енял предложения.

   НОВЫЙ ПОРТРЕТ СТАРОГО РОБИНЗОНА
   Пока Робинзон,  Солнышкин  и  Бурун  занимались  в  подшкиперской  вязкой
морских узлов, над палубой "Да„шь!"  посвистывал  ветер  и  носились  хлопья
крупного полярного снега.
   И когда все трое вышли на палубу, пароход походил  на  л„гкий  новогодний
сугроб. На поручни намерзал л„д. На винтах, издавая звон,  висели  сосульки.
Но самая большая торчала под иллюминатором Морякова, так как капитан никогда
его не закрывал.
   - Убь„т! - ахнул Бурун.- Кого-нибудь убь„т! Нужно немедленно срубить.- И,
побежав в подшкиперскую, он вернулся с киркой и подвеской в руках.
   - Полезу я,- сказал Солнышкин.
   - Почему это ты? - хватая ртом снежинки, удивился  Бурун,  который  очень
хотел показать Робинзону настоящую морскую работу.
   - Потому что я моложе! - сказал Солнышкин.
   - Так, по-твоему, я стар? - повернулся к нему возмущ„нный Бурун.
   Снежинки испуганно отлетели от него в сторону.
   Кажется, готов был разгореться л„гкий  скандал,  но  тут  вмешался  Мирон
Иваныч:
   - Позвольте-ка мне взяться за это  дело!  -  Старому  Робинзону  хотелось
доказать, что он ещ„ тоже годится на серь„зное дело.
   - Вам? - спросил, мигая, Бурун.
   - Да! - Робинзон привычным движением взялся за кирку.
   А Солнышкин бросился наверх привязывать подвеску.
   "Да„шь!" взбегал с волны на волну. Капитан Моряков быстро ходил по рубке.
Антарктическая прохлада бодрила его. Среди летящего  снега  ему  то  и  дело
виделись мужественные лица членов его экипажа, и  капитану  хотелось  скорей
взяться за краски. Именно таким - среди брызг и штормового ветра  -  Моряков
мечтал написать портрет старого Робинзона.
   Он спустился в каюту, взял палитру, кисть и, напевая "Что это, братцы, за
пароход?", направился к стоящему у  иллюминатора  холсту.  Внезапно  капитан
пошатнулся. В иллюминаторе стоял  великолепный  портрет  Робинзона!  Моряков
тряхнул головой, но видение не пропадало.  Прекрасный  портрет,  выполненный
рукой настоящего художника! Старик сидел среди красивых ледяных  наплывов  и
работал киркой. В робе, с развевающимися от ветра  волосами  и  брызгами  на
лице.
   - Неужели я его уже написал? - изумился капитан.- Интересно! - нахмурился
он.- Вот только нос старику я, кажется, немного испортил!
   Моряков поднял  кисть,  взглянул  исподлобья  на  портрет  и  посадил  на
переносицу старику алый мазок.
   Портрет вдруг мигнул и улыбнулся.
   Да, свежий воздух  и  вдохновение  творили  сегодня  с  Моряковым  что-то
невероятное! Он нагнулся к портрету поближе, и  в  это  время  старик  вытер
только  что  посаженное  пятно.  Портрет  спорил  с  художником!  И  тут   в
иллюминатор просунулась настоящая живая рука.
   Моряков мягко упал в кресло. Минуту он посидел молча, а потом воскликнул:
"Боже мой!" - и засмеялся. Но в следующую минуту он энергично поднялся:
   - Мирон Иваныч, не  двигайтесь!  Не  двигайтесь!  Это  будет  мо„  лучшее
произведение!
   Внизу, приплясывая на снежном ветру, Солнышкин и Бурун вздыхали:
   - Интересно, что он так долго там делает?
   Робинзон скалывал лед,  а  Моряков  писал  самое  лучшее  в  своей  жизни
полотно.
   Сейчас оно висит в Океанском морском музее напротив входа.
   И когда бывалые моряки заходят туда, они вдруг останавливаются и говорят:
   - Здравствуйте, Мирон Иваныч! - И почти все  удивляются,  потому  что  не
слышат ответа: до того, как уйти в  плавание,  старый  Робинзон  всегда  был
очень вежливым.

   НА ГОРИЗОНТЕ АЙСБЕРГИ
   Пионерчиков был в восторге от Перчикова. Отказаться  от  целого  острова,
проявить себя таким дипломатом, получить титул вождя племени и  ни  капельки
не задрать нос! Это было по-пионерски. Это было по-товарищески.  Пионерчиков
просто влюбился в Перчикова и готов был делиться  с  ним  любой  радостью  и
печалью.
   Однажды вечером, когда Солнышкин и  Перчиков  под  вой  ветра  перебирали
кораллы, раскрасневшийся юный штурман вбежал к ним в каюту в  сверкающей  от
снега шубе и крикнул:
   - Перчиков, я, кажется, напишу стихи!
   - Это здорово,- сказал Перчиков.- Но о чем?
   - Не о ч„м, а о ком,- возразил Солнышкин, и лежавший рядом Верный завилял
хвостом.
   - О ком? - вдруг покраснев, спросил Пионерчиков.
   - Знаем,- усмехнулся Солнышкин. И п„с весело взвизгнул: он-то  знал,  кто
угощал его каждый день вкусными косточками. Да и  вся  команда  видела,  как
старательно помогает Пионерчиков буфетчице Марине наводить порядок и убирать
посуду, но все только по-доброму улыбались: вот это по-пионерски!
   И лишь артельщик из-за  угла  как-то  противно  произносил  сво„  любимое
"хе-хе".
   - Ну и хорошо, что знаете,- вспыхнул Пионерчиков,- а я вс„  равно  напишу
стихи.
   - Правильно,- сказал Перчиков.
   - Я просто  не  знаю,  что  со  мной  случилось.-  Глаза  у  Пионерчикова
загорелись.- Но я бы для не„ обош„л все океаны, я бы для не„  показал  такие
фигуры на коньках!
   - Среди айсбергов,- заметил Солнышкин.
   - И среди айсбергов! Жаль, только, нет коньков!
   - И айсберга тоже! - ухмыльнулся Солнышкин.
   Но сказал он это явно преждевременно.
   Сверху раздался свисток впер„дсмотрящего, и сумрак озарился таким светом,
будто в небе повис светляк в тысячу ватт. В каюте повеяло внезапным холодом.
   Прямо перед "Да„шь!" возник откуда-то громадный айсберг.
   - Осторожно! - кричал Моряков.
   Все выбежали на палубу. Солнышкин схватил  копь„  Перчикова  и  вонзил  в
льдину. Моряков уже  упирался  в  не„  руками  и  толкал  впер„д.  И  только
Пионерчиков, увидев у борта Марину, остановился, готовясь  заслонить  е„  от
опасности, но наткнулся на сердитый взгляд и так нал„г на  льдину,  будто  в
н„м сидели сразу три Пионерчикова.
   Над пароходом навис самый настоящий антарктический айсберг.
   Он  тихо  покачивался  в  воде,  словно   рассматривая,   кто   это   ему
повстречался.
   Бока его были так отполированы, что  могли  заменить  зеркало.  Солнышкин
видел, как в его копь„ с той стороны упирается копь„м  такой  же  Солнышкин.
Морякова толкает такой же Моряков, а Федькина - Федькин.

   И вот в этот-то момент в глубине зеркала Солнышкин заметил стоящих  рядом
Пионерчикова и Марину...
   Он ещ„ сильней нал„г на копь„.
   Наконец  айсберг  остался   позади.   Тогда   Солнышкин,   посмотрев   на
Пионерчикова, сказал:
   - Вс„ ещ„ танцуете на айсберге? Жених и невеста!
   Пионерчикову сразу расхотелось писать стихи.
   - Солнышкин, Солнышкин! Вот этого  я  уже  не  ожидал,-  закачал  головой
Моряков.

   "ЛАСТОЧКИ"? "СНЕГУРКИ"? "НОЖИ"?
   Солнышкин сбросил сапоги и, грустно шмыгая носом, пош„л греться поближе к
машинному отделению, от которого тянуло  теплом,  как  от  хорошей  домашней
печки. Он прислонился спиной к горячей переборке и задумался.
   Ту-ту-ту... - постукивала машина. Ту-ту-ту... - постукивали у  Солнышкина
в голове горькие мысли. Ему хотелось  пойти  к  Пионерчикову,  извиниться  и
сказать что-нибудь очень хорошее. Но ведь не скажешь:  "Пионерчиков,  вы  не
жених и невеста"! Пионерчиков ещ„ больше обидится! Вот  если  бы  рядом  был
магазин, пош„л бы, купил коньки и...
   До Солнышкина дон„сся длинный вес„лый звук: дз-з-з...  -  и  из  токарной
мастерской, как из шланга, посыпались искры.  В  глазах  у  Солнышкина  тоже
сверкнули искры, и он бросился в токарку. Там  стоял  Мишкин.  Он  вытачивал
какой-то болт, напевая федькинскую песню: "Плавали,  братцы,  знаем!"  Перед
ним, рассыпая метеориты, вертелись наждачные кол„са, работал станок,  гудела
паяльная лампа.
   - Слушай, Мишкин,- сказал Солнышкин,- ты вс„ можешь выточить? - И глаза у
него сверкнули, как новенькие, пахнущие маслом "снегурки".
   Огромный Мишкин выключил рубильник и удивился такому вопросу.
   - Пароход могу выточить! - сказал Мишкин и поправил берет.- Не веришь?  -
И он взял замасленными руками кусок болванки, будто именно из не„  собирался
сработать новенькое судно.
   Но Солнышкину не нужен был пароход.
   - А коньки можешь сделать? - спросил Солнышкин.
   - Собираешься установить антарктический рекорд? - захохотал Мишкин.
   - Не я,- сказал Солнышкин. И он поделился с машинистом своими печалями.
   - Ха-ха, наш„л печаль! - рассмеялся Мишкин.- Так это же дважды два!  Тебе
что -"ласточки", "снегурки", "ножи"?
   - Какие-нибудь,- усмехнулся Солнышкин.
   - Ну ладно, сделаем коньки марки "Да„шь!",- подмигнул Мишкин  и  запустил
станок.
   Из-под резца на пол побежали  горячие  стружки.  С  их  дымком  незаметно
улетучивались  все  грустные  мысли  Солнышкина  и,  как  новенькие  коньки,
возникали бодрые, л„гкие, радостные... Вс„ звенело, грохотало и пело  вместе
с Мишкиным: "Плавали, братцы, знаем!"
   - Включай  наждак,-  сказал  Мишкин  и  передал  Солнышкину  два  горячих
бруска.- Затачивай.
   Круги завертелись. Солнышкин приложил к ним полозья, и  среди  искр,  как
ракеты среди метеоритов, заблестели маленькие коньки необычной формы.
   Скоро ликующий Солнышкин вышел из мастерской со св„ртком под  мышкой.  Он
огляделся, открыл дверь в каюту Пионерчикова  и  положил  св„рток  прямо  на
кровать. Потом подумал и написал на бумаге: "Тысяча рекордов!"
   Солнышкин представил шумные трибуны стадиона, мерцающий л„д,  на  котором
Пионерчиков выписывает самые фантастические  фигуры,  и  внезапно  сник.  На
одной из трибун он увидел Марину, улыбающуюся Пионерчикову...
   "Ну что ж... Пусть улыбаются,- вздохнул он.- Людям  нужно  делать  добро.
Пусть себе улыбаются. А у меня найдутся дела поважней".  И  он  посмотрел  в
иллюминатор. Скоро должна была показаться Антарктида.

   ТРОПИЧЕСКИЙ ПЛЯЖ ДОКТОРА ЧЕЛКАШКИНА
   Обида,  нанесенная  Солнышкиным,  не   погасила   энергии   Пионерчикова.
Наоборот, ему ещ„ больше захотелось сделать что-нибудь хорошее, ну  хотя  бы
организовать вес„лый концерт самодеятельности, который  немного  развл„к  бы
загрустивший экипаж. На другом судне для этого потребовался бы целый год. Но
юный штурман плавал на знаменитом пароходе "Да„шь!".
   Через полчаса  красный  уголок  был  набит  зрителями  и  артистами,  как
троянский конь греками, и каждому не терпелось броситься  на  сцену.  Только
Бурун и Робинзон  оставались  вдво„м  возле  подшкиперской:  Робинзон  вязал
морские узлы и порой поглядывал в трубу  на  проплывающие  вдали  льдины,  а
Бурун готовился к цирковым выступлениям.
   Первым на сцену вышел Федькин.  Он  поправил  усики,  достал  из  кармана
крохотную губную гармошку и объявил "Антарктический вальс".
   - Ишь ты, уже успел соорудить! - пробасил машинист Мишкин.
   Команда притихла. Но ко всеобщему недоумению, Федькин не стал  играть,  а
направился к иллюминатору. Открыв его, он приложил гармошку к  ободку,  и  в
тот же миг в зал полилась удивительная мелодия. Зрители  поднялись  с  мест.
Солнышкин подлетел к иллюминатору. Никаких фокусов! За  бортом  вальсировали
белые, зел„ные, голубые льды, а в федькинскую  гармошку  весело  дул  свежий
ветер.
   Перчиков за„рзал на месте. Это стоило записать на  магнитофон!  Пусть  бы
потом весь мир отгадывал, какой гений создал эту музыку.
   Но радист не мог отлучиться:  следующим  номером  был  танец  туземцев  с
острова Тариора в исполнении вождя племени.
   Вс„ шло чудесно. Пионерчиков жалел, что сам он не может ничего  показать.
Вот если бы коньки, вот если бы л„д - он сейчас бы  сорвал  аплодисменты!  И
вдруг  Пионерчиков  вздрогнул:  прямо  на  него  из  дверей  смотрел  доктор
Челкашкин, как бы спрашивая: "А почему не пригласили меня?"  Он  появился  в
зале в тот момент, когда Перчиков вышел на  сцену.  И  горячий  танец  вождя
островитян напомнил ему, что не мешало бы позагорать под пальмами.
   - Я надеюсь, мне тоже можно выступить? - обратился к штурману доктор.
   - Как решит публика! - растерянно  произн„с  Пионерчиков.  Лично  он  уже
насмотрелся докторских выступлений!
   - Так разрешите? - спросил Челкашкин, закатывая рукава.
   - А чем вы нас порадуете? - спросил Моряков, сидевший в углу у окна.
   - Сеансом массового гипноза! - ответил доктор.
   - Пускай! - закричали в зале.- Пускай!
   - Неужели получится? - полюбопытствовал капитан.
   - Увидите! - ответил доктор.- Только кто же пойд„т ко мне  в  ассистенты?
Может быть, вы? - спросил он у Пионерчикова.
   "Ну уж нет!  Хватит!"  Пионерчиков  почувствовал,  как  в  горле  у  него
клокочет негодование, и бросился к выходу под добрую усмешку доктора. На это
никто не обратил внимания. Тем более что ассистент тут же наш„лся.
   - Я! - крикнул Солнышкин и выбежал на сцену.
   - Только откройте, пожалуйста, все иллюминаторы,-  обратился  к  зрителям
Челкашкин и снял пиджак.- Жара невыносимая!
   Солнышкин открыл иллюминаторы.
   - Ну и зной! - снова сказал Челкашкин и вытер платком  лысинку.-  Мы  что
же, капитан, повернули снова к тропикам?
   В зале кое-кто тоже почувствовал жару. Моряков смущ„нно выглянул за  борт
и, расст„гивая громадный китель, пожал плечами:
   - Действительно, тепло. Курс тот же, но какие изменения в климате! Песок,
пляж! Не может быть!
   -  Может!  -  сказал  Челкашкин.-  В  наше  время  вс„  может.   Тут   не
гипнотизировать, а загорать надо.
   Сняв брюки, он подложил их под голову и растянулся на сцене.
   Стоявший рядом с ним Перчиков, повертев головой, сказал:
   - Кажется, я прибыл на свой остров. Пора приступать  к  правлению!  -  И,
воткнув в палубу копь„, он ул„гся рядом с доктором.
   В зале, вытирая платками щ„ки  и  лбы,  зрители  развешивали  на  спинках
стульев пиджаки.
   Федькин  сорвал  с  себя  сингапурскую   куртку.   Антарктический   ветер
насвистывал ему знойную мексиканскую мелодию.
   А Солнышкину показалось, что вокруг  него  плещет  вода  лагуны  и  среди
раковин что-то заманчиво мерцает...
   - Жемчужина! - И он нырнул со сцены.  Но  жарче  всех  стало  Челкашкину.
Гипноз подействовал на него самого так сильно,  что  у  доктора  от  зноя  с
лопаток полезла кожица.
   - Здорово печ„т! - сказал он и перевернулся на бок.
   В это же самое время  в  рулевой  у  штурвала  Петькин  сбросил  штаны  и
рубашку, а два юных штурмана, потирая глаза, сказали в один голос:
   - Да ведь это же Гибралтар! Перед ними высилась громадная знойная скала.
   - Швартуемся? - спросил Петькин, которому страшно  хотелось  выкупаться.-
Сколько до берега?
   - Милей больше, милей меньше,- перепутав вс„ на свете, сказал Тютелька  в
тютельку.
   - Да вот он! Тютелька в тютельку! - крикнул Милей больше, милей меньше.
   И "Да„шь!" сонно ткнулся носом в громадный  айсберг.  Петькин  от  толчка
вылетел из рубки в воду.
   - Ну и жара! - крикнул он.
   А на баке, под айсбергом, расположились два  старика.  Бурун  разл„гся  в
одних трусиках, чтобы подлечить старый радикулит. А Робинзон прохаживался  в
брюках  и  тельняшке  и  удивлялся  обилию  первоклассных   пляжей   посреди
Антарктиды.
   - Хорошо припекает,- потягиваясь, сопел Бурун и потирал поясницу.
   - Можно бы даже чуточку попрохладней,- говорил Робинзон и  прикрывал  лоб
своей знаменитой мичманкой.
   Теперь только не поддавшийся гипнозу  Пионерчиков  бегал  в  отчаянии  по
палубе. На беспечный пароходик со всех сторон надвигались холодные,  грозные
глыбы льда. Два айсберга, как небоскр„бы, сходились  уже  над  ним,  готовые
раздавить его, а впереди лежало большое, сверкающее от солнца ледяное  поле.
Пока команда посапывала под горячим  солнцем  доктора  Челкашкина,  "Да„шь!"
забирался в ловушку.
   Но вот, разомлев от тропических лучей, Челкашкин повернулся на другой бок
и заснул. И в тот же миг все знойные видения разлетелись.  Действие  гипноза
кончилось.
   Моряков в одних трусах выскочил на палубу, за  ним  бежал  Солнышкин,  и,
потрясая копь„м, подпрыгивал Перчиков.  Кажется,  наступало  время  подавать
сигнал 808.
   И трудно сказать, чем кончилась бы эта  книга,  если  бы  Пионерчиков  не
показал лучший номер сегодняшнего концерта. Раскрасневшийся штурман бросился
в рубку. Щ„ки его пылали, как два артековских костра, он крикнул  в  машину:
"Полный назад!" - и судно отпрянуло, набирая расстояние для разбега. Впереди
сверкал самый большой каток в мире,  будто  ждал  самого  большого  рекорда.
Пионерчиков стал к штурвалу и скомандовал:
   - Полный впер„д!
   "Да„шь!" разогнался и со свистом влетел на ледяное поле. Он сделал рывок,
описал, как фигурист, гигантскую восьм„рку и, словно со стапелей, скатился в
голубоватую воду. Айсберги качнулись, стукнулись лбами  и,  как  от  взрыва,
разлетелись в разные стороны. Вокруг гремело и  свистело,  на  л„д  сыпались
сверкающие осколки, и среди этого шума раздавался  писк:  это  догонял  свой
пароход слетевший с палубы Петькин.
   Впереди,  насколько  хватал  глаз,  лежал,  сверкая  солнечными   огнями,
бесконечный  белый  материк.  В  глубь  его  далеко-далеко  тянулись  ч„рные
ручейки. Это шли на гнездовье большие королевские пингвины. Справа виднелись
бульдозеры, тракторы, домишки, и навстречу пароходу бежали люди. А посредине
высоко в небо поднимался могучий снежный хребет.
   - Антарктида! - закричал Солнышкин.
   - Брюки, брюки! - спохватился Моряков. А Пионерчиков вс„ стоял у штурвала
и молча смотрел в  иллюминатор.  Так  вот  часто  и  остаются  незамеченными
мировые рекорды! Ну пусть бы видели даже не все, пусть бы его  увидела  одна
Марина!..
   И только Челкашкин вс„  ещ„  продолжал  посапывать  под  горячими  лучами
тропиков.

   САМЫЕ НЕОЖИДАННЫЕ ВСТРЕЧИ
   В другое время такой номер не прош„л бы даром даже Челкашкину, но  сейчас
со всех сторон к борту "Да„шь!" мчались  наперегонки  полярники.  Куртки  их
сверкали от инея, ушанки блестели.  Впереди  всех  бежал  начальник  станции
Полярников и кричал "ура!".  Снег  рассыпался  и  хрустел  под  его  ногами.
Полярников быстро, по-медвежьи вскарабкался по трапу и бросился к  Морякову,
протягивая крепкие руки. Но на  полпути  он  остановился,  охнул  и  замигал
заиндевелыми ресницами.
   - Робинзон! Честное слово, наш Робинзон! - Сбросив шубу, он укутал в  не„
стоявшего в тельняшке старика и подбросил в могучих  руках.-  Мирон  Иваныч,
милый! - Он тоже был воспитанником старого инспектора.
   Начальник станции так долго обнимал старика, что Солнышкин успел привести
себя в самый полярный вид. Он уже ходил у  борта  в  бабушкином  свитере,  в
фуфайке, сапогах и, щурясь, всматривался в белые  ледяные  поля.  Они  мерно
поднимались  и  опускались  вместе  с  волнами,  а  там,   вдалеке,   лежали
неизведанные земли и ждали своего открывателя... Конечно, он не  Амундсен  и
не Скотт, чтобы штурмовать полюс. Да и  времени  на  это  нет.  Но  покорить
небольшой нехоженый участок Антарктиды и оставить на  н„м  имена  друзей  он
сможет.
   Уж это он докажет обязательно!
   ...Солнышкин был готов к походу. Нужно было только выбрать время.
   Но  тут  до   Солнышкина   дон„сся   разговор,   который   заставил   его
насторожиться.
   Полярников наконец опустил на палубу Робинзона и обхватил Морякова.
   - Ну и здорово это ты,- сказал он,- здорово! Прямо через льды! Это  может
только Моряков. И правильно!
   - Во-первых, это не я,-  отказался  от  похвалы  Моряков,-  а  во-вторых,
кажется, это не очень правильно.
   - А я говорю - правильно! - крикнул Полярников.- Вон погода какая. Сейчас
ящиками только и  жонглировать.  Завтра  кончать  разгрузку,  а  послезавтра
сматывать удочки! С попутным ветерком!
   Слова вылетали, как льдинки, и под ногами скрипел уже холмик снега.

   "Завтра, послезавтра!" -  насупился  Солнышкин.  Молниеносный  срок  явно
угрожал его планам: попробуй открой что-нибудь за один день!
   - Позвольте, но, кажется, скоро наступит ночь,- вмешался Робинзон.
   - Посмотрите  на  часы,  Мирон  Иваныч,-  засмеялся  Полярников  и,  сняв
варежку, показал Робинзону на циферблат.
   Стрелки отмерили половину первого ночи.  Но  солнце  лежало  на  льдах  и
совершенно не собиралось катиться за горизонт. Над Антарктидой сиял полярный
день. А за торосами среди снегов поднимал три острые вершины высоки