ень часто полагают, что суждение есть то, чего недостает ощущению для того, чтобы стало возможным восприятие. Ощущение уже не рассматривается как реальный элемент сознания. Тем не менее, когда необходимо нарисовать структуру восприятия, в дело идет "пунктирная линия ощущений". Таким образом, анализ подчиняется этому эмпирическому понятию, хотя оно и не считается пределом сознания и служит лишь для того, чтобы выявить связующую способность, каковой оно противостоит. Интеллектуализм живет опровержением эмпиризма, очень часто функция суждения в нем состоит в том, чтобы свести на нет возможную разбросанность ощущений.1 Рефлексивный анализ держится на том, что доводит до логического конца тезисы реализма и эмпиризма, доказывая через абсурд свой антитезис. Однако совсем не обязательно, что в этом доведении до абсурда затрагиваются действительные операции сознания. Остается возможность, что теория восприятия, если она идеально исходит из слепой интуиции, приведет, наоборот, к пустому понятию, а суждение, этот противовес чистого ощущения, будет сведено до уровня общей функции, которой нет никакого дела до объектов, или даже станет чем-то вроде физической силы, обнаруживающей себя в своих следствиях. Знаменитое рассмотрение куска воска переходит от качеств (как то: запах, цвет, вкус) к возможной бесконечности форм и положений, каковая находится по ту сторону воспринимаемого объекта и не определяет ничего, кроме воска физика. Для восприятия нет никакого воска, если
     1 "Природа Юма нуждалась в кантовском разуме... человек Гоббса нуждался в практическом разуме Канта, если и та и другой должны были сблизиться с действительным естественным опытом". Seheler. Der Formalismus in der Ethik und die materiale Werihethik // Jahrbuch, f. Phil, und phan. Halle, 1927. S. 62.
60
   исчезли все чувственные качества, лишь наука полагает здесь какую-то сохраняющуюся материю. Сам "воспринимаемый" воск, его особый способ существования, его постоянство, которое еще не имеет ничего общего со строгой научной тождественностью, его "внутренний горизонт"1 возможных изменений по форме и величине, его матовый цвет, который говорит о его мягкости, его мягкость, которая предвещает глухой шум, если я по нему ударю, перцептивная структура объекта, наконец, - все это теряется из виду, поскольку для того, чтобы связать совершенно объективные и замкнутые в себе качества, необходимы определения предикативного плана. Люди, которых я вижу из окна, скрыты шляпами и плащами, их образ не может отобразиться на моей сетчатке. Я их, следовательно, не вижу, я просто выношу суждения, что они там.2 Если, вслед за эмпиризмом, определять зрение как овладение каким-то качеством, оставленным на теле стимулом,3 то самой ничтожной иллюзии, коль скоро она наделяет объект свойствами, которые отсутствуют на моей сетчатке, будет довольно для того, чтобы установить, что восприятие - это суждение.4 Поскольку у меня два глаза, я должен бы видеть
     1 Ср.: Husserl. Erfahrung und Urteil, Untersuchungen zur Genealogie der Logik. 1939. S. 172.
     2 Descartes. Il Meditation: "Я всегда говорю по привычке, будто вижу из окна людей, переходящих улицу (точно так же, как я утверждаю, что вижу воск), а между тем я вижу всего лишь шляпы и плащи, в которые могут быть облачены призраки или ненастоящие люди, движимые неизвестно какой пружиной. Однако я выношу суждение, что вижу настоящих людей...".
     3 "И здесь рельеф, как кажется, бросается в глаза; и тем не менее его просто вывели из некоей кажимости, которая никоим образом не походит на рельеф, именно из различия между кажимостями одних и тех же вещей для каждого из наших глаз" (Alain. Quatre-vingt-un chapitres sur l'esprit et les passions. Paris, 1917. P. 19). Впрочем, Ален (Ibid. P. 17) ссылается на "физиологическую оптику" Гельмгольца, где всегда подразумевается гипотеза постоянства, а суждение привлекается лишь для того, чтобы восполнить пробелы физиологической концепции. Ср. также: "Если зрение представляет нам лес на горизонте не далеким, но голубоватым, ясно, что это происходит благодаря наложению слоев воздуха" (Ibid. P. 23). С этим не поспоришь, если определять наше зрение через телесный сигнал или через овладение каким-то качеством, ибо тогда оно может давать нам не расстояние, которое является отношением, а голубой цвет. Но это, собственно говоря, вовсе не ясно, то есть не подтверждено сознанием. Сознание как раз изумляется, открывая в восприятии расстояния те отношения, что предваряют любую оценку, любой расчет, любое заключение.
     4 "Доказательство тому, что здесь я выношу суждение, я вижу в том, что художники прекрасно владеют этим искусством вызвать у меня восприятие далекой горы, передавая на картине ее видимость" (Alain. Ibid. P. 14).
61
   двойной объект, но коль скоро я вижу один объект, значит я выстраиваю из двух образов идею одного объекта на расстоянии.1 Восприятие становится "толкованием" знаков, которые, согласно телесным стимулам,2 предоставляют органы чувств, "гипотезой", формулируемой разумом для "объяснения впечатления".3 Но и в этом случае суждение, введенное для того, чтобы объяснить избыточные в отношении впечатлений на сетчатке восприятия, вместо того чтобы быть самим актом восприятия, схватываемым изнутри доподлинной рефлексией, становится обычным "фактором" восприятия, задачей которого является давать то, чего не знает тело, - вместо того чтобы быть трансцендентальной активностью, оно становится обычной деятельностью логического умозаключения.4 Тем самым мы оказываемся вне рефлексии, выстраиваем восприятие, вместо того чтобы обнаруживать его функционирование; первоисходная операция, которая накладывает печать смысла на чувственный мир и предшествует любому логическому опосредованию равно как и любой психологической каузальности, вновь от нас ускользает. Из чего следует, что интеллектуализм затемняет перцептивные феномены, хотя призван был их разъяснять. В то время как суждение теряет конституирующую функцию и становится принципом объяснения, всякое значение теряют такие слова, как "видеть", "слышать", "чувствовать", поскольку самое ничтожное видение превосходит чистое впечатление и
     1 "Мы видим двойные объекты, поскольку у нас два глаза, мы не обращаем внимания на эти двойные образы, разве что для того, чтобы извлечь из них знания относительно расстояния или очертаний единого объекта, воспринимаемого нами с их помощью" (Lagneau. Celebres Lecons. Nimes. 1926. P. 105). И вообще: "Сначала следует отыскивать простейшие ощущения, принадлежащие природе разума: человеческое тело представляет нам эту природу" (Ibid. Р. 75). "Я знавал одного человека, - говорит Ален, - который не мог допустить, что глаза представляют нам два образа каждой вещи; достаточно, однако, задержать глаза на каком-то близком объекте, на карандаше, к примеру, как сразу же образы более отдаленных объектов начинают раздваиваться" (Alain. Quatre-vingt-un chapitres. P. 23-24), но это не доказывает, что ранее они были двойными. Перед нами уже знакомая нам вера в закон постоянства, требующего, чтобы соответствующие телесным впечатлениям феномены наличествовали даже там, где ничто о них не свидетельствует.
     2 "Восприятие - это толкование простейшего ощущения, на первый взгляд это толкование является непосредственным, но в действительности оно обретается в силу обыкновения, к тому же корректируется рассудком..." (Lagneau. Celebres Lecons. P. 158).
     3 Ibid. P. 160.
     4 Ср., к примеру: Alain. Quatre-vingt-un chapitres. P. 15. Рельеф, "мы его мыслим, выводим, выносим о нем суждения, как вам будет угодно".
62
   попадает в общий разряд "суждений". Но между чувствованием и суждением всеобщий опыт проводит четкую линию раздела. В этом отношении суждение - это принятие какой-то позиции, оно нацелено на то, чтобы узнать нечто такое, что ценно для меня в любой момент моей жизни, что будет ценным для других существующих или возможных умов; чувствовать, напротив, - это значит полагаться на явленность, не претендуя ею обладать или знать ее истину. Это различие сходит на нет в интеллектуализме, поскольку суждение действует везде, где нет места чистому ощущению, то есть действительно везде. Свидетельство феноменов, следовательно, нигде не принимается в расчет. Большая картонная коробка кажется мне более тяжелой, чем коробка поменьше, сделанная из того же картона; полагаясь на феномены, я сказал бы, что заранее чувствую ее тяжесть в своей руке. Но для интеллектуализма чувствование - это всего лишь действие на мое тело какого-то реального стимула. В примере с коробкой этого действия не было, из чего следует, что мы не ощущаем тяжесть коробки, но выносим о ней суждение. Этот пример, который, как можно было подумать, призван был проиллюстрировать чувственный характер иллюзии, на деле доказывает, что нет никакого чувственного познания, что мы чувствуем точно так же, как судим.1 Нарисованный на бумаге куб меняет свой вид в зависимости от того, как на него посмотреть: справа и сверху или слева и снизу. Даже если я знаю, что на него можно посмотреть и так, и сяк, получается, что фигура отказывается изменить свою структуру, и знание лишь со временем подтверждает первичное ощущение. Мы вновь видим, что суждение не совпадает с восприятием. Но альтернатива между ощущением и суждением заставляет признать, что изменение фигуры, коль скоро оно не зависит от "чувственных элементов", каковые, как стимулы, остаются неизменными, может зависеть только от изменения в толковании, что "умопостижение меняет само восприятие",2 что "явленность обретает форму и смысл по команде".3 Но ведь если мы видим то, о чем выносим суждение, как следует различать истинное и ложное восприятие? Как после этого мы можем говорить, что человек во власти галлюцинаций или безумец "полагают, что видят то, чего вовсе не видят"?4 Где
     1 Alain. Quatre-vingt-un chapitres. P. 18.
     2 Lagneau. Celebres Lecons. P. 132, 128.
     3 Alain. Ibid. P. 32.
     4 Montaigne. Цит. по: Alain. Systeme des Beaux-Arts. P. 15.
63
   линия раздела между "видеть" и "полагать, что видишь"? Если нам ответят, что здравомыслящий человек выносит суждения только на основе каких-то достаточных знаков и целостного материала, мы сделаем вывод о том, что между мотивированным суждением истинного восприятия и пустым суждением ложного восприятия существует все-таки различие, и поскольку это различие содержится не в форме суждения, а в тексте чувственного мира, который оно оформляет, воспринимать - в полном смысле этого слова, отличающим его от слова "воображать", - не значит "выносить суждение", это значит схватывать еще до всякого суждения имманентный чувственному миру смысл. Феномен истинного восприятия свидетельствует о некоем соприродном знакам значении, в отношении которого суждение является всего лишь необязательной формой выражения. Интеллектуализм не в силах понять ни сам этот феномен, ни имитацию его в иллюзии.
   Он остается слеп в отношении способа существования и сосуществования воспринимаемых объектов, в отношении жизни, которая течет сквозь зрительное поле, незаметно связывая его участки. В иллюзии Цельнера я "вижу", что главные линии наклонились одна к другой. Для интеллектуализма феномен это всего лишь заблуждение: все объясняется тем, что вместо того, чтобы сравнивать главные линии, я примешиваю сюда еще дополнительные линии и их связи с главными. В сущности, я неправильно делаю задание: вместо сравнения двух главных элементов сравниваю две совокупности.1 Но ведь надо понять, почему я неправильно делаю это задание. "Не может не возникнуть вопрос: почему в иллюзии Цельнера так трудно сравнить сами прямые, как это предписывает задание? Чем объяснить то обстоятельство, что главные линии никак не отделяются от дополнительных?"2 Следовало бы признать, что главные линии, когда они дополнены другими линиями, перестают быть параллельными, что они утратили смысл параллельности, получив какой-то другой смысл, что дополнительные линии привносят в фигуру какое-то новое значение, которое ее повсюду сопровождает и не может быть от нее отделено.3 Именно это
     1 Ср., к примеру: Lagneau. Celebres Lecons. P. 134.
     2 Koehler. Ueber unbemerkte Empfindungen und Urteilstanschungen. S. 69.
     3 Ср.: Koffka. Psychologie. S. 533: "Есть соблазн сказать: сторона прямоугольника все равно является линией. Но ведь отдельно взятая линия - как феномен и как функциональный элемент - это нечто отличное от стороны треугольника. Если ограничиться свойствами, можно сказать, что сторона треугольника имеет внутреннюю и внешнюю стороны, тогда как обе стороны линии абсолютно тождественны".
64
   соприродное фигуре значение, это изменение феномена и становится мотивом ложного суждения, оно, так сказать, позади него. Именно оно по сю сторону от суждения и по ту сторону от качества или впечатления придает смысл слову "видеть", извлекая на свет проблему восприятия. Если принять, что суждением называется любое восприятие отношения, а имя видения оставить за точечным впечатлением, то нет никакого сомнения, что иллюзия - это суждение. Но такой подход предполагает, по крайней мере в идее, что существует некий слой впечатлений, в котором главные линии являются параллельными, как это и есть в действительности, то есть в среде, которую мы учреждаем нашими измерениями, и какая-то вторичная операция, которая изменяет впечатления, вводя дополнительные линии и искажая таким образом отношения главных линий. Но ведь первая фаза полностью определяется стечением обстоятельств, то же самое можно сказать и в отношении суждения, порожденного второй фазой. Мы строим иллюзию, отнюдь ее не постигая. Суждение в этом самом общем и совершенно формальном смысле объясняет ложное и истинное восприятие только тогда, когда оно направляется свободной организацией и особенной конфигурацией феноменов. Ясно, что иллюзия состоит в том, что главные элементы фигуры вовлекаются в дополнительные отношения, которые и разрушают параллелизм. Но почему они его разрушают? Почему две прямые параллельные линии в новом антураже вдруг теряют свою параллельность, представляясь кривыми? Все происходит так, будто они оказываются в другом мире. Настоящие кривые находятся в том же объективном мире. Но ведь наши линии не являются в действительности наклонными, их невозможно видеть кривыми, если не сводить с них глаз. Как раз когда мы отводим от них взгляд, они незаметно устремляются к этому новому отношению. Имеется тут - по сю сторону объективных отношений - некий перцептивный синтаксис, который складывается по своим собственным правилам: нарушение прежних отношений и установление новых. Суждение является лишь результатом этой глубинной операции, ее конечным свидетельством. Как истинное, так и ложное восприятие складывается поначалу именно так, предикаты появляются потом. Понятно,
65
   что расстояние до объекта или его очертания не являются в точности такими же его свойствами, как цвет или вес. Понятно, что перед нами отношения, вовлеченные в некую совокупную конфигурацию, каковая, впрочем, включает в себя и вес, и цвет. Нельзя думать, однако, что эта конфигурация выстроена "инспекцией разума". Это значило бы, что разум рассматривает отдельно взятые впечатления и постепенно открывает смысл целого, словно тот ученый, что идет от известного к неизвестному. Данные задачи здесь вовсе не предшествуют ее решению, и восприятие - это тот акт, который сразу же, наряду с набором данных, создает и связующий их смысл, который мало того что открывает смысл, каковой они имеют, но делает так, что они вообще имеют какой-то смысл.
   Понятно, что эта критика направлена лишь против самых начал рефлексивного анализа, и интеллектуализм мог бы на нее ответить, заявив, что мы все обязаны изъясняться на языке здравого смысла. Понимание суждения в виде психической силы или логическрго опосредования и теории восприятия в виде "истолкования" - этот интеллектуализм психологов - являются лишь противовесом эмпиризма, хотя здесь подготавливается настоящее осознание проблемы. Начинать следует с естественной установки, с ее постулатов, - в какой-то момент они будут разрушены собственной внутренней диалектикой. Раз мы считаем восприятие истолкованием, ощущение, которое было точкой отправления, осталось где-то позади, поскольку всякое перцептивное сознание складывается по ту сторону от него. Ощущение не ощущается,1 а сознание всегда остается осознанием чего-то. Мы встречаемся с ощущением, когда, размышляя над восприятиями, хотим выразить то обстоятельство, что они не могут быть абсолютно нашим творением. Чистое ощущение, определяемое воздействием стимулов на наше тело, является "конечным результатом" знания, главным образом научного знания, только в силу иллюзии, впрочем совершенно естественной, мы ставим его в начало и считаем, что оно предшествует знанию. Это всего лишь необходимый и по необходимости же обманчивый способ представления разумом собственной истории.2 Он принадлежит не конституиру-
     1 "По правде говоря, мы мыслим чистое впечатление, а не ощущаем его". Lagneau. Celebres Lecons. P. 119.
     2 "Когда, благодаря научному знанию и рефлексии, мы обрели это понятие, нам кажется, что конечный результат знания, именно то, что оно выражает отношение одного бытия с другими, является в действительности его началом, но это иллюзия. Эта идея времени, благодаря которой мы представляем себе, что ощущение предшествует знанию, является построением разума". (Ibid.).
66
   юшему разуму, но области уже конституированного. С точки зрения мира или с точки зрения мнения восприятие может казаться толкованием. Но для самого сознания как может оно быть рассуждением, коль скоро отсутствуют ощущения, которые смогли бы ему послужить предпосылками, или толкованием, коль скоро нет ничего до него, что можно было бы толковать? Итак, оставляя позади себя и идею ощущения, и идею чисто логической операции, мы сводим на нет высказанные выше возражения. Мы спрашивали, что же такое видеть или чувствовать, что отличает от понятия это еще заключенное в своем объекте, не отделимое от какой-то точки времени и пространства знание. Но рефлексия показывает, что тут и нет никакого вопроса. Как спорить с тем, что я чувствую себя в кругу собственного тела, в кругу мира, в ситуации здесь и теперь? Но ведь каждое из этих слов, если хорошенько подумать, лишено всякого смысла и не ставит никакой проблемы: как бы я мог заметить, что. нахожусь "в кругу собственного тела", если бы уже не был в нем, как пребываю в самом себе, если бы сам не мыслил этого пространственного отношения, вырываясь, таким образом, из этого круга в тот самый момент, когда себе его представляю? Узнал бы ли я, что нахожусь в кругу мира, в ситуации здесь и теперь, если бы все ограничивалось только этим? В таком случае я просто был бы, как это свойственно вещи, но поскольку я знаю, где я, вижу самого себя среди вещей, значит я есть сознание, особое бытие, которому нигде нет постоянного места и которое в интенции может присутствовать везде. Все что существует, существует либо как вещь, либо как сознание, середины нет. Вещь находится в каком-то месте, тогда как восприятию нет никакого места, в противном случае оно не могло бы заставить вещи существовать для себя самого, ибо существовало бы в себе подобно вещи. Стало быть, восприятие - это мышление о восприятии. В его воплощении нет никакой позитивности, которую необходимо было бы учитывать, его самость есть не что иное, как неведение, в котором оно пребывает относительно самого себя. Рефлексивный анализ становится сугубо регрессивной доктриной, согласно которой всякое восприятие - это смутное разумение, всякое определение - отрицание. Таким
67
   образом, упраздняются все проблемы, за исключением одной: проблемы его собственного начала. Конечность восприятия, которое дает мне, по словам Спинозы, "следствия без предпосылок", неотъемлемость сознания от некоей точки зрения - все это сводится к моему неведению относительно меня самого, к моей совершенно негативной возможности обходиться без рефлексии. Но опять же, как возможно это неведение? Если ответить, что его нет, значит свести на нет самого се