на место в пространстве. Когда машина медленно удаляется к горизонту, постепенно уменьшаясь, я конструирую, чтобы объяснить себе эту видимость, некоторое перемещение по ширине, каким я его воспринимал бы, если бы наблюдал с высоты самолета. И это перемещение составляет в конечном счете весь смысл третьего измерения. Но кроме этого у меня есть и другие знаки расстояния. По мере того как объект приближается, мои глаза, которые его фиксируют, все более сходятся. Расстояние - это высота треугольника, основание и углы при основании которого мне даны,1 и когда я говорю, что вижу на расстоянии, то имею в виду, что высота треугольника определяется ее отношением с этими данными величинами. Опыт глубины измерения, согласно классическим взглядам, заключается в дешифровке некоторых данных фактов - схождение глаз, видимая величина образа - при перемещении этих фактов в контекст объективных отношений, которые их объясняют. Но если я могу проделать путь от видимой величины до ее значения, то это обусловлено знанием того, что существует некий мир недеформируемых объектов, что мое тело пребывает перед лицом этого мира в качестве своего рода зеркала и что, подобно отображению на этом зеркале, образ, который образуется на телеэкране, прямо пропорционален интервалу, который отделяет его от объекта. Если я могу понять схождение взглядов как расстояния, то лишь при том условии, что представляю себе собственные взгляды в виде двух палок слепого, угол между которыми увеличивается по мере при-
     1 Malebranch. Recherche de la verite. Livre I, chap. IX.
330
   ближения объекта,1  другими  словами,  при  условии,  что  я заключаю мои глаза, тело и все внешнее в единое объективное пространство. "Знаки", которые, согласно гипотезе, должны были бы ввести нас в пространственный опыт, могут, следовательно, означать пространство, только если они уже включены в это последнее и если оно уже известно. Поскольку восприятие - это приобщение к миру, и, как об этом было глубоко  замечено,   "нет  ничего  до  него,  что  являлось  бы разумом",2   мы   не   можем   установить   в   нем   какие-либо объективные отношения, которые еще не установлены на его уровне.  Вот почему картезианцы говорили о "естественной геометрии". Значение видимой величины и схождения взглядов, то есть расстояние, все еще не может быть раскрыто и тематизировано. Видимая величина и схождение взглядов не могут быть даны в качестве элементов системы объективных отношений.   "Естественная   геометрия"   либо   "естественное суждение" - это мифы в платоновском смысле,* они служат для того, чтобы представлять заключенность или "импликацию" в   различных   знаках,   которые   еще   не   установлены   и   не осмысленны, какого-то значения, которое тем более не установлено и не осмысленно: именно в этом суть того, что нам нужно понять, возвращаясь к перцептивному опыту. Нужно описать кажущуюся величину и схождение взглядов не так, как они  известны  в  научном  знании,  а так,  как мы их схватываем изнутри. Психология Формы3 указала, что даже в восприятии они отчетливо не выявлены, - у меня нет ясного осознания схождения моих глаз или видимой величины, когда я воспринимаю на расстоянии, они не предстают передо мной как воспринимаемые факты. Также гештальтпсихология указала, что тем не менее они вторгаются в  восприятие  расстояния,   как  это  в  достаточной  степени демонстрирует стереоскоп и иллюзии перспективы. Психологи заключают  из  этого,   что  видимая   величина  и   схождение взглядов - это не знаки, а условия, или причины, третьего измерения. Мы констатируем, что измерение глубины появляется, когда определенная величина образа на сетчатке или определенная степень схождения глаз объективно происходят
     1 Ibid.
     2 Paliard. L'illusion de Sinnsteden et le probleme de l'implication perceptive // Revue philosophique. 1930. P. 383.
     3 Koffka. Some Problems of Space Perception; Guillarme. Traite de Psychologie, chap. IX.
331
   в теле; здесь мы имеем дело с законом, сопоставимым с законами физики; нужно только всего-навсего его зарегистрировать. Однако в данном пункте психолог уходит от собственной задачи. Когда он признает, что видимая величина и схождение взглядов не даны как объективные факты даже в восприятии, он возвращает нас к чистому описанию феноменов до объективного мира, заставляет угадать третье измерение, проживаемое за рамками всякой геометрии. И как раз тогда он прерывает описание, перемещаясь в мир и выводя третье измерение из сцепления объективных фактов. Можно ли таким образом ограничить описание и, признав феноменальный порядок в качестве исходного, переходить к умственной алхимии, которая, регистрирует только результат производства феноменального третьего измерения? Одно из двух: либо вместе с бихевиоризмом мы не признаем никакого смысла за словом "опыт" и пытаемся конструировать восприятие в качестве одного из изобретений мира науки, либо признаем, что и опыт дает нам доступ к бытию, и тогда невозможно рассматривать его в качестве одного из побочных продуктов бытия. Опыт - либо ничто, либо все. Попытаемся представить себе, что такое глубина как продукт физиологии мозга. В соответствии с данными нам видимой величиной и схождением взглядов в каком-то участке мозга возникла бы функциональная структура, соответствующая организации в третьем измерении. Однако в любом случае это была бы лишь одна глубина, одна фактическая глубина, и нам оставалось бы усвоить этот факт. Иметь представление о какой-либо структуре не означает пассивно воспринимать ее как таковую, это значит переживать ее, возобновлять, жить с ней, обретать ее имманентный смысл. Опыт никогда не может, следовательно, закрепляться за некоторыми фактическими условиями как за собственной причиной,1 и если осознание дистанции возникает в соответствии с таким-то углом схождения взглядов и с такой-то величиной образа на сетчатке, то он может зависеть от этих факторов ровно настолько, насколько они в нем присутствуют. Поскольку в подобной ситуации мы не имеем никакого строго
     1 Другими словами, отдельно взятый акт сознания не может иметь никакой причины. Но мы предпочитаем не вводить понятие сознания, которое психология формы могла бы оспорить и которое с нашей стороны принимается не без отговорок. Таким образом, мы ограничиваемся неоспоримым понятием опыта.
332
   определенного опыта, из этого следует заключить, что у нас имеется нететический опыт. Схождение взглядов и видимая величина - это не знаки и не причины глубины, они даны в опыте глубины как мотив, даже когда он не выражен ясно и не взят в отдельности, а присутствует в решении. Что понимается под мотивом, и что имеют в виду, когда говорят, например, что путешествие мотивировано? Предполагается, что его происхождение скрывается в некоторых наличных фактах. Не то чтобы эти факты сами по себе имели физическую возможность его произвести, но поскольку они дают основание его предпринять. Мотив - это инцидент, который функционирует только на уровне собственного смысла. Нужно также добавить, что как раз решение подтверждает этот смысл как обоснованный и придает ему силу и эффективность. Мотив и решение суть два элемента одной ситуации: первый - ситуации фактической, второй - жизненной. Таким образом, траур мотивирует мое путешествие потому, что он представляет собой ситуацию, в которой требуется мое присутствие либо для того, чтобы поддержать семью в горе, либо для того, чтобы отдать "последние почести" умершему. И решая предпринять путешествие, я подтверждаю этот мотив, который и сам напрашивается, и, таким образом, вхожу в ситуацию. Отношение мотива и того, что мотивировано, является, следовательно, взаимным. Но ведь таким же будет отношение, существующее между опытом схождения взглядов, или видимой величины, и опытом глубины. Эти опыты не порождают чудесным образом в качестве "причины" организацию в третьем измерении. Они молчаливо мотивируют эту организацию в той степени, в какой они ее уже предполагают в своем значении и в какой оба уже представляют собой определенную манеру смотреть на расстоянии. Мы уже видели, что схождение глаз - это не причина третьего измерения и что само по себе оно предполагает ориентацию относительно объекта на расстоянии. Сделаем теперь ударение на определении видимой величины. Если мы долго смотрим на освещенный объект, который оставляет после себя точно соответствующий ему образ, если затем мы останавливаем взгляд, на экранах, помещенных на разных расстояниях, тогда последующий образ проецируется на них с неким видимым диаметром, который будет тем больше, чем дальше поставлен экран.1 То, что на
     1 Quercy. Etudes sur l'hallucination. II: La clinique. Paris, 1930. P. 154 и след.
333
   горизонте луна кажется огромной, долго объяснялось большим числом промежуточных объектов, которые, вероятно, делали расстояние более ощутимым и, как следствие, увеличивали видимый диаметр. Это означает, что феномен "видимая величина" и феномен расстояния суть два момента единой совокупной организации поля, что отношение первого ко второму не является ни отношением знака и значения, ни отношением причины и следствия, и что в качестве мотивирующего и мотивированного они относятся друг к другу благодаря их смыслу. Пережитая видимая величина, отнюдь не являясь знаком или показателем глубины, невидимой самой по себе, есть не что иное, как определенный способ выражать наше видение глубины. Теория формы действительно внесла вклад в демонстрацию того, что видимая величина удаляющегося объекта не изменяется подобно образу на сетчатке и что видимая форма диска, вращающегося вокруг одного из своих диаметров, не изменяется, как этого, возможно, ожидают, исходя из геометрической перспективы. Удаляющийся объект уменьшается медленнее, приближающийся - медленнее увеличивается в моем восприятии, нежели физический образ на моей сетчатке. Вот почему в кино поезд, который движется на нас, увеличивается много больше, чем это было бы в реальности. Вот почему возвышенность становится почти что равниной на фотографии. Вот почему, наконец, диск под углом к нашему лицу сопротивляется геометрической перспективе, как показали Сезанн и другие художники, представляя в профиль суповую тарелку, содержимое которой остается видимым. Было основание говорить, что если бы перспективные деформации были нам даны в отчетливой форме, нам не нужно было бы изучать перспективу. Однако теория Формы выражается так, как если бы деформация тарелки, увиденной в профиль, была неким компромиссом между формой тарелки, увиденной с лицевой стороны, и геометрической перспективой, а видимая величина удаляющегося объекта - компромиссом между его видимой величиной на расстоянии прикосновения и куда менее существенной величиной, приписываемой ему геометрической перспективой. Рассуждают так, словно бы постоянство формы или величины было реальным постоянством, как /если бы имелся, помимо физического образа объекта на сетчатке, "психический образ" того же самого объекта, который оставался бы относительно стабильным в то время, как первый варьировался. В реальности "психический
334
   образ" данной пепельницы не больше и не меньше физического образа того же самого объекта на моей сетчатке, не существует никакого психического образа, который можно было бы, подобно вещи, сравнить с физическим образом, имеющим относительно первого некую определенную величину и представляющим собой экран между мною и вещью. Мое восприятие не имеет отношения к какому бы то ни было содержанию сознания, оно касается самой пепельницы. Видимая величина воспринимаемой пепельницы - это не величина, которую можно измерить. Когда у меня спрашивают, под каким углом я ее вижу, я не могу ответить на этот вопрос до тех пор, пока у меня открыты глаза. Спонтанно моргнув глазом, я подмечаю определенный измерительный инструмент, например карандаш в руке, и отмечаю на карандаше величину, соответствующую пепельнице. При этом мало сказать, что я сократил воспринимаемую перспективу до геометрической, что я изменил пропорции зрелища, приуменьшил объект, если он удалился, или увеличил его, если тот оказался поблизости. Скорее, нужно сказать, что, расчленяя перцептивное поле, изолируя пепельницу, превращая ее в самодостаточную вещь, я обнаружил величину там, где ее раньше не было. Постоянство видимой величины в удаляющемся объекте - это не подлинное постоянство определенного психического образа объекта, которое сопротивляется перспективным деформациям, как любой твердый объект сопротивляется нажиму. Неизменность формы круга любой тарелки - это не сопротивление окружности перспективному выравниванию, вот почему художник, который может изобразить эту тарелку не иначе как в реальном контуре на реальном холсте, удивляет публику, хотя он и стремится передать перспективу "как в жизни". Когда я смотрю на дорогу, убегающую за горизонт, нельзя говорить, что края дороги даны мне как совпадающие или как параллельные: они параллельны в глубине. Перцептивная видимость не установлена, но еще менее установлен параллелизм. Я нахожусь на самой дороге, прохожу сквозь ее возможные деформации, и глубина - это та самая интенция, которая не устанавливает ни перспективной проекции дороги, ни дороги "настоящей". Однако человек на расстоянии в двести шагов, не меньше ли он человека на расстоянии в пять шагов? Он меняется, если я изолирую его от воспринимаемого контекста и затем измеряю его видимую величину. Иначе говоря, он ни меньше, ни даже равновелик, он находится по
335
   сю сторону равного и неравного, он тот же самый человек, увиденный с большего расстояния. Можно только сказать, что человек на расстоянии в двести шагов - это фигура куда менее отчетливая, что он предоставляет моему взгляду не столь многочисленные и не столь отчетливые зацепки, что он не так уж верно втягивается в мою исследовательскую работу. Вдобавок можно сказать, что он не настолько плотно занимает мое визуальное поле, но при условии, если мы помним о том, что само визуальное поле не является измеримой площадью. Сказать, что объект занимает меньше места в визуальном поле, означает в итоге, что он не обладает конфигурацией, достаточно сложной для того, чтобы удовлетворить мою способность к отчетливому видению. Мое визуальное поле не имеет никакого определенного охвата, оно может включать в себя больше или меньше вещей в зависимости от того, вижу ли я их "издалека" или "вблизи". Видимая величина, следовательно, не определима в отдельности от расстояния, она содержится в этом последнем настолько, насколько оно ее предполагает. Схождение взглядов, видимая величина и расстояние прочитываются друг в друге, друг друга символизируют и, естественно, друг друга означают. Они являются абстрактными элементами определенной ситуации и, в рамках этой ситуации, равнозначными друг другу. Не потому, что субъект восприятия устанавливает между ними объективные отношения, а, напротив, потому, что он не устанавливает их изолированно друг от друга и не имеет, следовательно, необходимости четко их связывать. Пусть даны различные "видимые величины" удаляющегося объекта. Нет необходимости связывать их посредством какого бы то ни было синтеза, если ни одна из них не представляет собой объекта отдельного тезиса. Мы "имеем" удаляющийся объект, не перестаем его "удерживать" и на него воздействовать. И увеличивающееся расстояние - это не какая-то возрастающая внеположенность, как это кажется в случае ширины, оно выражает только то, что вещь начинает ускользать от нашего взгляда и что последний соединяется с ней не так точно, как раньше. Расстояние - это то, что отличает наметившуюся зацепку от полной фиксации или близости. Мы его определяем, следовательно, так, как выше мы определили "прямизну" и "кривизну" - положением объекта относительно способности к фиксации.
   Именно   иллюзии   в  отношении   глубины   приучили   нас рассматривать ее в качестве конструкции интеллекта. Можно
336
   их спровоцировать, навязывая глазам определенную степень схождения, как в стереоскопе, либо демонстрируя испытуемому тот или иной рисунок в перспективе. Поскольку в этом случае я полагаю, что вижу глубину, в то время как ее нет и в помине, не кроется ли объяснение этого в том, что знаки-обманщики происходят из какой-то гипотезы, и что, вообще говоря, так называемое видение расстояния - это всегда вариант интерпретации знаков? Однако постулат очевиден: предполагается, что невозможно увидеть то, чего нет; следовательно, видение определяется чувственным впечатлением. Недостает исходного мотивационного отношения, его подменяют отношением сигнификационным. Мы видели, что несовпадение образов на сетчатке, вызывающее движение глаз к схождению, не существует само по себе; это несовпадение существует только для определенного субъекта, который стремится соединить воедино монокулярные феномены с одинаковой структурой и тяготеет к синергии. Единство бинокулярного видения и наряду с ним глубина, без которой это видение нереализуемо, появляются, следовательно, тогда, когда монокулярные образы представляются как "расходящиеся". Когда я встаю к стереоскопу, совокупность предстает там, где возможный порядок уже вырисовывается и ситуация просматривается. Моя моторная реакция принимает эту ситуацию. Сезанн говорил, что художник, преследуя "мотив", собирается "соединить блуждающие руки природы".1 Фиксирующее движение в стереоскопе также является ответом на вопрос, поставленный имеющимися данными, и этот ответ содержится в самом вопросе. Именно поле, как таковое, ориентируется в направлении симметрии, настолько совершенной, насколько это возможно. И глубина - это только момент перцептивной веры в единую вещь. Рисунок, изображающий перспективу, не воспринимается так, как будто он сначала исполнен в определенной плоскости и только потом обретает глубину. Линии, которые убегают к горизонту, не даны сначала как наклонные и лишь потом мыслятся как горизонтали. Рисунок в его целостности стремится к равновесию, углубляясь в третье измерение. Тополь на дороге, изображенный меньшим по размеру, чем человек, может стать настоящим деревом, только отступая к горизонту. Именно сам рисунок стремится к глубине, как брошенный камень всегда
     1 Casquet. Cezanne. P. 8l.
337
    
   падает вниз. Если симметрия, полнота, определенность могут быть  получены  разными  способами,   то   организация  все равно не будет устойчива, как это и видно на многозначных рисунках. Так, изображение (рис. 5) можно воспринимать либо как куб с передней гранью ABCD, увиденный сзади, либо как куб с передней гранью EFGH, увиденный спереди,, либо, наконец, как мозаику, состоящую из десяти треугольников  и   одного   квадрата.  Другое  изображение   (рис.   6), напротив,   будет   смотреться   почти   неизбежно   как   куб, потому что в данном случае имеется только одна структура, которая приводит это изображение к совершенной симметрии.1   Глубина   рождается   в   моем   взгляде,   поскольку   он стремится что-то увидеть. Но что это за перцептивный гений трудится  в  нашем  визуальном  поле  и  всегда стремится  к наибольшей   определенности?   Не   возвращаемся   ли   мы   к реализму? Рассмотрим один пример. Организация в третьем измерении  разрушается,  если  я  добавлю  к  многозначному рисунку не просто линии (изображение (рис. 7) остается все тем же кубом), но такие линии, которые отделяют друг от друга элементы одной и той же плоскости и воссоединяют таковые из различных плоскостей (рис. 5).2 Что мы имеем в виду, говоря, что эти линии сами по себе разрушают глубину? Не рассуждаем ли мы в духе ассоцианизма? Мы не хотим сказать,  что линия  ЕН (рис. 5), действуя подобно какой-то причине,   разрушает  куб,   в  который  она  вписана,   что  она порождает такое  восприятие всего изображения,   которое не является уже фиксацией в третьем измерени